Зарождение и развитие журналистики в Европе 3 страница

С приходом Аддисона качество журнальных публикаций возросло, а многие его эссе до сих пор переиздаются и считаются непревзойденными образцами английской эссеистики. Структура «The Tatler» основывалась на одном эссе, являвшимся композиционным стержнем каждого номера. Эссе создавалось Стилем или Аддисоном от имени выбранной маски и посвящалось различным событиям лондонской жизни. Помимо эссе, в номер («The Tatler» выходил три раза в неделю) включались также мелкие объявления и заметки.

Опасаясь, что маска Исаака Бикерстафа может потерять свою привлекательность, Аддисон и Стиль прекратили издание «Болтуна» в начале 1711 г., когда журнал находился на пике своей популярности. В тот же год появился самый удачный журнал в творческом наследии Аддисона и Стиля – «The Spectator» («Зритель»). На этот раз Аддисон и Стиль разработали целую галерею масок, членов небольшого клуба, которые собирались, чтобы порассуждать на самые замысловатые темы из области политики, литературы, философии, театра, светской жизни и т.д.

Подлинной удачей стал образ «Зрителя» – сэра Роджера де Коверли, добропорядочного провинциального джентльмена, английского чудака, с любопытством вглядывавшегося в окружающий мир: «Так и живу я на свете, скорее как Зритель, созерцающий человечество, чем как один из его представителей; таким образом, я стал прозорливым государственным деятелем, военным, торговцем и ремесленником, никогда не вмешиваясь в практическую сторону жизни. Теоретически я прекрасно знаю роль мужа или отца и замечаю ошибки в экономике, деловой жизни и развлечениях других лучше, чем те, кто всем этим занят, – так сторонний наблюдатель замечает пятна, которые нередко ускользают от тех, кто замешан в деле. Короче говоря, я во всех сторонах своей жизни оставался наблюдателем, и эту роль я намерен продолжать и здесь».

Тираж «The Spectator» вырос до 14000 экз., читатели в Европе и колониях с нетерпением ждали каждого нового выпуска. Но Аддисон и Стиль оказались верными избранной издательской стратегии, и когда интерес к «The Spectator» достиг максимальных пределов, они предпочли сменить литературные маски. «The Spectator» просуществовал два года – всего вышло 555 номеров, в последнем номере было объявлено о неожиданной женитьбе одного из персонажей и о скоропостижной кончине другого. Круг участников клуба распался, а вместо «The Spectator» в 1713 г. появилась новая маска и новый журнал «The Guardian» («Опекун»). «The Guardian» имел почти такой же успех, как и «The Spectator», однако продержался около года, после чего журналистский тандем Стиль-Аддисон распался. В 1714 г. Аддисон в одиночку продолжил выпуск журнала «The Spectator», но довел его только до 635-го номера.

Влияние «The Spectator» и других аддисоновских журналов на развитие английской и европейской журнальной традиции было феноменальным. Только в Англии количество подражаний исчислялось десятками.

«”Шептун” (“The Wisperer”, 1709), “Ворчун” (“The Grumbler”, 1715), “Брюзга, или Диоген, выгнанный из бочки” (“The Grouler, or Diogenes robb'd of His Tub”, 1711), “Болтунья” (“The Female Taller”, 1709–1710), “Развлекатель” (“The Entertainer”, 1717–1718), “Критик на 1718 год” (“Critick for the Year MDCCXVIII”, 1718), “Осведомитель” (“The Intelligencer”, 1728), издававшийся Томасом Шериданом, отцом знаменитого драматурга, при участии Свифта; “Попугай” (“The Parrot”, 1728), “Всеобщий зритель” (“The Universal Spectator”, 1728–1746), издававшийся Генри Бейкером, зятем Дефо, и множество других листков оспаривали друг у друга внимание публики» ⁵.

Более того, журналы Аддисона и Стиля многократно переиздавались в виде отдельных книг в течение XVIII в. и были переведены на большинство европейских языков. Новую издательскую модель, отличную от аддисоновской, смог предложить только в 1731 г. Эдвард Кейв, который стал выпускать «Gentleman's Magazine» («Журнал джентльмена»), в большей степени соответствовавший современному пониманию журнала с разнообразной тематикой и рубрикацией.

Во Франции журналистские идеи Аддисона и Стиля были реализованы Пьером де Мариво и аббатом Прево. В таких журналах Мариво, как «Le Spectateur français» («Французский зритель», 1722–1723), где само заглавие перекликалось с английским «The Spectator», «L'indigent philosophic» («Неимущий философ», 1728) и «Le Cabinet du philosophe» («Кабинет философа», 1734), заметно стремление познакомить французского читателя с английскими культурными традициями. Мариво не был подражателем – изысканно-метафоричный, полный неологизмов язык его журналов получил наименование «мариводаж». В свою очередь, творчество Мариво пользовалось большим успехом в Англии.

Антуан Франсуа Прево, более известный под именем аббата Прево, создателя знаменитого романа «История кавалера де Грие и Манон Леско», также внес свой вклад в развитие французской журналистики. Вынужденный с 1728 по 1734 гг. скрываться то в Англии, то в Голландии, Прево познакомился с методами и приемами английской журналистики. В 1733 г. Прево в Лондоне основал по образцу «The Spectator» еженедельный журнал «Le Pour et le Contre» («За и против», 1733–1740).

Журнал, который создавался в Англии, но распространялся в Париже, стал заметным явлением в журналистском мире Франции. Само заглавие журнала Прево манифестировало приверженность к объективности. Достоверность и надежность информации, качество критических выступлений внушали доверие. Сам Вольтер добивался того, чтобы рецензии на его произведения помещались в журнале аббата Прево.

В Германии линия английской просветительской журналистики была продолжена такими нравоучительными изданиями, как «Der Vernunfter» («Разумник», 1713–1714), «Die lustige Fama» («Веселая молва», 1718), «Der Freigeist» («Вольнодумец», 1745), «Der Hypochondrist» («Ипохондрик», 1762).

Еженедельник «Discourse des Mahlern» («Беседы живописцев», 1725–1723) швейцарских издателей Иоганна Якоба Бодмера и Иоганна Якоба Брейтингера, ориентировавшийся на журналистику Дж. Аддисона и Р. Стиля, обратил на себя внимание новизной эстетических взглядов и резкой критикой известных немецких поэтов. «Discourse des Mahlern» вступил в борьбу с галломанской эстетикой «лейпцигской школы», возглавляемой Иоганном Кристофом Готшедом. Пятнадцатилетняя «литературная война» между «цюрихской» и «лейпцигской» школами была перенесена на страницы периодических изданий самого И.К. Готшеда – «Die vernunftigen Tadlerinnen» («Разумные прорицательницы», 1725–1726) и «Der Bidermann» («Честный человек», 1728–1729).

В Италии продолжателем идей английской нравоучительной журналистики стал известный поэт и критик Гаспаро Гоцци, который с 1760 г. издавал «Gazzetta Veneta» («Венецианская газета»), почти полностью заполняя еженедельник своими собственными сочинениями.

Особое место в немецкой просветительской журналистике занял журнал «Hamburgische Dramaturgie» («Гамбургская драматургия»), издаваемый Г.Э. Лессингом. Лессинг выступал за создание национального театра и писал, что его журнал «будет критическим перечнем всех пьес, которые будут ставиться на сцене, и будет следить за каждым шагом, который будет совершать на этом поприще искусство поэта и актера <...> Если хотят развить вкус у человека, наделенного здравым смыслом, то нужно только объяснить, почему ему что-нибудь не понравилось». Задачей журнала стало формирование театрального вкуса нации, и хотя издание просуществовало всего два года (1767–1768), ему было суждено выйти за рамки простого журнала. «Гамбургская драматургия» стала крупнейшим памятником эстетической мысли немецкого Просвещения.

В целом, в Европе восемнадцатого столетия против периодических изданий продолжали действовать цензурные ограничения. Если даже в либеральной Англии свободу прессы приходилось отстаивать в достаточно сложных условиях, то в других европейских государствах, в частности во Франции и в Германии, положение дел было гораздо хуже, так как журналисты в этих странах подвергались внесудебным преследованиям.

Наиболее показательным примером стала судьба немецкого редактора Кристиана Фридриха Даниэля Шубарта, входившего вместе с А.Л. Шлецером и В.Л. Векрлином в тройку лучших публицистов Германии конца XVIII в. С 1773 г. Шубарт издавал в Аугсбурге популярную политическую газету «Deutsche Chronik» («Немецкая хроника»). В 1777 г. вюртенбергский принц Карл Евгений, разгневанный иронической статьей, отправил его в крепость Асперг. В тюрьме независимому газетчику пришлось провести без суда и следствия десять лет. Однако, под давлением общественного мнения Шубарт был освобожден и продолжил свою деятельность в Штутгарте, где открыл новую газету «Vaterlandschronik» («Отечественная хроника»).

В Англии, после введения запрета на освещение парламентских дебатов в 1738 г., самым громким политическим скандалом, связанным с прессой, стало дело журналиста Джона Уилкса. Уилкс был избран в 1757 г. членом палаты общин, где снискал популярность как сторонник партии вигов, и, в силу обстоятельств, оказался в центре «войны еженедельников» (1762–1763), которую вели между собой тори и виги. Политику торийского кабинета поддерживал еженедельник «The Briton», редактором которого был известный романист и публицист Тобайас Смоллет.

В ответ Уилкс начал издавать еженедельник «The North Briton», финансировавшийся из партийной кассы вигов. Журналистская деятельность превратила Уилкса в популярную фигуру, общественное мнение стало на его сторону, а публикации Уилкса, имевшие скандальный оттенок, привели в итоге к отставке кабинета министров.

Самым скандальным выпуском оказался 45-й номер «The North Briton» (апрель 1763 г.). Памфлет Уилкса с издевательским комментарием по поводу тронной речи короля переполнил чашу терпения властей. 45-й номер «The North Briton» был объявлен клеветническим и приговорен к сожжению. Издатели еженедельника и типографы были арестованы. Уилкс был также арестован и заключен в Тауэр. Однако суд признал, что Уилкс как член палаты общин не мог подлежать аресту без специального постановления палаты, и поэтому Уилкс был не только освобожден, но и получил по решению суда крупную денежную компенсацию.

В дальнейшем палата общин признала сочинение, опубликованное в «The North Briton», оскорбительным пасквилем и лишила автора депутатских полномочий. Лишение Джона Уилкса депутатского иммунитета позволило начать против него судебный процесс. Не дожидаясь окончания дела, он счел благоразумным скрыться во Франции. Дело Уилкса вызвало взрыв общественного негодования в Англии, лозунг «Уилкс и свобода» был подхвачен оппозицией, а на окнах и стенах почти каждого лондонского дома появилась цифра «45», ставшая своеобразным знаком оппозиционности, паролем и вызовом.

К концу XVIII столетия ситуация со свободой слова в Англии несколько улучшается, особенно «после 1771 г., когда обеими палатами было молчаливо разрешено публиковать дебаты, это стало одной из основных задач газеты. С этих пор ее немногочисленные читатели были хорошо осведомлены в политике, так как во время парламентских сессий больше половины газеты отводилось отчетам о сессии. Много места – целая страница, а то и более – отводилось платным объявлениям, сообщениям о книгах, концертах, театрах, нарядах и различных людях, нуждающихся в домашних слугах. Остальное место в газете было занято поэзией, серьезными и юмористическими статьями, письмами в газету (подписанными именем корреспондента или псевдонимом), обрывками информации и театральными или светскими сплетнями, перемешанными с газетными объявлениями и длинными официальными отчетами об иностранных делах» ⁶. Тиражи этих изданий были небольшими – несколько тысяч экземпляров считались хорошим показателем.

В дореволюционной Франции цензурные запреты носили «драконовский» характер – одна из королевских деклараций (1757) объявляла смертную казнь «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия государства».

Цензурным преследованиям подверглась знаменитая «Энциклопедия» Дени Дидро и Жана Д'Аламбера, когда в 1759 г. генеральный прокурор Франции объявил данное издание государственным заговором, нацеленным на подрыв общественного строя и уничтожение религии. В период с 1711 по 1775 гг. цензурный запрет был наложен на 364 произведения, причем после 1770 г. основным преследованиям подвергались книги, брошюры и памфлеты политического содержания. Увеличилось и количество «королевских цензоров» – если в 1742 г. их число составляло 78, то оно возросло до 119 к 1774 г.

До Французской революции о независимой политической прессе говорить практически не приходилось – она просто не могла существовать в условиях тотальной предварительной цензуры, но просветительские идеи находили свой путь к читательской аудитории. «Властителями дум» были философы, а философия французского Просвещения была публицистична, вдохновлялась идеей исторического прогресса и видела в истории «школу морали и политики».

Учение о политической свободе, которое разрабатывал Шарль Луи Монтескье и развивали энциклопедисты, приобретало особый смысл в условиях монархического государства. В своем главном труде «О духе законов» (1748) Монтескье соединял понятие свободы с концепцией разумно установленных законов. Он писал, что «для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может не бояться другого гражданина». Поэтому необходимы пределы вмешательства государственной власти в дела частного лица и разделение законодательной, исполнительной и судебной властей.

Зерна просветительских идей падали на подготовленную почву – «увеличивается число просветительских кружков и салонов, растет число подпольных изданий, множатся рукописи смелых трактатов. Одновременно усиливаются репрессии властей, все труднее становится получить «королевскую привилегию» на печатные книги; авторов, издателей, типографов бросают в тюрьмы и ссылают на галеры (в Венсенском замке или Бастилии побывали и Вольтер, и Дидро, и Кребийон-сын, и Мармонтель, и многие другие» ⁷.

Приближение революции резко политизировало ситуацию во Франции. Возросла роль печатной периодики. Как писал Гюстав Лансон, основное «явление этого периода – нарождение газетной литературы. Были и раньше газеты, но их власть начинается с революции».

Политическая газета родилась во Франции именно в 1789 г., когда практически все политические партии осознали важность периодической печати. Почти все лидеры революции выступали в качестве редакторов собственных газет – Мирабо, Марат, Бабеф, Робеспьер, Демулен.

Один из наиболее талантливых журналистов этого периода, Камиль Демулен, писал в своей газете «Les Revolutions de la France et de Brabant» («Революции Франции и Брабанта»): «Сегодня журналисты – общественная власть. Они разоблачают, декретируют, управляют удивительнейшим образом, оправдывая или осуждая. Каждый день они поднимаются на трибуну <...> они среди тех, чей голос слышат 83 департамента. За два су можно услышать этого оратора. Газеты каждое утро сыпятся как манна небесная и <...> подобно солнцу, ежедневно выходят освещать горизонт».

Журналистская деятельность Демулена показательна для революционной эпохи. Он заявил о себе в период так называемого «дождя памфлетов» накануне взятия Бастилии. Его памфлет «Свободная Франция», несущий на себе печать риторики Цицерона, и памфлет «Речь фонаря», рисующий образ идеальной республики, сделали имя Демулена популярным среди республиканцев.

Это было время громких лозунгов и быстро вспыхивающих звезд журналистского мира. Так, памфлет аббата Эмманюэля Жозефа Сийеса «Что такое третье сословие?..» (1789 г.) – с историческими словами «что такое третье сословие? Ничто. Чем оно должно стать? Всем» – обессмертил имя автора больше, чем вся его политическая деятельность, а Бальзак назвал Сийеса «князем памфлетистов».

Начав с памфлета, Демулен прошел журналистскую школу в газетах самого графа Мирабо, одного из лучших ораторов революции. Публицистика Мирабо отличалась логикой – «сжатой, сильной, подчас софистической с оттенком откровенности, всегда уверенной в себе и схватывающей везде главные аргументы и полезные доказательства» ⁸. Этой железной логике и учился у него Демулен, став издавать собственный еженедельник «Les Revolutions de la France et de Brabant» (1789–1791).

На первом этапе Французской революции (май 1789 – август 1792) произошло событие, стимулировавшее жизнь периодических изданий. Свобода печати была юридически закреплена в «Декларации прав человека и гражданина» (26 августа 1789 г.). В ней, в частности, говорилось, что «свободное сообщение мыслей и мнений есть одно из наиболее драгоценных прав человека; а потому каждый гражданин может свободно говорить, писать и печатать, лишь под условием ответственности за злоупотребление этою свободой в случаях, определенных законом». Это же положение было отражено в Конституции 1791 г. Итогом стал количественный рост периодики – если в 1788 г. во всей Франции было 60 периодических изданий, то в период с 1789 по 1792 гг. появилось более 500 газет.

В этот период вернувшийся из Америки Жан-Пьер Бриссо стал одним из лидеров революционной прессы, а его газета «Patriot Français» («Патриот Франции», 1789–1793) – символом новых преобразований. Известность получил Жан-Поль Марат, устами которого «заговорило четвертое сословие». Марат максимально использовал возможности своего печатного органа «I'Аmi du peuple» («Друг народа», 1789–1793) для воздействия на общественное мнение.

Луи Антуан Сен-Жюст писал: «Пресса не молчит; она есть непрестанно звучащий бесстрастный голос, срывающий маску с честолюбца, изобличающий его хитрости, делающий его предметом всеобщего обсуждения; печать – это пылающий взор, видящий все преступления и изображающий их несмываемыми красками; это оружие как истины, так и лжи. С печатью дело обстоит так же, как с дуэлью: если издать законы, направленные против нее, это будут дурные законы; они ударят по злу на большем удалении от его источника».

Начиная с 1793 г. Французская революция вступила в фазу «пожирания собственных детей». Согласно одному из новых декретов Конвента, смертной казни подлежали авторы и издатели всякого рода произведений печати, высказывающихся за роспуск народного представительства или в пользу восстановления королевской власти. Один за другим восходили на эшафот те, кому еще недавно рукоплескал Конвент.

В период якобинского террора был казнен Бриссо. За ним последовал издатель популярнейшей газеты «Le Père Duchesne» («Папаша Дюшен», 1790–1794) Жак Рене Эбер, издание которого братья Гонкуры считали «единственным по-настоящему выразительным в революции». Затем настала очередь и Демулена, выступившего против якобинских репрессий в своей новой газете «La Vieux Cordelier» («Старый кордельер», 1793–1794) и гильотинированного вместе со сторонниками Дантона в апреле 1794 г.

Как образно выразился по этому поводу Сен-Жюст, «эти писатели и эти ораторы установили цензуру, которая была деспотизмом разума и почти всегда – истины; стены заговорили, интриги вскоре становились явными для всех, носителям добродетели учиняли допрос, души плавились в горниле».

Якобинская диктатура не смогла долго продержаться и сменилась периодом Директории (1795–1799), установленной так называемой Конституцией III года (1795), которая проявила по отношению к периодической печати не меньшую жестокость, чем ее предшественники. В 1797 г. был издан указ, предписывавший расстреливать каждого, кто сделает попытку к восстановлению королевской власти. В этот период были арестованы многие писатели, обвиненные в заговоре против республики. Сорок пять газетных издателей и редакторов были сосланы безо всякого суда, а 42 газеты были закрыты. При этом в Конституции III года были вновь провозглашены основные принципы свободы слова и печати.

Революционный генерал Бонапарт, любимый полководец Директории, практически без сопротивления захватил власть 18 брюмера 1799 г., объявив себя первым консулом Франции. Наспех составленная «Конституция VIII года» (1799) учредила консулат, вопрос о печати вообще обошла молчанием. «Консульский указ о газетах», вышедший 17 января 1800 г., привел к закрытию 60 из 73 газет, издававшихся в Париже, а на министра полиции была возложена обязанность следить, чтобы на территории Парижа и Сенского департамента не появилось ни одной новой газеты, а «редакторы газеты были неподкупной нравственности и патриотизма».

Протестов со стороны газетчиков не последовало. И только небольшая литературная газета «Feuille de littérature» откликнулась статьей под названием «Некролог» и сразу же была закрыта после крамольной публикации: «28 нивоза, ровно в 11 часов утра, различные газеты, мучимые воспалением, скончались во цвете лет, вследствие опаснейшей эпидемической болезни. Некоторые из них обращались к знаменитым врачам и обещали хорошее вознаграждение за избавление от опасности. Все оказалось тщетным, открылась гангрена, пришлось умереть. Некоторые из них скончались в состоянии невыразимого бешенства, другие, всегда следовавшие учению Пифагора, умерли тихо, надеясь на метампсихоз <...> Так как покойники скончались внезапно, то у них не было времени сделать завещание, их наследство, по праву, переходит к тринадцати, оставшимся в живых».

У Бонапарта в начале его правления не было желания восстановить цензуру, но он стремился поставить под свой контроль все печатные издания. Прекрасно понимая силу прессы, он как-то сказал, что «четыре враждебно настроенные газеты опаснее ста тысяч штыков», и эта его позиция во многом объясняет дальнейшее развитие ситуации с периодикой во Франции.

Победные войны Бонапарта в Швейцарии и Италии привели его к идее объявить себя пожизненным консулом, а в 1804 г. сенат провозгласил его императором французов под именем Наполеона. В Конституцию империи, принятую 18 мая 1804 г., были включены четыре статьи, призванные гарантировать свободу печати, которые на самом деле практически аннулировали эту свободу.

Политическая оппозиция власти первого консула неожиданно обнаружилась в сенате и академии наук, в среде людей, которых называли «идеологами». Почти всех идеологов (во главе с Дестютом де Траси) можно было назвать младшим поколением «энциклопедистов», сохранившим республиканские идеалы. «Идеологи» нашли себя в периодической литературе, создав усилиями Пьера Луи Женгене свой печатный орган – журнал «Decade philosophique, litteraire et politique» («Философские, литературные и политические декады», 1794–1807). Этот журнал отстаивал либеральные идеи в эпоху Империи, оставаясь органом духовной оппозиции, когда прямое политическое противостояние было практически невозможно. Наполеон крайне негативно воспринимал деятельность «идеологов», и в 1807 г. по высочайшему повелению этот журнал был соединен с «Journal de 1'Empire» («Журнал Империи»).

Наиболее заметным явлением периода Империи следует назвать газету Луи Франсуа Бертена, которая оставила яркий след в истории французской журналистики XIX столетия. Бертен в период Революции сотрудничал в таких периодических изданиях как «Journal Français» («Журнал Франции»), «Eclair» («Молния»). Его политическим идеалом была конституционная монархия, в своих статьях Бертен активно поддерживал роялистское движение времен Директории. В 1797 г. газета «Eclair» была запрещена, а сам Бертен был вынужден скрываться, чтобы избежать ареста.

В 1800 г. он, вместе с братом, Пьером Луи Бертеном, также вовлеченным в журналистскую и политическую деятельность, приобрел «Journal des Débates politiques et liltéraires» («Журнал дебатов политических и литературных»). Газета эта была основана в Париже еще в 1789 г. «Journal des Débates» была лишена возможности открыто критиковать действия правительства, но никогда не опускалась до восхваления существующего режима, благодаря чему приобрела необыкновенный авторитет.

За свою независимость и едва скрытые роялистские намеки Бертен попал на 9 месяцев в тюрьму, а затем был выслан в Италию, где подружился с другим изгнанником – Франсуа Рене де Шатобрианом. Шатобриан впоследствии тепло отзывался о Бертене в своих мемуарах, подчеркивая, что «все политические взгляды на земле не стоят одного часа искренней дружбы».

В 1804 г. Бертен получил разрешение вернуться во Францию, но его газета была переименована в «Journal de 1'Empire», и к ней был приставлен специальный цензор (вначале им был Фьеве), которому издатели должны были выплачивать огромный гонорар (24000 франков в год).

Газета Бертена интересна не только своим противостоянием режиму Наполеона, но и введением новых журналистских форм и жанров, которые в дальнейшем вошли в практику всей европейской журналистики. Речь идет о фельетоне. Самого слова «фельетон» еще не было во французском языке XVIII столетия, оно появилось лишь в 1800 г., когда Бертену пришла в голову идея выпускать добавочные листы к своей газете «Journal des Débates» (feuilleton – листок, листочек).

Затем в 1803 г. он изменил формат газеты – удлинил его, и добавочная часть, отделенная от газеты «линией отреза» (белым пропуском), стала называться фельетоном. В дальнейшем термин «фельетон» использовался в значении:

а) литературного материала «подвала» газеты;

б) литературного произведения малой формы публицистически-злободневного характера, помещенного либо в «фельетон» газеты, либо в дополнительных частях журнала (обозрение, смесь).

Именно во втором значении этот термин закрепляется и получает широкое распространение во Франции, затем в Германии и в России, но сам процесс трансформации фельетона из рубрики в жанр занял достаточно длительный промежуток времени, окончательно определившись в жанровом аспекте только к началу XX столетия.

В «Journal des Débates» становление фельетона связывается с именем Жюльена Луи Жоффруа, театрального критика. Жоффруа вернулся после эмиграции во Францию в 1800 г. и занял место фельетониста-критика «Journal des Débates». Вкусовые пристрастия Жоффруа были довольно односторонни, но в своих суждениях он был решителен и опирался на здравый смысл, что импонировало и привлекало внимание тем, что он включал в театральные обзоры политические намеки.

В год «великой чистки», которому подверглась французская журналистика в 1807 г., цензор Фьеве в бертеновской газете был заменен цензором Этьенном. Но Наполеону и этого показалось мало, и в 1811 г. газета, тираж которой достиг 32000 экз., была конфискована в пользу государства, а Бертену было заявлено, что «он уже достаточно обогатился».

Ужесточение мер против «Journal des Débates», переименованной в «Journal de l'Empire», было связано с принятием декрета о печати, поставившего под полный контроль «главного управления делами книгопечатания и книжной торговли» (при министерстве внутренних дел) всю периодическую печать.

3 августа 1810 г. Наполеон подписал декрет, согласно которому в каждом департаменте (исключая департамент Сены) можно было издавать только одну газету, которая должна была находиться под властью местного префекта, а в конце того же 1810 г. был подготовлен проект декрета о парижских газетах. Декрет разрешал публиковать политические известия только трем газетам, периодичность выхода которых ограничивалась тремя днями в неделю. В газетах вводился также запрет на фельетон.

Сфера допустимого для освещения во французской прессе колебалась в соответствии с текущими политическими обстоятельствами. По словам Е. Тарле, «нельзя было писать о революции, о последних Бурбонах, с 1809 г. нельзя было с похвалой писать о римской курии, о папе Пии VII, и вообще рекомендовалось поменьше писать о папах; до 1807 г. можно было писать о России, но по возможности бранное, после 1807 г. тоже можно, но непременно похвальное, с 1811 г. опять можно, но больше бранное, нежели похвальное».

Когда в начале 1811 г. готовилось постановление о закрытии почти всех газет во Франции, то многие из этих газет попытались лестью добиться расположения императора. Вершиной изъявления верноподданнических чувств стало обращение редактора «Journal du soir» («Вечерний журнал»). Оно гласило:

«”Journal du soir” существует уже двадцать лет... Никогда он не был ни приостановлен, ни арестован. У него четыре тысячи подписчиков. Его дух – в том, чтобы не высказывать политических мнений, кроме тех, которые правительство считает подходящими распространять... Он обязан своим процветанием своему постоянному беспристрастию и своей осторожности, именно этим, кажется, он приобрел права на благосклонное покровительство правительства, которому никогда не был в тягость, в котором никогда не возбуждал неудовольствия».

Лесть не помогла, и в Париже в 1811 г. остались только четыре ежедневные газеты – «Journal de Paris», «Gazette de France», «Monituer» («Наставник») и «Journal de I'Empire».

Наполеоновская политика по отношению к прессе сказалась и на немецкой журналистике. Действие французского декрета о печати 1810 г. не только распространялось на оккупированные территории Рейнского союза, но и оказывало влияние на соседние государства. Так, правительство Пруссии запретило ежедневную газету Генриха фон Клейста «Berliner Abendblatter» («Берлинские вечерние листки») за политические комментарии. В самой же Германии всем газетам было предписано перепечатывать политические новости только из официальной французской газеты «Monituer». «К 1812 г. во всей огромной области «32-й дивизии» осталось всего две местные газеты («политические», т.е. имевшие право перепечаток политических известий из парижских газет): одна в Гамбурге («Korrespondent») и другая в Бремене. Обе издавались с двойным, параллельным франко-немецким текстом, поэтому даже для перепечаток сколько-нибудь обстоятельных у них не хватало места. Впрочем, гамбургской газете хотели было разрешить выходить без французского текста, но Наполеон промолчал, когда министр внутренних дел ему об этом доложил» ⁹. В Италии, также находившейся под французской оккупацией, могли действовать только проправительственные издания, типа «Monitore di Roma» («Римский наставник»), скопированные с французских образцов.

Дата добавления: 2015-07-11