Читайте также:
|
В VII беседе Иакова Афраата (написано между 337 и 345 гг.)(15) содержится увещание к Крещению, в котором перефразируется Втор. 20, 1-8 (о призываемых на священную войну, которой является Исход). Точно по тексту Второзакония, предлагается отойти в сторону боязливым, насадившим виноградник, посватавшимся к невесте, построившим дом. Только ни к чему не привязанным и "уединенным" - один из терминов, которым позднее станут обозначать отшельников или вообще монахов - предлагается приступить. Далее Афраат объясняет эти слова, причем, предъявляет к крещающимся такие требования, которые мы привыкли встречать по отношению только к кандидатам в клир (начиная с диакона): "Тот, кто расположил свое сердце к завету брака, пусть женится прежде крещения, да не впадет в брань и да не будет убит...." (следуют объяснения и прочих условий). - После крещения уже нельзя будет заниматься поисками жены (равно как и имений). Остается дискуссионным, действительно ли в какой-то части церкви Сирии действовало такое каноническое условие, или же здесь идет речь о чем-то другом (скорее всего, как предположил Дж. Недангатт, еще прежде крещения из числа оглашенных выделялись те, кто будет вести жизнь безбрачную, - так называемые "сыны Завета", - и здесь речь идет о крещении именно таковых(16)), - совершенно бесспорно одно: именно безбрачие или отрешенность от земной привязанности к жене предполагается Крещением, а стремление к браку среди крещеных христиан можно допустить только по снисхождению. О том же говорит Афраат в своем толковании заповеди о браке (Быт. 2, 24): пока человек не взял жену - он любит Бога как своего Отца и Святаго Духа как свою Мать ("Дух" в сирийском - женского рода, и сравнение Его с матерью традиционно), а когда женится - тогда оставит отца и матерь и прилепится жене своей... (17)
На рубеже III и IV в. институт безбрачной жизни в миру был распространен повсеместно, хотя и в неодинаковых формах, - от латинского Запада до сирийской Персии. Часто в названиях соответствующих институтов звучало слово "завет", причем, подразумевался Завет Христов в его полноте и чистоте. Что касается сирийского термина "сыны Завета", то естественно, что уже в V в. он превратился в обыкновенное именование монахов.
В толковании данной в Раю заповеди о браке Афраату вторит св. Мефодий Олимпский (его мученическая кончина относится к 311-312 или к 320 г.) - этому посвящено слово III его Пира десяти дев (18). Здесь подробно рассказывается, как постепенно род человеческий возводился к добродетели девства. В первое время после грехопадения еще были разрешены браки между ближайшими родственниками, затем, в Законе Моисеевом, были введены различные ограничения, наконец, в наше время - в Церкви Нового Завета - был открыт путь девства. Данная в Раю заповедь плодитесь и размножайтесь (Быт. 1, 22) по-настоящему исполняется только в Церкви, рождающей своих чад в жизнь вечную. В Церкви Христовой девство - это норма, а брак допускается только по снисхождению. Но как тогда быть со словами апостола Павла, который ясно утверждает, что дева, выходящая замуж, "не согрешает" (1 Кор. 7, 28)? Конечно, это означает, что в христианстве возможен безгрешный брак, хотя он и ниже девства. И св. Мефодий тут же указывает, каким должен быть этот брак: "Однакоже, если вы, потеряв решимость, предпочли отвратиться от перенесения чистоты, то и тогда, полагаю, вам полезно удерживать возбуждения плоти, чтобы не злоупотреблять, под предлогом брачного состояния, своими органами для нечистоты. Ибо [Апостол] прибавляет далее: Сие же глаголю, братие, яко время прекращйно есть прочее, да и имущии жены, якоже не имущии будут [1 Кор. 7, 29]"(19). Итак, брак становится безгрешным, когда супруги хранят воздержание. (Это, впрочем, легко согласуется с позднейшими святоотеческими определениями блуда как всего, что выходит за пределы потребности чадородия).
У св. Мефодия главным обоснованием девства становится его учение о Церкви (в словах III и особ. в VIII) - учение чисто богословское и глубоко уходящее корнями в предхристианскую эпоху Ветхозаветной Церкви. Мы не можем сейчас проследить основные аспекты этого учения и поэтому остановимся только на одном, сравнительно второстепенном у св. Мефодия, но зато очень знакомом для нас, - Церкви как стана Израильского в Новом Исходе. Этому посвящено IX слово - о ветхозаветном празднике Кущей, который истолковывается как день общего воскресения(20). Как и ветхозаветный праздник Кущей, день воскресения - это праздник Жатвы, то есть суда, на котором необходимо предстать с плодами добродетелей. Это истинная суббота и седьмая тысяча лет, а все время до Жатвы - это шесть тысяч лет истории спасения. В это время Церковь совершает свой путь даже до дому Божия (Пс. 41, 5), к "преложению от образа человечества и тления в ангельское величие и красоту", подражая ветхому Израилю, шедшему сквозь пустыню в Землю обетованную. Как Израиль останавливался в своем странствовании вместе со Скинией Завета (в греч. то же слово, что "куща" - укзнЮ; Исх.40,17 и 36-37)(21) каждую субботу, так и Церковь останавливается в своих празднованиях "истинных суббот" Воскресения-Суда-Кущей, то есть в своей VII тысяче лет, продвигаясь к VIII тысяче, в которой завершится противостояние Церкви и мира(22).
Так нас, вместе со св. Мефодием, тема Нового Исхода возвращает к учению о Церкви как "месте" уже осуществившегося Царствия - где ангелы и человеки совместно несут "стражбу Господню". Но это Царствие в отношении к миру все еще находится в состоянии войны, и поэтому "сыны Царствия" должны быть воинами.
Итак, к моменту появления первых монахов в Египте Церковь не переставала сознавать себя станом Нового Израиля, совершающим Новый Исход. Исход - это война. На войне не уместны браки (только по снисхождению они могут быть дозволены для неспособных - пока что - к брани). Во время маршей по вражеской территории смертельно опасно заводить дружество с местными жителями...
Все эти идеи мы встречаем как нечто само собой разумеющееся у египетских отцов. Чтобы их усвоить, не требовалось большой начитанности и даже грамотности. Это были те идеи, которыми Церковь "дышала" изначально, и к началу IV в. ощутить это дыхание мог любой христианин. Впрочем, те, чьи имена сохранились в церковном Предании в ряду основателей монашества, были далеко не чужды церковной науке, несмотря на свое невысокое социальное происхождение.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 115 | Нарушение авторских прав