Суды чести» — новая форма «воспитания» интеллигенции

«Суды чести», организованные в 1947 г., в качестве своего прототипа имели офицерские суды чести, которые практиковались в российской император­ской армии. Офицерские суды чести были направлены на укрепление дисцип­лины и повышение боеспособности армии. Новые «суды чести» призваны бы­ли бороться с инакомыслием в обществе и дисциплинировать государствен­ный и партийный аппарат, т. е. использовались как форма контроля за умона­строениями и поведением интеллигенции и работников аппарата. Постанов­ление о «судах чести», появившееся 28 марта 1947 г., по поручению Сталина готовилось секретарями ЦК ВКП(б) ААЖдановым, МАСусловым и А.А.Кузнецовым³⁹. «Суды чести» были выборными органами, а их полномо­чия ограничивались вынесением обвиняемому общественного порицания или общественного выговора, а также возможностью передачи дела следственным органам. «Суды чести» избирались на основе голосования из сотрудников ор­ганизации или учреждения, где они образовывались, сроком на один год.

Во всех официальных материалах «суды чести» представлялись как «но­вая форма воспитания» советской интеллигенции, а главным грехом, в ко­тором ЦК ВКП(б) уличал интеллигенцию, объявлялось «пресмыкательство перед заграницей». В стране был объявлен «крестовый поход» против «низкопоклонства перед Западом». Такова была реакция Сталина на на­строения части интеллигенции, связанные с возможностью расширения международных контактов и либерализации внутреннего режима. Впервые мысль о «низкопоклонстве» прозвучала в постановлении ЦК ВКП(б) «О

журналах "Звезда" и "Ленинград". Однако широкий размах кампания борьбы с влиянием Запада приобретает только летом 1947 года, после появления за­крытого письма ЦК ВКП(б) «О деле профессоров Клюевой и Роскина»⁴⁰.

Закрытое письмо ЦК констатировало «наличие среди некоторой части советской интеллигенции недостойных для наших людей низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада»⁴¹. «Наука в России всегда страдала от этого прекло­нения перед иностранщиной, — звучала мысль в письме ЦК. — Неверие в силы русской науки приводило к тому, что научным открытиям русских ученых не придавалось значения, в силу чего крупнейшие открытия рус­ских ученых передавались иностранцам или жульнически присваивались последними. Великие открытия Ломоносова в области химии были припи­саны Лавуазье, изобретение радио великим русским ученым Поповым бы­ло присвоено итальянцем Маркони, было присвоено иностранцами изо­бретение электролампы русского ученого Яблочкова и т.д.»⁴² Чтобы избе­жать подобных фактов в дальнейшем, ЦК ВКП(б) намеревался усилить меры по «воспитанию» советской интеллигенции, которую предполагалось пропустить через «суды чести».

Однако интеллигенцией дело не ограничилось, поскольку «суды чести» задумывались как органы с более широкими полномочиями. Эти полномо­чия постановлением ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР определялись следующим образом: «На суды чести возлагается рассмотрение антипат­риотических, антигосударственных и антиобщественных поступков и дей­ствий, совершенных руководящими, оперативными и научными работни­ками министерств СССР и центральных ведомств, если эти поступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке»⁴³. Всего с апреля по октябрь 1947 г. «суды чести» были избраны в 82 министерствах и цен­тральных ведомствах⁴⁴.

Первый «суд чести», как это и было задумано наверху, состоялся в ми­нистерстве здравоохранения СССР — над профессорами Клюевой и Рос-киным. Суд проходил три дня, с 5 по 7 июня 1947г. и вынес решение: за «антипатриотические и антигосударственные поступки» объявить профес­сорам Н.Г.Клюевой и Г.И.Роскину общественный выговор⁴⁵. Суд над ме­диками должен был стать своего рода образцом для проведения подобных судилищ во всех министерствах, научных учреждениях и даже в аппарате ЦК ВКП(б). Новая «воспитательная» кампания задумывалась с размахом. Согласно утвержденному наверху сценарию события должны были разви­ваться следующим образом: всем сотрудникам министерств и ведомств, научным работникам предстояло обсудить закрытое письмо ЦК «О деле профессоров Клюевой и Роскина», затем найти факты «преклонения перед иностранщиной» в собственных учреждениях, а виновных предать «суду чести». А дальше началось самое интересное.

Собрания по обсуждению закрытого письма действительно состоялись практически во всех министерствах и ведомствах, во многих из них были даже найдены необходимые ЦК примеры «низкопоклонства». Если судить по отчетам о проведенных собраниях в научных организациях (прежде

всего в институтах и отделениях Академии Наук), то там в качестве глав­ного «криминала» выступали факты использования советскими учеными иностранных источников и публикация своих работ на иностранных язы­ках. Приведем одно из достаточно типичных обвинений (Отделение тех­нических наук АН СССР): «В 1946 г. (...) выпущена книга В.В.Соколовско­го "Теория пластичности", которая содержит 22 страницы английского текста; предисловие автора на русском и английском языке, суммарное изложение каждой главы дано на английском языке и даже оглавление книги переведено на английский язык. Показательно, что автор книги В.В.Соколовский послал свой труд английскому ученому Фольк Одвисту; последний в ответ на эту любезность прислал Соколовскому свою брошю­ру на английском языке, причем в тексте этой брошюры и в сопроводи­тельном письме, конечно, нет ни одного русского слова»⁴⁶.

Подобные обвинения могли бы показаться курьезом, но люди, уполно­моченные контролировать развитие кампании борьбы с «низкопоклонст­вом», относились к своей миссии более, чем серьезно: они внимательно просматривали научные журналы и подсчитывали количество страниц в них, опубликованных на иностранных языках, проверяли соотношение между ссылками на отечественных и зарубежных авторов. Недовольство ЦК ВКП(б), и в частности секретаря ЦК Кузнецова, вызвало решение группы советских физиологов во главе с академиком Л.А.Орбели делать свои доклады на Всемирном конгрессе физиологов в Лондоне на англий­ском языке⁴⁷. К фактам «преклонения перед иностранщиной» были также отнесены использование советскими учеными в своей работе достижений и опыта иностранных коллег, а также импортных сырья и материалов для экспериментов взамен отечественных.

Не все, однако, соглашались с такой постановкой вопроса. «Использо­вание достижений науки и техники других государств нельзя рассматри­вать как раболепие перед иностранщиной», — такова была мысль несколь­ких выступавших на собрании во Всероссийском союзе кооперации инва­лидов⁴⁸. А ученый, физик В.Л.Гинзбург на партийном собрании в Физиче­ском институте им. П.Н.Лебедева объяснял, что советские ученые часто просто не имеют в своем распоряжении необходимой экспериментальной базы, прежде всего приборов, и поэтому вынуждены использовать зару­бежную технику. «Чем крепче, чем шире и мощнее будет наша наука, тем меньше будет оснований для этого (т.е. для использования импортной экспе­риментальной базы. — Е.З.), — говорил ВЛ.Гинзбург. — Нужно учитывать науку других стран, относиться к ней с уважением. Но когда ты сам силен, ты раньше всего смотришь на самого себя, думаешь о себе, а не о других»⁴⁹.

Многие ученые поддержали идею о необходимости оперативного вне­дрения отечественных изобретений и открытий. Но в этом вопросе, — считал, например, академик С.И.Вавилов, — еще нужно достичь соглаше­ния и понимания между учеными и производственниками, руководителя­ми промышленности. «Хорошо известно, — говорил С.И.Вавилов, — что в большинстве случаев советские работы внедряются только после того, как

становится известно, что аналогичное сделано где-либо за границей. По­сле этого начинают внедрять, торопятся, переходят к скоростным мето­дам»⁵⁰. Подобные факты свидетельствуют о том, что ученые пытались уй­ти, насколько это было возможно, от необходимости искать в своих рядах людей, совершивших «антипатриотические и антигосударственные поступ­ки» и привлечь внимание властей к действительным проблемам и нуждам науки. Однако так происходило далеко не во всех научных учреждениях, и нередко партийные собрания по обсуждению закрытого письма ЦК пре­вращались в сведение личных счетов.

По-разному реагировали участники партийных собраний на сам факт «суда чести» над Клюевой и Роскиным и по-разному выражали свое отно­шение к решению суда. В научных учреждениях обсуждение этого вопроса прошло в основном в русле ритуального одобрения, без лишних эмоций. В некоторых же министерствах и ведомствах характер обсуждение скорее на­поминал реакцию уличной толпы. В партийном собрании в Министерстве торговли СССР после ознакомления собравшихся с приговором «суда чес­ти» в отношении профессоров-медиков, в зале раздавались реплики: «Ма­ло!», «Выговор? Только?!», «Безобразие какое! Надо дать им лет по два­дцать заключения — пусть работают. Как они могли обмануть товарища Сталина?»⁵¹. Мысль о том, что Клюевой и Роскину «мало дали» звучала и на других партийных собраниях⁵².

Как и полагалось по задуманному сценарию, в некоторых министерст­вах и научных учреждениях сразу после обсуждения закрытого письма приступили к выборам «судов чести», а вслед за этим состоялось несколь­ко «судебных процессов». В начале октября 1947 г. заседал «суд чести» в Главном управлении гидрометеорологической службы, на котором в каче­стве обвиняемых выступали начальник Управления Е.К.Федоров, замести­тель начальника заграничной службы Л.Г.Соболев и директор Научно-ис­следовательского института земного магнетизма Н.В.Пушков. Все они об­винялись в «культивировании низкопоклонства и угодничества перед ино­странцами», чем «нанесли серьезный ущерб советскому государству»⁵³. Конкретные претензии в адрес Федорова заключались в том, что якобы, с его разрешения «работники заграничного отдела управления передавали иностранным разведчикам литературу и специально составленные справки по гидрометеорологическому режиму отдельных районов СССР», а также другую информацию, которая по мнению «суда чести», содержала государ­ственную тайну⁵⁴. Таким образом, обвинение выглядело более, чем серьез­ным и могло было быть подведено под соответствующую статью Уголов­ного кодекса. Однако, до этого так же, как и в случае с Клюевой и Роски­ным, дело не дошло. «Суд чести» объявил Федорову и Соболеву общест­венный выговор, Пушкову — общественное порицание; все они лишились своих постов. Тем не менее по сравнению с содержанием обвинений это было относительно «мягкое» наказание: «суды чести» таким образом вы­полняли возложенную на них «воспитательную» функцию.

Вместе с тем, не везде кампания по выборам «судов чести» прошла так, как она задумывалась партийными идеологами. В Министерстве

авиационной промышленности «суд чести» выбирать не стали, по­скольку министр М.В.Хруничев и руководители парторганизации ми­нистерства считали, что у них нет дел, которые находятся в компетен­ции «судов чести»⁵⁵. Аналогичным путем пошли руководители мини­стерств геологии, вооружения, связи, электропромышленности и Глав-севморпути. Другие заняли выжидательную позицию. В Министерстве рыбной промышленности восточных районов «суд чести» был создан, но к работе не приступал, поскольку его председатель (заместитель ми­нистра Стариков) высказывался в следующем духе: «Мы подождем, по­ка накопится опыт работы судов чести у других министерств»⁵⁶. Такое поведение руководителей центральных ведомств не могло не настора­живать главных инициаторов кампании по «воспитанию» интеллиген­ции. «Мне кажется, — говорил на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) Куз­нецов, — что в реализации закрытого письма ЦК мы встречаем сопро­тивление. Хочется признавать это или не хочется, но это факт: мы встречаем сопротивление и со стороны партийных руководителей на мес­тах, и со стороны хозяйственных руководителей. То, что товарищи не хо­тят организовывать суд чести, означает, что они сопротивляются той но­вой форме воспитания интеллигенции, которую установил ЦК»⁵⁷.

Министры авиационной и электропромышленности вместе с секре­тарями парторганизаций этих министерств были вызваны в ЦК для не­обходимых объяснений. Министры явились на заседание Оргбюро ЦК с отчетами, и эти отчеты сами по себе представляют довольно приме­чательные документы. В отчете Хруничева, например, который должен был докладывать о проделанной работе в связи с обсуждением в мини­стерстве «закрытого письма» ЦК, содержались исключительно общие фразы типа: «проводится работа по воспитанию и ликвидации раболе­пия и низкопоклонства...», «принят ряд мер по наведению должного порядка сохранности государственной тайны...», «проведена работа по подъему и выращиванию молодых кадров» и т.д.⁵⁸ Что касается доклада министра электропромышленности И.Кабакова, то он вообще ограни­чился перечислением новых технологий и изобретений, которые пред­полагалось внедрить в ближайшее время⁵⁹. Ни в том, ни в другом док­ладе не было названо ни одной фамилии, ни одного кандидата, дело которого могло быть рассмотрено в «суде чести». Подобная позиция министров не могла не насторожить партийных идеологов, которые не­посредственно отвечали за развитие этой кампании.

В течение октября—ноября 1947 г. ЦК организовал ряд проверок хо­да реализации закрытого письма и работы «судов чести». Только после такого нажима дело, наконец, сдвинулось. В ноябре 1947 г. в Мини­стерстве высшего образования СССР состоялся «суд чести» над про­фессором Сельскохозяйственной Академии им. Тимирязева А.Р.Жебра-ком, известным советским генетиком, сторонником Н.И.Вавилова и одним из самых решительных оппонентов Т.Д.Лысенко. Поводом к об­винению Жебрака в «антипатриотических поступках» послужила публи-

кация его статьи «Советская биология» в американском журнале «Science» в 1945 г., в которой ученый отстаивал позиции вавиловской школы генетики и критиковал взгляды Лысенко. В 1947 г. сторонники Лысенко свели с ним счеты: «суд чести» объявил Жебраку обществен­ный выговор. Академик Н.П.Дубинин, вызванный в суд в качестве сви­детеля, пытался защищать обвиняемого, но безуспешно⁶⁰.

«Министерства преодолели пассивность (...) и от обсуждений встали на путь практической работы в этой области, — подводила итог одна из про­верок. — Суды чести в министерствах выведены из пассивного состоя" ния»⁶¹. С момента принятия закрытого письма ЦК прошло четыре месяца. Однако, тот первый «сбой» не прошел бесследно. Власти впервые после войны столкнулись с проявлением «непослушания» — и что особенно примечательно — внутри такого социального слоя, который считался абсо­лютно лояльным. Попытка организовать поход против инакомыслия в сре­де интеллигенции и госслужащих, опираясь на внутреннюю поддержку этого слоя, не принесла желаемого эффекта: «суды чести» были непопу­лярны. Это во многом решило их дальнейшую судьбу. Постановлением Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 7 июля 1948 г. полномочия «су­дов чести» были продлены еще на один год. По истечении этого срока они больше не переизбирались. Сталин, по-видимому, утратил интерес к этой форме «воспитательной работы». Однако именно «суды чести» вместе с другими идеологическими кампаниями 40-х годов подготовили почву для перехода от превентивных мер борьбы с общественным инакомыслием к политике репрессий.

Дата добавления: 2015-07-10