Читайте также:
|
Ф. Брукнер: Три послевоенных немецких государства: Австрия, ГДР и ФРГ — по-разному расставались с национал-социалистическим прошлым. Австрийцы придумали миф, будто их страна была «изнасилована» Гитлером и против воли её народа включена в состав рейха. Но тот, кто посмотрит еженедельные кинообозрения за март 1938 года, увидит безграничное ликование австрийского населения и посмеётся над этим мифом. Кстати, следует отметить, что на руководящих постах в Третьем рейхе было необычайно много австрийцев.
Другую форму фальсификации истории изобрели в ГДР. Там утверждали, что немецкий народ, как и другие народы Европы, стал жертвой «фашистов», словно эти «фашисты» были какими-то пришельцами с Марса, а в 1945 году Германия была освобождена от «фашизма». При этом один лишь факт, что немецкие солдаты с величайшим упорством продолжали сражаться и тогда, когда война была уже давно проиграна, говорит о том, что в Германии никто не нуждался в этом «освобождении».
Совсем иначе обстояло дело в ФРГ, где сразу же после войны запустили на полный оборот машину «перевоспитания». Организовывали это, большей частью, еврейские эмигранты, вернувшиеся после войны в Германию из США. Коренному населению неустанно внушали, что оно виновно в том, что поддерживало «преступный национал-социалистический режим» и должно теперь искупить свою вину. Чтобы доказать «преступный» характер этого режима, устраивали бесконечные суды над «нацистскими преступниками», которые всегда проходили по одной схеме:
q на каждый процесс сгоняли целыми классами школьников, чтобы внушить немецкой молодёжи презрение к своим родителям, как к «поколению преступников».
q по крайней мере, на важнейших процессах выступали, так называемые, «эксперты» — историки и антифашистские идеологи, которые рассказывали о преступном характере национал-социалистического режима и об ужасах Холокоста, хотя задача правосудия заключается не в оценке исторических эпох, а в определении вины или невиновности тех или иных обвиняемых.
Материальных и документальных доказательств при этом не было, о чём без обиняков сказано в приговоре Франкфуртского суда по делу над персоналом Освенцима (1963-65 годы):
«У суда почти не было тех возможностей, которые при обычных делах об убийствах позволяют составить верную картину фактической ситуации на момент убийства. Не было ни трупов жертв, ни протоколов вскрытия, ни данных экспертиз о причинах и времени смерти; отсутствовали следы преступников, орудия убийства и т.д. Проверка свидетельских показаний была возможна лишь в редких случаях»[562].
Единственным основанием для процессов служили, таким образом, свидетельские показания, проверка которых «была возможна лишь в редких случаях», так что свидетели пользовались полной свободой. Ни один свидетель не подвергался перекрёстному допросу адвокатом подсудимого и прокурором — на нормальных уголовных процессах это само собой разумеющаяся практика. Прошло сорок лет, прежде чем впервые на процессе, связанном с Холокостом, свидетели подверглись серьёзному перекрёстному допросу: этими свидетелями были Рудольф Врба и Арнольд Фридман на первом процессе над Цюнделем в Торонто. О том, как прокололся Р. Врба на этом допросе, мы говорили в конце нашей вчерашней дискуссии. Не лучше выглядел и А. Фридман, о чём вы узнаете завтра.
Студент: Эти процессы проводились по инициативе ФРГ или под давлением из-за рубежа?
Ф. Брукнер: Если бы правительство в Бонне отказалось от этих процессов, то американские СМИ, находящиеся в руках евреев, развернули бы яростную антинемецкую кампанию, чтобы испортить отношения между Бонном и Вашингтоном. Но следует сказать, что правящая каста ФРГ сама была весьма заинтересована в этих процессах, так что дело не только в давлении США или какой-либо другой иностранной державы. Этим процессам отводилась ключевая роль в «перевоспитании» немецкого народа. «Демократические» власти ФРГ всё время твердили народу, особенно молодёжи, о зверствах национал-социализма, чтобы завуалировать, что «демократическая» система была импортирована с Запада, точно так же, как коммунистическая в ГДР.
Студент: Но у подсудимых были адвокаты, которые могли защитить их от несправедливых обвинений.
Ф. Брукнер: Насколько я знаю, ни на одном процессе, связанном с Холокостом, адвокаты не ставили под сомнение преступление, т.е. уничтожение евреев, само по себе. На всех процессах адвокаты только оспаривали индивидуальную вину своих подзащитных или, если их припирали к стенке свидетельскими показаниями, ссылались на то, что они действовали по приказу. Такой же тактики придерживались и сами обвиняемые. Если кто-нибудь из них оспаривал уничтожение евреев, то попадал в совершенно безнадёжное положение. Его «упорство в ереси» отягчало вину и таким образом ужесточало наказание.
Обвиняемый на таком процессе немец мог надеяться на смягчение приговора лишь в том случае, если он оспаривал не само преступление, а только своё соучастие в нём, или ссылался на то, что выполнял приказ. Если повезло, он мог вообще оказаться не на скамье подсудимых, а лишь в числе свидетелей.
Приведу пример. На Дюссельдорфском процессе над персоналом Майданека (1975-1981) выступал в качестве свидетеля бывший эсэсовец Георг Верк. По данным суда, Г. Верк был членом расстрельной команды при акции «Праздник урожая», мнимом расстреле 17-18 тысяч евреев в Майданеке 3 ноября 1943 г. В приговоре ему говорилось:
«Согласно его показаниям, свидетель Верк тогда служил в Люблине и был причислен к расстрельной команде, но он утверждает, что не участвовал в расстреле, а только «присутствовал», потому что, по его собственным словам, «к счастью», его пистолет-пулемёт заклинило. В это слабо верится, но у суда нет ни малейших сомнений в том, что остальные его показания правдивы, особенно касающиеся того факта, что жертвы ложились одни на других и их убивали выстрелами в затылок»[563].
Что вы об этом скажете?
Студент: Суд не поверил в рассказ Г. Верка о заклинившем у него оружии, т.е. признал его соучастником убийства, так что он должен был бы сидеть на скамье подсудимых. Но он выступал только, как свидетель и в этом качестве описал подробности мнимого массового убийства, что закрепило за Майданеком репутацию «лагеря уничтожения». Потому-то он так легко отделался.
Ф. Брукнер: Ещё поучительней случаи с Иозефом Оберхаузером и Робертом Мулькой. И. Оберзаухер, который во время войны служил в Белжеце, предстал перед судом в Мюнхене в январе 1965 г., как соучастник убийства 300 000 человек. Как сообщает Адальберт Рюккерль, бывший руководитель Людвигсбургского центра по расследованию нацистских преступлений, И. Оберхаузер не оспаривал само преступление, но ссылался на то, что выполнял приказ, и получил невероятно мягкое с учетом обвинения наказание — 4 года каторжной тюрьмы[564]. Поскольку он уже находился в заключении с 1960 года, его освободили сразу же после вынесения приговора.
Роберт Мулька, который обвинялся в том, что, будучи надзирателем в Освенциме, совершил ужасные преступления, был одним из подсудимых на Франкфуртском процессе (1963-65). Он во всём признался и получил 14 лет каторжной тюрьмы. Немецкая и зарубежная пресса сочла этот приговор слишком мягким. Но Р. Мулька был освобождён уже через четыре месяца после осуждения[565]. Очевидно, за сотрудничество со следствием ему обещали досрочное освобождение, и это обещание было выполнено.
Студент: Иными словами, судам было не столь важно определить индивидуальную вину подсудимых, сколь подкрепить фактами официальную картину Холокоста.
Ф. Брукнер: Совершенно верно. Свидетели, утверждения которых были положены в основу обвинений, как правило, являлись евреями, бывшими узниками концлагерей. Многие из них прилетали на процесс из Израиля и стран Восточной Европы.
Студент: Очевидно, они были тщательно подготовлены к «своим» выступлениям.
Ф. Брукнер: Конечно! Представьте себе, что сделали бы со свидетелем, который на процессе вдруг бы «вышел из роли», по его возвращении в Израиль, Польшу или Чехословакию.
Какова цена свидетельских показаний на этих процессах, свидетельствует дело над Ф. Валусом, которое, правда, имело место не в ФРГ, а в США. В 1974 году Симон Визенталь обвинил американского гражданина польского происхождения Франка Валуса в том, что он во время войны был пособником немецких палачей и совершил в одном из концлагерей ужасные преступления против евреев. В 1977 г. было начато дело о лишении Валуса американского гражданства. Целью С. Визенталя была высылка этого старика в Польшу. Одиннадцать евреев-свидетелей рассказали под присягой, как Ф. Валус убил одну старуху, одну молодую женщину, несколько детей и одного инвалида. Ф. Валус, рабочий на пенсии, должен был 60 000 долларов, чтобы оплатить свою защиту. Наконец, ему удалось добыть в Германии документы, из которых явствовало, что он всю войну проработал в Баварии, в одном крестьянском хозяйстве. Обвинение рассыпалось [566].
Студент: Я просто не могу себе представить, чтобы на сотнях и тысячах процессов все свидетели врали в унисон. Должны же были быть и оправдательные показания.
Ф. Брукнер: И они были. В своём анализе протоколов допросов в прокуратуре накануне Франкфуртского суда над персоналом Освенцима Гермар Рудольф цитирует целый ряд таких показаний[567]. Вот три примера.
Бывший заключённый Артур Хартман рассказал, что больные, но не лежачие, заключённые использовались в Освенциме для чистки картофеля и на других лёгких работах. Он ничего не знал об убийствах в газовых камерах, и ему известен лишь один случай жестокого обращения, причём виновный в этом эсэсовец был позже казнён[568].
Бывший заключённый Якоб Фриз, «в Освенциме он никогда не видел расстрелов и не слышал о них … Он вспоминает только, что в Освенциме часовые стреляли в заключённых, когда те пытались перелезть через проволоку. О каких-либо других преступлениях против заключённых он тоже ничего не слышал. Только после 1945 года он узнал из сообщений в прессе о том, что творилось в Освенциме и особенно в Бжезинке»[569].
Поскольку Я. Фриз руководил всеми рабочими командами заключённых в базовом лагере Освенцим I, он точно знал, что творится в лагере.
Бывший заключённый Вильгельм Дибровский сидел в Бжезинке, как коммунист, до февраля 1943 года. На следствии он сказал: «О массовых убийствах в газовых камерах в Бжезинке я ничего не могу сказать, потому что они, по-моему, начались только после того, как я отбыл свой срок в Освенциме»[570].
Студент: Но ведь убийства в газовых камерах в Бжезинке якобы начались уже весной 1942 года!
Ф. Брукнер: Вот именно.
Студентка: Такого рода показания явно не учитывались юстицией.
Ф. Брукнер: Конечно, так как они были нежелательны. В этой связи я хотел бы указать вам на особенно возмутительный судебный скандал, а именно: на дело Г. Вайзе, документы по которому собрал ревизионист Клаус Иордан [571]. Ставший из-за тяжёлого ранения негодным к военной службе, солдат Готфрид Вайзе был в 1944 году откомандирован в охрану Освенцима, где ему было поручено охранять группу еврейских работниц. После эвакуации он нёс на руках одну увечную еврейскую девушку под советским артобстрелом.
41 год спустя Готфрида Вайзе обвинили в целом ряде убийств несколько свидетелей. Один из них, еврей по фамилии Фреймарк, в частности, утверждал, будто Г. Вайзе, как «Вильгельм Телль из Освенцима», ставил заключённым на головы банки и стрелял по этим банкам, причём одного из заключённых он так убил. Другой свидетель показал, будто Г. Вайзе заставил одну еврейку плясать перед костром, на котором живьём сжигали еврейских детей. Разумеется, всё это было ни что иное, как пропаганда ужасов самого примитивного типа, но суд принял всё за чистую монету. Защита Г. Вайзе смогла доказать, что Фреймарк и другие свидетели обвинения противоречат друг другу: нашлись документы, согласно которым Г. Вайзе в тот момент, когда он, как утверждали свидетели, совершал убийства (июнь-июль 1944), вообще не служил в этом секторе лагеря. Всё напрасно — суд не учёл ни документальные доказательства, ни показания о человечном отношении Г. Вайзе к заключённым. В 1988 году несчастного старика приговорили за пять убийств к пожизненному заключению; в 1997 году его освободили в связи с заболеванием раком. Он умер в 2000 году.
Студент: Разве это не грубое нарушение принципов правового государства?
Ф. Брукнер: Юстиции ФРГ из педагогических соображений нужны нацистские монстры, чтобы показывать школьникам, как это обычно делается на подобных процессах, живые доказательства гнусности деяний поколения их дедов.
К каким невообразимым манипуляциям прибегает юстиция ФРГ на подобных процессах, документально доказал ревизионист д-р Вильгельм Штеглих в книге «Миф об Освенциме» и в брошюре «Западногерманская юстиция и так называемые нацистские преступления». Например, накануне проходившего в 1962 году процесса над бывшими членами лагерного персонала концлагеря Заксенхаузен все свидетели из числа бывших заключённых этого лагеря получили от главного прокурора д-ра Гирлиха документацию объемом 156 страниц о том, что происходило в этом лагере, в которой, в частности, говорилось:
«Благодаря обработке данных почти всех состоявшихся в связи с событиями в концлагере Заксенхаузен процессов, составленным бывшими заключёнными спискам военных преступников, а также имеющейся литературе о концлагере Заксенхаузен стало возможным сделать выводы о местонахождении многих бывших эсэсовцев… Поскольку к тому же Заксенхаузенский комитет даёт квалифицированные консультации в сомнительных случаях, обстоятельное заключительное выяснение преступлений, имевших место в концлагере Заксенхаузен может быть успешным и по истечении столь длительного времени, если бывшие заключённые, т.е. и вы, окажут нам содействие».
Студент: При таких условиях есть опасность, что свидетели будут выдавать за собственный опыт то, что описано в документах.
Ф. Брукнер: Конечно. Кстати, это не обязательно означает, что свидетели лгут сознательно. Человеческая память очень ненадёжна, и спустя семнадцать лет легко путает лично пережитое с прочитанным или услышанным.
Упомянутый прокурором Заксенхаузенский комитет, который «в сомнительных случаях может дать квалифицированную консультацию» свидетелям, состоял, кстати, почти исключительно из коммунистов, которые по идеологическим причинам, разумеется, заинтересованы в том, чтобы свалить на национал-социалистическую систему как можно больше самых ужасных преступлений. Одновременно с документацией и предложением помощи Заксенхаузенского комитета свидетели получили также фотоальбом со снимками обвиняемых, так что они спокойно могли выбрать для своих обличений пару особенно жестоко выглядящих «злодеев»[572].
То, что на таких процессах юристы, выступающие в роли прокуроров и судей, ни минуты не задумываются над огромными техническими проблемами, связанными с уничтожением людей в таких масштабах, явствует из того, что они, например, принимают за чистую монету порождённые воспалённым воображением показания свидетелей об уничтожении трупов в Треблинке. Я напоминаю в данном случае о сказанном во второй день нашего семинара. Ни на одном из этих процессов не было принято решения об экспертизе орудия убийства — газовых камер. И тому есть причины: подобная экспертиза показала бы практическую невозможность описанных свидетелями убийств в газовых камерах, и всё сооружение ложных показаний рухнуло бы, как карточный домик.
Студент: Какую роль сыграли эти процессы в укреплении ортодоксальной версии о Холокосте?
Ф. Брукнер: Важнейшую. Если вы, например, прочтёте сто страниц, которые Рауль Хильберг в своём классическом труде «Уничтожение европейских евреев» посвящает т.н. «центрам убийства», и обратите внимание на источники, на которые он ссылается, то увидите, что чаще всего среди источников фигурирует книга Адальберта Рюккерля «Нацистские лагеря уничтожения в зеркале немецких уголовных процессов». Р. Хильберг ссылается на неё 41 раз. Второе место среди источников (26 ссылок) занимает Рудольф Гёсс, первый комендант Освенцима, точнее, выбитые под пытками у него англичанами признания, а также записки, написанные Гёссом в Краковской тюрьме под диктовку поляков. На третьем месте (20 ссылок) — шедевр Филипа Мюллера «Специальное обращение», в котором автор, в частности, рассказывает, как он ел пирожные в пропитанной синильной кислотой газовой камере и как голые еврейские девушки вытолкнули его из газовой камеры, чтобы он позже мог поведать миру об ужасах Освенцима. Таково качество источников, на которые опирается основоположник версии о Холокосте Р. Хильберг[573].
Мартин Брошат, бывший руководитель Мюнхенского института современной истории, поблагодарил немецкую юстицию за то, что она взяла на себя задачу добывать для историков доказательства существования Холокоста. В своём предисловии к упомянутой книге Адальберта Рюккерля об этих процессах М. Брошат писал:
«Хотя почти во всех книгах по истории и школьных учебниках отмечен факт “окончательного решения еврейского вопроса” при национал-социализме, конкретные формы этого ужасного процесса до сих пор не имели систематического документального подтверждения… Несмотря на невыгодные исходные позиции, многолетняя, кропотливая работа судебного следствия сделала, в конце концов, очевидными факты и взаимосвязи»[574].
Позвольте мне подытожить всё вышесказанное.
Вскоре после основания вассального государства Америки — ФРГ — его правительство поручило юстиции добыть доказательства реальности миража: миллионов убитых в газовых камерах, от которых не осталось никаких следов. С этой задачей юстиция справилась, опираясь на показания свидетелей-клятвопреступников и на вынужденные признания обвиняемых. Когда я говорю о вынужденных признаниях, то не имею в виду, что их пытали: этого не было. Есть другие, столь же эффективные методы давления, как мы видели на примерах Верка, Оберхаузера и Мульки.
Вынесенные судами ФРГ приговоры были подхвачены услужливыми историками, чтобы объявить Холокост историческим фактом, в котором ни один разумный человек не может сомневаться. А если кто-то всё же будет сомневаться, та же самая террористическая юстиция, которая сфабриковала доказательства существования Холокоста, будет безжалостно его преследовать на том основании, будто историческая наука доказала, что это установленный факт.
Студент: Рука руку моет.
Ф. Брукнер: Я хотел бы закончить сегодняшний день рассказом о споре между английской журналисткой венгерского происхождения Гиттой Шереньи и американским ревизионистом Артуром Бутсом. Г. Шереньи в 1971 году несколько раз посещала сидевшего в его камере в тюрьме в Дюссельдорфе первого коменданта Треблинки Франца Штангля и беседовала с ним. Ф. Штангль был в 1970 г. осуждён за «убийство минимум 400 000 евреев» судом первой инстанции на пожизненное заключение и подал кассационное заявление. Г. Шереньи утверждала в своей книге «В эту тьму», будто Ф. Штангль признался ей в массовых убийствах в Треблинке, но магнитофонную запись не представила. Сразу же после её последнего посещения при таинственных обстоятельствах Ф. Штангль умер, а поскольку мертвец ничего опровергнуть не может, Г. Шереньи смогла вложить ему в уста всё, что ей угодно.
Студент: Если Штангль подал кассационное заявление, это значит, что он оспаривал предъявленное ему обвинение в убийстве 400 000 евреев. Можно ли всерьёз предположить, что он признался журналистке в том, в чём не хотел признаваться судьям, и тем лишил себя шансов на пересмотр приговора?
Ф. Брукнер: Да, это действительно абсурдно, но ничего не меняет в том, что фальсификация этой журналистки до сих пор считается классической работой о Треблинке. Французский ревизионист Пьер Гийом вспоминает о своей дискуссии с Г. Шереньи, в которой он упрекал автора, что в её книге невозможно различить, что сказал Ф. Штангль и что сказала сама Гитта Шереньи. Что произошло потом, П. Гийом описывает следующим образом:
«Я сделал многозначительное лицо и сказал, спокойно глядя моей собеседнице в глаза и отчеканивая каждое слово: “Короче говоря, он не признался”».
Г. Шереньи ответила: «Конечно, нет… Он не мог признаться» [575].
Она рассказала П. Гийому, будто играла при Ф. Штангле роль психотерапевта, помогая ему облегчить свою совесть признанием, поскольку было бы слишком ужасно, если бы он думал, будто всё это сделал он один.
В 1979 году эта дама, как фанатичная поборница правды, яростно набросилась на ревизионистов, особенно на Артура Бутса. Она писала:
«Штангль умер. Но если бы Бутс действительно был заинтересован в истине, он мог бы расспросить, как свидетелей, вдову Штангля и многих других»[576].
А. Бутс в своём ответе мог бы указать на то, что журналистка не может доказать подлинность признания Ф. Штангля, не имея магнитофонной записи, но он предпочёл аргументацию совсем другого уровня:
«Нам не нужно никаких “признаний”, чтобы доказать, что Дрезден и Хиросиму действительно бомбили или что в порядке возмездия за убийство Гейдриха в Лидице были расстреляны заложники. При мнимом уничтожении евреев речь идёт не об отдельном убийстве, а о событиях континентальных масштабов, жертвами которых якобы стали миллионы. Сколь смешна позиция поборников этой легенды, которые в конечном счёте всегда пытаются подкрепить свои утверждения признаниями, сделанными в существующие уже 35 лет атмосфере истерии, цензуры, террора, преследований и грубого нарушения закона… Гитта Шереньи попыталась доказать реальность мнимых зверств тем, что рассказал ей в тюрьме душевно сломленный старик. С таким же успехом можно было бы утверждать, что Нью-Йорк в 1950 году сожгли цыгане, используя, как доказательство, признания живших тогда цыган… Если бы европейских евреев действительно истребляли, не приходилось бы прибегать к такого рода уловкам»[577].
Студент: То, что мы имеем дело с чудовищной ложью, понимает каждый из нас. Но не понятно, почему обман таких масштабов держится во всём мире уже 60 лет и при этом надёжно защищён от критики цензурой и даже террором?
Ф. Брукнер: Этот вопрос мы рассмотрим завтра, в последний день нашего семинара.
Дата добавления: 2015-07-10; просмотров: 94 | Нарушение авторских прав