Глава 2. На дворе стоял сентябрь 1999 года, сезон страха: через три месяца

На дворе стоял сентябрь 1999 года, сезон страха: через три месяца, с наступлением нового тысячелетия, в компьютерных системах должен был произойти сбой, и затянувшееся веселье конца двадцатого века грозило резко оборваться. Зато в это же самое время появилась новая радиостанция «Джеммин Оулдис» – переформатированная лос-анджелесская «МЕГА100». В тот момент, когда я говорил таксисту, что мне нужно к студии «Юниверсал», и мы отъезжали от аэропорта, звучала «Почему бы нам не быть друзьями?» группы «Уор». Казалось, стройные пальмы по обе стороны серой дороги страдают от жажды.

В Сан-Франциско «Джеммин Оулдис» тоже ловилась. И во всех остальных городах. На людей моего поколения время от времени находила охота посентиментальничать под звуки песен, занимавших в пору нашей юности первые места хитпарадов. Диско, если задуматься, не настолько ужасно, и, может быть, подростками мы все же тайно восхищались им. В нынешние дни танцевальные хиты «Кул энд зэ Гэнг» и «Гэп Бэнд», которые мы когда-то упорно не принимали, игнорируя их пульсирующий в нас ритм, звучали по всей стране на свадьбах и в кафе во время ленча. А баллады «Oy Джейс», «Манхэттенс» и Бэрри Уайта, которые мы не выносили, в компании с мартини считались незаменимыми для любой более или менее серьезной игры в обольщение. Если смотреть на мое взросление с точки зрения музыкальных радиостанций, то я двигался к совершеннолетию в эпоху утопии, не принимавшей во внимание расовых различий. Но эту эпоху безжалостно прогнал хип-хоп – прогнал или посадил под замок. Нынешняя музыка особого воздействия на меня не оказывала. Я сидел на заднем сиденье такси, которым управлял водитель Николас М. Броли, направляясь сквозь позолоченный солнцем смог на встречу с Джаредом Ортманом из «Дримуоркс».

– Вам нравится эта песня? – спросил я у седеющего затылка М. Броли.

– Довольно неплохая.

– А «Сатл Дистинкшнс» вы когда-нибудь слышали?

– Еще бы! Самая что ни на есть настоящая музыка.

Дежурный на посту охраны у главных ворот «Юниверсал» проверил, действительно ли меня ожидают, и махнул Броли рукой, разрешая въехать на студийную территорию, заставленную джипами, застроенную безоконными ангарами и кирпичными сооружениями, которые выглядели так, будто их только что построили. Здание «Дримуоркс», удаленное от главных ворот на милю, возвышалось за окруженной деревьями автостоянкой, въезжать на которую разрешалось только по особым пропускам. На меня пропуска никто не оформил, поэтому Броли остановился у внутренних ворот.

– Визитка у вас есть? – спросил я. – Мне надо будет выехать отсюда через… Скажем, через час.

Броли достал визитную карточку и написал на обороте номер.

– Позвоните мне на сотовый.

Когда я пересекал затененную автостоянку, мне навстречу попался очень прилично одетый человек, направляющийся к проходу между эвкалиптами. Он держал в руках статуэтку «Оскара» – за основание и за плечи – и смотрелся так, будто искал, кому ее вручить. Я подумал, может, это его служебная обязанность – бродить туда-сюда с золотой наградной фигуркой, напоминая посетителям о том, где они находятся?

Я вошел в здание, меня провели наверх, там я назвал свое имя симпатичной девице с мобильным телефонным устройством на голове. Она дала мне бутылку с водой и проводила по коридору в диванно-журнальное царство. Я снял свой скромный рюкзачок, подтянул штанины брюк, опустился на один из диванов и положил ногу на ногу, стараясь не казаться оробевшим при виде самодовольных улыбок на фотографиях в рамах. Время шло, телефоны трезвонили, ковры тихо вздыхали, кто-то шептался за поворотом коридора.

– Дилан?

– Да?

Я отложил «Мужской журнал» и пожал руку парню в костюме с идеально отглаженными стрелками на брюках.

– Вы пишете о музыке, так?

– Верно.

– Я Майк. Приятно познакомиться. Джаред разговаривает сейчас по телефону.

Мы прошли в небольшой офис Майка – куда перед беседой с Джаредом, наверное, попадали все посетители. Ты должен был показаться дюжине ненужных тебе людей, прежде чем предстать перед тем, с кем хотел встретиться. Но возможность обращаться к этим парням просто по имени ободряла.

– Майк? – послышалось из аппарата внутренней связи.

– Да?

– Я готов принять Дилана.

Майк дал мне «добро», подняв оба указательных пальца, кивнул на дверь соседней комнаты и подмигнул, желая удачи.

Офис Джареда оказался огромным и напомнил мне кабинет психиатра: в нем не было ни плакатов на стенах, ни чего угодно другого, что могло бы вызвать в человеке раздражение. Из окна сквозь резиновые листья цветов-деревьев в горшках лился солнечный свет и падал на ковер неровными пятнами. Джаред поднялся из-за стола. Он был без пиджака, светловолосый, плотный, уверенный, по-видимому, фанат тренировок в спортзале. Но на поле для игры в мяч я стопроцентно обставил бы его.

Разговор с Джаредом Ортманом обещал стать прелюдией к беседе с самим Джеффенбергом. Тысяча, а может, и миллион писателей о подобной встрече только мечтают. Я надеялся, что не провалю это ответственное мероприятие своей съежившейся за последние годы самооценкой и мыслями о долгах.

– Идемте сюда. – Джаред провел меня к двухместному диванчику у противоположной стены – приватной зоне.

Я опустил на пол рюкзак, и он скукожился, как скульптура Клаеса Олденберга, теряющая свое величие в офисной обстановке. Я пожалел, что не положил плейер и смену белья во что-нибудь похожее на портфель. Мы сели, закинули ногу на ногу и улыбнулись друг другу.

Джаред внезапно нахмурился.

– Вода у вас есть? Они дали вам воды?

– Да, но я оставил ее в коридоре.

– Желаете чего-нибудь? Прохладительного? – Казалось, Джаред готов достать напитки откуда угодно, хоть из камня выжать.

– Нет, спасибо.

– Итак. – Он улыбнулся, насупился, развел руками. Несколько мгновений мы изучали друг друга, стараясь сохранять атмосферу доброжелательности. И я, и Джаред были примерно одного возраста, но, казалось, прилетели на эту встречу с противоположных концов вселенной. Мои черные джинсы смотрелись грязным пятном или лужей блевотины в его кремово-персиковом царстве.

– Я друг Рандольфа, – напомнил я. – Из «Уикли».

– У-гу-у, – протянул Джаред задумчиво. – А кто такой Рандольф?

– Рандольф Тредуэлл? «Уикли»?

Джаред кивнул.

– А, да, припоминаю.

– Это он… гм… э-э… устроил нашу встречу.

– Хорошо, хорошо. А-а… Для чего вы хотели встретиться со мной?

– Простите? – Его слова сразили меня наповал, как если бы он спросил что-нибудь вроде: «Почему я работаю здесь? Вы можете мне объяснить?»

– Одну минутку, – произнес Джаред, поднимаясь с диванчика. – Майк, – позвал он, нажав кнопку у себя на столе.

– Да?

– По какому вопросу со мной собирается побеседовать мистер Эбдус?

– Он пишет о музыке.

– О музыке?

– Ты что, не помнишь? У него сценарий фильма.

– А-а-а. – Джаред повернул голову и одарил меня лучезарной улыбкой. Сценарий! Какая приятная неожиданность. – А кто такой Рэнди Тредмилл или как его там? – спросил он затем у Майка.

– Это тот парень, с которым ты разговаривал о мистере Эбдусе. – Щелчок, мелодичная трель. – На корабле.

– А-а-а. Да, да, вспомнил. – Джаред снова нажал на кнопку. Я сообразил, по каким правилам они тут работают. Майк запоминал за Джареда все те вещи, которые когда-то, продвигаясь по карьерной лестнице, удерживал в памяти за кого-то еще сам Джаред. В один прекрасный день и у Майка должен был появиться кто-то, кому предстояло впитывать в себя всю информацию вместо него.

Джаред вернулся на диванчик и с довольным видом указал на меня пальцем.

– У вас сценарий, – мягко произнес он.

– Да.

– Любопытно. – Я видел, что о моем сценарии ему неизвестно ровным счетом ничего, и мог запросто соврать, что работаю над комедией о начинающем виброфонисте, принятом в «Бостон-Попс», или над триллером, где главный герой может убивать ультразвуковым свистом, в общем, рассказать любую чушь, над которой мог бы трудиться «пишущий о музыке».

– Я закрываю глаза, – проговорил Джаред. – Это значит – внимательно вас слушаю.

Я посмотрел на его смуглые веки, безукоризненный письменный стол и одинаковые, как близнецы, резиновые цветы-деревья.

– Итак, ваш сценарий?.. – произнес Джаред особым тоном, ясно давая понять, что хотя он внимательно меня слушает, это вовсе не говорит об отсутствии у него других дел.

– Мой сценарий основан на реальных событиях.

– Так.

– В Теннесси…

– Теннесси? – Джаред открыл глаза.

– Да.

– И что же случилось в Теннесси?

Я начал с главного.

– В пятидесятые годы в Теннесси существовала музыкальная группа «Арестанты». Они называли себя так, потому что действительно сидели, но это не помешало им сделать карьеру. Записывались ребята в «Сан Рекордс», в той же студии звукозаписи, которая открыла Элвиса Пресли. Название моего сценарий такое же – «Арестанты».

– Вам известно, что мои родители родом из Теннесси? – спросил Джаред таким тоном, будто речь шла не об американском штате, а о Крыме или Марсе. – Или это просто совпадение?

– Я не знал о ваших родителях.

– Понятно. Удивительно. Как, вы говорите, называется ваш сценарий?

– «Арестанты».

– Хорошо. Расскажите все по порядку.

– Конечно. – Мне посоветовали дать ему описание каждой сцены. – Начинается фильм с происходящего в тюрьме. Главный герой, Джонни Брэгг, пишет и поет песни. В заключении он провел много лет, попав за решетку шестнадцатилетним мальчишкой по сфабрикованному обвинению. Так вот, Джонни Брэгг и его приятель прохаживаются в дождливый день по тюремному двору. Один говорит другому: «Чем, интересно, занимаются сейчас девочки?» Джонни Брэгг затягивает печальную песню «Гуляя по дождю». Она-то и становится их первым хитом. Наверное, под эту музыку фильм и должен начаться.

– Это кое о чем мне напоминает.

– Наверное, о другой песне? «Пою в дождь»?

– Точно. Ее написал тот же парень?

– Нет, совсем другой.

– Итак, вы говорите, главного героя сажают в тюрьму по сфабрикованному обвинению. По какому именно?

– Речь о шести изнасилованиях. Виновного ждет заключение на девяносто девять лет без возможности досрочного освобождения.

– Ого!

– Джонни Брэгга, самонадеянного симпатичного парнишку, подставляют копы. Вешают на него несколько нераскрытых преступлений.

– Брэд Питт, Мэтью Макконахи.

– Ах да, я совсем забыл: они черные.

– Все музыканты – черные?

– Да.

– Ладно. – Джаред махнул рукой, неохотно прогоняя мысль о Брэде Питте. – Черные так черные. Как же ему удается выйти на волю?

– Никак. Точнее, потом он действительно освободится, но не в тот момент. Свою группу Джонни создает в тюрьме. «Арестанты». В том-то и вся соль, они сидят за решеткой. Их вывозят в студию звукозаписи и на концерты.

– Не совсем понимаю. Вывозят?

– Именно. «Арестанты» становятся настолько популярны, что губернатор штата не знает, как ему быть: освободить их или все-таки в назидание остальным держать в тюрьме. В конце концов всем ребятам из группы выходит помилование, но Брэгг остается в заключении. В невероятной истории этих музыкантов масса поразительных взлетов и падений.

– Вы смеетесь?

– Смеюсь?

– Мы не делаем фильмы о поразительных взлетах и падениях.

– Что, простите?

– Вы как будто шутите, честное слово.

Меня охватило неодолимое желание задушить Джареда.

– Если бы вы позволили мне закончить свой рассказ, уверен, сценарий заинтересовал бы вас.

– Дилан, он нам не подходит.

– Но… Я очень хочу, чтобы вы выслушали меня до конца.

– А вы мне нравитесь, мистер.

Я подождал, не добавит ли Джаред к этой фразе еще что-нибудь, затем сказал:

– Спасибо.

– У вас пять минут. – Джаред растопырил пальцы, показывая – «пять», откинулся на спинку дивана и вновь закрыл глаза.

– «Арестанты» – одно из наиболее ярких событий в истории поп-музыки, оставшихся неизвестным широкой публике, – сказал я. Продолжать рассказ получалось с трудом, но у меня не было выбора. – Пятидесятые годы, пятеро черных парней за решеткой, некоторых упекли на целый век, другие отбывают более короткие сроки, все пятеро – жертвы предрассудков и несправедливости Юга при Джиме Кроу. Пятеро заключенных создают группу из любви к музыке. Они поют настолько замечательно, что им устраивают прослушивание. Начальник тюрьмы выписывает всем пятерым особые пропуска, по которым те могут выйти за пределы тюрьмы, чтобы поехать в «Сан». 1953 год – время, когда возле той же звукозаписывающей студии крутится чудаковатый парень по имени Элвис Пресли. Но главный герой фильма не он, а Джонни Брэгг – ведущий солист «Арестантов». Когда ему было шестнадцать лет, его подружка в приступе ревности навела на Джонни копов, заявив, будто он ее изнасиловал. Полицейские повесили на него еще шесть преступлений, которые они не могли раскрыть. Целых шесть! Джонни Брэгга приговорили к шестистам годам заключения. – Почти всю информацию я взял из аннотации Колина Эскотта к компакт-диску «Арестантов», а кое-что выдумал, просиживая в размышлениях над вырезками из старых газет. Этого было вполне достаточно. Я все больше увлекался сценарием, все чаще и чаще возвращался к нему мыслями. – Рано утром по дороге в «Сан Рекордс» Брэгг выглядывает из окна автобуса, видит пустующий кинотеатр для автомобилистов и говорит: «Вы только посмотрите на это жуткое кладбище». Ему двадцать шесть, он просидел в тюрьме уже десять лет.

– Кошмар, – задумчиво заметил Джаред.

– И вот их записывают. Они создают сингл, на двух сторонах. Элвис Пресли в этот момент тоже на студии, совсем молодой. Они с Брэггом становятся друзьями. Между прочим, в действительности все так и было. Какого-нибудь актера эпизодическая роль Пресли могла бы просто осчастливить. Как Вэла Килмера, сыгравшего в «Таинственном поезде».

– Не смотрел.

– Не много потеряли. «Таинственный поезд» – фильм так себе. Но вернемся к «Арестантам». В общем, они записывают сингл и отправляются назад в тюрьму. Казалось бы, на этом история могла бы и закончиться, так? Могла бы, если бы песня «Гуляя по дождю» не превратилась в хит. Настоящий хит. Люди постоянно названивают в радиостудии, чтобы поставили эту песню еще и еще раз. А «Арестанты» ни о чем не подозревают, потому что у них в камерах нет радио. До тех пор, пока к ним не начинают приходить письма от совершенно незнакомых людей. Ребята становятся звездами, и это приводит начальство тюрьмы в полную растерянность. Они звонят губернатору, спрашивают совета, пытаются придумать, как быть.

Джаред кивнул, как мне показалось, одобрительно и чуть подался вперед, очевидно, представляя себе на ролях второго плана белых актеров – Джина Хэкмана, Мартина Ландау, Джеффри Раша.

– Начальство выбирает либеральный путь решения проблемы и объявляет «Арестантов» исключительным примером перерождения преступников. С этого момента парни получают право ездить на радиостудии для участия в записи музыкальных передач, давать концерты, продолжать записываться в «Сан». Публика требует освобождения своих кумиров, а сами «Арестанты» записывают песню, восхваляющую губернатора – «Фрэнк Клемент, человек всесильный», – прося помилования. Но мысль об освобождении музыкантов не всем приходится по душе. Те парни, которые упрятали Брэгга за решетку, само собой, не в восторге от этой идеи. Обстановка накаляется перед выборами, на которых губернатор мечтает одержать победу. Вопросы расового притеснения встают в этот период особенно остро.

– Я вспомнил о ККК.

– Да, конечно. Причем в пятидесятые годы в Теннесси куклуксклановцы действовали, уже не прячась под капюшонами. – В эти подробности, может, и не стоило вдаваться. Но я во что бы то ни стало хотел добиться своего, а некоторые факты могли сыграть мне на руку. Я страстно желал, чтобы Голливуд меня услышал. – Итак, на губернатора давят со всех сторон, он подает парням надежду, одобряет их творчество и подумывает о том, чтобы даровать им свободу – упоминает о них в своих радиовыступлениях, естественно, преследуя при этом и личные интересы. Его оппонент-республиканец тем временем работает в противоположном направлении: пытается убедить общественность втом, что освобождение «Арестантов» станет катастрофой. «Добропорядочные граждане Теннесси надеются, что не все находящиеся в тюрьме убийцы запоют в один прекрасный день», – с такими речами он обращается к избирателям.

– М-да. Что ж, мне нравится.

– Позвольте, я опишу вам одну сцену, по-моему, она главная в фильме. На концертах «Арестантов», разумеется, фотографировали. Они выходили на сцену – которую наверняка окружал конвой, – выступали и сразу же ехали назад в тюрьму. А у ребят жены, семьи – но общаться с кем бы то ни было они не имели права. Жаль, что я не захватил с собой эти фотографии, Джаред, если бы вы взглянули на них, сразу многое поняли бы. – Я старался изо всех сил, делая «Арестантов» все более реальными, описывая их пот, боль, любовь, вызывая их к жизни в этом кабинете, равно как и в скучающем мозгу Джареда. Мне страстно захотелось, чтобы они втиснулись в этот мирок, в котором ничто не задерживалось, я вдруг ощутил, что едва ли не создан для подобных миссий. – Их концерты напоминали выступление «Битлз» на стадионе «Ши». Или концерты Элвиса. Плачущие, рвущиеся вперед женщины. Не толпа девочек-подростков, а матери этих ребят, бабушки, тети, любимые с детьми на руках. Они сходят с ума, разрывают в клочья носовые платки, падают в обморок, а «Арестанты» поют. Их музыка настолько потрясающая, что сердца поклонников бьются, будто птицы в клетках. На выступлениях присутствует и та девица, что подставила Джонни Брэгга. Она стоит в толпе неистовствующих женщин и жалеет, что так обошлась с ним, она до сих пор в него влюблена.

– О господи.

– Это еще не все. Когда волна плача и стонов захлестывает публику, «Арестанты» тоже теряют контроль над собой. Они хотят продолжить петь, но не могут. От матерей и всех остальных женщин их отделяет совсем небольшое расстояние. Они тоже начинают плакать, опираются друг о друга, сжимая микрофоны, или опускаются на стулья. Любая попытка приблизиться к родным тут же пресекается охраной. Это как «Герника», Джаред. Такие кадры никогда не сотрутся из памяти.

– Я почти вижу это. – Мне показалось, Джаред потрясен вырисовавшейся перед его глазами картиной и собственным воображением.

– Не сомневаюсь. На чем мы остановились? А, да. Губернатор. Его заваливают письмами, ему уже кажется, что он скачет верхом на тигре, и зверь вот-вот сожрет наездника. Короче говоря, губернатор принимает решение освободить кое-кого из «Арестантов». Его оппоненты беснуются, но он поступает, как задумал, следуя совету своего хитроумного помощника. Тот говорит, что Джонни Брэгга нужно оставить в тюрьме. Брэгг отбывает немыслимо большой срок, пишет песни и выступает в роли ведущего вокалиста, он гений. Если группу расколоть таким образом, ее история скорее всего сразу же закончится.

– О нет!

– Это ужасно, но так оно и было. На волю выпустили четверых «Арестантов» – всех, кроме одного. Люди ждут, что и Брэгга скоро освободят, мечтают услышать его новые песни. Но счастливый конец – всегда редкость. Противники губернатора изводят его разного рода обвинениями, и дабы выдать себя за борца с криминалом, он в очередном обращении к избирателям подчеркивает, что намеренно оставил Брэгга за решеткой. Начальство тюрьмы моментально лишает певца всех привилегий. Его музыкальная карьера практически растоптана.

– Вот это да!

Действительно, вот это да. И откуда я только взял все это? Моим сценарием уже заинтересовался бы, наверное, сам Оливер Стоун.

– Но Брэгг не прекращает заниматься музыкой и создает новую группу «Мэригоулдз». Время идет, вытягивая из Брэгга жизнь. В пятьдесят шестом году Джонни Рэй выпускает пластинку «Гуляя по дождю», и Брэгг получает чек на четырнадцать тысяч долларов. Таких денег он никогда в жизни не видел. Потратить их на что-то нет возможности. «Мэригоулдз» записывают несколько песен на студии «Экселло Рекордс», но хитами не становится ни одна из них.

– Что это за название такое – «Мэригоулдз»?

– Это была пора цветочного бума. «Мэригоулдз» – бархатцы, «Клоуверз» – клевер, «Поузиз» – маленькие букетики. А несколько лет спустя в моду вошли жуки.

– Ага.

– Брэгга отпускают на свободу лишь в пятьдесят девятом – через шесть лет после выхода в радиоэфир первого хита «Арестантов». А спустя год его снова подставляют – обвиняют в ограблении и попытке убийства, хотя на самом деле он украл всего-то два с половиной доллара. Ужасно. Клевещут на него опять же белые женщины, заявляют, будто он хотел на них напасть. Брэгг притягивает к себе подобного рода обвинения, как магнит. Но речь идет о типичном расовом противостоянии. Просто этот парень ходит с чересчур независимым видом – белые не могут этого вынести. Его опять упекают за решетку – по-другому полиция поступить не в состоянии.

– Не знаю, понравится ли вам эта идея, но мне в роли Брэгга представляется Дензел Вашингтон.

– Слушайте дальше: в шестидесятом году Элвис Пресли возвращается домой после службы в армии и по пути заезжает в тюрьму повидаться с Брэггом. Только вообразите себе: тот самый восемнадцатилетний мальчишка, который бродил по «Сан Рекордс», прислушиваясь к музыке «Арестантов», теперь считается самым популярным певцом на всей планете. Он помнит Брэгга и до сих пор дорожит его дружбой. Заключенный афроамериканец и Король. Об этом становится известно прессе, но огласка имеет значение лишь для Элвиса. О Брэгге никто уже не говорит, «Арестантов» вспоминают с трудом. Элвис предлагает ему нанять опытного адвоката, но Брэгг говорит, что сам все уладит. Письменных подтверждений этого разговора нет, но Брэгг добивается встречи с начальником тюрьмы и заявляет, что, если его не отпустят на свободу максимум через девять месяцев, он подаст апелляцию в Верховный суд США.

Я сделал паузу.

– И?..

– Его продержали в заключении еще семь лет.

– Немыслимо.

– В шестидесятые Брэгг вновь создает группу под названием «Арестанты», принимая в нее и белого музыканта. Наступает эпоха интеграции. Остальным заключенным это приходится не по душе, и на светлокожего музыканта нападают во время прогулки во дворе. Выйдя на свободу, Брэгг женится на белой женщине. Копы останавливают его, когда он просто идет с женой по улице.

– Подождите, хорошо? Остановитесь. Больше ничего не говорите.

Я видел, что Джаред приходит во все большее волнение. Он вскочил с дивана и с выкаченными глазами пошел к столу.

– Что-то не так?

– Все в порядке, Дилан. Просто… Кому еще известны эти сведения?

– Вы первый, кому я выдаю их. – Я давно решил, что на подобный вопрос отвечу именно так. Еще раз повторять, что история «Арестантов» жаждет быть услышанной тридцать с лишним лет, не имело смысла. Я ничего не выдумал. Быть может, в каком-нибудь офисе другой автор перелистывал сейчас страницы произведения, основанного на этих же событиях.

Я набрался смелости и спросил:

– Вам понравилось?

– О чем вы говорите, Дилан! Ваш рассказ просто сногсшибателен. Только мне надо кое о чем подумать, не возражаете? Надо подумать. Сегодня пятница, да?

– Гм, да.

– Так. Это значит, что до понедельника я никого не смогу разыскать.

– Не совсем вас понимаю.

– Куда вы планируете направиться после нашей встречи?

Я решил, что не должен рассказывать Джареду о «Запретном конвенте».

– В отель.

– Это вы так шутите?

– Даже и не пытаюсь.

– Понимаете, какая-то часть моего «я» очень не хочет выпускать вас из этого офиса, пока мы не решим, как нам быть, пока я не получу от вас согласие встретиться со мной еще раз, гм… скажем, дня через четыре. Салфетку?

– Да, пожалуйста. – Рассказывая о несчастьях Джонни Брэгга, я прослезился. Интересно, многие ли из посетителей Джареда приходили в столь же сильное волнение? Не исключено, что все.

Джаред поставил коробку с салфетками на диван, вернулся к столу и наклонился к микрофону внутренней связи.

– Майк.

– Да?

– Майк, я только что услышал нечто грандиозное. Не зря я все время твержу: предсказать, что произойдет с нами завтра, просто невозможно. К тебе в офис входит знакомый какого-то твоего случайного знакомого, писатель по имени Дилан, и предлагает фантастический материал.

– Невероятно, – ответил Майк.

– Действительно невероятно.

– Здорово.

– Майк, мы должны немедленно найти агента для мистера Эбдуса.

– Будет сделано.

Джаред посмотрел на меня.

– Я тороплю события, Дилан, но имейте в виду: на заработанные на вашей истории деньги мы с вами обеспечим наших детей.

– Хорошо бы. – Я высморкался.

– Если я не сделаю этот фильм, просто удавлюсь.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь им заняться?

– Вы все правильно понимаете, черт побери. – Джаред ликовал и по вполне понятным причинам. На горизонте обрисовались знаменательные события, и в самом центре их развития должен был оказаться именно он. – Я хотел бы получить от вас готовый сценарий.

– На бумаге я зафиксировал эту историю лишь частично, – солгал я.

– Но ведь я как-то должен рассказать о ней другим. Я не могу пойти к ним с пустыми руками. Нам нужно, чтобы все, вами рассказанное, было записано.

– Мне потребуется на это какое-то время.

– Может, вы вообще не приступали еще к написанию?

– Угадали.

– Плохо, Дилан, очень, очень плохо. Мне нужен этот сценарий прямо сейчас.

Система внутренней связи щелкнула.

– Джаред?

– Что?

– Я не нашел агента.

– Майк, я десять раз повторял тебе брать у людей контактные телефоны!

– Я и сам могу об этом позаботиться, – сказал я полушепотом, защищая Майка.

Джаред повернулся ко мне.

– Мы не в игры здесь играем, – сказал он.

– Я тоже. Давайте я сначала свяжусь со своим личным агентом, а? – Никакого агента у меня не было, более того, я не имел ни малейшего представления, где его искать. – Правда, он еще ничего не знает про этот сценарий.

– Если вы полагаете, что я выпущу вас отсюда со сценарием в голове, вы просто ненормальный. И не смотрите на меня так, Дилан. Это моя картина, у меня на подобные вещи чутье.

– Замечательно, – сказал я, вскидывая руки в попытке утихомирить безумие Джареда. – Мы оба сильно взволнованы. Просто скажите, что мне следует сделать.

– Позвоните своему агенту прямо отсюда.

– Что?

Джаред тоже поднял руки.

– Садитесь за мой стол. Обещаю, что не стану подслушивать – выйду в коридор. – Он сделал несколько шагов к двери. – Садитесь и звоните.

– Но я…

– Мой кабинет полностью в вашем распоряжении, дружище. Идите же. Садитесь за стол.

У меня не было выбора. Я прошел к столу и уселся в кресло. Джаред закрыл за собой дверь, но перед тем ткнул в меня пальцем и сказал:

– Передайте ему, я буду удерживать вас в заложниках, пока не получу гарантии.

– Ладно.

Когда он исчез, я набрал свой домашний номер и, естественно, нарвался на автоответчик. Эбби ушла в университет. Я нажал на рычаг, не оставив сообщения, достал записную книжку и позвонил Рандольфу Тредуэллу из «Уикли». К счастью, он был на месте.

– Спасай меня, – сказал я.

– Ты был на встрече?

– Я до сих пор на встрече. Он вышел из кабинета, чтобы я позвонил своему агенту, а у меня нет никакого агента. Я сижу за его столом.

– Очень интересно, – бесстрастным тоном произнес Рандольф.

– У Джареда всегда так… гм… скачет настроение?

– Я почти не знаю его. А что?

– По-моему, он вбил себе в голову, что нам обоим стоит завести детей. Чтобы засыпать их баксами.

– Таков большой бизнес, – невозмутимо проговорил Рандольф. – Если все складывается удачно, денег бывает целое море. Постарайся не упустить этот шанс.

– Спасибо за совет.

– Заедешь после встречи ко мне? Долго ты собираешься пробыть в Лос-Анджелесе?

– Я встречаюсь с отцом в Анахайме.

– В Анахайме? Что он там забыл?

В дверном проеме показалась голова Джареда.

– Мне пора, – сказал я Рандольфу и положил трубку.

– Чем все закончилось?

– Прощу прощения?

– Я пытался кратко пересказать сценарий Майку – про черных ребят, про тюрьму, про Элвиса. И не могу вспомнить, говорили вы, чем все закончилось, или нет.

– По-моему… нет, – осторожно ответил я.

– И?..

– Гм… Полагаю, Джонни Брэгг попадал в тюрьму и выходил на волю еще пару раз. Но музыку не бросал. Хотя хитов у него больше не получалось.

– А «Арестанты»?

– Они, наверное, умерли.

– Может, придумаем «великое возрождение»?

Я пожал плечами – почему бы и нет? Я и так уже сильно переврал историю Джонни Брэгга. Возрождение ничего не добавило бы. Даже великое.

– И что насчет Элвиса? Его роль в фильме очень важна. Особенно тот момент, когда он приезжает в тюрьму. Вы даже заплакали, когда об этом рассказывали. Помните?

Может, Элвису следовало вмазать начальнику тюрьмы по физиономии, а потом лично освободить Брэгга? Или пусть их обоих, Брэгга и Пресли, закуют в кандалы и отправят куданибудь на каменоломни. Там их совместное пение зазвучало бы просто изумительно.

– Окончание этой истории не особенно интересное, – сказал я. – Она просто продолжается. Но место действия для финальной сцены мы с вами наверняка могли бы придумать исключительное. Может, это будут тюремные ворота. Джонни Брэгг проходит через них в последний раз. Свободный человек.

– Окончание должно быть обнадеживающим.

– Так и сделаем.

– Атех парней, которые на самом деле все это совершили, поймали?

– Что совершили?

– Ну, убивали всех этих женщин.

– Об убитых женщинах я не сказал ни слова. А что касается изнасилований… Нет, никаких громких раскрытий преступлений и разоблачений в фильме не должно быть. Брэгг просто становится старым, поэтому его оставляют в покое.

– Сколько ему лет?

Я задумался.

– Не исключено, что он еще не умер.

Когда девять лет назад Колин Эскот писал аннотацию к диску, Джонни Брэгг был еще жив и давал интервью. Его байки и составили половину моего рассказа. Я несколько лет мечтал съездить в Мемфис и лично с ним побеседовать, но постоянно откладывал это дело, работая над другими проектами, за которые получал деньги от контор, подобных «Дримуоркс». По крайней мере так я себя оправдывал.

– Не умер?

– Вероятно.

– Вероятно?

Да! Не умер! Вероятно! – захотелось мне проорать.

– Ему сейчас семьдесят с лишним.

– А точных данных у вас нет?

– Я все выясню.

– Это серьезная проблема, Дилан. – Джаред провел по волосам рукой и нахмурился, непонятно о чем тревожась. – Можно мне вернуться за стол?

– Так как мы договоримся? – спросил я, пустив его в кресло.

Продолжая хмуриться, Джаред сел, положил ногу на ногу, потер пальцами переносицу, затем подбородок. Казалось, он трезвеет после попойки или остывает от оргазма, или приходит в себя, покурив крэк. Я задумался, как часто с ним случается подобное.

– Вы пришли ко мне и поведали историю еще живого человека, – произнес Джаред с чувством глубокого сожаления. – Для ее экранизации нам потребуется приобрести права, заключить соответствующие договора. Мы можем столкнуться с массой проблем.

– А вдруг Брэгг мечтает, чтобы о нем все узнали? – предположил я.

– Да, это не исключено. Но меня смущает окончание, Дилан. Что-то в нем не то.

Он сказал об этом так, будто только что просмотрел уже отснятый и смонтированный фильм и остался недоволен. Будто нам сейчас следовало лишь довести дело до конца и понести неизбежные убытки.

– Все слишком неконкретно: он выходит на свободу, опять возвращается в тюрьму, его группа так и не возрождается. И потом, я думал, та женщина появится еще в каком-нибудь эпизоде – которая плакала в толпе.

Ужасно, но я почувствовал, что Джаред прав.

– Может, закончить фильм пораньше? Например, после первого освобождения Брэгга?

– Сомневаюсь, что это изменит что-либо.

– Ну ладно, – пробормотал я беспомощно.

– Слушайте, я никому не стану рассказывать об этом сценарии, пока мы его не причешем, не сделаем из него конфетку, идеальное попадание мяча в корзину. Давайте вместе подумаем, как нам быть с концовкой, договорились? Я понесу этот сценарий к руководству только тогда, когда он станет безукоризненным.

– Понимаю.

– Вы поговорили со своим агентом?

– Э-э… гм… Он сказал примерно то же, что и вы.

– Неудивительно. Агенты разбираются в подобных вещах.

– И… – Я совсем растерялся. – Что же дальше?

– Все зависит от ваших дальнейших действий. Они определят судьбу сценария.

– Гм… Хорошо.

– Я верю в вас, мистер Эбдус.

– Спасибо.

– По сути, нет ничего страшного в том, что осуществление нашего плана ненадолго отложится. Всему свое время.

– Да.

– Вы на машине? Я бы хотел заняться своими делами.

– Мне надо позвонить…

– Конечно, конечно, но, пожалуйста, от Майка.

Я вышел в соседнюю комнату, протянул Майку визитку Николаса Броли и попросил набрать номер.

– Джаред потрясен, – прошептал Майк, округлив глаза.

– Надеюсь, он скоро придет в норму.

Я прождал на автостоянке с рюкзаком в руке минут, наверное, пятнадцать, пока не подъехал Николас Броли. Человека с «Оскаром» я больше не видел. Радио в такси было настроено все на ту же волну, и, когда я сел на заднее сиденье, зазвучала ненавистная мне с детства песня «Уайлд Черри» «Сыграй фанки». Но нынешний тридцатипятилетний рок-критик давно знал то, о чем тринадцатилетний подросток – жалкая жертва притиснений во дворе школой № 293 – и понятия не имел: «Уайлд Черри» были группой белых парней. Песня, ставшая настоящим обвинительным актом всего моего подросткового существования, оказалась не чем иным, как печальной пародией рок-певцов со Среднего Запада на самих же себя. Догадавшись об этом однажды, я не раз задавался потом вопросом: было бы мне легче тогда, в тринадцать лет, если бы я знал историю этой песни с самого начала? Быть может, нет. Ведь даже с опозданием открывшуюся мне истину я не воспринял как утешение: с меня точно сорвали украденную или взятую взаймы одежду, лишив возможности сострадать самому себе. Хотя сострадать не было причин. Смешно.

Дата добавления: 2015-07-12