Бейбарс-воин. Май 1246 года, Конья

Май 1246 года, Конья

Балаганный непокорный шут. Я не поверил своим ушам, когда услышал, что Шамс из Тебриза посмел противостоять моему дяде перед целым классом учеников. Неужели у этого человека нет ни капли уважения к старшим? Жаль, меня не было в медресе, когда он туда явился. Я бы вышвырнул его вон прежде, чем он успел бы открыть свой поганый рот. Но меня там не было, и, похоже, у него и моего дяди состоялась беседа, о которой ученики болтают до сих пор. Но к их болтовне я отношусь с недоверием, поскольку в их пересказах нет логики и они слишком хорошо отзываются о дервише.

Сегодня вечером у меня душа не на месте. А все из-за этой шлюхи, Розы пустыни. Не могу забыть о ней. Она напоминает мне шкатулку с тайным отделением. Думаешь, что завладел ею, но, пока не найдешь ключик, она недосягаема, даже если держишь ее в своих объятиях.

Больше всего мне не дает покоя ее покорность. И я постоянно спрашиваю себя, почему она не пыталась сопротивляться. Почему она лежала на полу у меня под ногами, словно старый грязный ковер? Ну, ударила бы меня или закричала, позвала бы на помощь, тогда я перестал бы ее бить. А она лежала, не двигаясь, с выпученными глазами и закрытым ртом, как будто решила принять все мучения и не думать о том, что будет. Неужели эту шлюху в самом деле не волновало, что я могу ее убить?

С того дня я старался держаться от непотребного дома подальше, однако сегодня больше нет сил терпеть. Я должен ее увидеть. По пути туда я думал, как она отнесется к моему появлению. Если она нажаловалась на меня и хозяйка обозлена, придется дать ей денег или пригрозить. Я все продумал и был готов к любой неожиданности, но только не к ее бегству.

— Что значит — Розы пустыни здесь нет?! — выкрикнул я. — И где же она?

— Бейбарс, забудь о ней, — проговорила хозяйка, суя в рот рахат-лукум и слизывая с пальца сладкий сок. Но, заметив, как я расстроился, она несколько смягчилась. — Взгляни лучше на других девочек.

— Не нужны мне твои дешевые шлюхи, жирное отродье. Мне нужна Роза пустыни, и я хочу немедленно ее видеть.

Хозяйка подняла черные, накрашенные брови, словно собираясь возразить, однако не посмела спорить со мной и понизила голос до шепота, возможно, от стыда за то, что собиралась мне сказать.

— Она убежала. Скорее всего, когда мы все спали.

Это было настолько абсурдно, что даже не смешно.

— С каких это пор шлюхи бегут из домов терпимости? Так найди ее!

Хозяйка посмотрела на меня так, словно видела в первый раз.

— С чего это ты тут раскомандовался? — прошипела она, сверкнув своими маленькими злыми глазками, столь непохожими на глаза Розы пустыни.

— Я стражник, и у меня высокопоставленный дядя. У меня хватит власти прикрыть твой притон, а вас всех выгнать на улицу, — сказал я и взял из корзинки, стоявшей у нее на коленях, рахат-лукум. Он был сладкий и мягкий.

Потом вытер пальцы о шелковый шарф хозяйки. У нее лицо покраснело от ярости, однако она не затеяла свару.

— Почему ты винишь меня? Виноват дервиш. Это он уговорил Розу пустыни уйти из борделя на поиски Бога.

Я не сразу понял, о ком она говорит, но вскоре меня осенило. Это мог быть только Шамс Тебризи. Кто же еще?

Сначала он опозорил моего дядю перед учениками, а теперь еще это.

Элла

26 июня 2008 года, Нортгемптон

Безгранично дорогой Азиз!

На этот раз я решила написать тебе настоящее письмо, как это делалось в прежнее время, чернилами, на бумаге, в конверте и с маркой. Сегодня днем оно отправится в Амстердам. Мне только не нужно откладывать поездку на почту, потому что, боюсь, если я промедлю, то никогда на это не решусь.

Бывает, встречаешь кого-то, кто совершенно непохож на людей, окружавших тебя всю жизнь. Кого-то, кто все видит иначе, в другом свете, нежели ты, и тем самым заставляет тебя менять угол зрения, заново осознавать происходящее — и снаружи и изнутри. Ты думаешь, что тебе удастся держать безопасную дистанцию, думаешь, что сможешь противостоять, а потом неожиданно осознаешь, что тебя выбросило в открытое море и ты ничего не контролируешь.

Не могу сказать точно, когда именно меня захватили твои слова. Единственное, что я знаю, — наша переписка изменила меня. Вероятно, я еще пожалею о своих словах. Что ж, я всю жизнь жалела о чем-то, чего не сделала, а теперь для разнообразия пожалею о сделанном.

С тех пор как я «встретила» тебя в твоем романе и твоих посланиях, ты завладел моими мыслями. Каждый раз, читая твои письма, я чувствую, как у меня внутри начинает все трепетать, и понимаю, что очень давно не испытывала ничего подобного. Весь день ты не выходишь у меня из головы. Я мысленно разговариваю с тобой, и мне интересно, как бы ты отреагировал на то или иное событие в моей жизни. Когда я собираюсь в ресторан, мне хочется пойти туда с тобой. Когда я вижу что-то интересное, мне жаль, что я не могу поделиться этим с тобой. Накануне моя младшая дочь спросила, что я сделала со своими волосами. А я ничего с ними не делала! Но она права, я выгляжу иначе, потому что стала другой.

Я напоминаю себе, что мы даже ни разу не виделись, и это возвращает меня в реальную жизнь. Однако, что делать с этой реальной жизнью, я понятия не имею. Твой роман я прочитала и даже написала отчет. (О да, я должна была написать редакторский отчет. Временами мне хотелось поделиться с тобой своими впечатлениями и даже послать свой отчет тебе, но мне казалось, что это будет неправильно. Хотя мне нельзя рассказывать о деталях моего отчета, ты должен знать, что я в полном восторге от твоей книги. Спасибо тебе. Твои слова навсегда останутся со мной.)

Но «Сладостное богохульство» никак не связано с моим решением написать это письмо. Впрочем, не исключено, что из-за него все как раз и началось. Причиной стало то, что возникло между нами, как бы это ни называлось. И из-за этого я потеряла контроль над собой. Все оказалось серьезнее, и мне не справиться одной. Поначалу я влюбилась в твое воображение и твои истории, потом поняла, что люблю мужчину, который сочинил эти истории.

И теперь не знаю что делать.

Я уже написала, что должна немедленно отослать письмо, потому что иначе разорву его на мелкие клочки. И буду жить так, как будто ничего странного, ничего особенного в моей жизни не случилось.

Ну да, я смогу делать то, что делала всегда, притворяться, будто все у меня нормально.

Я даже смогу притворяться, что не чувствую сладкой боли в сердце.

С любовью,

Элла

Керра

Май 1246 года, Конья

Не знаю, как мне справиться с тем, что произошло. Сегодня утром словно ниоткуда явилась незнакомая женщина и стала расспрашивать о Шамсе Тебризи. Я попросила ее прийти позже, так как его не было дома, но она сказала, что ей некуда идти, и стала молить, чтобы я разрешила ей подождать во дворе. Тут у меня возникли некоторые подозрения, и я спросила, кто она такая и откуда. Женщина упала на колени и подняла покрывало, открыв лицо, испещренное шрамами и кровоподтеками от побоев. Несмотря ни на что, она показалась мне очень красивой и лицом и фигурой. Беспрестанно всхлипывая, она все же сумела признаться в том, что я заподозрила с самого начала. Она была шлюхой из дома терпимости.

— Я сбежала из этого ужасного дома, — пояснила она. — Пошла в общественную баню, омылась сорок раз и прочитала сорок молитв. И еще дала обет держаться подальше от мужчин.

С сегодняшнего дня моя жизнь принадлежит Богу.

Не зная, что сказать, я смотрела в ее глаза — глаза раненого существа — и думала о том, как столь юная и хрупкая девушка нашла в себе силы уйти от той единственной жизни, которую знала. У меня не было желания видеть падшую женщину возле своего дома, но чем-то она пленила мое сердце, наверное, своей простотой или скорее наивностью. Никогда в жизни не видела ничего подобного. Карие глаза этой незнакомой женщины напомнили мне глаза Девы Марии. Ну как было прогнать ее? Вот я и позволила ей подождать Шамса во дворе. Это было самое большее, что я могла для нее сделать. Она села около стены и замерла, уставившись перед собой, словно мраморная статуя.

Спустя час, когда Шамс и Руми вернулись с прогулки, я бросилась к ним, чтобы рассказать о неожиданной гостье.

— Ты хочешь сказать, что у нас во дворе шлюха? — удивленно переспросил Руми.

— Правильно. И она говорит, что ушла из бардака, потому что собирается искать Бога.

— А, это, верно, Роза пустыни! — воскликнул Шамс, и в его голосе я услышала не столько удивление, сколько радость. — Почему же ты держишь ее во дворе? Впусти ее сюда.

— Но что скажут соседи, когда узнают, что мы приютили шлюху под своей крышей? — спросила я, задыхаясь от волнения.

— Разве мы все не живем под одной крышей? — возразил, показывая на небо, Шамс. — Короли и бродяги, девственницы и шлюхи, все мы живем под одним небом!

Разве поспоришь с Шамсом? У него на все есть ответ.

Тогда я пригласила шлюху в дом, моля Бога о том, чтобы Он отвел от нас любопытные взгляды соседей. Едва Роза пустыни переступила порог дома, как с рыданиями бросилась целовать руки Шамсу.

— Я очень рад, что ты пришла, — сияя, словно встретил старого друга, произнес Шамс. — Тебе не придется идти назад. Этот период твоей жизни подошел к концу. Да сделает Бог твой путь к познанию Истины плодотворным!

Роза пустыни зарыдала еще горше:

— Хозяйка не оставит меня в покое. Она пошлет за мной Шакалью Голову. Ты не знаешь, как…

— Успокойся, дитя, — перебил ее Шамс. — Запомни еще одно правило: «Пока все остальные в этом мире стремятся куда-то, хотят сделаться кем-то, только чтобы все нажитое оставить на земле после смерти, ты идешь к высшей ступени. Проживи эту жизнь легко и без лишнего груза, словно Ничто. Только осознание „Ничто“ заставляет нас идти дальше».

Поздно вечером я показала Розе пустыни ее кровать. Она мгновенно заснула, а я вернулась в комнату, где оставались Руми и Шамс.

— Ты должна прийти на наше представление, — сказал Руми, увидев меня.

— Какое представление?

— Духовный танец, Керра. Ничего подобного ты никогда не видела.

В изумлении смотрела я на своего мужа. Что происходит? О каком танце он говорит?

— Мавлана, ты почитаемый ученый, и тебе ни к чему развлекать публику. Что подумают люди? — спросила я, чувствуя, как разгорается у меня лицо.

— Не беспокойся, — сказал Руми. — Мы с Шамсом уже давно это обсуждаем. Нам хочется представить танец кружащихся дервишей. Его называют сэма. Тот, кто ищет Священной любви, будет радушно принят нами.

У меня чудовищно разболелась голова, однако эта боль была несравнима с тем, что творилось у меня в сердце.

— А что, если это не понравится людям? Не всем же нравятся танцы, — произнесла я, обращаясь к Шамсу и надеясь, что это остановит его, хотя наверняка у него и на сей раз был приготовлен ответ. — По крайней мере, подумай о том, чтобы отложить представление.

— Не всем нравится Бог, — отозвался Шамс, никогда не пропускавший ни одного слова, произносимого собеседником. — Что же, отложить на время веру в Него?

На этом спор закончился. Лишь вой ветра наполнял дом, ударяя мне в уши.

Дата добавления: 2015-07-10