Социальные факты - c<ырые и обработанные

Чтобы общество могло стать объектом количественных измерений, прежде его нужно переделать. Нужно определить категории людей и вещей, сделать взаимозаменяемыми меры; земля и товары должны быть представлены денежным эквивалентом. Есть в этом многое из того, что Вебер называл рационализацией, а также много централизации.

Теодор М. Портер, «Объективность как стандартизация»

Лес администраторов не может быть лесом натуралистов. Даже если экологические взаимодействия, имеющиеся в лесу, известны, их существование столь сложно и разнообразно, что не поддается короткому описанию. Необходимый интеллектуальный фильтр, призванный уменьшить сложность объекта, свести ее до управляемых измерений, обеспечивался заинтересованностью государства в коммерческой древесине и получении дохода.

Как природный мир, хотя и приведенный в некоторый порядок человеческим использованием, в «сыром» виде слишком неуправляем для административной манипуляции, так и существующие социальные образцы человеческого взаимодействия с природой в сыром виде трудно перевариваются бюрократией. Никакая административная система не способна к представлению существующего социального сообщества кроме как через чрезвычайно схематизированный – и потому вряд ли адекватный – процесс абстракции и упрощения. Дело не только в возможности, хотя, как и лес, человеческое сообщество слишком сложно и разнообразно, чтобы его тайны легко было превратить в бюрократические формулы. Это связано с целью. Представители государства никак не заинтересованы — да и не должны быть заинтересованы — в описании целостной социальной действительности – так же, как ученый-лесовод не заинтересован в подробном описании экологии леса. Их абстракции и упрощения направлены на небольшое число целей, в девятнадцатом веке наиболее заметными из них были налогообложение, политический контроль и воинская повинность. Они нуждались только в таких методах и таком понимании, которые соответствовали бы этим задачам. Как мы увидим, имеются некоторые поучительные параллели между развитием современного «финансового лесоводства» и современных форм собственности на землю, облагаемой налогом. Государства премодерна были не менее заинтересованы налоговыми получениями, чем современные. Но, как и в случае с лесоводством, методы налогообложения и сбора налогов оставляли желать лучшего.

Хорошим примером является абсолютистская Франция ³² Косвенные налоги — акцизы на соль и табак, пошлины, продажа лицензий, торговля чинамии титулами — были излюбленными формами налогообложения; с ними было легко управляться, они требовали немного (или вовсе не требовали никакой) информации относительно владения землей и дохода от нее. Освобождение от налогов дворянства и духовенства подразумевало, что большая часть земельной собственности вообще не облагалась налогами, бремя которых перекладывалось на состоятельных горожан, фермерови крестьянство. Общинная земля, хотя и была жизненно важным ресурсом для сельской бедноты, тоже не приносила никаких доходов. В XVII в. физиократы осудили бы всю общинную собственность по двум основаниям: она неэффективно эксплуатировалось и в финансовом отношении была бесполезна³³.

Любому исследователю абсолютистского налогообложения бросается в глаза, сколь безумно изменчиво и несистематично оно было. Джеймс Коллинс обнаружил, что главный прямой земельный налог, taille, часто не платился вообще, никакое сообщество не платило больше трети того, что с него причиталось³⁴. В результате государство обычно полагалось на исключительные меры, чтобы восполнить нехватки в доходе или оплатить новые расходы, особенно военные кампании. Корона взыскивала «принудительные ссуды» в виде ренты и платы за отчуждение прав (rentes, droits alienes) в обмен на обязательства, которые она могла выполнить, а могла и не выполнять; она продавала должности и титулы (venalites d'offices); она облагала налогами очаги (fouages extraordinaires); и, что самое скверное, определяла войска на постой непосредственно в населенных пунктах, тем самым часто разрушая целые города³⁵.

Постой войск, обычная форма финансового наказания, относится к современным формам систематического налогообложения как арест и четвертование потенциальных врагов короля (так поразительно описанные Мишелем Фуко в начале книги «Надзирать и карать») – к современным формам систематической изоляции преступников. В общем-то, не из чего было выбирать. Государство испытывало недостаток в информации и в административных схемах, которые позволили бы ему получать от своих подданных надежный доход, близкий к их фактической способности платить. Как с доходом, получаемым от леса, здесь не было никакой альтернативы грубым прикидкам и, соответственно, колебаниям в урожаях. В финансовом отношении, государство премодерна было, если воспользоваться удачной фразой Чарльза Линдблома, «рукой, у которой все пальцы – большие», оно было неспособно к тонкой настройке.

Грубая аналогия между управлением лесом и налогообложением в конце концов перестает работать. В отсутствии надежной информации относительно восстановимого уровня урожая древесины государство могло неосторожно перейти предел естественного восстановления и поставить под угрозу будущие поставки, или, иначе, могло оказаться не в состоянии реализовать уровень дохода, который лес мог бы выдержать.³⁶ Деревья, конечно, не были способны к политическому действию, а налогооблагаемые подданные короны очень даже были. Они сообщали об их неудовлетворенности налогообложением различными формами тихого сопротивления и уклонения, а в чрезвычайном случае прямым восстанием. Надежный способ налогообложения подданных, таким образом, зависел не только от выяснения их экономических условий, но также и от решения вопроса о том, каким требованиям они будут энергично сопротивляться.

Каким же образом представители государства начали измерять и кодифицировать в каждой области королевства его население, их земли, урожаи, их имущество, объем торговли и так далее? Препятствия на пути даже самого элементарного выяснения этих вопросов были огромны. Борьба за установление единообразных мер и весов и за выполнение кадастровой картографии владения землей могут служить показательными примерами. Каждое такое действие требовало большой, дорогостоящей, долгосрочной кампании ввиду явного сопротивления. Сопротивлялось не только население вообще, но также и те люди, которым принадлежала власть на местах; они часто пользовались преимуществами административной неразберихи, которая происходит из-за различия интересов и миссий различных звеньев бюрократического аппарата. Но несмотря на приливы и отливы различных кампаний, несмотря на их различные национальные особенности, принятие единообразных измерений и кадастровой карты в конечном счете произошло.

Каждое такое предприятие иллюстрировало отношения между местным знанием и методами, с одной стороны, и государственными административными приемами, с другой, –об этом мы будем часто говорить в этой книге. В каждом случае местные методы измерения и землевладения в их сыром виде были непонятны для государства. Они демонстрировали разнообразие и запутанность, которые отражали огромное множество чисто местных, не государственных интересов. А это означало, что они не могли вписаться в административную схему, не будучи преобразованы или редуцированы до удобного, пусть даже при этом частично вымышленного, описания. Логика требуемого описания обеспечивалась, как в научном лесоводстве, неотложными материальными интересами правителей: финансовые получения, военные трудовые ресурсы и государственная безопасность. В свою очередь, это описание функционировало, как и нормальное дерево Бекманна, не только как описание, даром что оно было неадекватно. Поддержанные государственной властью через соответствующие документы, по суду, в конце концов – просто силовым принуждением, эти государственные фикции преобразовывали ту действительность, которую они предполагали наблюдать, хотя никогда полностью не соответствовали схеме.

Дата добавления: 2015-07-12