Глава 23. Запрет на общение с репортерами был очень не по душе Джейку

Запрет на общение с репортерами был очень не по душе Джейку. Газетчики не отставали от него ни на шаг, когда он пересекал Вашингтон-стрит, и только у самого порога своего офиса он смог отделаться от них, отвечая на все вопросы стандартным «без комментариев». Неустрашимый репортер из «Ньюсуик» проскользнул-таки в приемную и выпросил у Джейка разрешение сделать снимок. Ему нужно было запечатлеть Джейка строгим и подтянутым, на фоне толстых книг в солидных кожаных переплетах. Джейку не оставалось ничего другого, как проверить узел галстука и провести фотографа в комнату для заседаний, где он и застыл перед книжными стеллажами в достойной позе. Поблагодарив хозяина, репортер ушел.

– Можно мне занять несколько минут вашего времени? – вежливо осведомилась Этель у своего босса, поднимавшегося по лестнице.

– Конечно.

– Может быть, вы сядете? Нам нужно поговорить. Все-таки она хочет уволиться, подумал Джейк, усаживаясь в кресло у большого окна.

– О чем вы хотите говорить?

– О деньгах.

– Вы самая высокооплачиваемая секретарша в городе, Этель. Я повысил вам жалованье всего три месяца назад.

– Но не о своих. Выслушайте меня. Денег, лежащих на вашем счете в банке, не хватит на оплату текущих расходов за этот месяц. Июнь заканчивается, а нам нужно заплатить в общей сложности одну тысячу семьсот долларов.

Прикрыв глаза, Джейк наморщил лоб.

– Посмотрите на эти счета. – Она помахала ворохом бумажек. – На целых четыре тысячи. Чем мне по ним платить?

– А сколько в банке?

– В пятницу было тысяча девятьсот долларов. За сегодняшнее утро никаких поступлений.

– Никаких?

– Ни цента.

– А как же дело Лайфорда? Мой гонорар составил три тысячи.

Этель покачала головой:

– Мистер Брайгенс, его дело еще не закрыто. Мистер Лайфорд пока не подписал документ о передаче имущества. Вы должны получить деньги только после продажи его дома. Разговор об этом был три недели назад, помните?

– Не помню. А Бак Бритт? Это еще тысяча.

– Банк вернул его чек ввиду отсутствия на счете мистера Бритта денег. Чек лежит на вашем столе уже две недели. Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох.

– Вы прекратили прием клиентов, мистер Брайгенс. Вы не отвечаете на телефонные звонки и...

– Не читайте мне лекций, Этель!

– И вы отстаете во всех своих делах на целый месяц!

– Хватит!

– Все это началось с дела Хейли. Вы только о нем и думаете. Вы им просто одержимы. Так мы долго не протянем.

– Мы! Сколько раз я опаздывал с выплатой жалованья, Этель? Много я вам еще должен? А?

– Есть кое-что.

– Но не больше, чем обычно, ведь так?

– Да, а что вы скажете в следующем месяце? До суда еще четыре недели.

– Замолчите, Этель. Просто замолчите. Если вам так уж трудно, можете уволиться. Если вы не можете держать рот закрытым, то считайте, что я сам вас уволил.

– А вам бы хотелось от меня избавиться, правда?

– Меня это совершенно не волнует.

Этель была волевой женщиной. Четырнадцать лет работы с Люсьеном закалили бы кого угодно, но ведь она ко всему прочему была еще и женщиной; при этих словах Джейка ее верхняя губа задрожала, в уголках глаз показались слезы. Она опустила голову.

– Извините меня, – прошептала Этель. – Я просто очень волнуюсь.

– Из-за чего?

– Боюсь за себя и за Бада.

– Что такое с Бадом?

– Он очень болен.

– Мне это известно.

– У него все время скачет давление, особенно после телефонных звонков. За последние пять лет он перенес несколько инсультов и инфаркт. Он живет в постоянном страхе, мы оба боимся.

– И много этих телефонных звонков?

– Было несколько. Нам угрожали поджечь дом, а один раз – даже взорвать. Все время нам говорят, что знают о каждом нашем шаге, и еще добавляют, что если Хейли оправдают, то они сожгут дом или подложат динамит, пока мы будем спать. Было два звонка с угрозой просто убить нас. Никакая работа этого не стоит.

– Может, вам действительно стоит уволиться?

– И голодать? Бад не работает вот уже десять лет, вы же знаете. А чем я еще могу заняться?

– Послушайте, Этель, мне тоже угрожают. Но я не отношусь к этому так серьезно, как вы. Я пообещал Карле, что брошу дело Хейли в случае мало-мальски серьезной опасности. Это должно успокоить и вас с Бадом. В угрозы я не верю. Мало ли в мире идиотов!

– Вот это-то меня и беспокоит. Такому идиоту может взбрести в голову что угодно.

– Ну нельзя же так! Я попрошу Оззи, чтобы он повнимательнее следил за вашим домом.

– Вы я вправду это сделаете?

– Конечно. Ведь за моим они поглядывают. Поверьте мне, Этель, вам не о чем волноваться. Скорее всего это развлекаются какие-то панки.

Она вытерла слезы.

– Простите меня за то, что разревелась перед вами, и за то, что в последнее время была слишком раздражительной.

«Сорок лет ты была раздражительной, а не последнее время», – подумал Джейк и ответил:

– Все в порядке, Этель.

– А как быть с этим? – Она вновь взмахнула счетами.

– Я достану деньги. Беспокоиться не о чем.

* * *

Уилли Хастингс закончил свою вторую смену в десять вечера, зарегистрировал время ухода на часах рядом с кабинетом Оззи и, сев за руль машины, направился к дому, где жили Хейли. Сегодня была его очередь спать на кушетке. Кто-либо из мужчин спал на кушетке Гвен каждую ночь: брат, или двоюродный брат, или друг. Хастингс приходил по средам.

Но спать при включенном свете было невозможно. Тони отказывалась и близко подходить к своей кроватке до тех пор, пока в доме не включат все огни. А вдруг где-нибудь в темноте ее поджидают те мужчины? Ведь сколько раз она видела, как они подползают по полу к ее постели, а когда их что-нибудь спугнет, они тут же прячутся по шкафам. За своим окном она слышала их голоса, она видела их налитые кровью глаза, следящие за тем, как она готовится лечь спать. И у себя над головой Тони слышала шум, будто кто-то ходил по чердаку в ковбойских сапогах, которыми они пинали ее. Тони знала, что они там, наверху, что они дожидаются, пока внизу все уснут. А уж тогда они спустятся сюда и снова утащат ее в жуткие заросли. Раз в неделю ее мать и самый старший из братьев поднимались по приставной лестнице на чердак, чтобы осмотреть его, держа на всякий случай в руках, кроме фонарика, еще и пистолет.

В доме не должно было быть ни одной неосвещенной комнаты, когда девочка отправлялась в постель. Однажды ночью, когда Тони лежала без сна рядом с Гвен, свет в коридоре вдруг погас. Объятая ужасом, Тони закричала и кричала до тех пор, пока брат Гвен не добрался на машине до открытой ночь напролет мелочной лавки и не привез лампочку.

Тони спала с матерью, которая крепко сжимала ее в объятиях, пока обступавшие девочку злые демоны не растворялись в ночи. Поначалу Гвен тоже никак не могла привыкнуть к свету, но по прошествии пяти недель стала хотя бы дремать. Маленькое тельце дочери рядом с ней даже во сне билось и дергалось.

Уилли пожелал мальчикам спокойной ночи и склонился, чтобы поцеловать Тони. Он показал ей свое оружие и пообещал не спать всю ночь. Пройдя по дому, проверил дверцы всех шкафов. Только после этого Тони немного успокоилась, легла рядом с матерью и уставилась взглядом в потолок. Из глаз девочки текли слезы.

Около полуночи Уилли снял ботинки и вытянулся на кушетке. Расстегнув ремень, положил на пол револьвер. Он уже засыпал, когда до его слуха донесся жуткий вопль. Это был звенящий от ужаса, пронзительный крик ребенка, которого подвергли какой-то пытке. Подхватив свой револьвер, Уилли бросился в спальню. Тони сидела на постели лицом к стене, стрясаемая криком и дрожью. Она увидела их в окне – они поджидали ее! Гвен прижала ее к себе. У спинки кровати стояли мальчики, беспомощно глядя на сестру. Карл Ли-младший приблизился к окну, но никого там не увидел. За прошедшие пять недель подобное случалось не впервые, и братья уже поняли, что сделать они могут немного.

Гвен успокаивала Тони, нежно опустив ее головку на подушку:

– Все в порядке, малышка, с тобой мамочка и дядя Уилли. Никому до тебя не добраться, моя девочка. Все хорошо.

Тони захотела, чтобы дядя Уилли уселся с револьвером пол окном, а мальчики легли спать на полу вокруг ее кровати. Они беспрекословно подчинились. В тишине раздалось несколько жалобных стонов девочки. Потом стихли и они.

Уилли сидел на полу под окном, пока все наконец не заснули. Тогда он перенес мальчиков по одному в их постели, а сам вновь уселся под окном – ждать рассвета.

* * *

Джейк встретился с Эткавэйджем в пятницу у Клода, чтобы пообедать. Они заказали ребрышки и шинкованную капусту. Зал набили битком, как обычно, и впервые за четыре недели в нем не было чужих, посторонних лиц. Завсегдатаи болтали и сплетничали, как в добрые старые времена. Клод был в отличной форме: напыщенный и многословный, он поторапливал своих робких и послушных клиентов, проклиная их на чем свет стоит. Он был одним из тех немногих, чья ругань и проклятия не унижают человека, а доставляют ему радость.

Эткавэйдж присутствовал на последнем слушании и в случае крайней необходимости выступил бы со свидетельскими показаниями. Но, зная о том, что банк был бы этим весьма недоволен, Джейк и не хотел вторично обращаться к другу за помощью. Всем банкирам изначально присущ какой-то инстинктивный страх перед судейскими, так что Джейк даже восхитился тем, что Эткавэйдж нашел в себе силы победить эту паранойю и прийти на слушание. Этим самым он вошел в историю как первый в округе Форд банкир, явившийся в суд – на заседание суда! – не по повестке, а сам. Джейк прямо-таки гордился своим другом.

Промчавшийся мимо них Клод на ходу свирепо бросил, что в их распоряжении ровно десять минут, так что нужно не трепать языками, а есть, есть! Покончив с последним ребрышком, Джейк вытер салфеткой рот.

– Послушай-ка, Стэн, возвращаясь к займам, мне нужны пять тысяч на девяносто дней, под мою ответственность.

– Возвращаясь? А кто же про них говорил?

– Ты начал что-то про банки...

– А мне показалось, мы клеймили позором Бакли. Я наслаждался этим!

– Тебе не стоило бы превращаться в критикана, Стэн. Приобрести эту привычку весьма нетрудно, а вот избавиться от нее почти невозможно. Она обкрадывает твою душу.

– Какой ужас! Простишь ли ты меня когда-нибудь?

– Так как насчет займа?

– О, договорились. Но зачем он тебе?

– А это имеет какое-то значение?

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Слушай, Стэн, единственное, о чем тебе стоит беспокоиться, – это смогу ли я вернуть деньги через девяносто дней или нет.

– Хорошо. Ты сможешь вернуть деньги через девяносто дней?

– Отличный вопрос, Стэн! Да, смогу.

Эткавэйдж улыбнулся:

– Хейли выжал из тебя все соки, а?

Джейк улыбнулся в ответ.

– Да, – признался он. – Трудно собраться с мыслями о чем-то другом. До суда еще чуть больше трех недель, и мне не хотелось бы в это время заниматься посторонними вещами.

– Сколько ты на этом деле заработаешь?

– Девятьсот минус десять тысяч долларов.

– Девятьсот!

– Да, ведь он не смог заложить землю, ты помнишь?

– Недорого же ты берешь.

– Конечно, если бы ты дал Карлу Ли денег под землю, мне не пришлось бы сейчас говорить с тобой о займе.

– Я все же предпочел бы ссудить именно тебе.

– Отлично. Когда я смогу получить чек?

– Да ты, похоже, в отчаянии?

– Просто знаю, сколько времени требуется вашим комиссиям по займам, аудиторам, вице-президентам, такому-то и такому-то, и в конце концов где-нибудь через месяц вице-президент этакий поставит свою подпись на нужном документе, если кассир скажет ему, что в кассе есть наличность, а дома у самого вице-президента нет разлада с женой. Уж я-то знаю методы вашей работы.

Эткавэйдж бросил взгляд на часы:

– В три часа дня тебя устроит?

– Да.

– Под твою ответственность?

Джейк вытер губы и перегнулся через стол. Голос его звучал абсолютно спокойно:

– Мой дом заложен и перезаложен, и у тебя закладная на мой автомобиль, если помнишь. Я могу выписать тебе закладную только на свою единственную дочь, но, если ты вздумаешь лишить меня права выкупа, я убью тебя. Какая ответственность, какие гарантии тебе еще нужны?

– Извини меня за этот вопрос.

– Когда я получу чек?

– В три часа.

Появившийся откуда-то Клод вновь наполнил их стаканы чаем.

– Еще пять минут, – громогласно объявил он.

– Восемь, – требовательно сказал Джейк.

– Послушайте, мистер Шишка, – с ухмылкой обратился к нему Клод, – здесь вам не зал суда, а ваш снимок в газете не стоит и двух центов. Я сказал – пять.

– Пусть так. Однако ребрышки у меня были жестковаты.

– То-то я вижу, что на тарелке ничего не осталось.

– Стоят они столько, что поневоле съешь все.

– Они обойдутся вам еще дороже, если станете жаловаться.

– Мы уходим, – предупредительно сказал Эткавэйдж, вставая и бросая на стол доллар.

* * *

Во второй половине дня в воскресенье семейство Хейли так же разместилось за столиком с зонтом, в стороне от неистовства под баскетбольным щитом. Уже установилась летняя жара, и липкий, влажный воздух стелился по самой земле, пробираясь даже в тень. Пока дети вместе с отцом в поте лица трудились над жареным цыпленком, Гвен отмахивалась от надоедливых мух. Торопливо поев, ребята побежали к качелям, которые Оззи установил совсем недавно для детишек своих подопечных.

– Что с тобой делали в Уитфилде? – поинтересовалась Гвен.

– Ничего особенного. Задавали какие-то вопросы, брали анализы. В общем, чушь всякая.

– А содержали как?

– В наручниках. И стены обиты пробкой.

– Ты смеешься? Тебя посадили в комнату с пробковыми стенами? – Гвен это развеселило настолько, что она даже негромко хихикнула.

– Ну еще бы. Они следили за мной, как будто я был каким-то редким животным. Говорили, что я знаменитость. Мои охранники твердили, что очень гордятся мной. Один был бельм, другой – черным. Я, мол, сделал доброе дело, и они надеются, что я выкарабкаюсь. Они относились ко мне хорошо.

– Что сказали врачи?

– До суда они ничего не скажут, а на суде заявят, что я в полном порядке.

– Откуда ты знаешь, что они заявят?

– Джейк мне объяснил. До сих пор он не ошибался.

– Он нашел для тебя доктора?

– Да, выкопал где-то какого-то чокнутого пьяницу. Уверяет меня, что он психиатр. Я говорил с ним пару раз в кабинете Оззи.

– И что же он?

– Джейк уверяет, что он будет говорить то, что нам нужно.

– Он должен быть действительно хорошим специалистом.

– Составил бы неплохую компанию ребятам из Уитфилда.

– Откуда он сам?

– По-моему, из Джексона. Он не производит впечатления человека, уверенного в своих силах. Ведет себя так, будто я собираюсь прикончить и его. Клянусь, оба раза, что мы с ним разговаривали, он был пьян. Задавал мне такие вопросы, которые никто из присутствовавших не мог понять. Записывал что-то, как профессор. Говорил, что надеется помочь мне. Я потом спросил о нем Джейка. Джейк велел не беспокоиться, сказал, что на суде тот будет трезвым. Но по-моему, Джейк и сам неспокоен.

– Тогда зачем же нам его использовать?

– Потому что он не требует платы. Кому-то там что-то должен. Настоящий психиатр потребует тысячу за то, чтобы освидетельствовать меня, и другую тысячу за то, чтобы дать показания в суде. Это еще считается недорого. Но и об этом я даже думать не могу.

Улыбка сошла с лица Гвен, теперь она смотрела в сторону.

– Нам нужны деньги дома, – проронила она, не глядя на мужа.

– Сколько?

– Пару сотен на продукты и оплату счетов.

– А сколько у тебя есть?

– Меньше пятидесяти.

– Подумаем, что можно сделать.

Она посмотрела на него с удивлением:

– Что это значит? Ты хочешь сказать, что сможешь раздобыть денег здесь, в тюрьме?

Карл Ли поднял брови, погрозил жене пальцем. Не ее это дело – задавать ему такие вопросы. Брюки все-таки носит он, хоть и в камере. Он по-прежнему глава семьи.

– Прости, – прошептала Гвен.

Дата добавления: 2015-07-12