Симфония красок

Я сидел в светлой палате больницы, где лежал больной Думчев. Здесь же дежурил врач.

Только мне одному было понятно, о чем говорил Думчев в бреду.

То он спрашивал себя: «А хорошо ли к кузнечику приросла голова сверчка?» То звал гостей к себе в узорный дом и тут же смущался — гости видели перед собой только дупло. Потом вдруг горько-горько жаловался, что опять становится все меньше и меньше, а дорога под его ногами растягивается, удлиняется без конца. И все тащил, спасал паука из ловушки муравьиного льва: «Он гибнет, гибнет мой друг, мой верблюд! Помогите! Помогите!»

Когда ночь кончилась и взошло солнце, больной забылся, замолчал.

Главный врач больницы — женщина (по-видимому, хирург: руки быстрые, уверенные, сильные) внимательно выслушала мои тревожные и беспокойные расспросы о здоровье Думчева и сказала:

— Мы будем лечить больного длительным сном. Многое я хотел сказать врачу и о самом Думчеве, и почему он мне так дорог. Но говорить о Стране Дремучих Трав? Кто поверит мне?

— Вы хотите еще о чем-нибудь спросить? — обратился ко мне врач.

— Нет!

Я не уехал из Ченска. Поселился в поселке рядом с больницей и послал в Москву несколько телеграмм. Одну в театр, о том, что вынужден задержаться на несколько дней в Ченске. Другую — Калганову с извещением о болезни Думчева.

Каждый день я приходил в больницу:

— Не проснулся ли больной?

— Нет, не проснулся. Состояние неопределенное.

Я устал от пережитого. Жил, не веря во все то, чему сам был свидетелем, ожидая выздоровления Думчева.

Однажды вечером, выйдя из больничного корпуса после очередного посещения больного, я увидел, что под окнами палаты Думчева стоит какой-то человек. В сумерках я не мог хорошо рассмотреть его, но ясно увидел, как человек прошел вдоль белого корпуса больницы, а затем снова вернулся под окна палаты Думчева. Так повторялось несколько раз. Стало совсем темно, и, несколько озадаченный, я ушел домой.

Думчев все не просыпался. И вот опять в сумерки я застал под окнами Думчева все того же неизвестного. Он все ходил вдоль стены больницы и возвращался к окнам палаты.

В больнице мне сказали, что какой-то старик просил допустить его к больному и долго и настойчиво упрашивал, чтобы ему разрешили ночью дежурить у больного. Но главный врач разъяснил, что в больнице достаточно квалифицированный медицинский персонал, посторонней помощи не требуется и что больному обеспечен надлежащий уход.

Узнав об этом, я сразу направился к неизвестному и горячо пожал ему руку. Эго был старый актер, автор уже известных мне записок.

Через три дня Думчев проснулся. Он увидел около себя Полину Александровну, старого актера, Авдотью Васильевну, которая держала в белом узелке какие-то гостинцы.

Мы все молчали, не зная, с чего начать разговор. Так бы мы и промолчали положенное посетителям время, но вдруг Думчев начал внимательно всматриваться в лицо Булай.

— Вы хотите мне что-нибудь сказать, Сергей Сергеевич?

— Я вспоминаю… — сказал Думчев ясно и раздельно. — Сейчас вы, Полина Александровна, склонили голову надо мной совсем так, как много лет назад. Море, упавший летательный снаряд, и я на песке… Я поднял голову и увидел вас.

— Я тогда была молодой…

— Я сейчас вижу вас такой, какой вы были тогда. Слезы навернулись на глаза Полины Александровны.

Она незаметно смахнула их рукой.

Пристально, сосредоточенно всматривался Думчев в черты ее лица. А слезы снова и снова набегали на глаза старой женщины. Думчев ласково глядел на нее. Они молчали.

Поздней осенью сквозь дождь и слякоть иногда проглянет неожиданно и сильно солнце, совсем не осеннее. И вдруг зеленым, ярко-зеленым кажется тот или другой пучок травы. Рукой бы потрогать, посидеть бы, зарыться в траву… Совсем весенняя трава! Теплота разливается в воздухе. И дождик кажется смелым, задорным. Весна, весна на дворе! И хочешь благодарить осень за это весеннее тепло.

Это вспомнилось мне, когда я смотрел на Думчева и Булай. Пришла на память давно забытая мною мелодия, вспомнились и слова:

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час…

…Гул самолета ворвался в палату. Думчев о чем-то спросил. О чем? Я не расслышал.

Булай громко и ясно объяснила:

— Это прилетел самолет из Москвы!

— Как из Москвы? Не верю! Такое расстояние… — проговорил Думчев.

— Расстояние? Какое же это расстояние для самолета? До Москвы всего…

— …до Москвы больше тысячи, тысячи верст!.. А я… я-то хотел, чтобы стрекозы и мухи научили…

Эти слова он выговаривал со злой насмешкой, с горькой иронией над самим собой, за которой человек иногда скрывает большое несчастье.

Мы все вышли в сад. Я посидел на скамейке. Короткие тени деревьев спокойно тянулись одна к другой. Там и здесь мелькали халаты больных.

Потом вернулся в палату. Где-то в коридорах больницы разговаривали. Мне почудился чей-то знакомый голос. Вот все умолкло. А теперь голоса совсем близко.

Дверь палаты распахнулась. На пороге стоял физик Калганов. За ним вошел его ассистент с небольшим чемоданом в руке.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! — сказал Калганов и кивнул нам головой.

Он широко и размашисто придвинул стул и уселся возле кровати Думчева.

— Кто вы такой? — спросил Думчев.

— Физик Дмитрий Калганов.

— Не помню. Не знаю… Калганов?

— А я подарок вам привез из Москвы!

— Какой подарок?

— Ого! Любопытный какой! А вот возьму и вовсе уйду! — захохотал Калганов. — И не узнаете, какой у меня подарок для вас!

— А я стану у дверей и не пущу! — уже засмеялся в ответ Думчев.

Калганов открыл чемодан.

Он клал перед больным на столик, на стул и даже на край кровати какие-то очень легкие пакеты, завернутые в черную бумагу.

— Что же это такое?! — воскликнул Думчев.

— Облицовка! Будущая облицовка домов!

— Не понимаю! О чем вы толкуете?

— Знаете ли вы, Сергей Сергеевич, что в эти черной упаковке? Здесь пластинка точно такой же толщины, как толщина чешуйки бабочки.

— Вздор! Чешуйка бабочки так тонка, что простым глазом и не увидишь, а взять в руки совсем нельзя!

— Правильно, правильно! Вот потому мы в лаборатории покрывали нашим сверхпрочным прозрачным составом зеркальную поверхность этих брусков.

— Как же так? — оживился Думчев.

— Смотрите же! Вот здесь цифры — обозначения длины световой волны и толщины слоя, покрывающего бруски. И на каждом буква «Д» — Думчев. Вашим именем мы называем этот облицовочный материал.

— Вы смеетесь! Это насмешка, шутка? Думчев опоздал! Так не смейтесь же над ним, над этим Думчевым! — громко сказал Сергей Сергеевич. И резко повернулся к стене.

— Ах, так?! — тепло и просто рассмеялся физик. — Посмотрите же…

Он стал разворачивать образцы.

Загорались, потухали и вновь загорались цветные лучи. Думчев всматривался. И вдруг он точно что-то вспомнил: он стал перебирать и прилаживать образцы один к другому. Краски резкие, неожиданные, краски неспокойные, без всякой гармонии метались по палате.

Я посмотрел на Калганова. Ласково и терпеливо он помогал Думчеву. Ассистент разворачивал образцы и называл вслух какие-то цифры.

Калганов прислушивался и в то же время вглядывался в игру красок, следя за движениями рук Думчева.

— Так! Так! — радостно говорил Калганов. — А теперь не так. Посмотрите!

Очень осторожно, спокойно, тихо и бережно помогал он Думчеву, так трогательно, как помогают ребенку.

Где-то хлопнула дверь, и мне показалось, что в палате стало еще тише. Солнечные пятна медленно двигались по стене. Иногда эти пятна на стене встречались и перекрещивались с новыми, неожиданными красками.

Потом снова в тишине послышались тихие голоса физика и его ассистента. Они очень тихо переговаривались:

— Микроны… цифра… минус… степень… волны… толщина…

А когда они смолкли, тишина стала еще напряженнее.

В траве под окном сильнее застрекотали кузнечики и ящерица подставила свою желто-бурую, всю в черных пятнышках спинку лучу солнца, скользнула, исчезла в траве.

Вдруг легкий ветерок шелохнул занавеску. И по комнате прошел мягкий, влажный, чуть-чуть сырой запах травы. Он скользнул по нашим лицам. И в эту минуту сломалась тишина.

Думчев внезапно приподнялся. Он радостно и светло улыбнулся и посмотрел на нас.

— Вот! Вот! — крикнул он радостно. — Смотрите! Смотрите же!

Перед нами горели и переливались краски в том самом сочетании, как там, в Стране Дремучих Трав.

С помощью Калганова Думчев составил из привезенных образцов то причудливое, живое сочетание красок, что горело на его заборе из хрупкого материала — из крыльев бабочек.

— Вот, вот!.. — повторял Думчев, и глаза его светло и смело глядели на нас.

Физик долго присматривался, что-то подсчитывал и стал диктовать цифры ассистенту. При этом он сказал:

— Закрепите… закрепите… это сочетание, этот узор… Перед нами лились яркие краски, они расцветили палату. Цвета переливались, смешивались, и уже нельзя было отделить один от другого. Цвета застенчивые и робкие переходили в сильные, бодрые; цвета грустные появлялись на миг и туг же иссякали, чтобы превратиться в горячие, торжественные, долгие и величавые.

В тишине разливалась световая музыка, звучала величавая и торжественная, светлая и гордая симфония цветов и красок.

КОНЕЦ

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

Дата добавления: 2015-07-12