Ночью на волхонке

Часы на кремлевской башне уже пробили полночь, а у станции метро все еще стоит корзина с цветами. Около нее продавец.

Скоро до утра утихнет Москва, успокоится ненадолго в прохладной и по-летнему неглубокой тишине. Тишина эта уже давно пробиралась в город, но ее пугали тысячи восклицаний, окриков, возгласов, пугали смех, песня… А грохот улиц и площадей заставлял ее останавливаться. И все же тишина пробралась. Просочилась. Пришла.

Ночь.

Над входом в метро все ярче горит остроконечная буква «М». Сейчас там, внизу, проходят последние поезда. И теперь, поздней ночью, как и утром, как и днем, их встречает колоннада мощных многогранных мраморных стеблей. Из каждого стебля вырывается могучий цветок. Он тянется вверх и, подсвечиваемый скрытым мягким светом, растекается по потолку в узоре великолепной пятиконечной звезды.

И вся колоннада этих цветов говорит неслышным языком о величии, простоте и благородстве.

Наверху, за арками входа и выхода из метро, чернеет тенистый, густой Гоголевский бульвар. Киоск с водой ярко освещен, но уже закрыт. Все торопливее и слышнее шаги прохожих: не опоздать бы на последний поезд!

Вот из метро выбежал юноша. Посмотрел кругом. Подошел к корзине с цветами. Он в очках и с книгой под мышкой. Покупает букет. Он нетерпеливо смотрит то на часы, что на углу улицы, то на дверь метро, которая вот-вот закроется. Ждет кого-то? Он опустил руку, и цветы касаются земли. И вдруг мчится со своим букетом вниз и скрывается за дверью, которую начинают запирать. Площадка перед павильоном метро опустела. Дверь закрылась. Продавец складывает в корзину цветы. Уходит.

Кругом все тихо. Я медлю. Я думаю о том, что завтра снова пойду к физику Калганову. Что же он мне ответит? Вот приду: «Помните, тайна вечных красок Думчева…»

Мягко и спокойно освещают площадку молочные шары фонарей.

И в эту минуту возникла предо мной грозная, дикая Страна Дремучих Трав: возник могучий, то нарастающий, то затихающий, но бесконечный, беспрерывный шум трав, колеблемых ветром. И Думчев… Один среди живых машин, слепых и многоглазых, уродливых и ядовитых! Каждый шаг грозил гибелью. Но он человек, и его гордый разум победил.

Пора домой. Уже поздно.

Вот и Волхонка. Недвижно лежит на асфальте узорная тень решетки большого двора Института Академии наук. На небе полная луна. Белые колонны Музея изящных искусств стали такими, точно кто-то подсинил их белизну. Стеклянная прозрачная крыша музея чернеет. А цветы табака, что растут вдоль дорожки к главному входу, стали вдруг резко белыми, раскрылись.

Тихо и лунно на Волхонке. Легкий ветерок приносит запах цветущего табака. Легла и протянулась по асфальту тротуара тень одинокой липы. Чуть дрожит листва. И в ночной светотени так легки, зыбки, так шатки и едва изменчивы тени этой листвы, что останавливаешься: как же ступить ногой на этот чуть-чуть дремлющий узор?

Все тихо. Плывет ночь над Москвой…

Вот и дверь моей квартиры. В почтовом ящике газета… одна… другая… письмо.

Потом звонок по телефону, совсем ненужный. Еще звонок — тот, который давно ждешь.

Но кто это тихо скребет стекло открытого окна? Это, видно, соседский кот; он весь черный, с крошечным белым «галстуком». У соседей окна закрыты, и он осторожно по карнизу пробрался ко мне. Рама открытого окна мешает. Я ему помогаю войти.

— Входите, гость, входите! Небо уже потемнело, и будет дождь — вы можете промочить лапки. Входите, гость!

Кот устраивается спокойно и неторопливо на столе около стакана с васильками.

«Вы, васильки, были днем синие, а стали теперь, при лампе, лиловыми. Некоторые совсем поседели. Те, что отцветают… Вот я вас отодвину, а то кот так развалился, что столкнет со стола стакан».

Я все смотрю на седые васильки, и беспокойное, тоскливое чувство овладевает мною: «Что скажет завтра физик о вечности красок? Что напишу я Думчеву?»

В открытое окно потянуло с Москвы-реки свежестью. На дворе совсем темно. Небо в тучах, и мягко стучит по подоконнику мелкий дождик.

Скоро осень.

Дата добавления: 2015-07-12