Язычники 5 страница

Зору смотрела на него как зачарованная.

— Ты! Я знаю теперь! Это ты был с Иналуком и удрал в женском платье к реке! Ты! И не рожок у тебя волшебник, а ты настоящий плут! — Она залилась смехом, обеими руками закрывая рот, чтоб никто не услышал.

Калой любовался ею.

Сегодня, когда он увидел ее на празднике и в женском и в мужском одеянии, когда услышал, как женщины, не стесняясь, при нем разбирали ее красоту, он впервые в жизни увидел в ней ту девушку, которой ей предстояло еще стать…

«Как красиво она смеется! Как высоко поднимаются ее густые брови! Они, словно крылья стрижа, точеные и острые». И, думая о ней, он ласково гладил попавшую под руку морду своего Быстрого.

— Побежала! — сказала Зору и направилась к тропке.

Калой вскочил.

— А ну, вставай, лежебока, когда у нас такая гостья! — крикнул он жеребенку, и тот вскочил. — Вверх!

Быстрый поднялся на дыбы. Зору залюбовалась.

— Красив? — радостно воскликнул Калой.

— Красив, — тихо ответила Зору и, лукаво взглянув на него, неожиданно спросила:

— А не сказывал ли тебе твой рожок, кто красивее, то есть кто лучше: та твоя соседка или этот конек?

Калой смутился, но только на мгновение.

— Сказывал, — ответил он. — Он говорил, что соседка моя красивее всех. А Быстрый — лучше…

— Почему? — ревниво вырвалось у Зору.

— Потому, что он никогда от меня не уходит! А соседка…

— А тебе хотелось бы, чтоб за тобой и жеребята и телята бегали?.. Не велико ли стадо будет?! — Она тихо засмеялась, спорхнула на дорожку, и подпрыгивая, побежала вниз.

Калой еще долго следил за ней, пока в сумерках не исчезло ее светлое платье.

Он вернулся домой поздно. Но никто, кроме Орци, не спал. Докки варила сушеное мясо и рассказывала Гараку о празднике и о шутке Иналука.

Видя, как это забавляет Гарака, Калой стал рассказывать ему все с такими подробностями, что бедный Гарак чуть не задохнулся от кашля и от смеха.

— Признайся, — сказал он наконец, — вторым гостем у женщин был ты?

Калой признался. Гарак был в восторге.

— Я так и думал! Только ты мог сообразить такое! Сколько живем, даже в сказках похожего не рассказывали! Это надо же так! Не зря я говорю, — обратился он к жене, — этот все может!

Он долго еще не мог успокоиться, хлопал в ладоши слабыми руками и осипшим голосом восклицал:

— Хорошо! Очень хорошо!

Докки тоже радовалась, но только другому: она была счастлива оттого, что у Гарака поднялось настроение. Докки не знала, что это была последняя вспышка догоравшей свечи…

Утром Гарак подозвал ее и велел вместе с Орци пойти проведать своих родных. Докки хотела возразить. Но он стал волноваться, и она уступила. Перед самым уходом она снова попросила разрешить ей остаться дома. У нее много работы, надо перевеять зерно. Но он перебил ее и как можно спокойнее сказал:

— Э-э, моя хорошая! — Он давно уже не говорил с ней так ласково. — Никто еще не покинул этот свет, переделав всю свою работу! Иди… за меня не беспокойся… — Он помолчал, улыбнулся ей и сыну и добавил: — Идите… У меня еще много времени… Я дождусь вас, когда б вы ни пришли… дождусь…

Докки не догадывалась, о чем он говорил.

Докки ушла. Может быть, ей хотелось верить только в слова, которые она услышала от мужа, а не в то, что подсказывало плачущее сердце. Она ушла, успокоенная им.

После полудня Гарак попросил у Калоя дать ему чайного настоя. Отпив, он велел сыну сходить за Хасаном. Но тут же добавил:

— Не беспокойся. Я зову его только для разговора. Мне надо кое-что сказать ему.

Калой убежал и тотчас же возвратился. Он не оставлял отца одного. Вскоре пришел Хасан. Гарак велел Калою выйти, побыть во дворе, чтоб никто не мешал.

— Хасан, — сказал он, когда Калой закрыл за собою дверь, — меня скоро не станет…

— Не предрекай! Бог даст тебе здоровье! — перебил его взволнованный Хасан.

— Спасибо за добро, — ответил Гарак. — Я вот зачем тебя… — И он еще больше понизил голос.

Калой за дверью весь превратился в слух, но ничего не мог расслышать.

Гарак рассказал Хасану, как недавно узнал он, что брат его погиб. Это сломило его. Рассказал, как бежал из-под стражи и разбился на скалах. Как не хочет, чтобы обо всем этом узнали сыновья и фамильные братья.

— Сам я за все это посчитаться с Гойтемиром не смог, а свою ношу перекладывать на других не хочу. Уж очень она тяжела. Все это скажешь Гойтемиру. Другим говорить я не даю тебе права… И скажи… — он вдруг забылся и возвысил голос, словно испугался, что Хасан не расслышит его, — скажи, — услышал и Калой, — что за себя я ему прощаю… Но за брата пусть он держит ответ перед тем, в кого верует!..

Он откинулся, его белое лицо четко выделялось на черной шубе, что лежала под головой.

— Все исполню, — ответил Хасан-мулла. — Хочешь, я почитаю тебе стихи из Корана?

Гарак помолчал. Потом приподнялся на локтях и заговорил:

— Я никого не убил… Никогда чужого не ел… Всем богам молился, всех просил… Ни на кого из них не ропщу… ни одного не отвергаю… не знаю, кто из них помогал мне, кто наказывал… А кто самый верный, я узнаю раньше всех вас… я готов… — Он отвалился и замолчал.

Испуганный Калой вбежал в комнату. Хасан встал. Гарак лежал с закрытыми глазами. На вопросительный взгляд юноши Хасан отрицательно покачал головой и вышел. Калой последовал за ним. Хасан-мулла поднял руки, помолился.

— Да простит его Аллах! — шепотом сказал он и отослал Калоя к отцу.

До вечера Гарак лежал с закрытыми глазами, словно свет причинял ему боль. Дыхание его становилось все чаще, все тяжелее.

Смеркалось, когда он подозвал Калоя и заговорил почти шепотом:

— Не оставляй брата… Не оставляй башню… Мы всегда здесь у очага… не бросай нас… Землю береги… Иди…

Калой не двигался. У него дрожали колени. Он не мог сделать шага.

— Иди… — повторил Гарак, — придешь… с Иналуком…

Калой сделал над собой усилие и поплелся к двери, не отрывая от отца глаз.

Гарак тоже пристально смотрел на него, пока за ним не закрылась прокопченная дверь.

Время шло… Гарак лежал, не шевелился. Потом с трудом сел, задыхаясь, встал… и, схватившись двумя руками за длинный посох, направился к выходу…

Когда Калой вернулся вместе с Иналуком, в доме было темно и тихо. Он окликнул отца, никто ему не ответил. Он кинулся к его лежанке. Она была пуста и холодна. Калой достал с потолка кусок смоляного корня, раздул в очаге пламя и зажег светильник. В комнате никого не было. Калой осмотрел башню, хотел бежать за отцом во двор, но Иналук остановил его.

— Может, сам вернется…

Долго ждали, прислушиваясь к каждому шороху, ко вздохам скотины на первом этаже. Гарак не возвращался.

Калой вышел и сначала тихо, но потом все громче и громче стал звать отца. Ночь безмолвствовала.

Тревога и страх охватили Калоя и Иналука. Они выбежали на поиски Гарака с зажженными бага. Когда каждый этаж башни, каждый закоулок двора, все хлева были обысканы, подняли соседей, родственников, весь аул.

Всю ночь по всем склонам горы, на которой стоял Эги-аул, по всем тропам и пещерам двигались в ночи пылающие факелы, раздавались тревожные призывы.

Наступило утро. Оно не принесло ничего нового. Об исчезновении Гарака вскоре узнала вся округа. Но никто не видел его следа. Вечером вернулась Докки. Она почти обезумела, проклиная себя за то, что послушалась мужа, ушла…

Весь следующий день в Эги-аул приходили люди из соседних хуторов и селений. Все терялись в догадках, строили предположение одно страшнее другого. Многие приписывали исчезновение Гарака нечистой силе.

К вечеру Хасан-мулла передал свой последний разговор с Гараком Гойтемиру, который приехал в Эги-аул.

В это время пришла страшная весть. Гарака нашли! Нашли мертвым в родовом солнечном могильнике рядом с мумией его отца.

— Язычник! — вырвалось у Гойтемира со вздохом облегчения.

— Да простит его и нас Аллах! — вздохнул Хасан-мулла. И, подумав, сказал: — Если взвесить все, то больше стоит заботиться не о земных делах и тяжбах, а о вечной жизни… Там… — Он показал на землю. — Годы-то у нас большие… И грехов немало…

— Что ты хочешь сказать?.. — Гойтемир строго посмотрел на Хасана.

— В Мекку бы съездить, в Медину… Хаджж совершить… Могиле пророка поклониться… За это многое прощается…

— Осенило тебя, Хасан-мулла! Спасибо за совет! Я думаю, мы могли бы вместе совершить эту поездку! Она не помешает земным делам…

А слова: «Хасан-хаджи!.. Гойтемир-хаджи!» — это как музыка.

На другой день во дворе у Калоя собрался весь его род. Решался вопрос, что делать с покойным: хоронить по-мусульмански или оставить его там, где он сам нашел себе последний приют?

Старик Зуккур каждого просил высказать свое мнение. Большинство настаивало на том, чтоб его захоронили в землю.

Последним вспомнили Калоя. Он стоял в стороне. Когда назвали его имя, он вышел и оглядел всех:

— Тут говорят, что воти не попадет в рай, если останется там… А куда попали все наши предки? Их ведь просто клали высыхать на плетневые настилы, что стояли во дворе на столбах? А куда попали наши деды, которые лежат в солнечных могильниках, и с ними отец Турса и Гарака? Не посчитайте за болтливость. Я говорю только потому, что вы меня спросили. Я считаю, что тело его должно остаться там, куда он сам его отнес. А о душе его мы все будем молиться…

Никто не сумел возразить Калою. И Гарак остался навсегда со своими предками.

В эту ночь возле солнечного могильника Эги до утра горел костер. Калой, Иналук, Виты, приехавший на похороны, и еще несколько юношей сидели вокруг огня и тихо вели беседу. А у стены могильника привязанный к каменному кольцу стоял Быстрый, которого Калой посвящал Гараку.

Но беда не приходит в одиночку.

Дня через три, когда на поминках уже перебывали почти все родные и знакомые, Докки лишилась рассудка. Она сидела тихо, ничего не понимала, не плакала, ничего не говорила и лишь иногда начинала тихонько напевать веселую песенку.

Калой почернел от горя.

Родственники Докки решили забрать ее к себе, а вместе с ней и Орци.

Родственники Доули, родной матери Калоя, предложили ему на время, чтобы не оставаться в одиночестве, поехать с ними. Разговор этот происходил во дворе. Соседи, однофамильцы Эги, тоже предлагали Калою свой кров и гостеприимство.

Он стоял у родовой башни, на том месте, где всегда стоял Гарак, и, опустив голову, слушал.

А когда голоса родных и друзей умолкли, он окинул их усталым взглядом. Люди увидели, как он исхудал. Но услышали они голос твердый и сильный.

— Вам всем спасибо, — сказал он. — Я знаю, что ваши слова от сердца. Но в этой башне еще никогда не угасал очаг отцов. Около этого очага живут их души. В этой башне сегодня горе. Завтра может быть и радость. Так бывает… Наш род не прекратился. Нас с братом опять двое.

И, пока мы живы, огонь предков здесь не погаснет. Мы не уйдем.

Молодой хозяин этого старого двора проводил родных и знакомых за ворота.

Люди разошлись, унося с собой уважение к юноше, который так мужественно принял на свои еще не окрепшие плечи всю тяжесть несчастья…

Когда Калой остался один, за забором мелькнул темный траурный платок. Девушка задержалась только на миг. Бледное лицо. Глаза, полные слез… И Калой услышал родной и такой нужный ему сейчас голос Зору:

— Мужчина ты!..

Дата добавления: 2015-07-12