Служба Ликвидации Истинных Магических Проявлений

– Тихо! – перепугался Мар, – молчи! Ни слова больше. Всё, никаких разговоров. Нашёл где такие признания делать. Тут, небось, кардинальские уши везде поразвешаны. А если и не развешаны, то всё равно, лучше на волю выйти, там побезопаснее будет.

– И то верно, – согласился Семён. – Пойдёмте, Барли, на природу, свежим воздухом подышим. Птичек послушаем. Вы давно птичек слушали?

– Давно, – уныло подтвердил призрак, направляясь за Семёном. – При жизни. А после не слышал. Не до птичек мне было.

Семён неопределённо угукнул, внимательно оглядывая стену: он искал дверь. Дверь нашлась не сразу, очень уж она тщательно была замаскирована, причём не магическим, а обычным образом. Магическую дверь Семён быстрее обнаружил бы. Сразу.

– Прошу, – Семён, оглядываясь на призрака, толкнул дверь. – Пройдём через отстойник, через лабиринт, а там…

– Ха, – весело сказал Мар. – Тю-тю отстойник вместе с лабиринтом! Упростились. Что это за курятник? Откуда взялся? – Семён выглянул за дверь. Определение было метким. Иначе как курятником назвать увиденное было нельзя.

Лабиринт и отстойник исчезли, превратившись в бескрайний зал без крыши; стенами зала служили наружные стены замка – изнутри замок оказался пустотелым. Зал был перегорожен там и сям высокими щитами, кое-как сбитыми из горизонтальных кривых жёрдочек; пол устилали плотно подогнанные друг к другу брикеты грязной соломы. На соломенном полу вповалку лежали люди, кто где. Людей было много. Особенно вдалеке, там, где начинался бывший лабиринт.

Утреннее солнце заливало лежавших ярким светом – кто-то, просыпаясь, недовольно прикрывал глаза руками, кто-то уже сидел, обалдело глядя по сторонам; кто-то ещё храпел, выводя сочные рулады.

– А, занормаленные отморозились, – понял Семён. – Добро пожаловать из остановленного времени. Похоже, лабиринт вместе с лихим дядей-дублем пропал, – и шагнул на утрамбованную землю, обозначившую место, где когда-то был отстойник.

– Погоди-ка, – деловито сказал Мар, – секундочку… – за спиной Семёна басисто ухнуло, под ногами вздрогнула земля. Семён прыгнул вперёд, пробежал с испуга десяток шагов и только после оглянулся.

Позади него лежала груда обломков, бывшая только что внутренней пристройкой к замковой стене, единственное не наколдованное помещение в этом обманном месте. Над обломками поднималось облако пыли, сквозь которую проглядывались почти прозрачные язычки пламени.

– Заклинание нападения, – удовлетворённо сообщил Мар. – Должен я был хоть на чём-нибудь его опробовать верно? Заодно и компромат на тебя уничтожил. Не молодец ли я?

– Молодец, – выдохнул Семён. – Жаль, у тебя ушей нет. Вот бы я за них кое-кого оттаскал…

– Значит, мне с ушами повезло, – глубокомысленно изрёк медальон. – А как бабахнуло! Как рвануло! Красота, – и довольно замурлыкал себе под нос что-то музыкальное.

Переступая через лежащие тела, Семён медленно пробирался к выходу из курятника-лабиринта. В одном месте он наткнулся на спящего брата Ягира, но будить его не стал – о чём теперь с ним говорить? Своё обещание Семён сдержал, разобрался с лабиринтом. Можно было теперь заняться и своими делами. Где братии места не было. Не вписывались они в дальнейшую семёновскую жизнь.

– А чего это мы всё пешком да пешком? – прервал своё музицирование Мар. – Хочешь, я тебя куда-нибудь перенесу? Вместе с Барли. Я запросто!

– Давай, – согласился Семён. – Только в местечко, где потише и побезлюднее. Нам поговорить надо.

– В музей, что ли? – снисходительно заметил Мар. – Знаю я один тихий музей, в Искристом Мире. Безлюдный-пребезлюдный. Заброшенный. Внимание, переносимся.

– Эй, зачем так… – начал было протестовать Семён, но свой протест закончил уже в другом мире, – …так далеко забираться. О, перенеслись! Я и не заметил как. – В этот раз перенос произошёл настолько мгновенно, что у Семёна лишь что-то мелькнуло перед глазами, да слегка ёкнуло в желудке.

– Свежее заклинание, – похвастался Мар. – Почти не использованное. Да, снабжает Кардинал своих, ничего не скажешь. По первому разряду обеспечивает.

Семён огляделся. Действительно, он был в музее. Музей ни с чем не спутаешь, там особая тишина, особое состояние успокоенности. Особый запах. Семён невольно принюхался, громко чихнул – чих слабым эхом отозвался от застеклённых стен-витрин, за которыми притаились экспонаты. Экспонаты, в отличие от самого зала, были неплохо освещены в своих глубоких нишах скрытыми разноцветными светильниками. Видимо, устроители музея рассчитывали на то, что посетителей больше будет интересовать история за стёклами, чем окружающая их обстановка.

По центру зала-коридора имелись для отдыха кожаные диванчики со спинками, – в два ряда, спинка к спинке, – цепочкой тянувшиеся издалека, из полумрака, и уходящие в полумрак; коридор казался бесконечной ночной платформой, с обеих сторон которой остановились электрички с включённым внутренним освещением – стены-витрины были и на противоположной стороне зала.

– А где наш упроститель? – Семён завертел головой. – Барли где?

– Здесь я, – глухо донеслось с одного из диванчиков. – Отдыхаю. Если бы вы знали, как приятно выйти из-под действия заклятья, заставляющего тебя работать, работать и работать. Безостановочно, днём и ночью!… Мне здесь нравится. Если вы не против, то я тут и останусь. Буду музейным привидением. Музей с призраком! Это здорово. Это романтично. Стильно.

– Пожалуйста, – кивнул Семён, присаживаясь рядом с музейным стильным привидением. – Какие могут быть возражения! Единственно только… Вы говорили что-то насчёт секрета магического золота. Чистого. Можно о нём подробнее, или это такая тайна, что нам её знать никак нельзя?

– Отчего же, – помолчав, сказал Барли. – От вас у меня тайн нет. Тем более, что я слышал ваш разговор с Кардиналом и понял, что вы, Симеон, имеете доступ к такому золоту. К сожалению.

– А чем оно такое опасное? – насторожился Мар. – Взрывное, да? Никогда о взрывном золоте не слышал. Хотя древние могли и до такого додуматься. Они головастые были, древние. Помню, грабили мы как-то этот музей… не здесь, в южном секторе… так один из чудиков ненароком ожил, когда мы с него браслет-умертвитель сняли, и…

– Погоди ты со своими воспоминаниями, – с досадой воскликнул Семён. – Дай человеку… Дай призраку выговорится. Вечер воспоминаний пока не начался. Я потом тебя послушаю.

– Ловлю на слове, – сказал Мар. – Только ты в южный сектор всё равно не ходи. На всякий случай. – Медальон довольно захихикал.

– Чистое золото было создано очень давно, – Барли глухо откашлялся. – На заре Миров… Вы знаете, откуда взялись сами Миры и волшебство? Вам известно, что вначале было слово? – призрак глянул на Семёна. Семён пожал плечами, вспомнил Библию и кивнул.

– Вот только кто сказал то первое слово, неизвестно. – Барли ссутулился, уставился в пол. – Впрочем, оно было сказано и возникла магия. Хаос волшебства, из которого со временем создались все Миры. Все, какие ни на есть. Даже те, которые нынче не волшебные.

– Не бывает миров без магии, – авторитетно заявил Мар. – А то я не знаю. Что он мне голову морочит!

– Ты, знаток мироздания, – урезонил его Семён, – не перебивай. Есть такие миры, есть. Точно тебе говорю. И чего это ты про голову вспомнил? Нету у тебя головы.

– Ну, не голову морочит. Ну, цепочку отвязывает, – поправился Мар. – Что вы мне тут цепочку отвязываете, оба? А? Вы всерьёз, что ли, насчёт миров без колдовства?

– Серьёзней некуда, – подтвердил Семён. – А теперь сделай вид, что тебя нету, договорились? – Мар сердито проворчал в ответ невнятное, но умолк.

– Когда люди открыли магию, – продолжил Барли, деликатно дождавшись, пока Семён и Мар перестанут препираться, – почти одновременно во всех Мирах, то наступили смутные и опасные времена. Работать с волшебством – нет, баловаться с магией, так вернее – хотели многие. Но не у всех это получалось. А то, что получалось, иногда было настолько опасным, что в некоторых Мирах волшебство поставили вне закона. А на чародеев объявляли беспощадную охоту. Избиение, можно сказать. Это в том случае, если такой Мир ещё не успел разрушиться из-за неумелых экспериментов с магией. Сколько их было, уничтоженных Миров! Голых, безжизненных. Сожжённых.

– И затопленных, – буркнул Мар. – Ванны создавали с дурна ума. Пачками. Знаю я одного умельца по ваннам без ножек.

– И тогда, – призрак не обратил внимания на реплику медальона, – ведущие маги Миров собрались на совет. Уже были изобретены транспортные заклинания и потому проблем с перемещением из Мира в Мир не существовало. На совете магами было принято решение – взять волшебство под контроль. Вернее, не само волшебство, а людей, способных к опрометчивой работе с ним. Магов-самоучек. И создать особый Мир, где бы эти самоучки могли обучаться грамотной работе с природными чародейными силами, не подвергая опасности свои Миры: так появился Перекрёсток. Это потом он стал столицей Миров… А тех стихийных колдунов, которые отказывались перебираться на Перекрёсток, попросту уничтожали.

Со временем несговорчивых научились упрощать, а не убивать. Это когда обнаружились люди с такими способностями, какие были и у меня. Кстати, если азам магии худо-бедно можно обучить даже самого тупого и ленивого, хотя кто его, такого никчемного, обучать станет, то упрощение – свойство врождённое. Передаваемое только по наследству. Само собой, что упростители стали своеобразной службой безопасности при Совете Магов. Эдакая незримая служба ликвидации неугодных и опасных магов.

– Колдуны-полименты, – подсказал Мар. – Охранка.

– Грубо, но верно, – поморщился Барли. – Однако когда повсеместно стала внедряться комплексная магия, удобная и максимально безопасная, когда само государство, то есть Империя, взяла под свой контроль работу с волшебством, вернее, запретила эксперименты в этом направлении – тогда служба ликвидации тихо самораспустилась. Потому что официально распускать её было некому: Совета уже не существовало. Маги-творители, настоящие маги, которые умели создавать заклинания, пропали. Не разом конечно, а постепенно, исподволь. Один за другим. На смену им пришли избранные. Те, через которых в Миры приходит комплексная магия. Готовая к употреблению.

Ходили слухи, что творителей то ли убили согласно тайному императорскому приказу – зачем нужны непредсказуемые маги, когда есть предсказуемое комплексное волшебство… То ли занормалили чародеев и держат их в тайнике, на случай непредвиденных глобальных проблем, маги ведь тоже стареют и умирают, а в остановленном времени что с ними сделается!… То ли сами они куда ушли, подальше от ненужной им Империи – кто знает. Я лично не знаю. Слухи есть слухи.

– А магическое золото? – спросил Семён, откидываясь на спинку дивана, – оно здесь причём?

– Да, – глухо сказал Барли. – Разумеется. Извините за столь длинное вступление, но без него рассказ о магически чистом золоте был бы неполным. Потому что это золото – вовсе не то, чем оно выглядит. Это не золото! Это чистая магия, которой лишь придан вид благородного металла. Заколдованное колдовство. Волшебство впрок.

Видите ли, древние маги научились спасать Миры, стоящие на грани чародейного самоуничтожения. Радикально спасать. Специальными необратимыми заклинаниями. После применения которого спасённый Мир оставался цел… настолько цел, насколько ещё не успел навредить самому себе… но магия навсегда покидала его. Вот эти излишки волшебства древние чародеи и обращали в нечто более-менее вещественное. Для удобства хранения. В золото, например. А почему бы и нет? Тот, кто не знает, что оно такое на самом деле, будет пользоваться обращённой магией как обычным золотом, не нанося вреда никому. Ни себе, ни другим. Если доберётся до того золота.

Было создано специальное Хранилище, выглядевшее так же, как и многие другие, где хранились не волшебные драгоценности – кто заподозрит, что в нём находится сила сотен Миров! Единственным дополнением, особенностью этого Хранилища был механический человек, специально созданный для охраны колдовского золота. Который должен был убивать любого, кто не имел особого допуска в Хранилище. Специального разрешения. Вы с ним… встречались?

– Встречались, – сказал Семён, с неприязнью вспомнив рябые от старости стволы в руках Блуждающего Стражника. – Было дело. А почему они ту магию попросту не рассеивали в пространстве? Те, древние. В вещи, в монеты и цепи – зачем?

– Вам знакомо понятие энтропии? – Барли повернул к Семёну прозрачную голову.

– Знакомо, – ответил Семён. – Что-то насчёт тепловой смерти вселенной, кажется.

– Насчёт тепловой не знаю, – призрак выпрямился, сложил руки на коленях. – А переизбыток магии, его неравномерное распределение в межмировом пространстве может привести к возникновению первозданного хаоса. Что было бы крайне нежелательно. Вы со мной согласны?

– Согласны мы, согласны, – вклинился в разговор медальон. – Нам жить тоже хочется, а как же! Слушай, Барли, дружище, подскажи, как этой чистой магией попользоваться, а? Очень хочется. Это же натуральный слимп какой-то выходит, ей-ей. И искать его не надо. Только руку к кошелю протяни и возьми. Красота!

– Я бы на вашем месте вообще до волшебного золота не дотрагивался бы, – осторожно заметил Барли. – Только начни его применять и можно таких бед натворить! Чистая магия, пожалуй, поопаснее первичных заклинаний будет. Мне так кажется. Что же насчёт реального использования… Я не знаю, как это делается. Мне об этом неизвестно. В семейной тайне о том ничего не говорилось.

– Семейная? – насторожился Семён. – Получается, что…

– Верно, – призрак кивнул. – Один из моих предков был древним волшебником. Членом Совета. Одним из тех, кто спасал гибнущие Миры. Всё, больше мне нечего вам сообщить. Разве что…

– Э? – встрепенулся Мар. – Вспомнил как золото в магию переделывать? То есть магию в магию пере… Тьфу! Запутался я.

– Последним из упрощённых мной был один очень талантливый в чародействе молодой человек, – сухо сказал Барли. – Идеалист, с детства мечтавший найти слимп и дать всем Мирам счастье. Гений волшебства, я бы сказал! Который всё-таки разобрался с секретом запрещённого золота, сам разобрался. Ему попалась одна безделушка из Хранилища, уж не знаю какая… Наверное произошла случайная утечка, скорее всего воры постарались – извините, Симеон, я не вас имел в виду, – какая-то малая часть сокровищ из особого Хранилища уже давно гуляла по Мирам, не соответствуя нормам обычного золота. Что обнаруживалось при проверке денег на фальшивость: проверочные стёкла устроены так, что видят лишь материальную суть проверяемого предмета. Его вещественную истину, что скрыта под специально осязаемым для всех обманным колдовством. А так как материальной сути у волшебства нет, то проверяемое золото оказывалось невидимым. Такое невидимое золото было признано Имперским банком фальшивым, объявлено запрещённым и по специальному декрету подлежало обязательному уничтожению. Что и было произведено. Постепенно, по мере обнаружения таких денег. Как – не знаю. Скорее всего их в конце концов затопили где-нибудь в море, подозрительные магические вещи, как правило, всегда топят. В каком-нибудь одном из необитаемых Миров.

– Так что там насчёт упрощённого паренька? – напомнил Мар жадным голосом, – который безделицу из Хранилища заначил? Который с секретом разобрался.

– В той области Перекрёстка, где он попытался раскрыть золотую вещицу при помощи самодельного заклинания, сейчас находится красивое голубое озеро, – медленно сказал Барли. – Мёртвое озеро. У молодого человека тогда не было нужных знаний и сноровки. Дело замяли, а озеро объявили специально созданным украшением, для оживления пейзажа и увлажнения городского воздуха. Родители у паренька, как ты его назвал, были очень видными людьми. Приближёнными Императора. Молодой человек вскоре лишился своих магических способностей, о чём, похоже, ничуть не жалел. Тогда. А нынче… Если хотите, можете сами у него спросить.

– Кто он? – Семён подался вперёд.

– Тот, с двойником которого вы недавно сражались на мечах. Почти сражались. Кардинал. – Призрак встал, легонько поклонился Семёну. – Извините, я рассказал вам всё, что знал. С вашего позволения, пойду-ка я осмотрю своё новое жилище. Моё почтение! – и призрак растаял в воздухе.

– Удрал, вредитель! – прислушавшись к тишине, возмутился медальон. – Заинтриговал и удрал.

– Кто бы мог подумать, – Семён встал, с удовольствием потянулся. – Наш вездесущий Кардинал, стало быть, из этих, из юных натуралистов-гениев. То-то он хотел со мной о запрещённом золоте поболтать! Да только разговор на попозже отложил. На момент после подписания договора и торжественного охомутания отрядным медальоном. Когда я даже трепыхаться не смогу. Ушлый мальчонка! Сообразительный, поганец… Пойду-ка я прогуляюсь, – решил Семён. – На экспонаты погляжу. Давненько я в музеях не был! Особенно в иномирных. – Семён Владимирович ещё раз потянулся, с шумом выдохнул воздух, поводил плечами – спина малость затекла от неудобной диванной спинки, – и неторопливо направился вдоль стен-витрин, иногда переходя на другую сторону зала, к другим витринам. Вдруг что интересное пропустит?

А пропустить интересное было немудрено. Всё было интересно! Интересно и зачастую непонятно.

Каждая витрина была чем-то вроде громадного окна. Окна то ли в иной мир, то ли в иную жизнь, из которой было выхвачено какое-то событие и остановлено, помещено за витрину. Изображение было объёмным, пугающе натуральным, красочным. То, что Семён принял сначала за дежурную подсветку экспонатов, было их собственным освещением. Присущим тому месту, откуда было изъято это событие.

За одной из витрин, при свете выбивающегося из окон многоэтажек пожарного пламени, шла уличная сеча: плечистые ребята в закопчённых самодельных латах наотмашь рубили длинными мечами лезущих к ним синерожих, полусгнивших зомби. У ребят были усталые недовольные лица, чувствовалось, что махать мечами им уже давно надоело, они бы лучше сходили пивка попить; у зомбов на мордах было написано чувство глубокого удовлетворения. Словно они не под мечи лезли, а за гуманитарной помощью давились.

За другой витриной, на фоне каких-то ржавых труб и висячих цепей, крепкая тётка в грязной полувоенной форме в упор лупила из тяжеленного автомата в чёрного зубастого ящера, присевшего на задние лапы. У тётки было очень хищное выражение лица; покрытый слизью ящер был задумчив и грустен, хотя от него во все стороны летели кровавые ошмётки. Казалось, что ящер вот-вот недоумённо спросит: «А в чём, собственно говоря, дело? Чего вы ко мне пристали?». Семён перешёл к следующему окну.

Здесь не было чудовищ, мечей и автоматов. Здесь всё было гораздо спокойней: высокий, перепачканный бурым гражданин в чёрном одеянии, очень похожий на гробовщика, деловито вколачивал большим молотком в грудь другому гражданину, лежавшему на медицинском столе, острые деревянные колышки. Лежавший гражданин был уже похож на ёжика; судя по всему, останавливаться на достигнутом человек в чёрном не собирался – к столу была прислонена бензиновая мотопила. На лице лежавшего было написано равнодушие и скука.

Нечто в подобном роде находилось и за другими витринами. Везде кто-то кого-то убивал, распинал, выворачивал наизнанку. Делал бяку, короче говоря.

– Очень похоже на музей восковых фигур, – заметил Семён, переходя от одной витрины к другой. – Как живые, честное слово.

– Так они, наверно, и есть живые, – предположил Мар. – Это же коридор воплощённых ужасов, которые материализованы и приостановлены. Теми, кто этот музей создал. Что-то вроде занормаливания, только явного, видимого. Помнится, где-то поблизости должен быть ещё один смешной зал, с картинками воплощённого секса. Со всеми мыслимыми извращениями. И с немыслимыми тоже. Хочешь на секс посмотреть?

– Чего на него глядеть, – отмахнулся Семён. – В нём участвовать надо, а не смотреть. И без извращений.

– Можно и поучаствовать. Наверное. – Медальон сам по себе покачнулся на цепочке. – Подозреваю, что если пролезть сквозь витрину… да хотя бы здесь, вон, видишь, где вампиры девицу кушают?… то можно оказаться в том мире. Куда залез. Хочешь к девице?

– Не хочу, – быстро ответил Семён, отшатываясь от окна, где пара клыкастых кровососов приставали к монашке, запертой в келье; монашка отбивалась чем могла – в глазу у одного из ночных гостей торчало серебряное распятье. Вид у покалеченного вампира был глупый и обиженный.

– Вот ты меня тогда прервал, а я тебе интересную историю хотел рассказать, – посетовал Мар. – Про этот музей. Хочешь послушать?

– Валяй, – согласился Семён. – А я пока выставку погляжу. Интересно они тут всё обустроили. Занятно. – И пошёл дальше, от окна к окну.

– Значит, так. – Медальон откашлялся. – Лет эдак сто двадцать тому назад один крутой богатей из Оловянного Мира предложил моему тогдашнему хозяину, Зачморе, работу. Несложную, но хорошо оплачиваемую. Надо было для того крутого выкрасть из старого заброшенного музея браслет. Как объяснил заказчик, браслет нужен был ему лично, для коллекции. Никакой иной ценности, кроме как коллекционной, тот браслет не представлял – по словам самого богатея. Я, конечно, сразу насторожился, слишком уж всё просто казалось: музей заброшенный, охраны нет, опасности никакой. Чего же тогда к профессиональному вору обращаться? Сам бы смотался и взял, тем более что пространственный адресок имелся – заказчик его мне сразу со своего амулета перебросил, как только Зачмора согласился идти на дело. Знаешь, это очень подозрительно, когда адрес не говорят вслух, а напрямую сбрасывают в жетон – я имею в виду обычные исполнительные жетоны, а не себя, естественно. Так, знаешь ли, поступают только тогда, когда не хотят афишировать место прибытия. Но слышать меня Зачмора не мог, иначе я его враз отговорил бы. Музей-то, судя по транспортному заклятью, находился в Искристом Мире!

Надо сказать, что я и раньше слышал кое-какие байки о том, что внутри Искристого Мира вроде бы находится зачарованный музей, сработанный ещё при древних магах. Что весь этот Мир, собственно говоря, и есть музей. От поверхности до самого нутра. Может, так оно и было на самом деле, кто знает? У меня проверить те байки случая пока не было – в Искристый Мир давно уже никто не совался и искать там ничего не искал. И долго не будут соваться и искать. Потому что на нём лежит проклятье, наложенное ещё в войну со слимперами. Хорошее такое проклятье, мощное. До сих пор действует. Но наверху. Не здесь. Кстати, из-за проклятья он и получил своё прозвище – Искристый. Говорят, что там, наверху, на поверхности, всё искрится и переливается, особенно днём. Дома, деревья. Люди. Вернее, статуи – людей там больше нет. А те, кто случайно попадает в Искристый Мир, сразу же убираются обратно – там замерзают ровно через три минуты. Будь ты хоть в двух шубах и с грелками под мышками. Изнутри замерзают. Такое вот морозильное колдовство.

Итак, получили мы описание браслета, который надо было найти, и адрес. Богатей, кстати, предупредил, что музей большой, поискать браслетик надо будет, но не объяснил, насколько большой. Сам, наверное, толком не знал. Зачмора хоть и обалдуй был, но не дурак – подготовился к экспедиции как следует. Пищевые и лекарственные заклятья в меня упаковал, выпивкой и табачком запасся, хотел было оружие прикупить, да передумал, не положено вору с оружием-то. Жалел потом очень об этом. Но это уже после было…

И вот отправился он в музей. Прибыл, кстати, аккурат в то место, где недавно оказались и мы с Барли – где-то там, под диванчиками, до сих пор зачморовы окурки должны валяться.

Лазили мы по этому музею около недели. Ну, это не срок, если учесть, что музей оказался многоуровневым и каждый его уровень разбит на тысячи залов. Мы, в общем-то, далеко от места прибытия не удалялись, заказчик предупредил, что браслетик должен быть где-то поблизости. На экспонате.

Ох и повидал я здесь всяких чудес! Ох и навпечатлялся. Музей ещё тот оказался, знаешь ли. Всё тут есть… Вседисковый музей, короче говоря. Все Миры представлены. И редкими вещами, и музыкой, и наукой. И воплощёнными чувствами-фантазиями. И самими жителями. Вот с одного такого жителя Зачмора браслетик и снял, хе-хе.

Залов пятнадцать отсюда, в южном направлении, есть место, где за стёклами всяческого народу страсть сколько понаставлено. В самых живописных позах и нарядах. По-моему, представители всех наций из всех Миров. Каждой твари по паре. По мужику и по бабе. Только чужих я там не видел, их ни с кем не спутаешь. Не было там ни головастых коротышек, ни их физических продолжений – здоровенных тупорылых амбалов… Чего удивляешься? А, ты же только мозгляка видел, я и забыл. Альфу этого. Которого в камень обратил. Каждый чужой един в двух телах одновременно: мозг в хилом тельце гуляет, а его физическая сила следом за ним бродит. Как медведь на привязи. Тебе тогда крепко повезло, что мозгляка быстро уделал, а то бы он своего амбала обязательно на тебя натравил бы!

Значит, нашли мы то место с живописным народом. Здоровенный такой зал, конца и края не видно. А по стенам ниши, а в нишах люди. То ли натуральные человеки, но специально заторможенные, то ли чучела-экспонаты, то ли просто объёмные изображения – кто их поймёт?

Особняком, в самом центре зала, на низком постаменте стоял весьма примечательный экспонат – громадный мужик, косая сажень в плечах, лоб и щёки в татуировках, сам в одежде из оранжевых перьев, на боку острый топорик из хрусталя. Вояка, одно слово. На морде написано. И рукой так делает, словно благословляет всех входящих в зал. А на руке браслет. Тот самый, судя по описанию: медный, в завитушках, с защёлкой. Зачморе, парню не из малорослых, пришлось даже на цыпочки встать, чтобы до защёлки дотянуться. Значит, дотянулся он, снял браслет с руки экспоната и себе в карман его спрятал. Всё, дело сделано, можно возвращаться. Ага, разогнались… Этот экспонат, значит, ни с того ни с сего оживает, представляешь? Нагибается и без лишних вопросов хватает моего хозяина за горло. Той же самой рукой, которой всех благословлял. А другой рукой за топориком тянется.

Схватил, стало быть, мужик в перьях Зачмору, душит его, а сам глазами страшно вращает и орёт: почто, мол, потревожил он его покой, из снов реальных и сладостных вырвал? Какого хрена браслет-умертвитель снял, так тебя и разэтак, коли ты не владыка музея – тайного представительского слова не произнёс, и потому никакого права оживлять шамана-экзекутора не имел? До чего же наглые посетители пошли, орёт, давно мечтал хотя бы одного такого придушить!

А Зачмора только сипит и багровеет, ничего сказать не может – того и гляди, пернатый шаман вот-вот свою мечту осуществит. Хоть и не положено мне без команды в хозяйские дела вмешиваться, без конкретного распоряжения, но вижу – дело плохо. Останусь я сейчас без Зачморы и что тогда со мной будет? Кому я здесь нужен? Этому, в перьях, что ли? Включил я шоковое заклинание, против полиментов и диких зверей налаженное, и вломил татуированному так, что от того перья во все стороны полетели. В буквальном смысле.

Отпустил шаман-экзекутор Зачмору, полежал немного на постаменте и малость успокоился. Добрее стал, уважительнее. Но всё равно свою линию гнёт: непорядок это, нельзя нападать на отмеченного благодатью! Будут, мол, у Зачморы теперь крупные неприятности. А сам глазами туда-сюда постреливает, соображает, что происходит. Зачмора пока прокашлялся, пока отдышался, пока проорал все ругательства, какие знал, наш татуированный друг и вовсе в себя пришёл. Настолько, что стал осмысленные вопросы задавать, вроде того, как Зачмора в специальный зал сохранения исчезающих видов сквозь незримую преграду ухитрился проникнуть, да зачем вызвал его, шамана по наказаниям, из счастливого сна о Небесном Гнезде, и с какой целью браслет-умертвитель у него отобрал…

Зачмора как смог объяснил наказательному шаману реальное положение дел: про то, что музей уже давным-давно заброшен и никому до него дела нет; про войну давнюю и про морозильное заклятье, на музейный мир наложенное, рассказал; про заказ на браслет ничего говорить не стал. Про то, что вход в этот спецзал для всех нынче открыт и никаких преград перед входом не наблюдалось, тоже поведал, да всё равно пернатый ничему не поверил. Решил, что обманывают его. Ногами стучать стал, топориком грозить, но с опаской, издали – не понравилось ему шоковое заклинание, факт. Разорался как торгаш на базаре, когда его при сделке обсчитают. Кричал, что первый владыка музея, великий небесный волшебник, лично нанял его на бессрочную работу по охране важного зала, а в качестве оплаты дал браслет-умертвитель, который переносит его, верховного шамана золотоглазой Птицы Каасибы, живым в страну обетованную, то есть в Небесное Гнездо, куда только мёртвые попадают. Во время отдыха, назначаемого владыкой музея. И никто не в праве отбирать у него этот священный браслет и лишать его заработанного блаженства. Потому как только в мире мёртвых он давно уже чувствует себя по-настоящему живым и счастливым! И никакому вору-наглецу, пусть и с необычными громобойными способностями, всё равно не уйти от гнева Птицы Каасибы, где бы этот наглец не был. Он, шаман, об этом позаботится. Лично.

Тут Зачмора призадумался. Я-то давно смекнул, для чего браслет-умертвитель нашему заказчику нужен был. Вовсе не для коллекции, а для личного пользования. Чтобы в своё собственное выдуманное Небесное Гнездо перебраться. На бессрочное количество лет. Хитрый браслет, однако! Я о таком никогда слыхом не слыхивал, даже в преданиях… Эх, не надо было Зачморе отвлекаться! Надо было поскорее от шамана-экзекутора удирать, но ни я, ни Зачмора тогда всерьёз его угрозу не восприняли – казалось бы, ну чем может быть опасен мужик в перьях и со стеклянным топором? Который шокового заклинания отведал? Не более страшен, чем обычный городской сумасшедший.

Пока Зачмора думал, отмеченный благодатью принялся резво скакать на месте и махать перед собой топориком крест-накрест; перья на шамане вдруг встали дыбом и с них посыпались искры, такие же оранжевые, как и сама перьевая одежка. Не успел Зачмора сообразить что к чему, как шаман-экзекутор успокоился и высокомерно сообщил ему, что, мол, наложил на гнусного вора особую порчу и никуда ему, значит, от той порчи не деться и не снять её, как бы он, вор, ни старался. А когда вору надоест ходить порченым, так пускай назад возвращается. Вместе с браслетом. А лучше пусть прямо сейчас его назад отдаст. Пока не началось.

На том мы и расстались – посмеялся Зачмора над глупыми словами глупого шамана и дал мне команду убираться из музея: не верил Зачмора ни в порчу, ни в сглаз, ни в проклятье. В магию – верил. В мистику – нет.

Вот тут-то и начались наши приключения. Не самые радостные, надо сказать. Для начала мы попали не в Оловянный Мир, куда было настроено заклинание возвращения, а в Исправительный. Куда никто по доброй воле не путешествует. В колонну осуждённых. Еле смылись от местных полиментов, один из них Зачмору кислотным хлыстом чуть насмерть не прибил – у того шрам от ожога через всю спину протянулся. Но это были лишь цветочки, ягодки созрели позже…

Когда мы попали в Оловянный Мир, с третьей попытки, то оказалось, что заказчик буквально полчаса тому назад отбыл в один из Миров для заключения важной сделки, а когда вернётся – неизвестно. Может, завтра, а может, через неделю. И никаких указаний насчёт браслета он ни своей жене, ни слугам не оставлял.

Ладно, решил Зачмора, подождём недельку – поселился в гостинице и стал ждать.

Ожидание вылилось в затяжное пьянство. В запой. На третий день запоя случайные собутыльники выбили Зачморе передние зубы и отобрали у него все деньги, но на браслет не польстились – кому она нужна была, та медяшка! Зачморе пришлось съехать с гостиницы и поселиться в парке, на скамейке. За бродяжничество Зачмору дважды арестовывали полименты, но обнаружив, что денег у него нет, выбрасывали на улицу. Предварительно тоже побив.

Ко всем несчастьям у Зачморы неожиданно началась экзема по всему телу: он покрылся волдырями с головы до ног. И непрестанно чесался. До крови. У него и раньше случалось нечто подобное после сильных переживаний, на руках. Но чтобы так…

На пятый день Зачмора начал катастрофически лысеть: к вечеру все волосы у него выпали полностью.

На шестой день Зачмору скрутил радикулит, чего раньше никогда с ним не случалось – он стал ходить согнутым как древний дед, и очень медленно.

Когда на седьмой день Зачмора приковылял к дому заказчика – грязный, в лохмотьях, беззубый, лысый и в язвах – его не хотели принимать. Даже на порог пускать не хотели. Наконец, после долгих слёзных просьб дворецкий с плохо скрываемым отвращением сообщил Зачморе, что хозяин пока не вернулся и вряд ли скоро будет – у него важный круиз по Мирам, с посещением деловых партнёров. А если нахальный урод ещё раз сунется в этот дом, то он, дворецкий, обойдётся без вызова полиментов, увесистая дубина у него имеется. Как раз для таких посетителей.

Оплата за украденный браслет явно откладывалась на продолжительное время и Зачмора решил вернуться на Перекрёсток, в своё жилище. Стоит ли говорить, что на Перекрёсток мы попали не скоро – нас носило по всем Мирам! Путеводные адреса-заклинания, вложенные в меня, словно сошли с ума и срабатывали как попало. Где мы только не побывали… И всё время с ходу попадали в какую-нибудь свару: в одном Мире Зачморе тут же сломали нос, в другом отсекли ухо. Я уже не считаю подбитых глаз, синяков и шишек. Зубов, кстати, у Зачморы вскоре вообще не осталось, все повышибали в драках…

Через месяц мы случайно попали на Перекрёсток – Зачмора хотел было слетать в Оловянный Мир, узнать, прибыл ли заказчик, но заклинание, как обычно, сработало вовсе не так как надо, и мы оказались там, куда Зачмора хотел попасть ещё месяц тому назад. Разумеется, мой хозяин тут же влип в уличную потасовку, где ему ни за что, ни про что сломали одно ребро – впрочем, Зачмора отнёсся к этой беде по-философски, он уже стал привыкать к разным неприятностям и увечьям.

Я, ей-ей, не удивился бы, окажись, что зачморин дом сгорел или развалился за то время, пока мой владелец шастал по Мирам, оставляя себя в них по кусочкам, но к счастью, дом оказался цел. И золотишко, припасённое в том доме, в тайнике, тоже не пропало. Как ни странно.

И первым делом Зачмора отправился знаешь куда? Не в кабак, не к шлюхам и не к врачам. А к одной известной ясновидящей. О которой в прошлые времена никогда не вспомнил бы. Заплатил за приём вне очереди бешеные деньги и потребовал у ясновидящей определить, есть ли на нём наведённая порча. А если есть, то снять её как угодно – он, Зачмора, за оплатой не постоит.

Порча присутствовала. Да такая, что ясновидящая диву далась, когда её обнаружила. Сказала, что впервые со столь мощным проявлением сталкивается. А ещё сказала, что снять именно эту порчу она не в силах. И никто не в силах: ни маги, ни колдуны. Потому что данная порча – это даже не чёрное колдовство, а гораздо хуже. Гораздо.

Порча, которую навёл на Зачмору шаман-экзекутор, была статистической. С надёжной защитой от постороннего вмешательства. И принцип той порчи был ужасающе прост – если предвиделась хоть какая-то возможная неприятность, хоть самая малая, то она непременно должна была произойти. С Зачморой. К примеру: если, теоретически, транспортные заклинания могли дать случайный сбой – предположительно один раз на десять тысяч попыток, – то у Зачморы они теперь барахлили всё время. Если внезапное выпадение волос, что может в принципе случиться с любым здоровым человеком, имеет весьма низкую степень вероятности – что-то около сотой доли шанса – то Зачмора эту сотую долю ухитрился-таки схлопотать. И так далее…

И будут нынче происходить с Зачморой из всех возможных случайностей лишь те, которые причинят ему самые большие неприятности и вред. Такая, стало быть, лютая непоправимая порча…

Так что, сказала ясновидящая, пусть Зачмора не тратит время зря, не бегает по колдунам и чародеям, а как можно скорее идёт на поклон к тому, кто эту порчу на него навёл. И вымаливает прощения. Как угодно. На том сеанс ясновидения и закончился.

Деваться было некуда – надо было возвращаться в музей, к шаману-экзекутору. И, разумеется, надо было вернуть ему похищенный браслет. И умолять шамана о снисхождении… Ничего подобного с Зачморой не произошло бы, не нарушь он одно важное воровское правило: если тебя во время работы застукал хозяин краденой вещи, брось вещь и беги. Целее будешь. Нда-а…

Так как транспортные заклинания срабатывали у Зачморы как попало – теперь было понятно почему, окаянная порча свои корректировки вносила – Зачмора временно передал меня своему другу, Горику-Чимарозе… это не кличка, а имя такое. Чтобы, значит, Горик доставил его, Зачмору, в Искристый Мир. И подстраховал его там, на всякий случай.

У Горика-Чимарозы адресное заклинание сработало как надо – мы оказались в музее. Аккурат в том зале, где когда-то с шаманом повстречались. В зале сохранения исчезающих видов. Да только возвращать браслет было уже некому: шаман лежал возле своего постамента в луже крови. Давно, видать, лежал – кровь вся высохла и почернела. Он себе топориком вены вскрыл, вот как. Не выдержал, наверное, одиночества… Или, скорей всего, не смог жить в реальном мире без своего Небесного Гнезда. И ушёл в мир мёртвых традиционным способом. Без браслета. Сложил на постамент свою перьевую одежду, а после топориком попользовался.

Короче говоря, теперь у Зачморы возникла новая проблема. Серьёзная проблема! Можно сказать, смертельная: порча в ближайшее время убила бы его не менее надёжно, чем хрустальный топор своего татуированного владельца. А снять порчу было некому.

И знаешь какой выход придумал мой бывший хозяин? Очень простой: он вслух отказался от воровского медальона, тем самым окончательно передав меня Горику-Чимарозе. А после нацепил на себя шаманские перья, воткнул за пояс хрустальный топор, залез на постамент и надел на руку ворованный браслет. И окаменел. Застыл навсегда. Надеюсь, что в Небесном Гнезде – или куда там Зачмора попал – его больше не донимают экзема и плешивость. И ещё надеюсь, что в мире мёртвых он никогда не встретится с шаманом-экзекутором, – подвёл итог рассказанному Мар. – А то поубивают друг дружку, неровен час! Хоть и покойники оба. Вернее, один покойник, а второй так, серединка на половинку… Знаешь, я вот что хотел тебе посоветовать на будущее: ты когда знакомиться с народом будешь, называйся-ка и впредь Симеоном. Как тебя дознаватель окрестил. Как ты братии представился. Ни к чему своим истинным именем разбрасываться. А то ещё порчу наведут… Второго браслета-умертвителя нам взять негде.

Кстати – хочешь, сходим на Зачмору посмотрим?

– Не хочу, – решительно ответил Семён. – Не тянет как-то. Тут и без покойников не очень весело. Кстати, если ты эти места целую неделю изучал, тогда, может, пояснишь мне, что это такое? – Семён остановился возле ниши, сделанной в стене между двумя соседними витринами: снаружи ниша была словно затянута тусклой полупрозрачной плёнкой. Внутри ниши, в специальной лунке, как яйцо неведомой золотоглазой Птицы Каасибы, лежал прозрачный, размером с небольшой арбуз, идеально круглый шар; шар таинственно светился глубинным бирюзовым светом.

– Ты что имеешь в виду? – недоумённо спросил медальон. – Витрины, что ли?

– Нишу с шаром, – пояснил Семён. – В стене передо мной. Или ты её не видишь?

– Не вижу, – подтвердил Мар. – Колдовство, несомненно. Маскировочное. Это мы в каком зале оказались-то?

– Названия не видел, не было названия, – Семён заглянул сначала в одну из витрин, после в другую: за одним окном, в полумраке, на фоне бревенчатой стены, увешанной пучками сушёных трав, усатый добрый молодец без особого напряжения душил старую тщедушную ведьму. Возле ведьмы, на столе, среди ступок и баночек лежал прозрачный шар, налитый сочным сине-зелёным заревом.

За другим окном была красна девица – сидя за карточным столиком в одной ночной сорочке, она расширенными от ужаса глазами всматривалась в точно такой же шар; видно было только девицу, стол и сам шар, всё остальное тонуло в ночной мгле. Внутри бирюзового сияния смутно темнела рогатая тень.

– А, сфера предсказаний, – понял Мар. – Бесполезная, в общем-то, штука. Видел я такую, на ярмарке, у цыганки-гадалки. Что-то показывает, а чего – не разберёшь… Да и зачем оно нужно, своё будущее знать? Ничего хорошего. От судьбы всё одно не уйдёшь.

К тому же брехня эти предсказания – сообщит тебе такой шар, например, что тебя завтра в бане зарежут, и что тогда? В баню ты, естественно, не пойдёшь, тебя, разумеется, не зарежут… Значит, не будущее шар показывал? Не будущее. Обман сплошной! Враньё.

– По мне всё же лучше быть не зарезанным, чем зарезанным, – возразил Семён, протягивая руку к нише. – Пожалуй, возьму-ка я шарик. На пробу. И двинем отсюда куда-нибудь, на твоё усмотрение. Туда, где природы побольше. Чтобы деревья были! И речка с пляжем. Надоело мне по лабиринтам и коридорам слоняться. Свежего воздуха хочется.

– Давно пора, – согласился Мар. – Конечно двигаем! Предлагаю посетить Лесной Мир. Вот уж где воздуха навалом, свежего, полезного. И совершенно бесплатного.

Семён с трудом протолкнул руку сквозь плотную колдовскую плёнку, взял странно лёгкий шар и положил его в наплечную сумку. После чего мир на секунду задёрнулся чёрным покрывалом и прохладный музейный полумрак сменился вечерним солнечным светом.

Семён, щурясь, огляделся – он стоял на вершине высокого зелёного холма, по щиколотки утопая в траве. Местность соответствовала его пожеланию: неподалёку от холма, через обширную травянистую равнину протекала чистая глубокая речка с песчаными берегами; вокруг равнины и прилегающего к ней холма раскинулся бескрайний вековой лес. Там, за лесом, где большое малиновое солнце почти касалось горизонта, далеко-далеко отсюда, прорисовывались неровные зубцы тёмных гор.

Под холмом, возле ближнего речного берега, раскинулся небольшой городок с добротными домами из тёсаных брёвен – высокие островерхие крыши домов были заботливо уложены черепицей. На некоторых домах, двухэтажных, медленно поворачивались под изменчивым ветерком блестящие серебристые флюгера; было удивительно тихо.

Городок, казалось, дышал покоем и миром.

– Славное место, – одобрительно сказал Семён, неторопливо спускаясь по склону холма к городку. – Здесь и поживу недельку. Отдохну от приключений. Высплюсь, отъемся!

– Ну-ну, – с сомнением сказал Мар. – Будем надеяться.

Дата добавления: 2015-07-12