Сойдя с поезда, прибывшего из Чарльстона, и окунувшись в суету железнодорожного вокзала Атланты, Гарольд Лэтем почувствовал, что испы­тывает сомнения в успехе своего путешествия. Было не по сезону 21 страница

Несмотря на существующие тяготы и пробле­мы, Пегги все-таки вновь восстановила свой обычный вес, и Джон писал по этому поводу сестре Фрэнсис:

«Выглядит она теперь гораздо привлекатель­нее, и жить с нею стало намного приятнее. И хоть сражения не прекращаются, она продолжа­ет обучаться некоторым способам и средствам их ведения».

Пегги даже стала позволять себе короткий послеобеденный сон и арендовала для этого но­вый, сохраняемый в глубокой тайне офис. Он находился в соседнем с домом Маршей Норт-вуд-отеле и обходился им в 32,5 доллара в ме­сяц. Маргарет Бох теперь постоянно работала у Маршей, и аренда была оформлена на ее имя. Были приняты все меры предосторожности, с тем чтобы сохранить тайну этого офиса. Даже хозяева и постоянные жильцы отеля поклялись держать все в секрете.

Пегги выскальзывала из квартиры после того, как Бесси производила разведку и произносила: «Все чисто», и обе женщины бежали в свое новое убежище. В офисе была установлена кушетка, но не было телефона, и если, случалось, звонили по важному делу, Бесси приходилось сновать взад-вперед по подземному переходу, соединявшему оба здания, часто прерывая при этом послеобе­денный сон Пегги.

Она по-прежнему любила хорошие анекдоты и всегда имела запас «нескромных» смешных историй, которыми с удовольствием потчевала Ли Эдвардса или других старых друзей, когда бы они ни встретились. Гордилась она и своей кол­лекцией французских порнографических откры­ток и литературы с непристойным содержанием, и ей нравилось демонстрировать все это тем из своих друзей, которых она хорошо знала.

Но вот посещать вечеринки, которые Пегги называла «сборища», Пегги больше не могла, о чем очень сожалела, ибо они давали ей возможность побыть самой собой, подточить свой острый язычок и побаловаться кукурузным виски.

Пегги любила выпить, особенно в хорошей компании, и ей нравились эти «пьяные перебран­ки» — как называла она сборища, подобные

съездам Ассоциации прессы штата Джорджия, на которых, кстати, алкоголь употреблялся весьма умеренно.

Пегги всегда знала, что «крепка на голову», но опасалась теперь посещать те мероприятия, где подавалось спиртное. «Нештатовские» репортеры (а газетчикам Джорджии Пегги полностью уверяла) всегда были готовы пронюхать о ее безобидном времяпрепровождении, и следующая выдумка, которую Пегги прочла бы о себе,— это то, что она алкоголичка.

В действительности, вполне возможно, что у

Пегги и были проблемы с алкоголем, даже если она всегда отказывалась признать это и никогда нe позволяла, чтобы спиртное оказывало на ее жизнь какое-либо влияние.

Пегги бесконечно нравились легкие комедийные фильмы, тем более что они стали единствен­ным доступным для нее развлечением. Неподале­ку от их квартиры находился небольшой киноте­атр, с хозяином которого Марши находились в дружеских отношениях и который всегда готов был услужить, если Пегги звонила ему и говорит, что собирается прийти.

Она смотрела по три-четыре фильма в неде­лю, и особой любовью у нее пользовались филь­мы, «герои которых получали удары тортом по физиономии, а рыбой их били по шее». Она была без ума от братьев Маркс, никогда не пропускала фильмов с Бакстером Киттоном и, как вспоминает Медора, на кинокомедии "Три новобранца" вы всегда могли обнаружить Пегги по ее звонкому "ха-ха-ха"».

Хотя Пегги настаивала, что не имеет отноше­ния к распределению ролей в фильме «Унесен­ные ветром», она взяла себе за правило присмат­ривать во всех новых фильмах возможные кан­дидатуры на роли Скарлетт и Ретта. Пегги при­знавалась Кей Браун: «даже за 500 долларов не согласилась бы я назвать состав исполнителей, который бы меня устроил, поскольку считала, что это могло бы стеснить вас всех». И она по-прежнему оставалась в стороне от кинопроиз­водства, и тем не менее все же предложила Лу, чтобы «люди Сэлзника» пригласили ее подругу Сьюзен Майрик, репортера газеты «Мейкон Те­леграф», «на побережье, чтобы в ее компетенцию входило бы, на время съемок фильма, отслежи­вать достоверность и точность всего, что касается Юга, помогать актерам в освоении южного про­изношения и решать все второстепенные вопросы по костюмам и манерам поведения, повадкам южных негров и тому подобное». Сьюзен Май­рик была приглашена в Голливуд и работала на Сэлзника все то время, пока снимался фильм.

Режиссер фильма Джордж Кьюкор, его асси­стент Джон Дарроу и декоратор Говард Эрвин прибыли в Атланту в первых числах апреля. Пегги грозилась отдать себя «на милость атлант-ской прессы и просить их обнародовать ее обра­щение к публике работать не на меня, а на мистера Кьюкора». Впоследствии она признава­лась, что визитом «сэлзниковцев» осталась до­вольна даже больше, чем ожидала. В письме к Гершелю Брискелю она пишет, что сама возила мистера Кьюкора и его техперсонал по всем ухабистым дорогам графства Клейтон. Кизил как раз распускался, и «дикие яблони цвели как сумасшедшие». Кьюкору хотелось посмотреть на старые дома, построенные еще до Гражданской войны, и Пегги предоставила ему такую возмож­ность, но была уверена, что «киношники» ра­зочарованы тем, что не увидели особняков с белыми колоннами — символа Юга для Голли­вуда.

Пегги умоляла Кьюкора оставить Тару некра­сивой старой фермой без всяких архитектурных излишеств. В Джорджии было, конечно, доста­точное количество старых особняков с белыми колоннами, но в графстве Клейтон и в Джонсбо-ро их было всего несколько, и Пегги всегда представляла себе Тару как обычную рабочую ферму, похожую на сельский дом ее родственни­ков Фитцджеральдов.

Эта вторая поездка в Атланту людей Сэлзни­ка, уже успевших провести кинопробы в Чарль­стоне по пути сюда, была еще более суматошной, чем первая. Пегги проводила в одиночестве боль­шую часть времени в своем тайном убежище, предоставив Джону и Бесси иметь дело с толпа­ми «подающих надежды» соискателей ролей, ко­торые вновь появились у дверей квартиры Мар­шей.

Кьюкор тоже был «осажден» со дня приезда в Атланту и до того момента, когда пять дней спустя он сел в поезд, отправляющийся в Новый Орлеан. Одна из претенденток на роль Скар­летт — южная красавица, которую Пегги назы­вала не иначе, как «медовый перец»,— не пол­учив аудиенции у Кьюкора, так рассвирепела, что купила билет до Нового Орлеана, намерева­ясь в поезде загнать режиссера в угол и заста­вить его выслушать один из монологов Скарлетт. Но, по глупости она позвонила Иоланде Гоин из газеты «Атланта Конститьюшн» и посвятила ее в свои намерения, после чего Иоланда сочла своим долгом предупредить Кьюкора.

Последовавшие события вполне могли бы со­ставить конкуренцию любым сценам погони из комедийных фильмов с участием Кейстоуна Коп-са. Иоланда дала знать Кьюкору, а тот, в свою очередь, выставил пост у дверей своего купе — в лице ассистента Дарроу. И когда претендентка появилась, Дарроу спрыгнул и, схватив девушку в охапку, потащил к выходу, на ходу обещая, что непременно прослушает ее.

— Вы мне не нужны. Я уже встречалась с вами, — закричала девица, узнав Дарроу. — Бог мой, да с вами любой может увидеться. А я должна видеть мистера Кьюкора!

— Он уже уехал в Новый Орлеан. На маши­не.

Но от нее не так-то просто было отделаться. И поскольку видно было, что она не остановится перед тем, чтобы взять вагон приступом, Дарроу стал оттаскивать ее к «голове» поезда, подальше от вагона Кьюкора, надеясь, что у босса будет время скрыться, прежде чем эта девица его опоз­нает. Так как поезд уже тронулся, Дарроу, ух­ватившись за поручень, запрыгнул на подножку вагона — но только после того, как поезд уже набрал достаточную скорость и ассистент мог быть уверен, что красотка на своих высоких каблуках и в узкой юбке не сможет последовать за ним. Однако неутомимая претендентка вскоре внезапно появилась в нью-йоркском офисе ком­пании Сэлзника, а также в гостях у тетки Пегги — Эдит — в Гринвиче. Ей, правда, так и не удалось встретиться с Кьюкором, но Пегги ока­залась права: информация о поисках исполни­тельницы на роль Скарлетт публиковалась на первых страницах газет и оставалась новостью номер один до тех пор, пока состав исполнителей для фильма «Унесенные ветром» не был утверж­ден окончательно.

В конце мая 1937 года в Атланту с трехднев­ным визитом прибыл Гарольд Лэтем — и вновь _в поисках рукописей.

Накануне шел сильный дождь, но яркое днев­ное солнце уже высушило улицы. Лэтем был счастлив вновь побывать в городе, где он впер­вые «открыл» Пегги Митчелл и ее потрясающую книгу, которая до сих пор, по прошествии почти года со дня выхода в свет, по-прежнему продол­жала возглавлять список бестселлеров в Америке, где, согласно последним подсчетам «Макмилла-на», было продано уже миллион 370 тысяч эк­земпляров. Теперь Лэтем ожидал, что успех книги и у критики, и у простых читателей впол­не может быть отмечен Пулитцеровской пре­мией, присуждение которой должно было состо­яться на следующий день.

Такая вероятность, конечно, повлияла на вы­бор Лэтемом времени для поездки в Атланту, но он ничего не стал говорить Пегги, потому что во всех своих письмах она категорически отказыва­лась верить, что ее книга имеет шанс удостоиться подобной чести.

Лэтем намеревался пораньше пообедать у се­бя в отеле, позвонить Митчеллам, чтобы спра­виться о самочувствии больного мистера Митчел­ла, а затем пойти вместе с Маршами в церковь, послушать их кухарку Бесси, которая будет петь в церковном хоре. Лэтем был большим поклон­ником спиричуалов — негритянских религиоз­ных гимнов, а потому был взволнован этим при­глашением побывать на репетиции церковного хора поздним вечером.

Вечером, около половины девятого, Лэмар Болл, редактор «Атланта Конститьюшн», вместе с фотографом появился в доме Митчеллов на Персиковой улице и заявил, что искал Пегги «по всему городу, чтобы взять у нее заявление для прессы».

— О чем? — спросила она.

— Как, Пегги, неужели не знаете? «Ассоши­эйтед Пресс» только что сообщило, что вам при­
суждена Пулитцеровская премия.

Конечно, была масса домыслов и размышле­ний по поводу ее шансов на победу. Брискель и Грэнберри уверяли Пегги, что это обязательно должно произойти, а Кеннет Литайер сухо заме­тил: «Даже Пулитцеровский комитет не смог пройти мимо!» И вот теперь это случилось, а Пегги по-прежнему продолжала думать, что это какая-то ошибка.

В полной растерянности она ответила «да» на вопрос Болла, можно ли ее сфотографировать, хотя с сентября прошлого года в таких случаях неизменно отвечала «нет».

Как говорила позднее сама Пегги, она не знала, что произвело тогда на нее большее впе­чатление: присуждение премии или тот факт, что редактор Болл срочно покинул из-за нее свой письменный стол в редакции.

После фотографирования Пегги вдруг вспом­нила, что они опаздывают на пение в церковь, но, как писала она впоследствии Брискелю, «не решилась сказать, куда они направляются, по­скольку этот старый волкодав Болл с превеликим удовольствием согласился бы нас сопровождать, чтобы сделать штук сорок снимков и написать какую-нибудь чертову статью о том, куда мисс Митчелл отправилась отмечать присуждение ей Пулитцеровской премии».

Маршам, Стефенсу, Кэрри Лу и Лэтему уда­юсь, наконец, сбежать, но Пегги весь вечер не переставала беспокоиться, опасаясь, не спрятался ли Болл где-нибудь за церковью.

Бесси представила их, и все гости встали со скамьи и выразили свое удовлетворение тем, что они находятся здесь. Община была довольна их визитом, но, по словам Пегги, негры «не умиля­лись по этому поводу, а просто решили, что, разумеется, нет ничего странного в том, что хозяйка Бесси и издатель хозяйки Бесси захоте­ли послушать их — и ах, как же они пели! Одна пожилая сестра так начала вступление, что я подумала: у Лэтема могут быть спазмы — так ему понравилось».

Пегги все еще не могла поверить в реаль­ность происходящего, даже когда, вернувшись в час ночи домой, обнаружила там телеграмму председателя Пулитцеровского комитета Фрэнка Факенталя из Колумбийского университета, в ко­торой говорилось, что публичное сообщение о присуждении ей премии будет сделано утром, во вторник.

И хотя Пегги была предупреждена об этом заранее, но к шуму, поднявшемуся у ее дверей с восьми утра, когда Бесси только пришла на работу, она оказалась не готова. Вспышки магния освещали всю квартиру, а репортеры, наполняющие гостиную, по словам Пегги, «казалось, вылезали даже из трещин в полу».

Пегги всегда утверждала, что публичные вы-ступления не были ее сильной стороной, но в этот день, собрав все свое мужество, ободряемая Джоном, Медорой и Лэтемом, она отправилась-таки в радиостудию, чтобы выразить свою благо­дарность за присуждение ей премии. У нее почти не было времени, чтобы подготовиться, и впос ледствии она утверждала, что «говорила она, должно быть, глупо» и что это последнее ее появление на радио.

В полночь Лэтем ухитрился устроить вече­ринку в ее честь, продолжавшуюся всю ночь, а в течение всего дня телефон не умолкал. Со всей страны поступали цветы и телеграммы, а дом был заполнен родными и друзьями.

Пегги отправилась на вечеринку, где к столу подавались «баррели шампанского», украсив свое платье великолепными крупными орхидеями, и чувствовала себя там, по ее собственным словам, как «победитель скачек в Кентукки».

Она появилась в зале, неся с собой малень­кую скамеечку для ног, которая необходима, как объяснила Пегги гостям, чтобы у нее не болта­лись ноги, когда она будет сидеть за столом.

Позднее она писала Джорджу Бретту, что даже на вечеринке она все еще не могла убедить себя, что все происходящее — правда и что премию ей все-таки присудили, но что всякий раз, когда сомнения одолевали ее особенно силь­но, она опускала глаза на корсаж и говорила себе, что, конечно же, она никогда не надела бы напоказ эту огромную орхидею, если бы чего-нибудь не выиграла.

Но поверила она в свою победу лишь 8 мая, когда получила чек, которым сопровождалась Пулитцеровская премия, поскольку, как писала она Брискелю, «тысяча долларов была весомым доказательством того, что я действительно побе­дила».

Глава 21

В апреле 1938 года роман «Уне­сенные ветром» впервые покинул список бестсел­леров, который он возглавлял почти два года.

Более двух миллионов экземпляров было прода­ло в Соединенных Штатах и миллион — за границей. И тем не менее Пегги по-прежнему относила себя к удачливым любителям, но не к профессионалам, а ответы на письма читателей продолжали занимать значительную часть ее вре­мени. Но когда компания Сэлзника объявила о возобновлении поисков исполнителей главных ролей в фильме по ее роману, Пегги получила передышку.

Решив позволить себе некоторую роскошь в отделке квартиры, она договорилась с маляром-подрядчиком, чтобы тот убрал со стен все старые обои и перекрасил комнаты в легкие жизнерадо­стные тона зеленых яблок и персиков. Старая кушетка была покрыта роскошным абиссинским ковром бледно-зеленого, в тон стенам, цвета — единственной покупкой, сделанной Пегги для до­ма.

Джон по-прежнему работал днем в компании «Джорджия Пауэр», а по вечерам, до поздней ночи, вел все дела Пегги с иностранными изда­телями, и эта двойная нагрузка подтачивала его силы. К осени он похудел до 132 фунтов, был слаб, вял и мучился одышкой.

Уверенная в том, что отдых ему необходим, Пегги договорилась с Грэнберри, что они с Джо­ном проведут Рождество в Винтер-парке, во Флориде.

Возвращаясь домой после праздника, Марши проехали через небольшие городки Флориды и Джорджии в Блоувинг-Рок, чтобы повидаться с писателем Клиффордом Давди и его женой Элен, с которыми Пегги познакомилась недавно у Грэнберри.

Из Блоувинг-Рока они отправились в Уил­мингтон, к матери Джона, а оттуда — в Ва шингтон, где попытались убедить госдепартамент оказать им помощь в борьбе с датскими книжны­ми пиратами.

По пути Марши останавливались в неболь­ших отелях, и Пегги, пользуясь случаем, спеши­ла наверстать упущенное — познакомиться с некоторыми из наиболее нашумевших тогда ро­манов, на чтение которых у нее после выхода в свет ее собственной книги времени не оставалось. Это были такие произведения, как «Свидание в Самарре» и «Баттерфилд, 8» Джона О'Хары, «Почтальон звонит дважды» и «Серенада» Джеймса Кейна, «Империал-сити» Элмера Раиса и другие.

«Остается сильное впечатление, когда прочи­таешь их все вместе, подряд, — писала Пегги Брискелю. — Но что удручает и набивает оско­мину это пресыщение, характерное для всех этих книг. Их новые герои не прыгают весело из постели в постель, как это делали герои «века джаза»; убийства и подлоги они совершают без гнева, страсти или раскаяния, по непонятным для меня причинам. Разумеется, их не радуют собст­венные грехи, но нет у них и чувства раскаяния или сожаления».

Настойчивое желание написать «роман о де­вушке, согрешившей и, конечно, раскаявшейся», охватило Пегги, и она пишет Брискелю:

«Мне кажется, это было бы потрясающе и сенсационно. Ни в одной из прочитанных мною книг я не смогла найти вполне нормальную жен­скую реакцию — такую, как боязнь последствий, страх потерять репутацию или подвергнуться об­щественному осуждению за нарушение старомод­ных пуританских заповедей, угрызений совести. Но думаю, что желание написать такую книгу заставит меня перенестись в викторианскую эпо ху. Похоже, что «Унесенные ветром» — самый викторианский» роман из всех, когда-либо на-писанных».

Однако это желание, ненадолго приковавшее ее «зад к стулу», оказалось мимолетным. Как только «Унесенные ветром» покинули список бестселлеров, жизнь Маршей стала намного спо­койнее: телефон уже не звонил так часто, тури­сты были более сдержанны в проявлении своего интереса, а количество писем упало до того уровня, когда Пегги вместе с Маргарет Бох и ее помощниками уже вполне могла с ними упра­виться. И если не считать того интереса, который вызывала предстоящая экранизация романа к личности Пегги, все выглядело так, словно впе­реди Маршей вновь ожидало возвращение к нор­мальной жизни.

Правда, к жизни с судебными процессами, которые вел Стефенс, с налоговыми проблемами с необходимостью обширной деловой переписки, с которой никто, кроме Пегги или Джона, нe смог бы иметь дело, или, если точнее, вести которую они предпочитали сами, не доверяя другим. Изменилось и их финансовое положение, и положение в обществе. Учитывая все эти изме-нения, вряд ли можно было бы сказать, что их жизнь вскоре вновь будет «нормальной».

Несмотря на то, что «Унесенные ветром» покинули список бестселлеров, книга по-прежнему оставалась хлопотным предприятием. Новый роман, вне всякого сомнения, добавил бы забот, а это, считала Пегги, было бы для нее уже слишком. И потому она быстро выбросила из головы любые мысли о новой книге, рассказывающей о женщине, стоящей перед моральной дилеммой.

Хотя она и не признавалась в этом, но интерес Пегги к экранизации ее книги был столь же сильным, сколь и у ее поклонников. Она часто писала Кей Браун, интересуясь последними ново­стями, и была довольна, получив личное посла­ние от Дэвида Сэлзника (они так до сих пор и не встречались друг с другом), в котором он писал, что съемки непременно начнутся до сен­тября.

Пегги посмотрела фильм «Иезавель» студии «Братья Уорнер» с Бетт Дэвис в главной роли и, вопреки широко распространенному мнению, не смогла увидеть в нем никакого сходства с «Уне­сенными ветром», за исключением костюмов и нескольких диалогов о приближающейся войне. В данном случае она не обнаружила никакого повода для каких-либо юридических действий, поскольку сознавала, что «не имеет авторских прав на кринолины или образы южан с горячей кровью».

«По всей вероятности, Гейбл одержит побе­ду», — заявила Пегги журналистам, когда 23 июня было объявлено, что, вероятно, Кларк Гейбл и Норма Ширер будут утверждены на роли Ретта и Скарлетт. Никогда не увлекавшаяся Ширер как актрисой, Пегги, тем не менее, не пожелала прямо высказать свое мнение, уклон­чиво ответив: «Она хорошая актриса».

После этого сообщения началась новая атака прессы на Пегги, и, опасаясь, что прежняя шу­миха начнется заново, она позвонила Гершелю Брискелю, чтобы узнать, не смогут ли они при­нять ее в Коннектикуте, тем самым дав ей воз­можность скрыться на некоторое время. Брискель радушно пригласил ее приехать в Риджфилд, где она и пробыла неделю, ни разу даже не съездив в Нью-Йорк, чтобы повидаться с Кей Браун или Лу Коул, которая в то время была беременна. И лишь после того, как Пегги вернулась в Атланту, Брискели сообщили ей сногсшибательную новость о своем разводе.

1 августа 1938 года Пегги несколько успокоилась, прочитав в газетах, что Норма Ширер не будет играть Скарлетт. Сама мисс Ширер заявила, что большинство тех поклонников «Уне­сенных ветром», «которые думают, что я не справлюсь с характером такого рода, правы». А еще через несколько дней Гейбл был официально утвержден Сэлзником на роль Ретта Батлера.

Начало съемок было назначено на 1 февраля 1939 года. Специалист по истории Джорджии Уилбур Куртц, которого Пегги рекомендовала Сэлзнику вместе со Сью Майрик, пробыл в Гол­ливуде уже около года в качестве историка-кон­сультанта, а Сью прибыла туда чуть позже, с тем чтобы помочь исполнителям в освоении южного произношения. Вот через двух этих близких дру­зей Пегги и была в курсе всего, что происходило на студии Сэлзника.

Она не сомневалась, что Сидней Хоуард уже закончил свой сценарий, поскольку еще в февра­ле Куртц писал ей, что Хоуард закончил свою часть работы. А 2 февраля 1938 года Куртц записывает в своем дневнике:

«Зашел Сидней Хоуард. Сказал, что это его последний день. Его манера всегда быть погло­щенным своими мыслями никогда не покидает его. Но отойдя в сторону, он повернулся и, пожав широкими плечами, заговорил резко и слегка сардонически: «Да, я закончил. Но это не киносценарий. Это переписанная книга. Но что еще я мог сделать? Я просто использовал слова и сцены мисс Митчелл». Все с жаром стали переубеждать его, говоря о затраченных им уси­лиях и достигнутых результатах. Никто, каза лось, не согласился с ним. «Сами увидите», — сказал он и вышел».

И Хоуарда действительно вызвали обратно, чтобы переделать ряд сцен, но в конце концов, 12 октября, не удовлетворенный этим рабочим сценарием, Сэлзник обращается с просьбой о помощи к Пегги. Через Кей Браун ей было передано приглашение присоединиться к Сэлзни-ку и его жене Ирэн на борту теплохода, направ­ляющегося в Швецию или на Бермуды, с тем чтобы в атмосфере отдыха и покоя они вместе могли бы перечитать сценарий. Пегги решитель­но отказалась.

Тогда было сделано другое предложение: Сэлзник приедет в Чарльстон или любое другое место, которое укажет Пегги. Но она снова от­казывается, используя в качестве предлога свои общественные обязательства и слабое здоровье отца.

Тогда Сэлзник объяснил Кей Браун, что по­скольку он намерен убрать из сценария Хоуарда некоторые сцены, то нуждается в «связках» или «переходах» взамен них, и если бы Пегги согла­силась помочь хотя бы в этом, он был бы сча­стлив сохранить в тайне ее участие в работе над сценарием и заплатить ей крупную сумму.

Опасаясь однако, что любое ее участие в работе над фильмом недолго останется тайной, Пегги ответила решительным «нет». И Сэлзник, убедившись, что Маргарет Митчелл действитель­но думает так, как говорит, нанял нескольких известных писателей для работы над сценарием.

Первым был Оливер Гаррет, и Куртц докла­дывал Пегги: «Изменения, похоже, пойдут в на­правлении сокращений... Появление близнецов Тарлтонов опускается, а Красотка Уотлинг поя­вится лишь мельком».

Ф. Скотт Фитцджеральд был следующим, чем страшно гордилась Пегги. Но через несколько недель уходит и он, написав своему редактору Максвеллу Перкинсу:

«Мне категорически было запрещено использовать любые другие слова, кроме слов из рома­на Маргарет Митчелл, и потому, когда мне необходимо было вставить какую-то новую фразу, я должен был ползать по всей книге и выиски­вать что-то подобное, что подошло бы к этому случаю».

В конечном счете Сэлзник решил сам взяться за сценарий. Началась переписка с Майрик, Бра­ун и Пегги. Письма и телеграммы шли по всем направлениям, и маршрут их напоминал следы, оставленные мечущейся курицей.

Эскизы костюмов и даже головного платка Мамушки отправлялись Пегги для одобрения, отвечала она и на некоторые вопросы Сэлзника, такие, например, как: нет, Ретт не мог бы ехать на глазах у всех в экипаже Красотки Уотлинг — это было бы «не по-джентльменски»; Ретт не мог быть грубым с Красоткой; Красотка не должна вести себя фамильярно с кучером; Скарлетт могла себе позволить вольно разговаривать с кучером, а Красотка — нет, поскольку не была порядочной»; кучер мог демонстрировать свое презрение к Красотке, но без нахальства; белые бедняки ненавидели негров, и негры платили им и же монетой — не любили и не уважали их; Ретт никогда бы не вышел из экипажа Красотки Уотлинг перед домом тети Питтипэт, продемонстрировав тем самым свое неуважение к Мелани Скарлетт, поскольку никто не рискнул бы принять его в доме после столь грубого нарушения светских приличий. Пегги даже высказала предложение (которое не было принято): если уж сцена между Реттом и Красоткой Уотлинг вне неприличного дома Красотки так необходима, то можно было бы показать Красотку, провожаю­щую Ретта от входной двери до его лошади.

Но несмотря на этот взрыв сотрудничества, Пегги не сделала никаких замечаний ни по сце­нарию в целом, ни по отдельным его сценам.

Проблемы со сценарием были не единствен­ным осложнением в жизни Пегги осенью 1938 года. В это же время болезнь отца требовала от нее массу времени и внимания. И ко всему прочему, ее буквально осаждали репортеры, на­деясь узнать хоть что-то относительно претен­денток на роль Скарлетт О'Хары. И бесполезно было повторять им снова и снова, что она, Пег­ги, знает не больше их самих, — пресса отказы­валась этому верить.

Через Сью Майрик, помогавшую всем канди­даткам на эту роль освоить южное произноше­ние, Пегги знала, кто из актрис последней про­шла кинопробы, но не более того. И похоже, что все эти гадания стали ей просто неинтересны. Да к тому времени и поток претенденток уже иссяк, сузившись до трех всем известных «звезд» из Голливуда — Полетт Годдар, Джин Арктур и Джоан Беннет.

Но вот о чем не знала тогда Пегги, так это о финансовых проблемах, одолевавших Сэлзни-ка. В течение трех лет со дня прибретения Сэл-зником и его спонсором Джоном Уитни права на экранизацию «Унесенных ветром» сам Сэлзник без счета тратил деньги инвесторов, и наконец терпение Уитни лопнуло: или Сэлзник назначает точную дату начала съемок и неукоснительно придерживается ее, или теряет поддержку Уитни. И Сэлзник, игрок по натуре, решает рискнуть.

Ясным декабрьским вечером, незадолго до Рождества, он назначает съемки сцены пожара Атланты, которые должны были проходить на заднем дворе его студии, а поскольку сцену эту планировалось снимать с дублерами, то отсутст­вие исполнительницы главной роли никак не влияло на ход съемок.

Сэлзник, крупный, высокий мужчина ростом более шести футов, стоял на высокой огорожен­ной платформе и давал указания по подготовке к съемкам. И как только заработали моторы устных кинокамер, Сэлзник велел своим людям открыть газовую форсунку, и пожар Атланты начался.

Взметнувшиеся языки пламени уничтожали фасады домов-декораций, изображавших Атланту времен Гражданской войны. Дублеры исполнители ролей Ретта и Скарлетт взобрались на повозку и погнали ее вдоль ряда горящих домов. Пот струями лился по лицу Сэлзника, и он снял очки, чтобы протереть их. Его ассистент, однако, уверял, что на самом деле босс просто плакал от радости, что съемки наконец-то начались, пусть без законченного сценария и даже без Скарлетт О'Хары.

Сэлзник стоял так некоторое время, наблю­дая, как пламя пожирает остатки декораций. За­дний двор студии представлял из себя в тот момент скопище людей и пожарного оборудования. И вдруг, надев очки, Сэлзник увидел женщину в черном платье и черной шляпе с широкими полями, поднимавшуюся к нему на платформу. Позади нее шел брат Сэлзника — Мирон, агент многих актеров. Поднявшийся ветер взметнул пламя, приблизив его почти к самой платформе. Женщина отвернула голову в сторо ну и придерживала шляпу, подходя к Сэлзнику, и потому он не мог видеть ее лица.

— Ну, гений, — сказал Мирон, — я хочу познакомить тебя с твоей Скарлетт О'Харой.

Сэлзник изумленно и недоверчиво уставился на женщину, когда она, повернувшись к нему лицом, откинула голову и сдвинула свою широ­кополую шляпу назад, так что ее темные волосы теперь свободно развевались на ветру. Это дей­ствительно была Скарлетт О'Хара — английская кинозвезда Вивьен Ли.

Сэлзник даже не вспомнил, что еще в февра­ле 1937 года Кей Браун прислала ему пленку фильма «Пламя над Англией» с Вивьен Ли в главной роли. Англичанка привлекла внимание Кей своей способностью излучать шарм и женст­венность, оставаясь при этом натурой сложной и неоднозначной. Актрису с такими качествами и искал в то время Сэлзник. Получив пленку, он телеграфировал Кей Браун: «Я не в восторге от Вивьен Ли, хотя до сих пор не видел даже ее фотографии. Вот скоро посмотрю присланный вами фильм, тогда и подумаем о мисс Ли». Фильм, однако, Сэлзник так и не посмотрел, поскольку был убежден, что приглашать англи­чанку на роль Скарлетт не следует.

На скорую руку сделали фотопробы мисс Ли. Все были без ума от нее, и когда Сэлзник сам увидел кадры, он был просто счастлив. Остава­лось, однако, еще препятствие: сможет ли мисс Ли освоить южное произношение. Сью Майрик приступила к делу, и через три дня Вивьен Ли вновь прошла кинопробы. И когда посмотрели эту пленку — сомнений больше не оставалось: Скарлетт О'Хара наконец-то была найдена.

Фотографии Вивьен послали Пегги, предло­жив также направить и пленку с кинопробами английской актрисы. Пегги, однако, решила пленку не смотреть из опасения, что если вдруг что-нибудь случится и решение придется поме­нять, то как бы ей не оказаться втянутой во все «киношные» дела. А кроме того, она вполне доверяла мнению Сью Майрик, считавшей Вивь­ен Ли изумительной Скарлетт.

Дата добавления: 2015-11-04