Enlightenivent unfolds 13 страница

****

Четвертый китайский патриарх Дао-синь, дзэнский настав­ник Да-и, встретил третьего патриарха Сэн-цаня, когда ему было четырнадцать лет, и после этого трудился в течение девяти лет. Унаследовав истинное учение патриархов, Дао-синь сосредото­чил свое сознание и в течение шестидесяти лет не спал на боку. Ведя за собой людей, он не проводил различий между друзьями и врагами, так что добродетель его распространялась среди лю­дей и дэв.

В шестнадцатом году правления под девизом Чжэнь-гуань (642) император Тай-цзун, восхищенный учением Дао-синя, пригласил его в столицу, чтобы проверить истинность его Дхар­мы. Дао-синь трижды почтительно отказывался, ссылаясь на плохое здоровье. Император позвал его в четвертый раз и пове­лел своему посланнику отрубить Дао-синю голову, если он отка­жется снова. Посланец прибыл к Дао-синю и передал ему приказ императора. В полном смирении Дао-синь вытянул шею и под­ставил голову под меч. Тронутый его самоотверженностью, по­сланник вернулся в столицу и подал доклад императору, который только еще больше восхитился Дао-синем. И выказал свое бла­гоговение, послав в дар Дао-синю кусок редкого шелка.

Таким образом, с непрерывной практикой Дао-синя, кото-
рый не был привязан к телу и к телесной жизни и всеми силами
старался избежать близких отношений с императорами и мини-
страми, может мало что сравниться за целую тысячу лет. По-
скольку император Тай-цзун был справедливым правителем,
Дао-синь ничего не имел против него. Император восхищался
Дао-синем потому, что наставник не цеплялся за телесную жизнь
и был готов умереть. Дао-синь отдавал все свои силы непрерыв-
ному практикованию не просто так, но испытывая почтение к
течению времени. Если сравнить его с положением дел в нашу
эпоху упадка, когда многие люди стремятся оказаться в милости
у властителей, троекратный отказ Дао-синя явиться ко двору
поистине замечателен.?

В четвертый день добавленного девятого месяца второго года правления под девизом Юн-хуэй (651) императора Гао-цзуна Дао-синь, давая наставления своим ученикам, сказал: «Все вещи освобождены. Вы должны лишь сдерживать свое сознание и учить будущие поколения».

Сказав это, он спокойно сел и скончался. Ему было семьде­сят два года. На вершине горы для него возвели ступу. На восьмой день четвертого месяца следующего года двери ступы сами со­бой растворились и ученики увидели внутри тело наставника, которое было как живое. После этого ученики всегда держали дверь открытой.

Вы должны постичь смысл слов Дао-синя о том, что все вещи освобождены. Это не просто означает, что все вещи пусты или что все вещи суть все вещи, но что все вещи освобождены. И до, и после вступления в ступу Дао-синь занимался непрерывным практикованием. Полагать, что все живые существа умирают, — ограниченный взгляд. Полагать, что мертвые не чувствуют, — ограниченный взгляд. Когда изучаете путь, старайтесь избегать таких взглядов. Могут быть такие существа, которые разрыва­ют пределы смерти. Могут быть умершие люди, которые чув­ствуют.

***

Сюань-ша, великий наставник Цзун-и, был родом из уезда Миньсянь в области Фу. Фамилия его была Се, а дхармовое имя —Ши-бэй. С юных лет он любил забрасывать сети. Потом он зарабатывал на жизнь, занимаясь рыбной ловлей с малень­кой лодки на реке Наньтай. В начале периода правления под де­визом Сяньтун династии Тан (860-874), когда ему было тридцать лет, он ощутил в себе желание покинуть загрязненный мир. Он оставил свою лодку, направился к Фу-жуну, дзэнскому настав­нику Лин-сюню, и обрил голову. Монашеские заповеди он при­нял от наставника Дао-сюаня в монастыре Кайюаньсы, что в Цзяннани. Он носил простые одежды из хлопка и соломенные сандалии, ел ровно столько, сколько нужно для поддержания жизни, и дни напролет практиковал дзадзэн. Люди почитали его вьщающимся человеком.

Первоначально Сюань-ша стал дхармовым братом Сюэ-фэн И-цуня, но занимался у него как ученик. Сюэ-фэн называл его «Аскетом Бэем» (Ши-бэй) за его упорную и аскетическую прак­тику. Как-то Сюэ-фэн спросил: «В чем суть практики Ши-бэя?»

«Он никого не сбивает с толку», —сказал Сюань-ша.

Потом Сюэ-фэн подозвал Сюань-ша и сказал: «Почему Ши-бэй не странствует в поисках учения?»

Сюань-ша сказал: «Бодхидхарма не приходил в Китай. Вто­рой патриарх не отправлялся в Индию». Сюэ-фэн одобрил его слова.

Когда Сюэ-фэн стал настоятелем монастыря на горе Сянгу-шань, которую позднее стали называть горой Сюэфэн, Сюань-ша сопровождал его в качестве помощника. Благодаря их совместной деятельности в общине собралось множество пре­красных учеников. Сюань-ша по-прежнему, с самого утра и до поздней ночи, входил в покои настоятеля дтя получения настав­лений. Некоторые ученики, не обладавшие глубоким понимани­ем, просили Сюань-ша взять их к Сюэ-фэну. Иногда Сюэ-фэн говорил им: «Отчего вы не спросите Ши-бэя?» Будучи таким же внимательным, как и Сюэ-фэн, Сюань-ша всегда отзывался на просьбу наставника.

Если бы не выдающаяся непрерывная практика Сюань-ша, подобная решимость вряд ли была бы возможна. Непрерывную практику дзадзэн на протяжении всего дня увидеть можно край­не редко. Хотя тех, кто гоняется за звуками и формами, великое множество, таких, кто днями напролет практикует дзадзэн, очень немного. Те из вас, кто достаточно поздно пришел в общину, должны опасаться бесполезного расходования оставшегося у вас времени и должны направить все сшш на ежедневную практику дзадзэн.

Чан-цин, настоятель Хуэй-лэн, был почитаемым учителем, который занимался под руководством Сюэ-фэна. В течение по­чти двадцати девяти лет он приходил к Сюэ-фэну и Сюань-ша и практиковал вместе с ними. За это время истерлись двадцать циновок. Ныне занимающиеся дзадзэн почитают Чан-цина как древний и великолепный образец. Многие хотят стать такими, как он, но мало кто может сравниться с ним. Его усилия на протяжении трех десятилетий не были бесплодными; однаж­ды, когда он складывал бамбуковую ширму, он обрел великое пробуждение.

За эти тридцать лет он ни разу не вернулся в свой родной город и никогда не болтал с другими учениками. Он практико­вал целеустремленно и непрерывно и вновь, и вновь, не пренеб­регая ничем, задавал вопросы. Какие вьщающиеся способности! Какие великие корни! Из сутр мы знаем о тех, кто обладал не­преклонной решимостью. Но тем из вас, кто ищет то, что надле­жит искать, и стыдится того, чего надлежит стыдиться, необхо­димо встретить Чан-цина. К глубокому сожалению, многие не обладают сердцем, устремленным к поиску пути, не совершают должных поступков и связаны славой и выгодой.

***

Гуй-шань, дзэнский наставник Да-юань, услышав предска­зание Бай-чжана о том, что ему суждено обрести пробуждение, отправился на каменистую и крутую гору Гуйшань. Он постро­ил себе хижину, жил бок о бок с птицами и зверями и совершен­ствовал свою практику. Он питался желудями и орехами, и ни буря, ни снег не тревожили его. В течение сорока лет, не имея ни своего храма, ни богатств, он воплощал непрерывную практику. Позднее на этом месте возник монастырь, слава о котором раз­неслась по всей Поднебесной. Сюда, подобно слонам и драко­нам, приходили самые лучшие ученики, чтобы идти по стопам Гуй-шаня.

Если вы принесли клятву основать храм, освободитесь от человеческих тревог, но неуклонно следуйте суровой и непре­рывной практике учения Будды. В том месте, где отсутствует храм, но где совершенствуют практикование, обретали пробуж­дение будды древности. Учение, проповедованное под деревом на открытом пространстве, разносится далеко. Такое место дол­гое время будет оставаться священным уголком. Поистине не­прерывная практика одного человека соединится с местом пробуждения всех будд.

Недалекие люди нашей упадочной эпохи, не стоит беспоко­иться о возведении чудесных храмов. Патриархи никогда не меч­тали о постройке таких храмов. Вы лишь без толку украшаете залы еще до того, как очистятся ваши собственные глаза. Вмес­то того, чтобы посвятить себя обиталищу всех будд, вы превра­щаете его в яму славы и выгоды. Спокойно поразмыслите о непрерывной практике древнего наставника Гуй-шаня. А для этого представьте, что вы сами и есть Гуй-шань.

Капли ночного дождя, словно слезы, проникают сквозь мхи и лишайники и пронзают камни. Зимней ночью, когда валом валит снег и даже животные попадаются редко, как может дос­тичь вас аромат человеческого жилья? Подобный поиск невоз­можен без непрерывной практики, когда вы будете считать свою собственную жизнь ничем, а Дхарму — высшим сокровищем. Не обрезая травы, не двигая земли, не переворачивая бревен, Гуй-шань всецело посвятил себя совершенствованию практи­кования пути. Какие глубокие чувства испытываем мы по отно­шению к нему! Исполненный великой решимости, подлинный наследник переносил все тяготы и испытания, передавая под­линное учение на голой горе! О горе Гуйшань говорят, что на ней есть пруд и есть ручей, где накапливается лед и густеют ту­маны. Это отнюдь не благоприятное место для убежища, но имен­но там сливались воедино и обновлялись практика пути Будды Гуй-шаня и глубина гор.

К непрерывной практике нельзя относиться небрежно. Если мы не воздадим должное за бесценный дар испытаний, через которые прошел Гуй-шань в своем непрерывном практиковании, как сможем мы, желающие учиться, отождествить себя с ним, как если бы он сидел здесь, прямо перед нами? Благодаря силе и благим следствиям его непрерывной практики, ведущей за со­бой людей, колесо ветра по-прежнему существует, мир не сокру­шен, дворец небожителей тих и спокоен, а земли, на которых обитают люди, управляются.

Хотя мы не являемся прямыми потомками Гуй-шаня, он был одним из патриархов учения. Потом к нему пришел учиться Ян-шань. Ян-шань, прежде постигавший путь под руководством Бай-чжана, был подобен Шарипутре, давшему сто ответов на десять вопросов. Когда он был помощником Гуй-шаня, он три года про­вел, наблюдая за буйволом[3].

Традиция этой непрерывной практики была прервана, и в последнее время ее уже было невозможно увидеть. Иным спосо­бом невозможно расслышать слова Ян-шаня о том, что он «про­вел три года, наблюдая за буйволом».

***

Патриарх Дао-кай с горы Фужуншань является подлинным источником воплощения непрерывной практики. Когда импе­ратор предложил ему пурпурное одеяние и титул дзэнского наставника Дин-чжао, Дао-кай отказался. Его письмо привело императора в неистовство, но Дао-кай упорно продолжал отка­зываться от почестей. Когда он построшгхижину на горе Фу-жуншань, сотни монахов и мирян приходили туда. До сих пор рассказывают, как аромат сваренной им на воде каши разогнал большинство из них.

Однажды Дао-кай поклялся никогда более не участвовать в трапезах общины. Он сказал собравшимся: «Покинувшие дома и семьи не должны избегать трудностей. Ищущие свободу от рождения до смерти, успокойте свое сознание, положите конец тревогам и порвите с зависимостью от семейных отношений. Вот почему вас зовут монахами, оставившими семьи. Как же ¹ можете вы принимать изыскан!!ые подношения и тонуть в кру­говороте повседневности? Вы должны отбросить это, то и все, что между ними. Считайте все, что вы видите и слышите, цвет­ком, посаженным на голой скале. А встретившись со славой и выгодой, относитесь к ним не более как к попавшей в глаз со­ринке.

И слава, и выгода вовсе не были неизвестными и неизве­данными с безначальных времен; скорее, они похожи на голову, которая не в состоянии узреть хвост. Какой же прок в том, чтобы стремиться к ним и бороться за них? Если вы не перестанете стремиться к ним сейчас же, то когда вы сделаете это? Вот поче­му совершенномудрые древности учили освобождаться от них прямо сейчас и здесь. Если вы поступите так, то что останется? Если сознание ваше перестанет метаться и успокоится, патри­архи станут чем-то лишним, а все вещи мира угаснут и упокоят­ся. Только тогда сможете вы воссоединиться с истинной таковостью.

Разве вы не знаете? Лун-шань не видел никого на протяже­нии всей своей жизни. Чжао-чжоу за всю свою жизнь не произ­нес ни одной фразы. Бянь-дань питался желудями. Фа-чан сделал себе одеяние из листьев лотоса. Аскет Чжи-и носил бумажные одежды. Старший монах Сянь-тай носил только одежду, сши­тую из хлопка. Ши-шуан Цин-чжу построил зал из мертвых де­ревьев и жил там со своей общиной. Все, что вам необходимо сделать, — это дать своему сознанию умереть.

Тоу-цзи Да-тун просил своих учеников мыть рис, который он готовил вместе с ними. Таким образом, вам следует свести свои беспокойства к минимуму. Именно так вдохновляли себя совершенномудрые древности. Если бы они не считали свою практику подлинной, они бы не доводили до предельной про­стоты свои повседневные дела. Ученики, если вы обретете по­нимание всем своим телом, вы станете теми, в ком нет недостатка ни в чем. Если вы не достигнете цели, то лишь попусту растра­тите свои силы».

Дао-кай продолжал: «Я стал настоятелем этого монастыря, хотя не достиг ничего достойного упоминания. Как могу я вос­седать на этом месте и пренебрегать доверием совершенномуд-рых древности? Я хочу последовать примеру учителей прошлого, которые занимали пост настоятеля. Посоветовавшись с вами, я принял решение не покидать пределов монастыря, не участво­вать в трапезах и не просить подаяния. Мы разделим урожай, который мы собираем с наших полей, на триста шестьдесят ча­стей и будем питаться только этим. Но мы не будем уменьшать количество членов общины. Если у нас будет в достатке риса, мы будем готовить рис. Если риса будет не хватать, мы будем варить кашу на воде. Если риса станет еще меньше, мы будем есть водяную кашу. Когда мы будем принимать в общину новых монахов, мы будем подавать чай. Чай будет всегда в чайной ком­нате, и каждый может пить столько, сколько пожелает. Мы бу­дем делать только то, что является самым главным, и откажемся от всего остального, дабы полностью сосредоточиться на стрем­лении к обретению пути.

Здесь, вокруг нас, великолепный пейзаж, и жизнь наша не знает недостатка ни в чем. Расцветают цветы и поют птицы. Здесь ржут деревянные лошади и бегают каменные буйволы. Горы смутно зеленеют вдалеке, а источник, что поблизости от нас, струится беззвучно. В лесах кричат журавли, а ветер на рас­свете чуть шевелит верхушки сосен. Когда налетает весенний порыв ветра, засохшее дерево скрипит, словно дракон. Когда на­ступает сезон опадания листьев, дрожащий лес разбрасывает цветы. Драгоценные следы рисуют неведомые образы на повер­хности мхов. Лица людей не рассмотреть в густом тумане. Зву­ки спокойны и безмятежны. Вдали от мирской суеты непостижим один лишь этот аромат.

Сегодня вы ожидали от меня услышать слова о вратах дома. Но это уже вне пути. Но даже если так, я продолжаю проповедо­вать и давать наставления в своих покоях. Я беру в руки коло­тушку и взмахиваю метелкой. Я кричу на восток и ударяю назапад. Лицо мое искажается, как будто у меня припадок. Я чув­ствую себя так, словно я принижаю вас, учеников, и совершаю предательство по отношению к совершенномудрым древности.

Разве вы не видите? Бодхидхарма пришел из Индии, до­брался до подножия горы Шаошишань и девять лет провел, сидя лицом к стене. Хуэй-кэ стоял, занесенный снегом, и отрезал себе руку. Какие страдания! Бодхидхарма не сказал ни единого сло­ва, а Хуэй-кэ не задал ни одного вопроса. Но разве можно на­звать Бодхидхарму ничего не делающим? Разве можно считать Хуэй-кэ не ищущим наставника? Всегда, когда я говорю об об­разцах, явленных древними, я чувствую, что нет такого места, где бы можно было укрыться. Мне стыдно за то, что мы, при­шедшие позже, такие мягкие и слабые.

В наши дни люди совершают подношения, источающие сто ароматов, и говорят: «Поскольку я исполнил все четыре вида подношений монахам, я чувствую в себе готовность устремить­ся к пробуждению». Но, боюсь, эти люди не знают, как двигать руками и ногами, и они всегда будут отдалены от реальности рождения и смерти в мире. Время летит, словно стрела, и раска­яние их может быть очень глубоким.

Были времена, когда другие люди своими благими поступ­ками пробуждали меня. Но я не заставляю вас следовать моему примеру. Разве вы не помните стихов учителя древности:

Рис без проса с горных полей,

Желтые соленые овощи —

Ешь то, что пожелаешь.

Если не хочешь, оставь их востоку и западу.

Странники, да приложит все силы каждый из вас.

Позаботьтесь об этом.

Эти слова Дао-шаня являют собой кости и мозг школы пат-риархов, учение которой передавалось от сознания к сознанию. Хотя есть множество примеров непрерывной практики Дао-кая, я поведал вам только об этом. Мы, идущие вслед за Дао-каем, должны мечтать о непрерывной практике, созданной им на горе Фужуншань, и постигать ее. Она являет собой истинные дух и форму Будды Шакьямуни в роще Джета.

***

Ма-цзу, дзэнский наставник Да-цзи из монастыря Кайюань-сы в области Хун, что в Цзяиси, был родом из уезда Шифансянь, в области Хань. Его посмертный титул —Дао-и. Свыше десяти лет он учился в общине Нань-юэ и был его помощником. Од­нажды он решил навестить родные места, но на половине пути развернулся и пошел обратно в монастырь. Возвратившись, он зажег курительные палочки и поклонился Нань-юэ, который написал для него такие стихи:

Позволь дать совет —не ходи домой. Дом не ведает практики пути. Старухи, живущие по соседству, Вновь будут звать тебя детским именем.

Почтительно приняв эти дхармовые слова, Ма-цзу дал обет никогда, ни в этом, ни в каком-либо из следующих рождений, не ходить в сторону области Хань. Не ступая и шага в направле­нии своего прежнего дома, Ма-цзу оставался в Цзянси и много путешествовал по всей области. Он никогда не давал никаких наставлений, за исключением «само сознание и есть Будда». При этом он был подлинным наследником Нань-юэ, ниточкой жизни для людей и дэв.

В чем смысл слов «не ходи домой»? Как «не ходить домой»? Возвращение на восток, запад, юг или север — не более чем исчезновение и возникновение «я». Поистине, отправляясь до­мой, невозможно практиковать путь. Практикуйте непрерывно, хоть направляясь домой, хоть не направляясь, задумываясь над тем, практикуете вы путь или нет. Почему, когда человек направ­ляется домой, путь не практикуется? Закрыт ли путь не-практи-кованием? Закрыт ли он «я»?

Сказав, что «старухи, живущие по соседству, вновь будут звать тебя детским именем», Нань-юэ произнес не обыденные слова. Сказав, что «старухи, живущие по соседству, вновь будут звать тебя детским именем», он произнес дхармовые слова[4].

Почему он сказал так? Почему Ма-цзу воспринял эти дхар­мовые слова? Потому, что когда вы отправляетесь на юг, земля тоже двигается на юг. Точно так же и с другими направлениями.

Отрицать это и считать гору Сумеру или великий океан просто огромными и отдельными от себя — значит придерживаться уз­ких взглядов. Не понимать этого и использовать в качестве меры сравнения солнце, луну и звезды—значит придерживаться уз­ких взглядов.

***

Пятый китайский патриарх Хун-жэнь, дзэнский наставник Да-мань, был родом из Хуанмэй. В миру он носил фамилию Чжоу — своей матери. Как и у Лао-цзы, у него не было отца. С семилетнего возраста, когда ему было передано учение, и до семидесяти четырех лет, он хранил истинное око Дхармы пат­риархов. Он благоразумно передал одеяние Дхармы дровосеку Хуэй-нэну (шестому патриарху). Непрерывная практика Хун-жэня была несравненной. Благодаря тому, что он не передал оде­яния Дхармы старшему монаху Шэнь-сю (своему самому способному ученику), но завещал его Хуэй-нэну, живая тради­ция истинной Дхармы не была прервана.

***

Мой покойный учитель Жу-цзин, настоятель Тянь-тун, был родом из Юэ. В возрасте девятнадцати лет он бросил изучать сутры, занялся практикованием и не изменял ему до семидесяти лет. Когда император Нин-цзун в годы правления под девизом Цзя-дин (1208-1224) предложил ему пурпурное одеяние и титул наставника, он послал ко двору вежливое письмо с отказом. Монахи всех десяти направлений почитали его за это, и все знав­шие о его отказе, и ближние, и дальние, возрадовались. Им­ператор был восхищен и в качестве дара послал ему чай. Знавшие об этом почитали такой подарок чрезвычайно редким. Поисти­не поступок Жу-цзина явил собой подлинную непрерывную практику.

Я говорю об этом потому, что любовь к славе гораздо хуже нарушения заповеди. Нарушение заповеди есть грех, совершен­ный в какое-то время. Любовь же к славе есть болезнь всей жиз­ни. Не будьте глупцами, не цепляйтесь за славу и не принимайте ее по невежеству. Не принимать славы — в этом заключается непрерывная практика. Отказ от славы — в этом заключается непрерывная практика.

Первые шесть патриархов получали титулы наставников уже после смерти, от самих императоров. Они не получали титулов из любви к славе. Точно так же и вы должны отбросить любовь к славе в круговороте рождения и смерти и просто стремиться к непрерывной практике патриархов. Не уподобляйтесь всепожи­рающим существам. Алчная любовь к «я», ценность которого невелика, не поднимает вас над зверями и тварями. Люди и дэвы редко отбрасывают славу и выгоду, но все патриархи делали это.

Некоторые говорят «Я люблю славу и ищу выгоду ради блага чувствующих существ». Это глубоко ошибочный взгляд, кото­рого придерживаются еретики, отступившие от учения Будды, а также орды демонов, клевещущие на истинную Дхарму. Неуже­ли вы полагаете, что патриархи, не искавшие ни славы, ни вы­годы, были неспособны нести благо чувствующим существам? Как смешно! Как смешно! Только тот, кто не ищет ни того, ни другого, может принести благо чувствующим существам. Поче­му? Не понимающие этого и выдвигающие неблагое в качестве благого принадлежат к орде демонов. Чувствующие существа, которым «помогают» такие демоны, обречены на пребывание в аду. Такие демоны должны стенать оттого, что жизни их пребы­вают во мраке. Не принимайте таких невежд за существ, дарую­щих благо.

Таким образом, отказ от титула наставника был велико­лепным обычаем, существовавшим с древних времен. Мы, при­надлежащие к последующим поколениям, должны изучать примеры древних. Чтобы увидеть Жу-цзина, нужно было встре­титься с ним.

Покинув свою семью в возрасте девятнадцати лет и отпра­вившись на поиски учителя, Жу-цзин неустанно, не отступая назад и не отклоняясь в сторону, постигал путь. До шестидесяти пяти лет он не стал близок императору и даже ни разу не видел его; не завел он дружбы и с министрами и государственными чиновниками. Он не только не принял бордового одеяния, но никогда в своей жизни не носил парчовых одежд. Он надевал только черную кашая и сшитое одеяние для официальных бесед и наставлений в своих покоях.

Наставляя общину, Жу-цзин говорил: «В практиковании пути дзэн самое главное—сохранение сознания пути. Печально, что путь патриархов последние два столетия находится в упадке.

Лишь очень и очень немногие кожаные мешки могли произнес­ти хоть одну фразу, свидетельствующую о понимании.

В ту пору, когда я повесил свой походный посох на горе Цзин-шань, настоятелем там был Фу-чжао Дэ-гуан. В своих дхармо-вых беседах он говорил: «Постигая путь дзэн, Дхарму Будды, не следует гоняться за словами других. Каждый из вас должен об­рести собственное понимание». Поэтому он не надзирал за мо­нашеским залом и не вел за собой монахов, во множестве приходивших в монастырь. Вместо этого он проводил жизнь в визитах к вельможам. Не понимая сущности учения Будды, он просто жадно домогался славы и выгоды.

Если бы было достаточно просто иметь собственное пони­мание Дхармы, почему же всегда находились исполненные ре­шимости ученики, которые странствовали в поисках наставника? Поистине Дэ-гуан не овладел дзэн. Ныне настоятели многих монастырей лишены сознания, устремленного к пути, точно так же, как лишен его Дэ-гуан. Как они могут владеть Дхармой Буд­ды? Поистине, это печально!» Хотя Жу-цзин сказал это перед общиной, в которой было немало бывших учеников Дэ-гуана, ни один из них не высказал негодования.

Жу-цзин также говорил: «Изучать дзэн —значит умертвить тело и сознание. Реализовать это можно через дзадзэн; для это­го вовсе не нужно зажигать ладан, отбивать поклоны, распевать имя Будды, каяться или читать сутры».

В стране Великой Сун огромное множество кожаных меш­ков, которые считают себя последователями дзэн и потомками школы патриархов. Но редко можно услышать о тех, кто побуж­дает к дзадзэн. В стране четырех морей и пяти озер таким был только Жу-цзин. Все настоятели восхищались им, хотя сам он отнюдь не восхищался ими. Были и наставники больших хра­мов, Которые и слыхом не слыхивали о нем. Родившиеся в Под­небесной, они подобны стаду диких зверей. Они не изучают того, что должны изучать, но попросту без толку тратят время. Какая жалость! Не знающие Жу-цзина в невежестве своем полагают бесполезную болтовню и бессмысленные речи методом обуче­ния патриархов.

Во время проповедей в дхармовом зале Жу-цзин говорил: «С девятнадцатилетнего возраста я посетил множество монас­тырей во всех уголках, но не встречал учителей, способных вес­ти за собой людей. С той поры не было ни одного дня и ни одной ночи, когда бы я не сел на подушечку для занятий дзадзэн. С то­го времени, как я стал настоятелем, я никогда не болтал с жите­лями моего родного города. И все потому, что не могу тратить попусту ускользающее время. Я всегда оставался в том доме, где я повесил свой походный посох, и никогда не заглядывал в другие строения монастыря. Как я могу тратить жизнь на то, чтобы наслаждаться горными вершинами и любоваться водны­ми потоками?

Я практиковал дзадзэн не только в монашеском зале и других местах, где собирается община, но и в башнях и огороженных ширмой местах. Я всегда ношу с собой подушечку, чтобы я мог погрузиться в медитацию у подножия скалы. Иногда ягодицы мои начинают кровоточить, но я прилагаю лишь еще большие усилия.

Сейчас мне шестьдесят пять лет. Хотя кости мои одряхлели, а голова моя — как пустой чурбан, я все еще не постиг дзадзэн. Но, поскольку я проявляю заботу о своих дхармовых братьях десяти направлений, я живу здесь, в монастыре, и каждый день, начиная с утренних наставлений, передаю путь общине. Я делаю это по­тому, что хотел бы знать, есть ли Дхарма Будды где-нибудь еще, у настоятелей других монастырей?» Кроме того, Жу-цзин не при­нимал подарков от монахов, прибывавших из иных мест.

Управляющий Чжао, внук императора Нин-цзуна, главно­командующий войсками и начальник ведомства сельскохозяй­ственных работ в области Мин, пригласил Жу-цзина в столицу выступить с проповедью Дхармы. Чжао предложил ему десять тысяч серебряных монет. Жу-цзин поблагодарил его и сказал: «Я пришел, чтобы выступить с обычной проповедью о сокро­вищнице истинного ока Дхармы, чудесном сердце нирваны. За­слугу эту я посвящаю памяти покойного императора. Но я не приму серебряных монет. Монахи не нуждаются в подобных вещах. Покорнейше благодарю за вашу милость, но я, как все­гда, должен отказаться от такого подарка».

Чжао сказал: «Наставник, я, как родственник Его Импера­торского Величества, пользуюсь уважением повсюду, я обладаю несметными богатствами. В день памяти по усопшему импера­тору я хотел бы умилостивить его душу, пребывающую в за­гробном мире. Почему вы не можете принять мой дар? Я считаю великим счастьем то, что вы сегодня находитесь здесь. Прошу вас, примите мой ничтожный дар с присущими вам великим со­страданием и безграничной добротой».

Жу-цзин сказал: «Поистине, я не могу огорчить отказом вашу светлость. Но позвольте один вопрос. Когда я проповедовал Дхар­му, поняли ли вы то, о чем я говорил?»

«Я был просто счастлив услышать ваши слова», —сказал Чжао.

Жу-цзин сказал: «Вы прекрасно поняли мои слова. Я поль­щен. Я желаю счастья покойному императору, к которому мы обращались сегодня. Прошу вас, поведайте мне, о чем я говорил в своей проповеди. Если вы сможете сделать это, я приму сереб­ро. Если нет—попрошу вас оставить серебро у себя».

«Когда я думаю об этом, ваше спокойствие и ваши движе­ния кажутся мне поистине совершенными», — сказал Чжао.

«Это касается моих поступков», — сказал Жу-цзин. «А что вы скажете о том, что слышали?» Чжао заколебался. Жу-цзин сказал: «Счастье покойного императора уже исполнилось. Оста­вим ваш подарок на его усмотрение». И попрощался.

«Я очень сожалею, что вы не приняли моего дара. Но от встречи с вами сердце мое наполнилось радостью и ликовани­ем». Так сказал Чжао и проводил Жу-цзина.

Монахи и миряне по обоим берегам Чжэнцзян восхищались Жу-цзином. Об этом говорится в дневнике помощника Пина. Пин свидетельствует: «Наставника, подобного ему, встретить не­вероятно трудно. Где еще можно сыскать такого же совершенно­го, как он?»

Кто и в какой стороне когда-нибудь откажется от десяти ты­сяч серебряных монет? Наставник древности говорил: «К золоту, серебру и драгоценностям следует относиться, как к нечистотам. И даже если считаешь их золотом и серебром, у монахов не при­нято брать их в качестве дара». Жу-цзин следовал этим словам, другие же—нет. Он часто говорил: «За прошедшие триста лет было немного учителей, которые могли бы сравниться со мной. Вот почему, в своем устремлении к пути, вы должны упорно и самоотверженно практиковать вместе со мной».

В общине его находился один даос по имени Дао-шэн, кото­рый был родом из области Мянь, что в Шу. Пять учеников, вклю­чая его, дали такой обет: «В этой жизни мы овладеем великим путем патриархов. До тех пор, пока мы не сделаем этого, мы не вернемся на свою родину». Данный ими обет привел Жу-цзина в восхищение, и он позволил им практиковать оба вида медита­ции вместе с общиной. Он посадил их сразу же за монахинями. Немногие даосы когда-либо удостаивались такой чести в дзэнс-ких монастырях.

Монах Шань-жу из области Фу дал такой обет: «Я не сде­лаю ни одного шага в южном направлении, гда находится мой дом, но буду самоотверженно изучать путь патриархов». Подоб­ных ему учеников я в общине Жу-цзина видел немало. В общи­нах других наставников очень и очень немногие могли бы сравниться с ними. Непрерывная практика, которой занимались монахи общины Жу-цзина, не знала себе равных в стране Вели­кой Сун. О тех, кто не устремлен к практикованию так, как они, можно только скорбеть. Даже встречаясь с учением Будды, мы отнюдь не обязательно откликаемся на него. Насколько же ме­нее счастливо наше тело-сознание, если нам вовсе не придется встретиться с учением Будды!

Дата добавления: 2015-11-04