Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

лекции по философии Тема №1 Философия, ее предмет и место в культуре человечества 14 страница



Свое же собственное существование – тот факт, что он есть, человек принимает во внимание и осознает благодаря феномену смерти, в котором открывается, что человек может не быть. Иначе говоря, именно возможность не быть побуждает человека осмыслить, что же такое быть.

Пребывать в мире, быть живым – значит существовать к смерти. Человек, в отличие от других живых существ, способен осознавать свою смертность и тем самым – истину своего бытия, что он – есть. Когда человек "забывает" эту истину, его существование, как полагает Хайдеггер, не является подлинным. Оно становится подобным существованию вещей или живых существ, не сознающих того, что они есть, что они принадлежат бытию.

Своя собственная смертность открывается человеку в состоянии страха, или ужаса (Angsl)21. Общественное мнение обычно осуждает малодушие и трусость, но в данном случае Хайдеггер имеет в виду не пугливость, из-за которой человек способен забыть все на свете, в том числе и самого себя, а особое, тревожное состояние души, в котором человек пытается выйти из узкого круга сиюминутности и помыслить о своем существовании до крайнего возможного предела. Смерть как раз и есть этот предел, который придает какие-то очертания бытию, определяет его. Не помыслив своей смерти, невозможно осознать свое бытие, свое пребывание (Dasein)22 в мире и возвыситься к "подлинному существованию", достойному человека.
Как видим, Хайдеггер, подобно Федорову и Соловьеву, выступает против равнодушного, "стоического" отношения к смерти, правда, в отличие от русских мыслителей, не делает отсюда вывода о необходимости переустройства мира и искоренения смерти.
Встречается мнение, будто люди, по своей воле уходящие из жизни, по большей части – "психически ненормальные". Философия не претендует на решение вопроса о состоянии психического здоровья самоубийц, а вот проанализировать "логические" и "онтологические" (бытийные) основания суицида она вправе. Именно этой проблеме посвящен "Миф о Сизифе. Эссе об абсурде" французского писателя и философа Альбера Камю (Camus, 1913-1960).
В отличие от Хайдеггера, Камю не пытается выяснить, что такое смерть. Его интересует, почему некоторые "нормальные" люди отдают ей предпочтение перед жизнью (известно ведь, что есть немало людей, которые, если и не пытались уйти из жизни, то хотя бы задумывались об этом). "Внешних" причин и поводов для самоубийства бывает множество; Камю интересует не статистика, не процентное соотношение разных причин, а общая "философская" основа отказа от жизни. По его мнению, решение покончить с собой – это признание человека в том, что жизнь в его глазах сделалась непонятной, бессмысленной, абсурдной, что он стал чувствовать себя посторонним, в мире.



В какой-то момент человек может прийти к пониманию, что мир, другие люди существуют совсем не ради него, a сами по себе. Вселенной нет до нас дела, как ветру нет дела до цветочной пыльцы, которую он разносит. Мир в своей сущности всегда не то, что мы о нем думаем. Это мы связываем существование мира со своими целями, мы истолковываем, его по-человечески, приписываем ему смысл, но в действительности сам по себе он существует без всякого смысла и цели. Нашему уму непостижимо, почему и для чего существует мир, – знание (научно обоснованное) об этом невозможно. Человек жаждет найти Единое и Абсолют – нечто, способное придать существованию мира разумность и целесообразность, но научно – доказательное познание тут бессильно. "Ностальгия по Единому, стремление к Абсолюту выражают сущность человеческой драмы"28, – пишет Камю. Если бы мир мог быть понятным, а еще лучше – мог бы любить человека, то мыслям о самоубийстве не было бы места.
Но мир чужд, безразличен к нашим стремлениям, и когда человек начинает это осознавать, он испытывает чувство абсурдности существования. Абсурден не мир сам по себе – он только внеразумен, иррационален. Чувство и сознание абсурда рождаются из столкновения между стремлением человека к счастью и пониманию, с одной стороны, и "молчанием мира" – с другой стороны.

Поскольку чувство абсурда держится на противостоянии двух сторон – мира и человека, оно исчезает, когда устраняется хотя бы одна из противостоящих сторон. От мира можно "отвернуться" (бездумие, "нирвана", пьянство, наркомания) или же можно устранить самого себя. "Помимо человеческого ума нет абсурда. Следовательно, со смертью исчезает и абсурд, как и все остальное"29.

29 Камю А. Бунтующий человек. М.: Политиздат, 1990. С. 39.

Однако самоубийство – ложный вывод из осознания абсурда. Камю подчеркивает, во-первых, что абсурд – это ясность, т.е. ясное осознание человеком того, что существование бессмысленно, и эта ясность делает человеку честь. А во-вторых, самоубийство не отменяет бессмысленности бытия, а только утверждает, поддерживает ее. Последовательное философское решение проблемы абсурда Камю видит в бунте против него. Человек, осознавший абсурд и не отворачивающийся от него (это и есть "абсурдный человек", по Камю), способен сам придать ценность своему существованию, не покоряться иррациональности Вселенной. Бессмысленность существования вселенной только подчеркивает величие человека, имеющего мужество по-человечески жить в этом мире. (Доктор Риэ и некоторые другие персонажи романа А.Камю "Чума" – художественное воплощение образа "абсурдного человека", ясно осознающего абсурд и способного возвыситься над ним.)

В завершение своего "Эссе об абсурде" Камю обращается к мифологическому образу Сизифа. Один из его "проступков" перед богами состоял в том, что он заковал в кандалы Смерть. Сизиф, презирающий богов, ненавидящий смерть и жаждущий жить, – "абсурдный герой". Он обречен богами без конца поднимать в гору камень, неизменно вновь катящийся вниз. Камень – символ бессмыслицы; участь Сизифа трагична, но "он тверже своего камня". "Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым"30.

30 Там же. С. 92.

Тема смерти представлена в литературе – философской и художественной – чрезвычайно широко, охватить все это многообразие не представляется возможным. За пределами нашего изложения остались, например, взгляды таких известных мыслителей, как Гегель, Ф.Ницше, Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой, З.Фрейд, К.Ясперс, Ж.-П.Сартр, Э.Фромм.

К теме смерти примыкает и вопрос о бессмертии: благом или бедой оно явилось бы для человека? Ответ не очевиден. Вспомним хотя бы лермонтовского Демона, все пережившего и томящегося скукой вечности. С размышлениями по этому поводу можно познакомиться в работах К.Ламонта и Б.Уильямса, указанных в списке литературы.

Смерть – "ничто", о котором помыслено и сказано очень много, но тема эта, разумеется, не исчерпана ни теми, кто жил в минувших тысячелетиях, ни теми, кто живет сегодня. Но кое-что о смерти мы начинаем понимать все яснее, а именно: осознание нашей смертности учит нас "дорожить человеком, беречь его жизнь, щадить его душу"31. Быть может, на сегодняшний день главный итог многовекового опыта осмысления смертности человека следовало бы выразить пронзительной строкой Марины Цветаевой: "Послушайте! – Еще меня любите за то, что я умру".


Жизнь — бытие, свойство индивида, характеризующееся осознанием себя («я существую»), осознанием окружающего мира и стремлением к лучшей участи (счастью) во взаимоотношениях с другими индивидами.

Жизнь вечна, поскольку каждый ведет себя как вечный, не желая думать о кончине и сопротивляясь ей. Это общее свойство всех видов жизни, в том числе самых простейших. Таким образом, можно заключить, что сам индивид является кем-то невидимым для глаз, помещенным так или иначе, в условия материи (воплощен в материальном теле).

Признаки жизни в мире материи (воплощение): рождение, рост, способность поддерживать себя, производство себе подобных, увядание, покидание плоти (смерть). При этом, несмотря на полную смену в теле всех материальных клеток каждые 7-8 лет, личность чувствует себя тем же самым индивидом.

Распространены представления о том, что жизнь — это комбинация химических веществ, однако даже одноклеточные организмы не удается получить смешиванием химических веществ, и умерших не удается вернуть к жизни при помощи любого набора химических веществ. В природе также пока не найдено примеров зарождения жизни из любого набора химических ингредиентов, что наводит на мысли о том, что такого «самозарождения» никогда не было. Всюду наблюдаема только одна закономерность: каждый живой индивид происходит от другого живого индивида.

Смерть нельзя рассматривать как противоположность жизни. Смерть — это не отсутствие жизни, а её окончание, завершение. Поэтому смерти противостоит не жизнь, а рождение. Это вполне естественный процесс перехода из живого состояния в неживое. Живое и неживое, выживание и не выживание — это две стороны единой окружающей нас природы. Нам на Земле известен только один вариант жизни — жизнь белковых макромолекул. С другими вариантами мы сталкиваемся только при чтении фантастической литературы, где можно встретить жизнь на основе кремний-органических соединений, энергетических полей и тому подобное. Попытки учёных, верящих в возможность однозначного отражения феномена реальности в каком-либо языке, определить принципиальные различия живого и неживого делаются уже достаточно давно. В XIX веке француз Танглю определял смерть как общее свойство всех живых. Один из основоположников танатологии М. Ф. К. Биша говорил, что жизнь — это совокупность явлений, противящихся смерти. Классики диалектического материализма подвергли эти представления критике за их метафизический подход к решению сложной проблемы и Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» написал: «Жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования заключается по своему существу в постоянном обновлении их химических составных частей путем питания и выделения.» и далее «Жить значит умирать». Но если сопоставить представления Энгельса и его оппонентов, которых он критиковал, то окажется, что принципиальных различий между ними не существует. Более того, все они подходили к трактовке жизни только с позиций единственной известной им белковой формы. Все они считали свой субъективный язык единственно возможным инструментом описания реальности.

3. Человек в глобализирующемся мире. Человек, общество и мораль. Гуманизм и дегуманизация мира.

Глобализация — процесс всемирной экономической, политической и культурной интеграции и унификации. Основным следствием этого является мировое разделение труда, миграция в масштабах всей планеты капитала, человеческих и производственных ресурсов, стандартизация законодательства, экономических и технологических процессов, а также сближение и слияние культур разных стран. Это объективный процесс, который носит системный характер, то есть охватывает все сферы жизни общества. В результате глобализации мир становится более связанным и более зависимым от всех его субъектов. Происходит как увеличение количества общих для групп государств проблем, так и расширение числа и типов интегрирующихся субъектов[1].
Некоторые зачатки глобализации мы можем проследить уже в эпоху античности. В частности, Римская империя была одним из первых государств, которое утвердило своё господство над Средиземноморьем и привело к глубокому переплетению различных культур и появлению местного разделения труда в регионах Средиземноморья.

Истоки глобализации находятся в XVI и XVII веках, когда устойчивый экономический рост в Европе сочетался с успехами в мореплавании и географическими открытиями. В результате португальские и испанские торговцы распространились по всему миру и занялись колонизацией Америки. В XVII веке Голландская Ост-Индская компания, торговавшая со многими азиатскими странами, стала первой подлинной межнациональной компанией. В XIX веке быстрая индустриализация привела к росту торговли и инвестиций между европейскими державами, их колониями и США. В этот период несправедливая торговля с развивающимися странами носила характер империалистической эксплуатации. В первой половине XX века процессы глобализации были прерваны двумя мировыми войнами и разделявшим их периодом экономического спада.

После Второй мировой войны глобализация возобновилась в ускоренном темпе. Ей способствовали улучшения в технологии, которые привели к быстрым морским, железнодорожным и воздушным перевозкам, а также доступности международной телефонной связи. Устранением барьеров для международной торговли с 1947 года занималось Генеральное Соглашение по Тарифам и Торговле (GATT) — серия соглашений между основными капиталистическими и развивающимися странами. В 1995 году 75 участников GATT образовали Всемирную торговую организацию. С тех пор ещё 21 страна присоединилась к Всемирной торговой организации, и 28 стран, включая Россию, ведут переговоры о вступлении.

Имеются также крупные региональные зоны экономической интеграции. В 1992 году Европейский союз стал единым экономическим пространством после заключения Маастрихтских соглашений. Это пространство предусматривает отмену таможенных пошлин, свободное движения труда и капитала, а также единую денежную систему на основе евро. Менее тесная интеграция наблюдается между участниками Североамериканской зоны свободной торговли: США, Канадой и Мексикой. Большинство бывших советских республик вступили после его распада в Содружество Независимых Государств, обеспечивающее элементы общего экономического пространства.
В политике глобализация заключается в ослабевании национальных государств. Глобализация способствует изменению и сокращению суверенитета государств. С одной стороны, это происходит из-за того, что современные государства делегируют всё больше полномочий влиятельным международным организациям, таким как Организация Объединённых Наций, Всемирная торговая организация, Европейский союз, НАТО, МВФ и Мировой Банк. С другой стороны, за счёт сокращения государственного вмешательства в экономику и снижения налогов увеличивается политическое влияние предприятий (особенно крупных транснациональных корпораций). Из-за более лёгкой миграции людей и свободного перемещения капиталов за границу также уменьшается власть государств по отношению к своим гражданам.

В XXI веке наряду с процессом глобализации происходит процесс регионализации, то есть регион оказывает все большее влияние на состояние системы международных отношений в качестве фактора, происходит изменение соотношения между глобальным и региональными составляющими мировой политики, а также усиливается влияние региона на дела внутри государства. Причем регионализация становится характерной не только для государств с федеративной формой устройства, но и для унитарных государств, для целых континентов и частей света. Наглядным примером регионализации является Европейский союз, где естественное развитие процесса регионализации привело к выработке концепции «Европы регионов», отражающей возросшее значение регионов и имеющей целью определить их место в ЕС. Были созданы такие организации как Ассамблея европейских регионов, а также Комитет регионов.
Для экономических аспектов глобализации характерны свободная торговля, свободное движение капитала, снижение налогов на прибыль предприятий, простота перемещения отраслей промышленности между различными государствами в интересах уменьшения издержек на труд и природные ресурсы,
Для культурной глобализации характерно сближение деловой и потребительской культуры между разными странами мира и рост международного общения. С одной стороны, это приводит к популяризации отдельных видов национальной культуры по всему миру. С другой стороны, популярные международные культурные явления могут вытеснять национальные или превращать их в интернациональные. Многие это расценивают как утрату национальных культурных ценностей и борются за возрождение национальной культуры.

Современные кинофильмы выходят на экраны одновременно во многих странах мира, книги переводятся и становятся популярными у читателей из разных стран. Огромную роль в культурной глобализации играет повсеместное распространение Интернета. Кроме того, с каждым годом всё большее распространение получает международный туризм.


Мир в конце XX – начале XXI века вступил в качественно новый этап своего развития, который характеризуется глубинными изменениями всех сторон человеческого бытия и нарастанием глобальных кризисов. В мировой науке эти процессы описываются как глобализация, формирование постиндустриального мира, информационного общества, как переход на ноосферный путь развития, и, соответственно, высказываются спорные оценки происходящего, предлагаются различные векторы дальнейшего развития мировой цивилизации.

На наш взгляд, современная картина мира наиболее полно может быть осмыслена и представлена как процесс глобализации. В экономической и технологической сферах этот процесс характеризуется формированием глобальной системы производства и торговли, техногенной культуры и потребительского образа жизни. Политическая глобализация связана с распространением западных либеральных и демократических ценностей. Глобализация в культурной сфере отражает два крайне противоречивых процесса. С одной стороны, она открывает более широкий доступ к ценностям национальных культур, способствует их взаимообогащению и не отменяет национальной самобытности. С другой стороны, глобализация способствует унификации культурного и духовного многообразного мира. Объединяющими конструкциями глобальной системы являются информационные и коммуникационные технологии.

Глобализация не только открыла новые горизонты для развития человечества, но и обострила нерешенные ранее социальные противоречия, явила миру новые вызовы и угрозы. Налицо системный антропологический и духовный кризис, нарастание разрыва между бедностью и богатством; усиление экстремистских настроений и угроза международного терроризма; экологический кризис и глобальное разрушение окружающей среды. Под угрозой само существование людей как вида.

В философских категориях сложившаяся ситуация оценивается как торжество насилия человека над природой, человека над человеком, когда инстинкт побеждает разум, а материя тщетно пытается поглотить дух.
Реальная практика глобализации поставила перед человечеством извечный гамлетовский вопрос «Быть или не быть?» Этот вопрос суть двух неизбежных процессов: либо самый грандиозный крах и небытие, либо путь к духовному восхождению и нравственной зрелости, к новому осмыслению основ бытия. Поэтому перспективы развития мировой цивилизации видятся нам на пути духовно-нравственной эволюции и изменения внутреннего мира человека.

Следовательно, при изучении процесса глобализации необходимо, прежде всего, выделить её духовно-нравственное измерение и оценить то влияние, которое она оказывает на человека, его сознание, систему ценностей и поведение. Антигуманный вариант реализации глобальных преобразований деформирует духовно-нравственную сферу человеческого бытия, разрушает самобытность и уникальность, превращает его в безликого человека «одного дня», свободного от каких-либо «корней», отчужденного и потерянного, с искаженным представлением о добре и зле.

1. Глобализация явилась результатом объективных и длительных процессов развития западной цивилизации, а её духовно-нравственные истоки уходят вглубь истории. С эпохи великих географических открытий и формирования колониальной системы до появления информационного общества, западная цивилизация вырабатывала «трансцивилизационный стержень» современной глобализации, ставший её материальной и инструментально-технологической основой.

2. В западной цивилизации коренятся идейные и духовно-нравственные истоки глобализации. Именно здесь была выработана базовая система ценностей, основанная на рационализме и прагматизме, технократическом и антропоцентрическом подходе к решению проблем и выстраиванию отношений человека, общества и природы.

3. «Реальная» глобализация (в контексте глубинных преобразований культурно-генетического и духовно-нравственного потенциала человека по западному образцу) представляет собой процесс насильственного внедрения идеологии и практики «культуры смерти» как магистрального пути развития западной техногенной цивилизации, противостоять которой может только «культура жизни», как основа позитивной модели глобализации.

Под позитивной моделью глобализации автор понимает триединство процессов: объективный, взаимообусловленный, взаимозависимый процесс исторического развития; процесс накопления общего культурно-цивилизационного опыта; процесс духовно-нравственного объединения человечества.

4. Человек, природа, космос представляют собой единое целое, живой одухотворенный организм. И именно человек, как осознанно действующий субъект, ответственен как за дальнейшую биосферную (биотехносферную), так и ноосферную эволюции. Поэтому отношения человека общества и природы должны основываться на созидающих и утверждающих жизнь принципах и ценностях.

5. Нравственный выбор человека в условиях глобализации мы связываем с утверждением «культуры жизни», как нового типа мышления, основанного на постижении высших духовных смыслов бытия, этике ненасильственного и достойного поведения по отношению к человеку, обществу, природе. Только через «накопление» духовной культуры, как внутреннего регулятора поведения человека, возможен процесс его одухотворения и нравственного самосовершенствования.

6. Особая роль в формировании целостного восприятия картины мира, его единства, в становлении ответственной и творческой и целостной личности, «человека слова», «человека действия», «человека духовного» принадлежит образованию и воспитанию, которые определяют суть изменений, происходящих в обществе.


Все вместе создают идеологию, убеждающую рядового человека, что он благодаря рыночной системе, общественным отношениям, порожденным и этой системой, демократическому государству, представляющему собой соответствующую рыночным отношениям надстройку, впервые стал действительной целью и высшей ценностью. Частью этой идеологии представляется и то, что часто факты, говорящие, скорее, о потере человека, выдаются за явления, подтверждающие утверждения о прямой зависимости между степенью развития рыночных отношений и степенью свободы и индивидуальности человека. Так, вспоминается сюжет, переданный в одной из информационных программ: на вопрос корреспондента — на кого надеетесь в жизни? — большинство опрошенных, к сожалению, отвечало: на себя, на кого ж еще надеяться? Именно к сожалению, ибо что может быть печальнее, чем потеря веры в родных и близких, в друзей и коллег, вообще в себе подобных. Трагично сознавать, что казавшаяся столь естественной и человечной тривиальная истина, просто и предельно точно выраженная в словах Л. Толстого: «в жизни есть только одно несомненное счастье — жить для другого», сегодня оказалась оторванной от реальности. Еще трагичнее, что по оценке представителя официальных средств массовой информации результаты опроса являются весьма обнадеживающими. Оказывается тот факт, что человеку не на кого надеяться, что он верит лишь в самого себя, в свои собственные силы, свидетельствует о его освобождении от комплекса «винтика» и иждивенца. То, что человек одинок в своих надеждах, следует рассматривать как стимул к развитию его индивидуальности и неповторимости, которые так безжалостно подавлялись в дорыночный период развития постсоветских государств. В заслугу именно рыночным отношениям ставят апологеты насчитывающей в нашей действительности уже десятилетие общественной системы якобы особо выраженную индивидуальность людей так называемого Запада. Ведь именно на Западе в течение 2–3 столетий эти отношения продолжают
развиваться и на современном этапе дошли до такой черты, дальше которой развитие предполагает их самоотрицание [1].

Но что понимается под индивидуальностью? Не потеря ли человека как существа родового, испытывающего острую потребность в солидарности с представителями своего рода, а поэтому не переносящего одиночества? Не «обесчещивание» ли тех непреходящих ценностей, которые всегда принимались за критерий человечности? Не извращение ли испытанных временем прекрасных традиций? Не освобождение ли чуть ли ни от всех нравственных табу? и т.д. и т.п. А не имеем ли мы дело со смешением понятия индивидуализма, скажем, с понятием эгоизма, когда стремление замкнуться в собственном «Я», заинтересованность лишь самим собой, самоактуализация и т.д. рассматриваются как явления весьма положительные?

Стремление к индивидуализму в определенной мере равносильно самореализации и поэтому бесспорно содержит в себе положительные моменты. Действительно, каждый индивид наделен специфическими, только ему присущими способностями. Положительное внешнее проявление этих внутренних способностей в процессе общественного производства и есть лучшее свидетельство его особенности. Использование сущностных сил соответственно призванию и знанию содержит два важнейших момента. Во-первых, внутренние способности, приведенные в движение согласно этому принципу, наглядно свидетельствуют об уникальности каждого человека. Трата энергии соответственно внутренним способностям и призванию порождает чувство удовлетворенности и неудовлетворенности одновременно. Удовлетворенности — постольку, поскольку применение сущностных сил указанным образом не обессиливает и не опустошает человека, а способствует его утверждению как совершенно особенного, отличного от всех субъекта. Здесь потеря предполагает приобретение, горение — разжигание энергии, опустошение — обогащение. Однако удовлетворение вовсе не означает самодовольства, обольщения достигнутым. Ведь утверждение человека не одновременный акт. Оно требует от индивида быть все время в движении. Результат же, который, прежде чем быть достигнутым, выступает как бы толчком к движению, после достижения вызывает чувство неудовлетворенности и порождает новую цель, требующую положительного проявления внутренних способностей.


Являюсь я человеком или машиной? На этот антропологический вопрос больше нет ответа. Мы живем в эпоху конца антропологии, которая тайным образом конфискована машинами и новейшими

[120]

технологиями. Недостоверность, которая возникает из несовершенства машинных сетей, и сексуальные недостоверности (кто я: мужчина или женщина?), связанная с техниками бессознательного и телесного, имеют нечто общее с недостоверностью, вызванной изменением статуса объекта в микрофизике. Кто я, человек или машина? В сравнении с традиционными машинами нет сомнений относительности своеобразия человека. Рабочий противостоит машине как живое автомату и отсюда отчуждение. Он сохраняет себя как отчужденный человек. Новые машины, новые технологии, новые образы, интерактивные экраны не отчуждают, а интегрируют нас в свои сети. Видео, компьютер, минителефон (наподобие контактных линз) являются транспарентными протезами, которые так интегрированы в наше тело, что как будто генетически или от рождения заложены в качестве имплантантов. Связь с информационной сетью— хотим мы этого или нет — имеет точно такой же характер, поэтому следует говорить не об отчуждении, а о включении человека в некую интегрированную систему. При этом идет ли речь о человеке или машине — это, собственно, уже и не важно. Невероятный успех искусственного интеллекта состоит в том, что он освободил нас от воздействия естественного разума, и, в том, что, доведя до совершенства операциональный процесс мышления, он освободил нас от неразрешимых загадок нашего присутствия в мире. Преимущество новых технологий состоит в том, что они ставят нас перед фактом: вечная проблема свободы в принципе уже не может больше быть поставлена. Виртуальные машины не создают никаких проблем такого рода: ни со стороны субъекта, ни со стороны объекта никто не создает отчуждения. Наоборот, культивируется сотрудничество, включенность в общую коммуникативную сеть, которая является искусственным раем тождества. Итак нет больше отчуждения человека человеком, есть гомеостазис человека и машины.

Человек, общество и мораль.

Мора?ль (лат. moralis — касающийся нравов) — один из основных способов нормативной регуляции действий человека[1]. Мораль охватывает нравственные взгляды и чувства, жизненные ориентации и принципы, цели и мотивы поступков и отношений, проводя границу между добром и злом, совестливостью и бессовестностью, честью и бесчестием, справедливостью и несправедливостью, нормой и ненормальностью, милосердием и жестокостью и т. д.[2]

Современная этика строится на основании учения Канта. Идея о наличии императивных, формально представялемых требований, которые не должны подчиняться эмпирическим соображениям или изучению ситуации. Этика понимаестя здесь как способность априорно отличать зло и как конечный приницип суждения. Хорошо то, что противостоит некоему злу, идентифицируемому как таковое априори (философский термин для обозначения особого рода изначального знания, извлекаемого из самого интеллекта (разума)).
Ключевые посылки таковы:
1) предполагается некий общечеловеческий субъект, случающееся с которым зло универсально идентифицируется как таковое, так что этот субъект в одно и тоже время является и субъектом пассивным - тем, кто страдает, и субъектом суждения, активным – тем кто идентифицируя страдание, знает, что нужно всеми доступными средствами добиться его прекращения.
2) добро устанавливаестя относительно зла, а не наоборот.
3) Права человека являются права на не-зло.
Кажется, что этот набор очевидностей может скрепить собой планетарный консенсус. Но в зримой реальности все не так: разгул эгоизма, слабость освободительных движений, разрастание этнического насилия и повсеместная власть необузданной конкуренции.
В этой этике – человек это тот кто определяется как жертва и кто способен признать себя жертвой.
Но это неприемлемо, потому что:
1) состояние страдающей жертвы уподобляет человека животному и низводит его до биологической сущности. Но человек проявляет себя человеком как раз в том, что он упрямо отличается от жертвы, отличным от бытия-к-смерти и стало быть не просто смертным (поэтому как только кто-то признается жертвой то можно вводить войска для гуманитарной помощи и без их согласия, подчеркивая недочеловечность, например на Гаити сейчас)
2) Своим априорным негативным определением зла этика запрещает себе осмысление единичности складывающихся ситуации, с которого обязательным образом начинается всякая человеческая деятельность. Поборниками прав человека воспринимается толпа как совокупность жертв, как совокупность реальных недочеловеков.
Нужно отбросить этот идеологический этический аппарат определяющий человека как жертву. Этому нужно противопоставить: 1)человек определяется по своей утверительной мысли, по тем единичным истинам на которые он способен, по тому бессмертию, которое далет его самым неуступчивым и самым парадоксальным из живых существ. 2) зло следует определять, исходя из позитивной способности к добру. 3) всякая человечность коренится в мыслительном определении единичных ситуации. «этики вообще» не существует.


Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>