Становление человечества 31 страница

Многочисленные морфофизиологические, генетические и экологические наблюдения над популяциями земного шара показали, что они не различаются заметным образом в пищевых потребностях, которые были бы генетически детерминированы. Другими словами, различия в пищевом режиме между населением, скажем, тропиков и арктической зоны, громадные и по составу пищи, и по ее калорийности, могут быть практически почти целиком (какая-то часть местного своеобразия всегда остается на долю традиции) объяснены за счет различных потребностей в разных условиях среды, объяснены необходимостью сохранения определенного уровня энергетического обмена, например, в условиях голода, а не генетически. Бесспорно, существующие индивидуальные вариации в пищевых потребностях мало изучены, но кажется весьма вероятным, что они больше зависят от привычки, а не генетически обусловлены. Все это говорит о том, что суммарный эффект потребностей данного хозяйственного коллектива при сравнении его с хозяйственными коллективами, живущими в тех же условиях, практически целиком определяется его численностью и демографической структурой (существование возрастных различий в пищевых потребностях бесспорно) и, следовательно, сводится к тем двум факторам, о которых только что говорилось,— его общей численности и численности работоспособных членов коллектива; биологическая природа отдельного индивидуума при прочих равных условиях не оказывает влияния на роль хозяйственного коллектива в антропогеоценозе.

Положение о примате уровня развития производительных сил в общественном производстве справедливо, конечно, и для антропогеоценоза. Но антропогеоценозы одного хозяйственнокультурного типа в общем находятся на одном или на близких уровнях развития производительных сил. В этих условиях роль производственной деятельности в конкретном антропогеоценозе определяется больше сложившейся системой производственных отношений. В этой производственной деятельности могут быть выделены два структурных компонента: а) сумма производственных операций, то есть трудовых навыков и традиций, закрепленного опыта предшествующих поколений, сложившаяся в данном

==358

коллективе; б) производительность труда, то есть интенсивность осуществления этих трудовых операций, больше зависящая также от традиции коллектива, чем· от индивидуальных морфофизиологических особенностей составляющих коллектив индивидуумов. Последнее справедливо особенно для ранних, сравнительно слабо дифференцированных форм трудовой деятельности. Оба этих структурных компонента в первую очередь и определяют специфику хозяйства, его направление, особенно в земледельческих антропогеоценозах, и его специализацию '. К разнице в интенсивности изобретения новых производственных операций и в производительности труда, то есть в конечном итоге в уровне развития производственных отношений, не говоря уже об ускорении роста производительных сил, и можно свести, как мне кажется, те на первый взгляд исторически нелегко объяснимые ситуации, когда тот или иной хозяйственный коллектив в условиях доклассового общества часто опережает другие в своем развитии и начинает играть доминирующую роль. При обсуждении роли хозяйственной деятельности в качестве структурного компонента антропогенеза Э. Г. Юдиным было высказано соображение, что хозяйственная, или производственная, деятельность выражает функциональные связи внутри антропогеоценоза и что она представляет собой внутри его канал, по которому осуществляются функциональные связи между географической средой, конкретно говоря, эксплуатируемой территорией и общественной ячейкой — хозяйственным коллективом. Формально это, может быть, и верно, но производственная деятельность исключительно сложна, формы ее многранны, именно в ходе производственной деятельности создается прибавочный продукт. Когда мы рассматривали раньше, в 4-й главе, структуру трудовой деятельности, то, следуя К. Марксу, отдельно разбирали понятия объекта труда — того материала и объекта, на который труд был нацелен, средств труда, или орудий труда, и самого труда. Труд, трудовая операция,— один из трех главных компонентов трудовой деятельности, хотя при определенных условиях его также можно оценивать как передаточный канал энергетических импульсов от средства труда к объекту труда, это определяется точкой зрения. Думаю, что в рассматриваемом нами случае структуры антропогеоценоза исключительная важность производственной деятельности внутри его оправдывает выделение ее в качестве самостоятельного структурного компонента.

Эксплуатируемая территория тесно связана с физико-географическими условиями. Поэтому лучше говорить о занимаемой или эксплуатируемой хозяйственным коллективом микросреде. Это близкие понятия, но отнюдь не синонимы, так как в понятие природной среды помимо территории входит еще ряд существен-

Hazzis D. Agricultural systems, ecosystems and the origins of agriculture.— In: Ucko ]., Dimbleby G. (ed.). The domestication and exploration of plants and animals. London, 1969.

==359

спр ост'ранение хозяйственно-культурных типов до эпохи Великих географических срытий по А. А. Фадееву и Я. В. Чеснову. 1 — собиратели и охотники лесов жаркого яса, 2 ~ береговые собиратели и рыболовы жаркого пояса, 3 — охотники и собираги степей и полупустынь, 4 — собиратели и рыболовы умеренно теплого пояса, 5 — боловы бассейнов больших рек и морских берегов умеренного пояса, 6 — охотники рыболовы таежной полосы, 7 — охотники лесотундры и тундры, 8 — арктические охотки на морского зверя, 9 — ручные (мотыжные) земледельцы жаркого пояса, 10 —

К оглавлению

==360

ручные земледельцы и скотоводы горной зоны, 11 ~- мотыжные земледельцы степей и сухих предгорий, 12 — ручные земледельцы лесной зоны умеренного пояса, 13 — пастушеские скотоводы и земледельцы умеренного и холодного пояса, 14 — скотоводы-кочевники степей и полупустынь, 15 — высокогорные скотоводы-кочевники, 16 — таежные охотникиоленеводы, 17 — оленеводы тундры, 18 — пашенные земледельцы засушливой зоны, 19 — пашенные земледельцы влажных тропиков и субтропиков, 20 -— пашенные земледельцы лесостепей и лесов умеренного пояса.

==361

ных географических компонентов, которые, правда, с территорией непосредственно связаны и находят в ней свое отражение. Эти компоненты — микрорельеф, характер почвы, сочетание тепла и влаги, естественная растительность и возможность ее использования в пищу, фауна (последняя особенно важна при охотничьем хозяйстве). При земледелии и скотоводстве естественные биогеоценозы разрушаются, но часть их остается и в них отражается специфическое именно для данного места сочетание перечисленных условий. Что касается самой территории, то ее специфическая роль в антропогеоценозе связана с рельефом и в значительной мере с определенным им режимом гидрологической сети. Все физико-географические компоненты достаточно общи, и при детальном анализе структуры антропогеоценоза должны быть подразделены на составляющие их более частные факторы: например, локальная недостаточность каких-то микроэлементов в почвах или, наоборот, их переизбыток не менее важны, чем ее плодородие, но при общем рассмотрении структуры антропогеоценоза в такой детальной дифференциации физико-географических условий нет необходимости.

Помимо структурных компонентов нормальная жизнедеятельность любой системы обеспечивается функциональными связями; последние только и придают любой системе динамику. Уже говорилось, что производственная деятельность, строго говоря, представляет собой наиболее общий пример функциональной связи в антропогеоценозе, осуществляющей передачу результатов трудовых операций и энергии от хозяйственного коллектива к среде и наоборот. Говорилось и об оправданности выделения ее в качестве структурного компонента. Что получает коллектив от эксплуатируемой территории? В первую очередь пищу. Состав, сезонную специфику, количество пищи, характерные именно для данного антропогеоценоза, можно обозначить в соответствии с предложением И. И. Крупника как пищевую цепь. Очевидно, пищевая цепь есть одна из функциональных связей микросреды и хозяйственного коллектива. Она в какой-то мере зависит не только от численности коллектива, производительности труда, интенсивности хозяйства и географических характеристик среды, но и от состояния других пищевых цепей в границах данного хозяйственно-культурного типа. В совокупности они составляют пищевую сеть, в высокой степени специфическую для каждого хозяйственнокультурного типа.

Вторая линия связи хозяйственного коллектива и среды осуществляется через получение им материалов для хозяйственных и жилых построек, а также одежды и сырья для изготовления орудий труда. В последнем случае можно говорить и об обменных и торговых контактах с другими антропогеоценозами как своего, так и иных хозяйственно-культурных типов, так как микросреда антропогеоценоза далеко не всегда снабжает хозяйственный кол-

==362

лектив потребным ому сырьем. О таких обменных контактах можно говорить, начиная с ранних эпох; общеизвестно, например, широкое распространение поделок из янтаря не только эстетического, но и утилитарного назначения в неолитических памятниках Европы, тогда как естественные местонахождения янтаря расположены в Прибалтике. То же можно сказать и про медные и железные руды для более позднего периода. Всю совокупность извлекаемого в процессе производства из микросреды сырья, полезного для человека, можно обозначить как производственно-хозяйственную цепь внутри данного антропогеоценоза. Наконец, очевидно значение открытий и изобретений внутри хозяйственного коллектива для развития его производственной деятельности. Известную роль в этом случае играет и передача трудового опыта от одного коллектива к другому, хотя она редко выступает только в такой форме и сопровождает чаще всего торговые и другие социальные контакты. Будь то самостоятельные технические, будь то заимствованные достижения соседей — все они в совокупности образуют сумму знаний, в какой-то мере неповторимых, отличающих данный хозяйственный коллектив от всех других. Их можно назвать информационным полем хозяйственного коллектива. Через него осуществляется функциональная связь двух структурных компонентов антропогеоценоза — собственно хозяйственного коллектива и производственной деятельности. Исследование информационных полей в разных ранних человеческих коллективах, их объема и структуры, законов их формирования составляет одну из чрезвычайно актуальных и увлекательных задач современного сравнительного культуроведения.

При обсуждении функциональных связей внутри антропогеоценоза следует еще сказать о непосредственной связи микросреды антропогеоценоза с производственным процессом, их взаимном влиянии друг на друга. Среда не влияет на производственную деятельность прямо — учет ее специфики хозяйственным коллективом преобразует его информационное поле, уже через него вносятся в производственный процесс соответствующие полезные изменения. Что касается самой производственной деятельности, то она создает постепенные механические и энергетические импульсы, которые вносятся ею в эксплуатируемую территорию. При охоте и собирательстве, то есть при присваивающем хозяйстве, речь идет чаще всего лишь об обеднении природных биоценозов веществом и энергией, при производящих формах хозяйства — земледелии и скотоводстве — происходит не только разрушение, но и направленная переделка природных биоценозов. Именно совокупность этих энергетических импульсов (в широком смысле слова охватывающих и механические) выражает специфическую форму функциональной зависимости микросреды от производственной деятельности, характерную для данного антропогеоценоза.

==363

Последнее, о чем следует сказать и что, собственно говоря, следовало бы объяснить еще в начале этого раздела, — наше внимание к антропогеоценозу именно при переходе к началу культурного развития человека современного вида, то есть при рассмотрении уже верхнепалеолитического времени. В той трактовке, которую мы даем антропогеоценозу, возник он, можно думать, еще на заре трудовой деятельности, так как и хозяйственный коллектив, и производственная деятельность, и эксплуатируемая территория — три основных компонента антропогеоценоза — существовали, очевидно, еще в пределах жизненного цикла австралопитеков. Но такой микроуровень исследовательского подхода практически недоступен нам по отношению к нижнепалеолитическому и даже среднепалеолитическому времени — слишком выборочны известные нам археологические памятники, мало их число, общи представления о географической среде, ее локальном районировании и временной динамике. Идея антропогеоценозов возникла как результат некоторого обобщения данных по поздним этапам культурного развития человечества. На основании имеющейся информации история антропогеоценозов в более или менее конкретных формах может быть прослежена лишь до верхнепалеолитического времени.

Но есть и еще одна причина, почему к рассмотрению антропогеоценозов подступ сделан лишь после того, как рассмотрена была проблема происхождения человека современного вида. На этапе верхнего палеолита первобытная ойкумена разрослась настолько, что человеческие коллективы впервые столкнулись с по-настоящему разнообразной средой, влиявшей на них на протяжении длительного времени. Не имея возможности углубляться в эту проблему, которой посвящены сотни томов археологических сочинений, напомню только, что эта расширившаяся до крайности ойкумена с разнообразными ландшафтными зонами отразилась в археологических материалах в стоянках с локально своеобразным кремневым инвентарем, разным составом животного мира, представители которого были предметом охоты, очень различающимися геоморфологически условиями месторасположения. В какой мере территориальные различия, проявляющиеся в отдельных памятниках, проистекают за счет приспособления к географической среде, то есть представляют собой что-то, входящее в рамки хозяйственно-культурной типологии, а в какой мере в них выражаются этнические традиции и они представляют собой археологические культуры в узком смысле слова, решается с помощью более или менее правдоподобной аргументации во многих отдельных случаях, но общий подход пока не вышел из стадии обмена противоречивыми, часто прямо противоположными мнениями. Когда перед нами археологическая культура, а когда мы сталкиваемся с результатом географической адаптации, археологи спорят и спорят. Но совершенно очевидно, что приспособление к разным ландшафтным зо-

==364

нам в пределах Старого Света впервые в широких масштабах привело к формированию антропогеоценозов с различной хозяйственной специализацией, которая, как уже говорилось, может быть в каких-то пределах реконструирована. Многочисленные примеры разнообразной специализации хозяйственной деятельности в рамках низкоразвитой культуры охотников и собирателей дает и этнографический материал '. Этим и оправдывается только тот тезис, который мы выдвинули выше и который практически осуществлен в этой главе,— рассматривать антропогеоценозы на хронологическом рубеже, соотносимом с верхнепалеолитическим временем.

Антропогеоценоз в системе социально-экономических связей и его географическая адаптивность

Мне уже приходилось отмечать, что термин «социальная адаптация» лучше заменить на эквивалентное ему по смыслу, но этимологически более точное выражение «социальная адаптивность» 2. Под ним подразумевается вся сумма социальных изменений, направленных на достижение оптимального равновесия во взаимоотношениях любого человеческого коллектива со средой и с другими коллективами. Такая ограниченная формулировка противостоит другому широко распространенному пониманию социальной адаптивности, при котором все развитие культуры рассматривается как приспособление преимущественно к географической среде (исключение не делается, правда, и для социальной среды), причем это в одинаковой мере касается и социальных институтов, духовной культуры и т. д. 3

Общая численность хозяйственного коллектива в первобытном обществе регулировалась пищевыми запасами и полнотой использования эксплуатируемой территории в ходе производственного процесса. Число трудоспособных членов хозяйственного коллектива и, так сказать, запас его производственной мощности также зависели в конечном счете, при прочих равных условиях, от состояния пищевых цепей, объема информационного поля и производительности труда. На состояние пищевых цепей оказывает какое-то влияние состояние пищевой сети в целом в границах данного хозяйственно-культурного типа. Иными словами, речь в этом случае идет о социальной адаптивности не только по отношению к географической среде, но и по отношению к другим хозяйственным коллективам и в более широком смысле — к дру-

Lee ff.. De Vore I. (ed.). Man the hunter Chicago, 1968; Охотники, собиратели, рыболовы. Проблемы социально-экономических отношений в доземледельческом обществе. Л., 1972.

2 См.· Алексеев В. П. Человек: биология и социологические проблемы — Природа, 1971, № 8.

3 Cohen Y. (ed.). Man in adaptation. Chicago, vol. 1—2, 1969.

==365

гим антропогеоценозам. В какой-то мере последнее касается и связей, устанавливающихся в процессе хозяйственной деятельности, хотя они более автономны в отдельных антропогеоценозах, чем пищевые цепи. Из двух связанных с человеком компонентов антропогеоценоза производственная деятельность, пожалуй, наиболее четко реагирует на среду. Сумма технических навыков и производственно-технических операций, во всяком случае, имеет приспособительный характер, реагируя на характер используемого материала и изменяясь по мере все более полного познания его свойств. Вспоминается в этой связи своеобразный по форме каменный инвентарь, например, синантропа, в котором справедливо видят приспособление к особому материалу — кварцу, использовавшемуся для изготовления орудий вместо отсутствовавшего кремня. Огромное число примеров подобного рода приведено в археологической литературе '. Таким образом, адаптивная динамика в производственной технике, можно считать, проявляется с самых древних эпох истории человечества. Производительность труда также не остается безразличной при изменении физико-географических условий — при истощении почвы, например, хозяйственный коллектив не может не встать на путь интенсификации земледелия, так как только этот путь обеспечивает его выживание.

О целенаправленном влиянии человека на среду много написано. Не меньше написано в последнее десятилетие о том, что это влияние часто бывает разрушительным. Все же даже в этом последнем случае природные условия изменяются до какого-то предела в направлении приближения к уровню наибольшего, хотя и временного, удовлетворения общественных потребностей. Это означает, что, при прочих равных условиях, в антропогеоценозах шел постоянный процесс «усовершенствования» природной среды. Подразумевается под этим «усовершенствованием» все более полное освоение природных процессов в целях удовлетворения общественных потребностей. Итак, социальная адаптивность захватывает все структурные компоненты антропогеоценоза, преобразуя их в направлении достижения наибольшего равновесия внутри антропогеоценоза. Динамика функциональных связей обеспечивает скорейшее достижение такого равновесия. Вся структура антропогеоценоза есть выражение социальной адаптивности и может быть понята только как результат адаптивных процессов, действовавших на протяжении предшествовавшего времени.

Когда последние два десятилетия в советской литературе стали употреблять термин «социальный организм», было упущено при этом, какой смысл вкладывается в слово «организм» в биологической литературе. Там это дискретная единица жизни, ниже которой живое перестает существовать как неразложимое далее целое, выше которой мы имеем разные биологические совокуп-

См., например: Первобытный человек и природная среда. М., 1974.

==366

ности, состоящие из тех же организмов (клоны, популяции, виды), но связанные между собой значительно менее тесно, чем клетки внутри организма. Способом воспроизводства организма всегда является размножение. С этой точки зрения выражение «социальный организм» малоудачно, так как оно переносит в социологию и историю биологический термин с вполне конкретным содержанием и экстраполирует его на явления, передающиеся от поколения к поколению не через биологический процесс размножения, а в процессе научения и передачи суммы исторических знаний и социального опыта от старшего поколения к младшему. Правда, сейчас стали писать и о социальном наследовании, но по отношению к такому словоупотреблению можно привести примерно те же возражения, что и в только что рассмотренном случае.

Однако, каков бы ни был сам термин, его использование и широкое распространение во многих отношениях симптоматичны. Они отразили возрастающую тенденцию к осознанию структурности явлений культуры и социальной организации, осознанию их организованности из отдельных элементов более низкого порядка и функционально полного и точного взаимодействия этих элементов. И более глубокое проникновение в сущность социальных явлений, и эвристическая сила системного подхода, принесшего многочисленные плоды во многих областях человеческого знания, лежат в основе начавшегося анализа общественных явлений как структур большей или меньшей степени сложности, и такой анализ завоевывает все более значительное место не только в плане теоретических предпосылок, но и при конкретном сборе историко-культурных фактов, и в описании отдельных общественных явлений. Чтобы не быть голословным, упомяну о многочисленных исследованиях историко-социологического характера на страницах издаваемых издательством «Наука» в Москве ежегодных сборников «Системные исследования» '.

Какова структура такого компонента человеческой культуры, как, скажем, материальная культура, компонента достаточно четко очерченного? Можно по-разному классифицировать основные компоненты материальной культуры и по-разному оценивать их взаимное соподчинение, но ясно, что пища, жилище, хозяйственные постройки, хозяйственные орудия представляют собой достаточно независимые компоненты, каждый из которых может рассматриваться самостоятельно 2. Кстати сказать, каждый из этих элементов действительно выделяется и при изучении, и при картографировании материальной культуры, о чем свидетельствуют разнообразные историко-этнографические атласы, издаваемые

' См. также: Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода. М., 1973.

2 См.: Токарев С. А. К методике этнографического изучения материальной культуры.— Советская этнография, 1970, № 4.

==367

в разных странах. Но таксономическая самостоятельность этих элементов, их большая или меньшая независимость в своих формах друг-от друга проявляются только на этом самом высоком уровне, да и то имеют лишь относительное значение: если пища как компонент культуры, пожалуй, действительно может претендовать на ту или иную самостоятельность ', то жилище, хозяйственные постройки и даже хозяйственная утварь часто связаны материалом (дерево), хозяйственные постройки и жилище соотносятся топографически и т. д. Если же мы рассматриваем каждый из этих компонентов материальной культуры в отдельности, то внутри их четко выделяются системы составляющих их элементов, иерархически соподчиняющихся друг другу. Иерархия носит при этом многоступенчатый характер, и поэтому мы можем сказать даже, что мы сталкиваемся не с иерархией отдельных элементов, а с иерархией систем этих элементов.

Несколько слов о пище в качестве примера. Если рассматривать пищу не с точки зрения того, что она дает организму человека, не с точки зрения рациона питания, а в плане этнографической оценки, в плане оценки ее места в культуре данного общества или данного народа, то основное, что в ней выделяется, это не набор продуктов, более или менее общий у многих как земледельческих, так и скотоводческих народов, а способ приготовления. В первую очередь разный характер использования огня (открытый очаг, открытая жаровня, применение тандыров, разнообразные виды печей), потребление пищи преимущественно в жареном или в вареном виде, способы ее консервирования, наконец, употребление сырых непереработанных продуктов питания — все это довольно сложные культурные навыки, разнообразное сочетание которых создает неповторимость пищевого комплекса каждого народа. С хозяйственным укладом (а через него и с географической средой жизни) связана периодичность приема пищи, а со сложившейся традицией, религиозной или культурной,— ее культовое и праздничное потребление. Рассматривая эту последнюю сферу под углом зрения функций, которые обеспечивает именно пища в общей структуре культуры, пожалуй, нужно признать ее по отношению к пищевому комплексу вторичной — ведь не ею, а именно пищевым комплексом создается в первую очередь этническое своеобразие в пище. В то же время перечисленные только что пищевые навыки (так же как и традиции приема пищи) — явления сложные, которые включают в себя элементы, не независимые друг от друга, а образующие сложные иерархические системы.

То же можно повторить про жилище и хозяйственные постройки, так же как и про хозяйственные орудия. Положение очага внутри или вне жилища, положение самого жилища по отношению к поверхности земли (землянка, полуземлянка, наземное жилище)

' См.: Арутюнов С. А., Мкртумян Ю. И. Проблема классификации элементов культуры (Нл примере армянской системы питания).—Советская этнография, 1981, № /!

==368

как будто представляют собой основные характеристики. Характер наземного жилдща, конусообразная его форма (отсутствие крыши) или наличие углов в его конституции (выделение как структурного элемента крыши), наконец, разборное оно и переносное или постоянное — это, очевидно, те особенности, о которых имеет смысл говорить только по отношению к наземному жилищу, то есть эти особенности составляют вторичный набор признаков по отношению к основным характеристикам. Если очаг расположен внутри наземного жилища с крышей, то более таксономически важным будет, по-видимому, подразделение жилища на два типа — с открытым очагом и закрытым (печью), а затем уже выделение подтипов в зависимости от топографического положения печи по отношению к другим структурным элементам жилища. Новый признак вводится в таксономическую оценку наземного жилища с крышей с введением такой особенности, как связь самого жилища с хозяйственными постройками. Коротко говоря, мы наблюдаем в жилище ту же систему иерархически соподчиненных элементов, что и в пище.

Кажется, не будет преувеличением сказать, что и в сфере духовной культуры исследователь сталкивается с той же иерархией составных частей и структурных элементов. Основная заслуга К. Леви-Стросса как раз и состояла в том, что он в первую очередь увидел и сумел аргументировать наличие структурной организованности в мифе и частично в магической и религиозной обрядности, затем уже перенеся свои наблюдения и на сферу материальной культуры. Его интерпретации собственных наблюдений во многом спорны, как показали последующие критические исследования, в частности и советских исследователей, но это не снижает значения самих наблюдений, которые, несомненно, доброкачественны и стимулировали дальнейший поиск в том же направлении. Резюмируя предшествующие по необходимости краткие замечания, мы, по-видимому, можем сказать, что структура культуры как целого иерархична и что любая сфера культуры, будь то социальная организация в широком смысле слова, хозяйственная деятельность, материальная культура или идеология, состоит из элементов, иерархически соподчиняющихся друг другу. Подход к антропогеоценозу с этой точки зрения в первую очередь предполагает поиск его места в системе социальных связей и определение его положения по отношению к другим явлениям как сходного, так и отличного порядков.

Сам антропогеоценоз, как нам уже пришлось убедиться, представляет собой довольно сложную структуру, включающую в себя значительное число компонентов. Прежде всего это хозяйственный коллектив, выступающий в трех ипостасях — по отношению к производству в виде той своей части, которая представлена полноценными работниками, по отношению к воспроизведению в виде эффективного репродуктивного объема данного коллектива и по

==369

отношению к потреблению пищи в виде целого. Далее идет эксплуатируемая территория, которая также определяется несколькими характеристиками — общей площадью (это особенно важно для охотничье-собирательских и кочевых антропогеоценозов), площадью непосредственно обрабатываемой земли (что в первую очередь существенно для земледельческих антропогеоценозов), плодородием почвы и ценностью кормовых угодий, наконец, характером ландшафта. Третий структурный компонент антропогеоценоза — производственная деятельность ввиду ее важности и собственной структурной сложности. При небольшом объеме детальных данных, находящихся в нашем распоряжении, мы еще лишены в полной мере возможности судить о подлинной сложности производственной деятельности. Полемика между В. Р. Кабо и А. И. Румянцевым о продолжительности рабочего дня в первобытном обществе иллюстрирует относительность наших знаний в этой области ', и требуются тщательные дальнейшие исследования, чтобы прояснить многие конкретные стороны производственной деятельности в разных по характеру антропогеоценозах. Еще больше выступает структурная сложность антропогеоценоза при рассмотрении его внутренних функциональных характеристик, например информационного поля. Э. Г. Юдин справедливо писал, что этот компонент наиболее неопределенен и пока с трудом поддается объективной количественной характеристике. Остановимся на структуре этого компонента. Я полностью разделяю подход к этническим общностям как к носителям сгустков информации, что было убедительно аргументировано С. А. Арутюновым и Η. Η. Чебоксаровым2. Является ли хозяйственный коллектив внутри антропогеоценоза также носителем такого информативного сгустка? Весьма вероятен положительный ответ на этот вопрос, который, конечно, не означает приравнивания хозяйственных коллективов к общностям этнического типа. Коль скоро мы приняли положение об иерархии структурной организованности культуры, в том числе и духовной культуры, мы должны признать, что и информация организована по иерархическому принципу, тем более информация, циркулирующая внутри и в пределах человеческого общества, и что сгущения ее имеют разные таксономические уровни. Информация, циркулирующая внутри антропогеоценоза, может быть разложена на несколько уровней. Первый из них — этнический уровень, то есть тот запас культурных ценностей, традиций, религиозно-магических представлений, которые вхо-

Дата добавления: 2015-10-21