государственный гуманитарный университет 4 страница

Отметим, что тусовка может существовать и в виртуальном пространстве. Известны, например, сообщества посетителей определенных сайтов, диванчиков, чатов компьютерных сетей (Интернет, Фидонет и т.д.). В начале 1990-х центр тусовочной жизни в Санкт-Петербурге переместился в «Сороку». Эта газета ча­стных объявлений предоставляет свои страницы, среди прочего, под послания произвольного содержания (рубрика «Многоголосье»). Началось с поздравле­ний. Но вскоре большую часть газетной площади заняли послания, по стилю и сленгу аналогичные граффити Ротонды. Они подписаны псевдонимами (псевдо), воспроизводящими тусовочные имена-прозвища. Сложилось сообщество соро- команов (сорочат, сорочинцев) — поначалу безличное (знали друг друга по клич­кам и посланиям — языковому образу), как любая тусовка (где тоже знают не столько друг друга лично, сколько клички и репутации). Постепенно на основе заочного знакомства сформировалась реальная компания (встречались и знако­мились в редакции, приходя давать объявления: «узнавали» уже знакомых по по­сланиям). Тусовка «Сороки» вышла из виртуального пространства в реальное.

Эти пространственные тусовки, сводящие представителей разных течений и групп, играют особую роль в консолидации молодежной субкультуры как целого.

Иерархия. Сами участники тусовки обычно отвергают наличие какой бы то ни было ее структуры, внутренней иерархии, регламентации, норм или целей, выходящих за рамки собственно общения. Тем не менее сторонний наблюдатель регистрирует внутреннюю структуру, однотипную для разных тусовок. Пример— структура любого музыкального фан-клуба: его элита — профессионалы (музы­канты, администраторы концертов, организаторы самого фан-клуба); средний слой — фанаты в полном смысле слова (в их среде разговоры о любимой музыке, прослушивание записей, посещение концертов, обмен атрибутикой и т. п. стано­вятся основой общения, образа жизни и идентификации); периферия, т. е. мно­жество поклонников данной группы, посещающих ее концерты время от време­ни и слабо связанных с основной массой фанатов.

В общем, эта трехслойная структура типична для любой тусовки: всегда есть элита (хранители и отчасти творцы символики, своего рода идеологи, выпол­няющие роль наставников и групповых лидеров) — старые, олдовые или олды (от англ. old— ‘старый’), мастера игры (у ролевиков), крутые и т. п.; средний слой (то, что входит в понятие «нормативная» или «базовая личность») и периферия (,новички — пионеры, а также случайные посетители, друзья кого-то из завсегда­таев), обычно общая для нескольких разных тусовок. Отметим, что для каждого из этих трех слоев характерна специфическая внутренняя структура: для элиты — сетевая, для периферии — ячеистая (множество отдельных сообществ, весьма слабо консолидированных, на основе безличных связей). Фиксируются еще ядерные структуры (с жесткой централизацией вокруг лидера), связывающие элиту и периферию: большинство членов таких сообществ — неофиты, а лидер, как правило, принадлежит к элите — слою «хранителей» норм и традиций дан­ной тусовки.

Гендерные отношения. В целом структура тусовки — как правило, мужская. Ее костяк образуют связи между мужчинами. Именно к мужчинам в большей мере относятся здешние нормы, в то время как женщины могут их не придержи­ваться. Им не обязательно столь активно, как мужчинам, использовать атрибу­тику и сленг для того, чтобы быть здесь принятыми. Женщина, появляясь на ту­совке, занимает позицию того мужчины, который ее привел (мужа, друга, брата и т. д.): отношение к ней зависит от его положения в компании, т. е. она занимает его ячейку, а не имеет своей [Щепанская 1991].

В структуре тусовки есть несколько женских ролей, каждая из которых под­разумевает определенные гендерные стереотипы. Жаба, мочалка — девушка дос­тупная в сексуальном отношении, но не пользующаяся уважением. Таких назы­вают «общие девушки», зовут на вечеринки, рассчитывая на разовые контакты без дальнейших обязательств. Герла (от англ. girl — ‘девушка’, ‘девочка’) принад­лежит к среднему слою тусовки, она интегрирована в ее жизнь и пользуется ува­жением. С нею общаются на равных, она может быть другом и спутницей в пути (на трассе у хиппи, на выезде у футбольных фанов). Герла — объект серьезных отношений: ухаживаний и брачного поиска (в местной терминологии — охоты на герлии). Сестренка — это девушка друга, подружка кого-либо из членов своей компании, ухаживать за ней неприлично (сексуальное табу здесь, вероятно, обе­регает целостность группы). Лялька — это «своя» девушка, постоянная подружка или сексуальная партнерша, за которую ее спутник чувствует ответственность. Мама, мать, мэм — статус старшей женщины (если не по возрасту, то по стажу общения на тусовке). Так зовут женщин, опекающих новичков, групповых лиде­ров или хозяек флэтов, где собираются молодежные компании.

Отметим изменение гендерных отношений по мере продвижения чело­века по ступенькам субкультурной иерархии. Для новичка женщина-тусовщи­ца— «мать». Многие входят в тусовку через обряд «усыновления», в ходе кото­рого их берет под опеку какая-нибудь местная герла. Их отношения вертикальны и могут быть определены как патронат. В сексуальном отношении «мать» табуи­рована. Неофиту доступны только «жабы» (своего рода школа сексуального об­щения). Когда он осваивает обычаи тусовки и интегрируется в ее структуру, то получает доступ к охоте на герлиц — включается в брачный поиск. Для олдового (старого) тусовщика большинство девиц — «ляльки» (настоящие, бывшие или потенциальные): собственно, его олдовость или крутость и определяется в зна­чительной мере успехом среди девичьего молодняка; для них, со своей стороны, общение с авторитетным человеком престижно и желанно. Таким образом, по мере продвижения по статусной лестнице увеличивается доступ к сексуаль­ному общению. Роль мужчины как клиента в гендерных отношениях меняется на роль патрона. Рискнем предположить, что это не последняя цель, определяющая смысл тусовок.

Итак, молодежная культура представляет собою совокупность многочис­ленных тусовок. Закономерно встает проблема фиксации их взаимоотношений между собой.

Межгрупповые отношения

Несмотря на калейдоскопическое многообразие молодежных тусовок, нельзя сказать, что они изолированы друг от друга. Напротив, наблюдается неослабе­вающий напряженный интерес, выражающийся в разных формах межгруппового взаимодействия.

Силовые столкновения — пожалуй, наиболее заметная форма, но не самая ха­рактерная. Массовые драки или одиночные нападения происходят, как правило, в ситуации появления на арене новых возрастных когорт молодежи с новой сим­воликой (определяемой обычно соответствующей музыкальной модой). Приве­дем отрывок из воспоминаний старого хиппи.

Я в Москве был, хиппи, в 1972 г. Были урла и хиппи. Урла — это мальчики-хули- ганчики, которые приходили бить нас (хиппи. — Т.Щ.) время от времени... Ну, и со­здавались отряды самообороны. Потом появились панки. Где-то году в 1976—1977-м. Мы враждовали вначале. Они были более агрессивными, чем сейчас... Сейчас панки и пацифисты общаются без всяких трений. Есть панки-пацифисты... [Потом появи­лись] металлисты — на всех они. Было кафе «Гном», битломанов. А потом металли­сты (где-то в году 85-м) решили их вытеснить. И начались драки... Отношения между разными течениями были сложные. А любера — они всех помирили³.

В середине 1990-х годов происходили драки между киноманами (поклонни­ками рок-группы «Кино», по большинству признаков близких хип-культуре) и рэйверами, большинство из которых в то время были тинейджерами. Конец 90-х ознаменовался расширением группировок скинхэдов и их нападениями на рэй- веров как поклонников «негритянской музыки», невыносимой для бритоголовых с их расистскими лозунгами. Впрочем, заметим, что их расизм на практике — лишь средство обоснования обычных в молодежной среде практик (межгруппо- вых столкновений). В среде футбольных фанатов подобные столкновения при­обрели статус устоявшегося обычая и название «фанатских войн»: массовые дра­ки или иные проявления взаимной агрессии стали неотъемлемой частью взаимо­отношений между фанатами соперничающих команд. В 1997—1998 гг. много шу­му наделали «войны» фанатов питерского «Зенита» и московского «Спартака». Силовые столкновения сопутствуют появлению новых тусовок, которые в такой форме заявляют о себе и. обозначают свое место среди уже существующих груп­пировок.

Надгрупповая общность. Затем, как правило, столкновения сходят на нет, ус­тупая место другим формам взаимодействия. Одна из типичных — совместные мероприятия. Летом индеанисты проводят свои пау-вау — загородные мероприя­тия. Где-нибудь в лесу разбивают лагерь — ставят индейские жилища типи\ на эти мероприятия приезжают не только сами индеанисты, но и их друзья, иной раз совсем отдаленные, и просто любопытствующие. Точно так же люди из раз­ных тусовок — волосатые хипы, индеанисты, последователи Рериха, сорокоманы и др. — приезжают на ролевые игры, устраиваемые толкинистами; те же лица можно увидеть и на ритуалах, проводимых Обществом ирландской мифологии. Фактически все эти сообщества имеют общую периферию, которая и проявляет себя как раз на таких массовых мероприятиях.

Другое проявление этой общности — миграция лидеров. Скажем, Общество ирландской мифологии проводит ежегодный обряд, посвященный Солнцу (род ролевых игр). Руководит обрядом «мастер по Толкиену, но он и эти обряды, и другие игры всякие проводит». Иными словами, один и тот же человек играет роль лидера и в сообществе толкинистов, и у последователей древнеирландской культуры. При этом другие члены обоих сообществ могут между собой не об­щаться, во всяком случае, по своему самосознанию относить себя к разным ту­совкам.

Можно указать и третье проявление надгрупповой общности: общее комму­никативное ядро, связывающее между собой разные тусовки. Роль ядра играют, как правило, территориальные (пространственные) тусовки, в том числе и вирту­альные. В Ленинграде-Санкт-Петербурге такую роль играл в свое время «Сай­гон». Сюда мог прийти любой, так что здесь собирались представители разных течений, знакомились, узнавали друг о друге и о намечающихся мероприятиях. После закрытия «Сайгона» в 1990-х центр общения переместился в «Сороку». Через «Сороку», где встречались люди из разных групп, можно было попасть в любую из них: «Компания из “Сороки”, — вспоминает одна из сорокоманок, Ве­ра X., — собиралась в Пушкине, и обсуждали, как мы поедем в Саблино (Саб- линские пещеры — объект паломничества некоторых групп, сформировавшихся в рамках хип-культуры. — Т.Щ.)». Так же, через «Сороку», Вера X. познакоми­лась с девушкой из Общества ирландской мифологии и побывала с ней на одном из обрядов.

Такие коммуникативные «ядра» («Сайгон», «Сорока», компьютерные чаты и т. п.) выполняют в системе молодежных тусовок две основные функции. Пер­вая — унификация сленга и символических кодов разных тусовок: формируется единый культурный код, позволяющий им общаться друг с другом, делающий возможными взаимные контакты, переходы, слияния. Существование такого кода и позволяет говорить о молодежной субкультуре как целостности. Вторая функция — социализация: приобщение нового пополнения к традициям и нормам молодежной культуры. Именно на общедоступных тусовках, таких как «Сайгон» или «Сорока», неофиты осваивают стиль общения и сленг, учатся ори­ентироваться в калейдоскопе идейных течений, речевых клише, поведенческих моделей, атрибутов и символов, имеющих хождение в мире молодежной культу­ры: осваивают ее общий фонд. Через эти центральные тусовки они интегрируют­ся в ту или иную группировку, соответствующую их интересам. Речь идет, таким образом, о сложившихся механизмах трансляции традиции.

Из сказанного можно заключить, что пространственные тусовки, где схо­дятся представители разных течений и группировок, играют особую роль в кон­солидации молодежной субкультуры как целого — в синхронной унификации ее культурных кодов (сленга, символики и ее толкований) и в их диахронной трансляции.

Система тусовок, таким образом, организуется в структуру «цветка»: множе­ство разных группировок вокруг общего коммуникативного ядра. Точнее, есть несколько таких «цветков» — надгрупповых общностей, объединяющих разные тусовки.

В общем поле молодежной культуры явственно выделяются две главные ветви, или два направления, которые можно обозначить как «хип-культура» и «пост-панк».

С хип-культурой в той или иной мере соотносятся индеанисты, толкини- сты и другие ролевики, немногочисленные группы собственно хиппи (волоса­тых) и еще ряд тусовок. Явственный след хип-культуры просматривается в языке и фольклоре хакеров. В то же время в движении ролевых игр, весьма значимом в пост-хипповской культуре, видно влияние компьютерных игр (и в целом движе­ния геймеров — от англ. game — ‘игра’, gamer — ‘игрок’). Бывших хиппи обнару­живаем среди диггеров и исследователей пещер в Саблино и в Крыму. Все эти тусовки ощущают свою близость к хип-культуре (в разной степени — от полной идентификации до представлений о генетической связи или идейной близости) или, во всяком случае, соотносят себя с нею (противопоставление — тоже форма соотнесения). Именно к хип-культуре восходят практикуемые ими формы об­щения, модели взаимодействий, ценности и сленг и весь стиль жизни, связанный с ценностями «природы», «естественности», «свободы» и «любви». Хип-культур- ная общность обладает в определенной степени своим самосознанием и даже самоназванием (система), которое прослеживается уже по крайней мере трид­цать лет. Существует и общая мифология — предания о происхождении хиппи, системы и ее отдельных течений.

Пост-панк — другое направление молодежной субкультуры, ориентиро­ванное в большей степени на техностиль, на мотивы города, металла, техники (в противоположность зеленому культу хип-культуры), на символику силы, ар­мии, агрессии. К этому направлению могут быть отнесены собственно панки (идентифицирующие себя через панк-рок), а также футбольные фанаты и тесно связанные с ними скинхэды. Известно, что скинхэды, появившиеся в Англии, называли себя «панки без иллюзий». Современные питерские скинхэды называ­ют себя либо панками, либо скинхэдами, либо сайкерами (от музыкального тече­ния «сайко-билли»), хотя при этом может преобладать атрибутика другой суб­культуры, совмещаться любимая панками идея «анархии» и национализм бри­тоголовых. Панки и бритоголовые активно общаются с металлистами, посещают футбольные матчи (многие относят себя к числу футбольных фанатов — ульт- рас)\ Можно обратить внимание на общую атрибутику: короткие (часто наголо) стрижки, культ черного цвета, армейская символика, стойкий отблеск стиля «гранж» в одежде и речевом поведении. Речь идет, таким образом, о весьма тесно спаянном поле — знаковом и социально-коммуникативном, — которое мы и на­звали «пост-панк». Многие скинхэды и футбольные ультрас в своих личных ис­ториях указывают на панковское прошлое. В этом же сегменте молодежной культуры располагается и ряд политических молодежных течений, в том числе примыкающих к тем или иным политическим партиям. В качестве примера упо­мянем нацболов (НБП — национал-болыдевистская партия Э.Лимонова). Пред­седатель Питерского отделения НБП А.Гребнев упоминает, что в прошлом был панком. Панковское прошлое есть и у других членов молодежной организации этой партии, что вполне явственно просматривается в стиле их поведения и внешней атрибутике⁵.

Впрочем, несмотря на демонстрации противостояния, на тусовках давно уже «панки и пацифисты общаются безо всяких трений», часто сосуществуют в одной компании, и разница между ними все более сводится к внешней атрибутике; есть даже «панки-пацифисты» (подробнее см.: [Щепанская 1993: 197-198]), да и во­обще значительная часть панкующей публики причисляет себя к системе. Так что демонстративное (и в значительной мере игровое) противоборство хип- и панк-направлений есть скорее характерное проявление молодежной культуры, особенность ее внутренней жизни, чем межкультурные напряжения. Вспомним известную песню о том, что «панки любят грязь, а хиппи — цветы, но всех их вместе винтят менты».

Нужно провести еще одно разграничение — между «молодежной культурой» и «модой». Культура предполагает не только общность символики, стиля и об­раза жизни и пр. на синхронном уровне, но и их диахронную передачу: воспроиз­водство во времени, т. е. наличие традиции. Именно это — наличие механизмов трансляции традиции — отличает культуру от моды (где тоже есть синхронная общность знаков и стиля) или внутригрупповых стереотипов, скажем, привычек и словечек, существующих в конкретной компании (студенческой группе и т. п.), исчезающих с распадом группы.

Знаково-символический мир Пространство

Основным кодом молодежной культуры можно считать, пожалуй, пространст­венный. Слово «тусовка», определяя стиль жизни, одновременно обозначает и место встреч. Место в значительной мере определяет и идентичность, становясь символом групповой принадлежности: есть клубы, где собираются рэйверы, бит- ломаны, поклонники рокабилли, есть пивные, облюбованные скинхэдами. По тому, в какой клуб (кафе, пивную, сквер) ходит человек, судят о том, к какому течению он принадлежит.

Дорога

Среди конкретных локусов по своему символическому значению на первое место выходит дорога. Во многих сообществах существует своего рода культ до­роги, так что пребывание в пути, путешествие, становится знаком и условием принадлежности.

В хип-культуре такое значение приобретает трасса — путешествие автосто­пом, на собаках (т. е. перекладных электричках), иногда пешком или на попут­ном автобусе (тепловозе, корабле), — но по возможности бесплатно. Для хип- культуры это основная форма времяпрепровождения, смыслообразующая дея­тельность, определяющая образ жизни, самосознание и мироощущение. Цель пути не имеет значения — важно беспрепятственное преодоление бесконечных пространств, само состояние путника как метафора и способ переживания бес­конечной свободы. Опыт трассы в хип-культуре — знак посвященности, принад­лежности к невидимому братству: шуточная клятва — «Век трассы не видать!» — означает что-то вроде «Не быть мне хипом». Потрепанный, не раз бывший в употреблении трассник (стопник), т. е. «Атлас автомобильных дорог», служит предметом гордости, свидетельствуя об олдовости и крутости своего обладателя. Его и демонстрируют в качестве знака статуса.

То же посвятительное значение дорога имеет во всех тусовках, находящихся в хип-культурном поле. Главное событие в году у индеанистов — проведение праздников пау-вау, для чего целыми семьями отправляются за город. За всем этим — мечта уйти из цивилизации в мир чистой природы, и время от времени предпринимаются попытки ее реализации. Дорога служит основой мифологии и практики ролевиков: их игры базируются на произведениях жанра «фэнтэзи», сюжетную основу которых образует путь, путешествие героев в некую Другую Страну (магический мир, иное измерение, пещеру, космос, лабиринт), изред­ка перемежаемое битвами. Классический пример — ставшая культовой книга Дж.Р.Толкиена «Хоббит,' или Путешествие Бильбо Бэггинса туда и обратно», сюжеты которой разыгрывали первые в России ролевики — толкинисты. То же можно сказать и о большей части компьютерных игр, конституирующих суб­культуру геймеров. Путь, как ценность и цель, немаловажен и в мифе хакеров, декларирующих смысл своей деятельности как свободное странствие по элек­тронным сетям.

Мифологема и практика пути значимы не только в хип-культурных, но и в большинстве других молодежных сообществ. Байкеров объединяет ночная езда на ревущих мотоциклах, когда, по выражению одного из них, «позади ничего нет, впереди никто не ждет, есть только ты и дорога». Футбольные фанаты при­дают особое значение выездам —посещению матчей любимой команды в других городах. Только поучаствовав в подобных мероприятиях, можно считаться на­стоящим фанатом. Поездки в другие города вслед за любимыми артистами прак­тикуются и у музыкальных фанатов. С идеей и локусом «дороги» (прохода, пере­хода, пути) соотносятся многие места тусовок: стрит (и стритовая тусовка — от англ. street— ‘улица’), подземный переход, метро (в Москве функционировала метровская тусовка — собирались в одном из вагонов на кольцевой линии мет­ро), проходняк (проходные дворы) и другие маркированные в молодежной куль­туре локусы. Символика дороги — в названиях многих молодежных клубов и ди­скотек (например, в Питере — «Аэропорт», «Цепеллин», «Трамвай», «Тоннель». Причем в рекламной афишке «Цепеллина» прямо расшифровывается смысл на­звания: «Русская мечта: Бросить все и улететь!»). «Дорога» (как символ и прак­тика) — важная составляющая групповой и субкультурной идентичности.

Самосознание странников. Если попытаться одним словом определить миро­ощущение, характерное для самых разных молодежных тусовок, то нельзя по­добрать более подходящего, чем ушелъцы. Фактически любой из своих групповых символов они объясняют как знак ухода: хиппи «уходят» от лжи и напряжений технической цивилизации в мир природы, наркоманы — в область грез; у панков грязь и дыры на джинсах, заколотые булавками, обозначают отказ от той же ци­вилизации. Ролевики уходят в мир своих игр, хакеры — в зыбкую реальность электронных путей. Уход из мира взрослых составляет пафос молодежной куль­туры; иными словами, она определяет себя в пространственных терминах.

Молодежная субкультура также осваивает метафору «пути» как обозначение маргинальное™ — переходного состояния и самоощущения: «Трасса, — объяс­нял мне один из ее ветеранов, московский художник, — это когда человека как бы отпускает эта запланированная жизнь. И человек открывается Высшему На­чалу: вот что придет, то приму» (1988). Дорога — образ непринадлежности, соци­альной подвешенности, нахождения вне структур и нормативных предписаний: «Я — Вечно Чужой! Всегда ни с кем», — формулирует суть этого состояния некий Сторож в хип-культурном рукописном журнале «Ы» (СПб., 1988). Пространст­венный переход служит метафорой переходности социальной; путешествие пред­стает пространственной метафорой социального странствия: смены сообществ, идеологий — отсутствия социальной идентичности.

Вот и снова метель помахивает хвостом над растерявшимся аэропортом... — Что слышно: лететь-то будем? — Да вот говорят, через час на Хали-Будды самолет выру­ливает... И билеты есть. — Ай, бля, мне-то совсем не туда надо. Впрочем, к черту. Хоть куда-то, но в полет... Вот открыли порт христиане, кришнаиты, «Кино», рок — тянутся, тянутся туда уставшие от протирания ж... в Зале Ожидания. Открывает порт Анархия, ДээС и «Память». И суетится народ, и тыркается на посадке. А кто-то вон и совсем лететь раздумал...

— это Сторож и Фред в том же журнале «Ы» описывают путешествие своих геро­ев. Характерно, что портами служат известные в те годы группировки — религи­озные, политико-идеологические, молодежные (например, киноманы — по­клонники группы «Кино»). Но всему этому противопоставляется ценность са­мого пути как отказа от социальной самоидентификации.

А мы сидим за киоском Союзпечати и ждем рейса. Пьем пиво... И почитываем сти­хи — о том, как нам достало ожидать этого вечно обещанного рейса... Сколько уж сменено портов, в скольких мы сидели и ждали. Пошляемся по незнакомому городу и — бах! Снова в Зал Ожидания, возьмем пива — и ну стихи читать... Давно забыт от­чий дом — даже место его нахождения. Как-то я попал в родной город, так пока встреченными знакомыми был не узнан, так бы и не распознал родины-то... И мы все сидим — ждем рейса. Того самого....

С дорогой связано множество представлений, стереотипов поведения, ри­туалов. Рассмотрим их на материале хип-культуры, где они наиболее разработа­ны, последовательно практикуются и лучше всего описаны как в научной лите­ратуре и прессе [Щепанская 1992], так и в аутентичных источниках, типа упомя­нутых выше рукописных журналов и разного рода наставлений для начинающих путешественников [Кротов 1997: 15]. Это даст нам понимание и дорожных прак­тик, бытующих и в других молодежных сообществах, поскольку они в целом вос­производят тот же стереотип.

Хип-культура направленно генерирует у своих адептов самосознание стран­ников, которое принимает здесь, пожалуй, наиболее выраженные, эксплицит­ные, формы. Характерно частое повторение мотивов пути в прозвищах: на тусов­ках 1980-х было несколько Странников, три Сталкера (сталкер, т. е. провод­ник, — персонаж повести А. и Б. Стругацких «Пикник на обочине», а также сня­того по ее мотивам фильма А.Тарковского; оба произведения стали в рассматри­ваемой среде культовыми). Среди корреспондентов «Сороки» был Вечный Трем- пист (от англ. tramp— ‘бродить, бродяжничать, странствовать’), Ночная Прохо­жая и множество других подобных.

Странническое самоощущение просматривается во внешней атрибутике: дорожный рюкзачок или холщовая торба через плечо; удобная запыленная обувь или босота; длинные неухоженные волосы и общая потертость — облик хиппи воспроизводит образ странников, которые еще в начале XX в. во множестве бро­дили по дорогам России [Щепанская 1996].

Мотивы странничества, пути — сквозные в хип-фольклоре и граффити, ко­торыми они маркируют значимые точки пространства. Одна из таких точек — Ротонда. Стены этой питерской парадной сплошь, порою в несколько слоев, по­крыты граффити, среди которых, например, такие (1987—1990 гг.):

Люди! Остановите землю. Хочу сойти с нее. Странник.

Мы — бегство, а может быть, вызов, а может быть сразу и бегство и вызов.

Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно.

Дорога в небо — линия жизни.

Счастье — движение, познание.

А стало быть счастлив гребущий на лодке по светлым каналам.

Попутчики: модель межличностных отношений. В терминах «трассы» осозна­ются межличностные отношения. Базовая коммуникативная модель — это от­ношения попутчиков — временные, мимолетные, без взаимных обязательств, но порой неожиданно теплые и искренние (как исповеди в вагонном купе), по­скольку без страха последствий. Из граффити Ротонды (1988):

На ночном шоссе темно,

Не видать ни лучика.

Чтоб согреться, пью вино Своего попутчика.

А.Мадисон, старый хиппи, идеолог и бытописатель отечественного хиппиз­ма, так определяет его суть: «Что такое хиппизм?.. Это гипотеза об общности, почти не-реальность, попытка быть текущей рекой — без берегов... Есть такой район в Сан-Франциско — Хейт-Эжбери. Оттуда все пошло. Именно там состоя­лось памятное “лето любви” 1967 г. И вот некий безымянный хиппи так выска­зался о его пипле: “Я чувствую, что они — мои люди. Это как на трассе... встречу с хиппи там воспринимаешь как чудо, потому что она — мгновенная связь, мгно­венная любовь и готовность помочь...”» [Мадисон 1989]. Трасса — метафора базо­вого для хип-культуры стиля межличностных отношений. Потому и все происхо­дящее на трассе, каждый эпизод путешествия, приобретает символический и да­же сакральный смысл. Существуют законы трассы — правила поведения и ритуа­лы, — каждый из которых по существу отражает одну из хип-культурных норм.

1. Первый закон трассы — «Всегда вперед!» — утверждает самоценность пути как образа жизни; цель не важна. Путешествуя автостопом, лучше идти вперед, пусть пешком, чем стоять и ждать машины. Иногда этот принцип вступает в про­тиворечие с практической логикой. «Логичнее было бы, — говорил мне один из стопщиков, Майкл Какаду, — идти назад, навстречу машинам, или на месте сто­ять. Бывает, стоят мужики, голосуют. Ты их обгоняешь — и они, может быть, поймают ту машину, которая могла бы взять тебя. Но ты себя считаешь профес­сионалом трассы, а они любители. Для них это случайность, для тебя это жизнь. И ты им как бы даришь эту машину. Широкий жест делаешь. У них это один раз за день, а ты сколько еще машин застопишь до вечера. Это надо выполнять, чтоб была кайфовая трасса: чтоб хорошо останавливались машины, чтоб не было стремаков («стремаки» здесь: тревоги, неприятности, помехи. — Т.Щ.)». Здесь сразу несколько хип-культурных норм: кроме приверженности путешествиям, есть традиция пренебрежения выгодой, обычай раздаривать имеющееся, отказ от борьбы и насилия, общефилософская отстраненность. Обратим внимание, что на трассе все эти нормы получают магическое подкрепление («Это надо выпол­нять, чтоб была кайфовая трасса...») и тем самым — сакральную значимость. Нормы являются на трассе в своей фиксированной, концентрированной, ритуа- лизованной форме.

2. Еще один важный закон трассы — «не спорить об общих проблемах» — от­ражает пацифистскую норму терпимости, которая обеспечивает идейно-миро­воззренческий плюрализм тусовки (что относится опять-таки не только к хип- культуре).

3. Важное качество путника — общительность: все время повторяют посло­вицу, что «длинный язык — посох странника» [Кротов 1997: 15]. Существуют специальные приемы разговорить встречного, заинтересовать водителя попут­ного автомобиля — даже жанровая форма загруза (т. е. заполнения коммуника­тивного пространства во время пути) или телеги (первоначально — дорожного рассказа, который, как телега, должен «везти» своего рассказчика, обеспечивая ему расположение водителя).

4. Еще одно правило странника — пренебрежение материальной стороной жизни: «не делай запасов», «само придет», — наставляют новичков опытные пут­ники. Идеальный рюкзак — полупустой, в нем только смена белья, трассник и флейта, а лучше его вообще где-нибудь забыть. «Не имейте привязанности к ве­щам, которые у вас в рюкзаке: если вы почувствуете, что не смогли бы продол­жать путешествие без какой-либо вещи, значит, зря вы ее потащили с собой. Ес­ли вы утратили вещи либо деньги — возрадуйтесь за того, кто нашел их... Если кончаются деньги и еда — уничтожьте остатки, не оставляя никаких неприкос­новенных запасов, и продолжайте путь...» — сказано в одном (достаточно типич­ном по содержанию) наставлении для начинающих путешественников (автор — опытный практик авто- и иного стопа; см.: [Кротов 1997: 12-13]).

Дата добавления: 2015-08-29