Альберт Отто Хиршман Выход, голос и верность 7 страница

Очерченная выше модель поможет при рассмотрении опре­деленных форм проявления «верности».

Проявления «верности» в условиях строгих правил доступа и серьезных наказаний за «выход» До сих пор «верность» положительно оценивалась как сила, кото­рая, сдерживая «выход», усиливает «голос» и может тем самым спа­сать фирмы и организации от опасностей, создаваемых чрезмер­ным или преждевременным «выходом». Однако уже прозвучало упоминание о ситуациях, в которых «верность» не играет столь бла­готворной роли. Всевозможные институты, созданные для укреп­ления «верности», явно не были предназначены для поддержания оптимальной смеси «голоса» и «выхода», а если они и ведут к такому результату, то ненамеренно, как «продукт человеческой деятельно­сти, но не замысла»^[20].

⁶ Hall K.R.L. Perceiving and Naming a Series of Figures // Quarterly Journal of Experimental Psychology. Vol. 2 (1950). P. 153-162. Сходные результаты были полу­чены в экспериментах, поставленных для изучения того, как человек соединяет

и комбинирует разнородную информацию. Когда, например, произносят ряд прила­гательных, обозначающих личные черты, суждения о человеке, характеризуемом этими прилагательными, зависят от порядка их озвучивания, и первые оказываются ключевыми. Например, последовательность «интеллигентный, осмотрительный, изменчивый, эгоцентричный» задает совсем другой образ человека, чем все то же самое, но в обратном порядке. Это явление известно как «эффект первородства». См.: Anderson N.H. Primacy Effects in Personality Impression Formation //Journal of Social Psychology. Vol. 2 (June 1965). P. 1-9; а также цитируемую в статье литературу.

⁷ Jervis R. Hypotheses on Misperception //World Politics. Vol. 20 (April 1968). P. 439-453; а также: HirschmanA.O. Underdevelopment, Obstacles to the Perception of Change, and Leadership//Daedalus. 1968. Summer. P. 925-936.

Исследователю общества всегда бывает приятно обнару­жить образцы такого рода скрытой и ненамеренной гармонии, но такому открытию всегда сопутствует внутреннее обязательство найти ситуации, в которых гармонии не возникает. В данном случае примеров неоптимальности предостаточно. «Верность» может ока­заться чрезмерной, а в результате возникает такое сочетание «голо­са» и «выхода», в котором опция «выход» чрезмерно ослаблена. Во-вторых, следует понимать, что институты, пестующие «верность», не только безразличны к задаче стимулирования «голоса», но зачас­тую предназначены для подавлений обеих опций — как «выхода», так и «голоса». Хотя в долгосрочной перспективе руководство орга­низаций, конечно же, заинтересовано в действенности обратной связи на основе механизмов «выход» и «голос», в ближайшей перс­пективе они хотят, чтобы их свободу действовать не тревожили ни бегство, ни претензии членов организации. Поэтому руководство, нет сомнений, заинтересовано в институциональных механизмах, нацеленных на что угодно, только не на получение оптимальной и отвечающей интересам общества комбинации опций «выход» и «голос».

Высокая плата за «вход» в организацию и суровые наказа­ния за «выход» относятся к числу главных инструментов насажде­ния «верности» посредством подавления «голоса» или «выхода» либо того и другого одновременно. Как эти инструменты влияют на нашу модель проявления «верности»? Мы можем начать с кон­цепции бессознательной «верности». Как было показано чуть вы­ше, такое поведение не может дать выход «голосу», а поскольку оно, как и все другие формы «верности», подавляет обращение к опции «выход», руководители, стремящиеся не допустить как «выход», так и «голос», будут его поощрять. Такие организации будут искать методы обращения сознательной «верности» в бес­сознательную.

В действительности между этими двумя формами «вер­ности» нет четкой границы, потому что клиент или член органи­зации бывает весьма заинтересован в самообмане, то есть в подав­лении осознания того, что его организация движется к упадку, а купленный им товар — с дефектом. Его склонность к подавле­нию такого рода осознания будет особенно велика, если ему при-

возводит его к работе Адама Фергюсона «Опыт истории гражданского общества» («Essay on the History of Civil Society», 1767).

шлось дорого заплатить за «вход», за членство в организации. В ор­ганизациях, «вход» в которые обходится дорого или сопряжен с преодолением препятствий, факт упадка будет признан с боль­шой задержкой и, соответственно, с задержкой будет подан голос протеста. По той же самой причине можно ожидать, что, когда факт упадка все-таки будет признан, члены такой организации бу­дут изо всей силы настаивать на том, что они правильно поступи­ли, заплатив так дорого за присоединение к организации. Таким образом, если обращение к «голосу» в этом случае будет осуществ­лено с задержкой, оно будет более интенсивным. Высокая плата за «вход» изменит временные параметры, но его совокупный объем при этом вряд ли уменьшится⁹.

Полученные нами результаты требуют модификации тео­рии когнитивного диссонанса. Теория утверждает, что люди изме­няют свои знания (cognitions) и представления таким образом, что­бы сделать их более совместимыми с неким «отклоняющимся» от них своим действием или поведением, которое трудно примирить с этими представлениями. В нашем случае действием является це­на, уплаченная за присоединение к организации, а знанием — в од--ном известном эксперименте — было утомительное однообразие той деятельности, которой занималась эта организация. Теория предсказывает, и эксперимент подтвердил предсказание, что чем выше плата за «вход», тем выше будет степень самообмана, то есть тем увлекательней покажется человеку эта скучная рутина^[21]. Теперь предположим, что не только наличествуют некие границы самооб­мана, но, и это существеннее, есть возможность проявить инициа­тиву и тем самым сделать деятельность организации более инте­ресной. Тогда теория предсказывает, что в условиях совершенно такого же эксперимента члены организации, особенно дорого за­платившие за «вход» и бывшие вначале самыми пассивными и са­модовольными, окажутся самыми активными и инициативными. Таким образом, ситуация диссонанса может порождать не только изменение представлений, установок и понимания, но и вести

⁹ Как показывает кривая на рисунке 1.

к действиям, нацеленным на изменение реального мира, если это также способ, а особенно если это единственный способ, преодоле­ния или уменьшения диссонанса^[22].

Эта гипотеза будет экспериментально проверена профессо­ром Зимбардо из Стэнфордского университета и его сотрудника­ми^[23]. В ожидании результатов проверки я позволю себе для иллюст­рации привести разрозненные исторические свидетельства. Возьмите хорошо известную и надежно проверенную максиму: «Ре­волюции, подобно Сатурну, пожирают своих детей». Легко понять, почему так и должно быть: за «подготовку революции» революцио­неры дорого платят — риском, личными жертвами и безраздельной преданностью. Но когда революция произошла, неизбежно возник­новение разрыва между реальностью и тем, что замышлялось. Что­бы устранить этот разрыв, заплатившие самую высокую цену за послереволюционный новый мир сильнее всех будут мотивирова­ны изменить его заново. При этом им приходится бросать вызов своим бывшим товарищам по революционной борьбе, оказавшим­ся теперь у власти, и в этих новых сражениях гибель ждет многих ре­волюционеров.

В главе 8 будет дана еще одна иллюстрация этого принци­па, заимствованная из американского опыта^[24]. Таким образом, вы­сокая плата за «вход» не только делает необходимым согласие с тем, за что было заплачено, но и может вылиться в более целена-

Несмотря на внешнее сходство, предложенная здесь гипотеза фундамен­тально отличается от той, что была выдвинута и проверена в эксперименте в работе: FestingerL., Riecken H.W., SchachterS. When Prophecy Fails. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1956. В этом классическом труде по когнитивному диссонансу авто­ры исследовали то, как на группу верующих влияет недвусмысленное опроверже­ние их веры. Как и предсказывает теория, после этого верующие с еще большей энергией отдаются прозелитизму. Эту деятельность, однако, следует истолковывать как попытку избавиться от диссонанса, «забыв» про опровержение, заглушив осо­знание диссонанса, а не изменив реальность. В работе Фестингера и др. и в работе Аронсона-Миллс создана такая ситуация, что содержанием диссонирующего зна­ния (глупость в деятельности группы; ошибочное предсказание о потопе) оказыва­ются не поддающиеся изменению, законченные события. В реальном мире, конеч­но, многие ситуации повторяются и могут быть изменены — «в следующий раз».

¹² Подробнее о задуманном эксперименте см. в Приложении Е.

правленное и искреннее использование «голоса». Может случить­ся и так, конечно, что к тому времени, когда человек уже не в силах закрывать глаза на происходящее, ухудшение зашло так далеко, что единственной возможной реакцией на открывшуюся гни­лость оказывается «выход». Получается, что высокая плата за «вход» способна активировать не только «голос», но и «выход»^[25]. «Активно можно сбежать, а можно активно остаться» — в данном случае эти слова Эрика Эриксона опять в высшей степени умест­ны. Мы уже цитировали их в связи с обсуждением вероятного по­ведения потребителей, озабоченных уровнем качества. Совпаде­ние не случайно, потому что высокая плата за «вход», несомненно, заставляет думать о качестве.

Другого рода искажение модели «верного» поведения на­блюдается, когда организация в состоянии дорого взять за «выход» (сверх неизбежно пропадающей в случае выхода платы за «вход»). Ценой «выхода» может быть как пожизненный отказ в принадлеж­ности к организации, так и потеря самой жизни, а также все, что мо­жет вместиться в этот диапазон, — отлучение, клевета и лишение средств к существованию. К числу организаций, способных столь сурово наказать за «выход», относятся самые традиционные груп­пы — семья, род, религиозная община и государство, а также по­рождения Новейшего времени — банда и тоталитарная партия^[26]. Когда организация способна взять высокую цену за «выход», она располагает мощной защитой от самого действенного оружия сво­их членов — от угрозы выхода. Очевидно, что, когда за «выход» на­лагаются суровые наказания, оказывается подавленной сама идея «выхода» и угрожать им никто не будет просто из страха, что за угрозу накажут так же, как и за самое деяние. В терминах нашей мо­дели точка ТХ тогда сдвигается влево и может вообще исчезнуть, иными словами, может слиться cXWL, точкой «выхода» при нали­чии фактора «верности». Эта точка также может быть сдвинута вле­во: высокую плату за «выход» устанавливают для того, чтобы удер­жать людей от этого поступка. Но в сравнении с организациями, способными вызвать к себе сильное спонтанное чувство «верности», но при этом не желающими или не могущими сурово наказывать

На рисунке 1 для того, чтобы показать активацию выхода, точкаХ5/(«вы­ход» тех, кто дорого заплатил за «вход») размещена перед точкой XWL.

за «выход», главное изменение в поведении членов в условиях по­ступательного ухудшения ситуации будет, скорее всего, отказ от угрозы «выхода», но не оттягивание его самого.

Что происходит с голосом в организациях, взимающих вы­сокую плату за «выход»? Можно выдвинуть определенные предпо­ложения, если сопоставить два вида организаций, «выход» из кото­рых обходится дорого: те, «вход» в которые бесплатен (потому что человек принадлежит к ним от рождения, как в случае семьи или го­сударства), и те, за «вход» в которые приходится дорого платить. Как раз для случая последних только что было показано, что в них ощу­щение недовольства и, соответственно, «голос» возникают с за­держкой. Поскольку, с другой стороны, высокая плата за «выход» со­провождается уничтожением угрозы выхода как эффективного инструмента голоса, этим организациям (бандам и тоталитарным партиям) зачастую удается избавиться от «голоса» и от «выхода». По ходу дела они лишают себя обоих механизмов восстановления^[27].

Совсем другая ситуация в традиционных группах, таких как семья и государство, которые берут высокую плату за «выход», но не за «вход». Здесь сам тот факт, что человек полностью «принадле­жит» в силу рождения, может пестовать «голос» и, таким образом, служить компенсацией буквальной невозможности угрожать «вы­ходом». Высокая цена или «немыслимость» «выхода» сама по себе может оказаться недостаточной для подавления «голоса» и даже, напротив, способна стимулировать его. Возможно, именно по этой причине традиционные группы, подавляющие только «выход», ока­зались намного более жизнеспособными, чем те, что налагают вы­сокую плату как за «вход», так и за «выход».

«Верность» и трудность отказа

от «общественного блага» (и общественного зла)

Отказ от «выхода», несмотря на несогласие с организацией, являет­ся признаком «верности». Присутствие «верности» радикально меняет характер «выхода»: одобряемое рациональное поведение бдительного потребителя, предпочитающего более выгодную по­купку, превращается в постыдное бегство, отступничество и пре­дательство.

Рассмотренные нами до сих пор проявления «верности» мо­гут быть поняты в терминах обобщенной концепции наказания за «выход». Наказанию могут подвергнуть, но в большинстве случаев оно происходит на внутреннем уровне. Человек чувствует, что ему придется поплатиться за «выход», хотя покинутая им группа не на­лагает на него никаких санкций. В обоих случаях решение остаться и не уходить, несмотря на наличие более привлекательной альтер­нативы, является итогом совершенно рационального взвешивания будущих личных выгод и личных издержек. Но к «верности» могут подталкивать и менее традиционные мотивы. Оценивая, пришло ли время покинуть организации, члены, особенно самые влиятель­ные, порой решают остаться не ради того, чтобы избежать сопут­ствующих «выходу» личных моральных и материальных потерь, а из-за предчувствия, что в случае их «выхода» организация станет еще хуже.

Такого рода поведение является прямой противополож­ностью того, которое мы обсуждали в главе 4. Там было показано, что при определенных условиях самые влиятельные члены могут уйти первыми. Здесь мы приходим к противоположному выводу, потому что только что ввели совершенно новое и несколько стран­ное предположение: человек продолжает тревожиться о деятельно­сти и «результатах» организации даже после того, как он ее покинул. Это, конечно, не так в большинстве случаев, когда речь идет об отно­шениях между потребителями и фирмами и даже между организа­циями и их членами. Если мне разонравилась привычная марка мы­ла и я собираюсь перейти на другую, то при этом я обычно не тревожусь о том, что этот мой поступок приведет к ухудшению ка­чества привычного мне мыла; но даже если я об этом задумаюсь, то тут же забуду, как только привыкну к новому мылу^[28]. Отталкиваясь от этого противоположного примера, можно сформулировать два условия, лежащие в основе обсуждаемых нами проявлений «вер­ности»: прежде всего, «выход» человека из организации ведет к ухудшению качества ее результатов; и, во-вторых, члена органи­зации тревожит ее ухудшение даже после того, как он ее покинул.

Первое условие означает, что качество продукции так или иначе зависит от числа покупателей или от объема сбыта.

Уменьшение числа членов ведет к понижению качества, а результа­том, можно предположить, становится дальнейшее понижение «спроса» со стороны оставшихся членов и так далее — типичный случай нестабильного равновесия и кумулятивной динамики в ду­хе Мюрдаля. Здесь потребитель (член) выступает в роли того, кто не «получает качество», а «назначает качество». Ситуации, в кото­рых отдельные покупатели осознают, что они являются не цено-получателями, а ценоназначателями, то есть активно формируют цену, конечно, знакомы из теорий монополии и монополистиче­ской конкуренции. Экономиста здесь не может не поразить на­правление взаимосвязи: в обычной ситуации «выход» покупателя (сдвиг кривой спроса вниз) ведет к понижению цены или, соответ­ственно, к повышению качества, потому что предполагается, что кривая предложения при этом растет. В нашем случае, напротив, «выход» назначающего качество «покупателя» ведет к падению ка­чества. Причина в том, что «покупатель» здесь является членом и, как таковой, участвует на стороне и спроса и предложения, участвует в производстве и потреблении продукта организации. А если те, кто больше всего влияет на качество продукта, одновре­менно больше всех остальных членов, как можно предположить, озабочены вопросом качества, тогда даже легкое падение качества может подтолкнуть их к «выходу», а это вызовет дальнейшее ухуд­шение качества, «выход» других членов и т.д.

В такой ситуации совершенную нестабильность опять мо­жет предотвратить фактор «верности», особенно если ее проявят те, кто осознают последствия своего «выхода» и потому воздержива­ются от него. Иными словами, нестабильности можно избежать, ес­ли члены осознают ее как угрозу. Но здесь есть реальный вопрос: по­чему человека должно заботить влияние его «выхода» на качество организации, причем настолько, что перспектива ухудшения каче­ства может удержать его от «выхода»? Единственной реальной ос­новой такого поведения является ситуация, в которой продукт или качество организации имеют значение даже в случае «выхода». Ины­ми словами, полный «выход» невозможен; в некотором смысле чело­век остается потребителем товара, даже если он принимает реше­ние больше его не покупать, и он остается членом организации, даже если он ее покинул.

Этот важный класс ситуаций можно проиллюстрировать на примере конкуренции между частными и государственными шко­лами. Родители, собирающиеся перевести своих детей из государ­ственной школы в частную, могут поспособствовать дальнейшему ухудшению государственной системы образования. Осознав воз­можные последствия своего решения, они могут прийти к отказу от него из соображений общего благополучия или даже вследствие калькуляции личных выгод и издержек: жизнь и детей и родителей зависит от качества образования в государственных школах, и, если оно ухудшится, может оказаться, что издержки на хорошее обуче­ние детей, достигаемое переводом их в частную школу, окажутся столь велики, что выгоднее этого не делать.

Здесь уместно обратиться к проводимому экономистами различию между частными и общественными (или коллективны­ми) благами. Общественные блага — это такие, которые потребля­ются всеми членами данного сообщества, страны или географиче­ского региона, причем их потребление или использование одним не ограничивает потребления или использования другим. Стандарт­ными примерами являются борьба с преступностью и националь­ная оборона, а также другие достижения государственной полити­ки, которые доступны или должны быть доступны каждому, такие как высокий международный престиж или высокий уровень, ска­жем, грамотности или здравоохранения. Отличительной характе­ристикой этих благ является не только то, что их может потреблять каждый, но и то, что невозможно воздержаться от их потребления, пока вы остаетесь членом сообщества, которое их предоставляет. Поэтому общественные блага неизбежно оказываются обществен­ным злом. Причина этого не только в том, что все ощущают недос­таточность количества общественных благ, но и в том факте, что об­щественное благо для одних — скажем, изобилие полицейских собак или атомных бомб — может расцениваться другими членами того же сообщества как общественное зло. Нетрудно представить и то, как общественное благо превращается в общественное зло, когда, например, иностранная и оборонная политика развиваются таким образом, что их «продуктом» становится не международный престиж, а международный позор. Поскольку эта книга посвящена ухудшению и, как следствие, «выходу», или голосу протеста, такого рода возможность представляет особый интерес.

Концепция общественных благ облегчает понимание идеи, что в некоторых ситуациях реальный отказ от блага или выход из организации невозможен, так что решение осуществить частичный «выход», то есть уйти настолько, насколько это возможно, должно учитывать любое дальнейшее ухудшение этого блага в результате этого решения. На самом-то деле трудно понять, раз уж мы имеем концепцию общественного блага, каким образом можно осущест­вить хотя бы частичный отказ от него.

Разумеется, частный гражданин может «сбежать» от госу­дарственной системы образования, отправив детей в частную школу, но в то же время ему все равно никуда не деться в том смыс­ле, что качество образования в государственных школах будет ока­зывать влияние на его жизнь и на жизнь его детей. Таких якобы частных благ подобного рода, которые можно покупать или не по­купать, довольно много, но у них есть «коллективное измерение» (экономисты в таких случаях часто говорят об «экстерналиях»), так что сам факт того, что другие их производят или потребляют, влияет на жизнь всех других членов сообщества, облагораживает ее или ухудшает. Хотя в случае продаваемых товаров и услуг это явление, пожалуй, нельзя назвать слишком распространенным или существенным, оно является центральной характеристикой многих организаций в отношениях со своими членами. Если я не одобряю организацию, скажем, политическую партию, я могу выйти из ее рядов, но вообще-то я не могу перестать быть членом общества, в котором действует эта сомнительная партия. Если я участвую в выработке внешней политики и стал противником выбранного курса, я могу подать в отставку, но я ведь все равно ос­танусь гражданином страны, которая, на мой взгляд, проводит все более гибельную внешнюю политику. В этих двух примерах чело­век сначала является производителем и потребителем таких обще­ственных благ, как партийная жизнь и внешняя политика, и дело в том, что он может перестать быть их производителем, но вынуж­ден оставаться их потребителем.

Таким образом, можно обосновать совершенно новый тип проявления «верности». В соответствии со здравым смыслом (и те­орией спроса) склонность к «выходу» была представлена как расту­щая функция несогласия с качеством продукта или с линией пар­тии. Теперь можно показать, что возможна инвариантная или даже обратная взаимосвязь между этими переменными. В случае обще­ственных благ член организации будет сравнивать — в любой точке процесса ухудшения — бесполезность, неловкость и постыдность дальнейшей принадлежности к ней с предполагаемым ущербом, который он навлечет «выходом» на себя и на общество в целом, по­скольку сам факт его «выхода» оказывается причиной дополнитель­ного ухудшения. Теперь выгода от сохранения «верности» заключа­ется в том, чтобы избежать этого гипотетического ущерба, и, если эта выгода увеличивается вместе с издержками дальнейшего пре­бывания в рядах организации, мотивации к «выходу» не обязатель­но усиливаться по мере ухудшения, хотя нет сомнений, что наш герой будет чувствовать себя все хуже. В этом нарастании парадок­сальной «верности» и недовольства [политикой организации] на­ступает момент, когда возникает перспектива, что процесс ухудше­ния организации ускорится и порождаемое ею общественное зло достигнет некоего неприемлемого уровня; тогда, в соответствии с развитой чуть выше логикой, чем дольше задержка, тем труднее принять решение о «выходе». Все время усиливается убеждение, что следует остаться, чтобы предотвратить наихудшее.

Обычно такого рода логику предъявляют в качестве факти­ческого (или постфактум) обоснования оппортунизма. Но волей-неволей приходится признать, что такого типа «верность» — чем хуже ситуация, тем меньше я могу себе позволить уйти — может служить крайне важным задачам, когда организация способна при­чинить миру действительно огромное зло, что особенно характерно для самых могущественных государств нашего времени. Чем оши­бочнее и опаснее политика этих государств, тем больше мы нуж­даемся в определенной бесхребетности наиболее просвещенных политиков, чтобы хотя бы часть из них оставалась «внутри» и сохра­няла влияние, когда разразится потенциально гибельный кризис. Ниже мы попытаемся показать, что в этих ситуациях мы страдаем скорее от избытка, чем от недостатка бесхребетности. Тем не менее стоит отметить, что размах общественных бедствий, которые сего­дня могут навлечь на нас мировые центры власти, сделал продолжи­тельную бесхребетность (неспособность своевременно совершить «выход») хранилищем «функциональности», или общественной полезности, при условии, разумеется, что в решающий момент она обретет хребет («голос»).

Организации и фирмы, производящие общественные блага или общественные бедствия, образуют среду, в которой «верность» (то есть затягивание «выхода» вопреки чувству недовольства и тош­ноты) особенно процветает и обретает ряд определенных черт. Например, есть возможность, описанная в последних абзацах, в которых — на наших глазах — девиз «права или неправа, но это моя страна» превратился в явно извращенный лозунг «чем хуже, тем более моя». Более того, когда «выход» все-таки происходит, его природа оказывается совсем иной, чем у того «выхода», который мы обсуждали до сих пор. В случае «выхода» из организации, произво­дящей частные блага, он прекращает отношения между клиентом (членом) и продуктом (организацией), которую тот покидает. В са­мом деле, сигнализируя руководству, что что-то идет не так, «выход» может создать стимул к восстановлению качества, но покидающий организацию клиент (член) вовсе к этому не стремится — ему «просто плевать». С другой стороны, в случае общественных благ человек продолжает «заботиться», потому что совсем освободиться от этого невозможно. Даже уйдя, человек остается потребителем продукта или, по меньшей мере, его экстернальных эффектов, от которых никуда не скрыться. При этих условиях клиент (член) бу­дет сам заинтересован в том, чтобы его «выход» внес вклад в улуч­шение продукта (организации), которую он покидает, — в улучше­ние, которое, по его мнению, недостижимо без радикальных изменений в управлении организацией. Теперь «выход» означает отставку в знак протеста, нужную для того, чтобы получить свобо­ду обвинить и встать против этой организации во внешнем мире вместо того, чтобы добиваться изменений изнутри. Иными слова­ми, теперь выбор не столько между выходом и голосом, сколько между голосом изнутри и голосом снаружи (после выхода). Реше­ние о «выходе» теперь связано с совершенно другим вопросом: в ка­кой момент (и забудем о мире с самим собой) следует оставить по­пытки бороться с ошибочной политикой изнутри и перейти к борьбе с внешних позиций?

Существенная разница между «пристойным» «выходом» из общественных благ и из благ частных делается наглядной, когда «выходящий» клиент (член) действует так, будто он выходит из частных благ. В обществе, в котором, как в Соединенных Штатах, столь велико доминирование частных благ и стилей поведения, воз­никающих в качестве реакции на них, можно ожидать подобной пу­таницы. Легко вспомнить примеры из недавней истории. Высоко­поставленные должностные лица, несогласные с государственной политикой, уходя в отставку не устраивают разоблачительного скандала, а представляют свой «выход» как результат личных об­стоятельств: потому что поступило более выгодное предложение или «в интересах моей семьи». Аналогичным образом, молодые мужчины и женщины, которым не по вкусу американское общест­во, его ценности и деятельность правительства, «устраняются», как будто у них есть возможность гарантировать себе более качествен­ный набор ценностей и политики, не приложив усилий к измене-

нию существующей ситуации. Сила недомогания, возникающего в результате смешения этих двух разновидностей «выхода», будет «равна» тому утешению, которое удалось бы испытать, если бы хоть одно из должностных лиц, покидающих администрацию Джонсона в знак протеста против вьетнамской войны, публично выступи­ло бы против ее начала; тому самомуутбшению, которое испытали все в 1968 году в ходе избирательной кампании сенатора Юджина Маккарти, позволившего многим молодым американцам высту­пить против правительственной политики, а не просто отвернуть­ся от ответственности.

8 «Выход» и «голос»

в американской идеологии и практике

Не нужно долго мучиться, чтобы найти еще один достойный пред­мет для рассмотрения — вопрос о «голосе» и «выходе» в американ­ской идеологии, традиции и практике.

Главную загадку легко сформулировать: в американской тра­диции «выходу» было предоставлено исключительно привилегиро­ванное положение, но потом, внезапно, он был совершенно запре­щен в ряде ключевых ситуаций, и порой это было даже к лучшему.

Соединенные Штаты самим своим существованием и рос­том обязаны миллионам решений о «выходе» и отказе от «голоса». Эту «предельную природу американского опыта» красноречиво описал Луис Хартц:

Люди XVII века, бежавшие в Америку из Европы, на себе познали все несправедливости европейской жизни. Но они были особого рода революционерами, и сам факт их бег­ства — это не мелкая подробность, потому что одно дело — остаться дома и сражаться с «церковным и феодальным пра­вом», и совсем другое дело — оставить его далеко за спиной. Одно дело — попытаться утвердить либерализм в Старом Свете, и совсем другое — утвердить его в Новом. Револю­ция, если воспользоваться словами Т.С. Элиота, означает убивать и созидать, но американский опыт странным обра­зом оказался ограничен областью созидания. Уничтожение лесов и индейских племен — героическое, кровавое и леген­дарное — нельзя сопоставить с уничтожением обществен­ного строя, частью которого ты являешься. Первое деяние имеет чисто внешний характер и, будучи чисто внешним, может быть доведено до завершения; второе — это внут­ренняя, а также внешняя борьба, подобная убийству отца в фрейдизме, и в определенном смысле она длится вечно^[29].

Дата добавления: 2015-08-29