Двери прогремѣли, и Мышлаевскій внизу крикнулъ:
– Кто тамъ?
Вверху за своей спиной на лѣстницѣ почувствовалъ какіе-то силуэты. Приглушенный голосъ за дверью взмолился:
– Звонишь, звонишь... Тальбергъ-Турбина тутъ?.. Телеграмма ей... откройте...
«Тэкъ-съ», – мелькнуло въ головѣ у Мышлаевскаго, и онъ закашлялся болѣзненнымъ кашлемъ. Одинъ силуэтъ сзади на лѣстницѣ исчезъ. Мышлаевскій осторожно открылъ болтъ, повернулъ ключъ и открылъ дверь, оставивъ ее на цѣпочкѣ.
– Давайте телеграмму, – сказалъ онъ, становясь бокомъ къ двери, такъ, что она прикрывала его. Рука въ сѣромъ просунулась и подала ему маленькій конвертикъ. Пораженный Мышлаевскій увидалъ, что это дѣйствительно телеграмма.
– Распишитесь, – злобно сказалъ голосъ за дверью.
Мышлаевскій метнулъ взглядъ и увидалъ, что на улицѣ только одинъ.
– Анюта, Анюта, – бодро, выздоровѣвъ отъ бронхита, вскричалъ Мышлаевскій. – Давай карандашъ.
Вмѣсто Анюты къ нему сбѣжалъ Карась, подалъ. На клочкѣ, выдернутомъ изъ квадратика, Мышлаевскій нацарапалъ: «Туръ», шепнулъ Карасю:
– Дай двадцать пять...
Дверь загремѣла... Заперлась...
Ошеломленный Мышлаевскій съ Карасемъ поднялись вверхъ. Сошлись рѣшительно всѣ. Елена развернула квадратикъ и машинально вслухъ прочла слова:
«Страшное несчастье постигло Ларіосика точка Актеръ оперетки Липскій...»
– Боже мой, – вскричалъ багровый Ларіосикъ, – это она!
– Шестьдесятъ три слова, – восхищенно ахнулъ Николка, – смотри, кругомъ исписано.
– Господи! – воскликнула Елена. – Что же это такое? Ахъ, извините, Ларіонъ... что начала читать. Я совсѣмъ про нее забыла...
– Что это такое? – спросилъ Мышлаевскій.
– Жена его бросила, – шепнулъ на ухо Николка, – такой скандалъ...
Страшный грохотъ въ стеклянную дверь, какъ обвалъ съ горы, влетѣлъ въ квартиру. Анюта взвизгнула. Елена поблѣднѣла и начала клониться къ стѣнѣ. Грохотъ былъ такъ чудовищенъ, страшенъ, нелепъ, что даже Мышлаевскій перемѣнился въ лицѣ. Шервинскій подхватилъ Елену, самъ блѣдный... Изъ спальни Турбина послышался стонъ.
– Двери... – крикнула Елена.
По лѣстницѣ внизъ, спутавъ стратегическій планъ, побѣжали Мышлаевскій, за нимъ Карась, Шервинскій и насмерть испуганный Ларіосикъ.
– Это уже хуже, – бормоталъ Мышлаевскій.
За стеклянной дверью взметнулся черный одинокій силуэтъ, оборвался грохотъ.
– Кто тамъ? – загремѣлъ Мышлаевскій какъ въ цейхгаузѣ.
– Ради бога... Ради бога... Откройте, Лисовичъ – я... Лисовичъ!! – вскричалъ силуэтъ. – Лисовичъ – я... Лисовичъ...
Василиса былъ ужасенъ... Волосы съ просвѣчивающей розоватой лысинкой торчали вбокъ. Галстукъ висѣлъ на боку и полы пиджака мотались, какъ дверцы взломаннаго шкафа. Глаза Василисы были безумны и мутны, какъ у отравленнаго. Онъ показался на послѣдней ступенькѣ, вдругъ качнулся и рухнулъ на руки Мышлаевскому. Мышлаевскій принялъ его и еле удержалъ, самъ присѣлъ къ лѣстницѣ и сипло, растерянно крикнулъ:
– Карась! Воды...
Былъ вечеръ. Время подходило къ одиннадцати часамъ. По случаю событій, значительно раньше, чѣмъ обычно, опустѣла и безъ того не очень людная улица.
Шелъ жидкій снѣжокъ, пушинки его мѣрно летали за окномъ, а вѣтви акаціи у тротуара, лѣтомъ темнившія окна Турбиныхъ, все болѣе обвисали въ своихъ снѣжныхъ гребешкахъ.
Началось съ обѣда и пошелъ нехорошій тусклый вечеръ съ непріятностями, съ сосущимъ сердцемъ. Электричество зажглось почему-то въ полсвѣта, а Ванда накормила за обѣдомъ мозгами. Вообще говоря, мозги пища ужасная, а въ Вандиномъ приготовленіи – невыносимая. Былъ передъ мозгами еще супъ, въ который Ванда налила постнаго масла, и хмурый Василиса всталъ изъ-за стола съ мучительной мыслью, что будто онъ и не обѣдалъ вовсе. Вечеромъ же была масса хлопотъ, и все хлопотъ непріятныхъ, тяжелыхъ. Въ столовой стоялъ столовый столъ кверху ножками и пачка Лебидь-Юрчиковъ лежала на полу.
– Ты дура, – сказалъ Василиса женѣ.
Ванда измѣнилась въ лицѣ и отвѣтила:
– Я знала, что ты хамъ, уже давно. Твое поведеніе въ послѣднее время достигло геркулесовыхъ столбовъ.
Василисѣ мучительно захотѣлось ударить ее со всего размаху косо по лицу такъ, чтобъ она отлетѣла и стукнулась объ уголъ буфета. А потомъ еще разъ, еще и бить ее до тѣхъ поръ, пока это проклятое, костлявое существо не умолкнетъ, не признаетъ себя побѣжденнымъ. Онъ – Василиса, измученъ вѣдь, онъ, въ концѣ концовъ, работаетъ, какъ волъ, и онъ требуетъ, требуетъ, чтобы его слушались дома. Василиса скрипнулъ зубами и сдержался, нападеніе на Ванду было вовсе не такъ безопасно, какъ это можно было предположить.
– Дѣлай такъ, какъ я говорю, – сквозь зубы сказалъ Василиса, – пойми, что буфетъ могутъ отодвинуть, и что тогда? А это никому не придетъ въ голову. Всѣ въ городѣ такъ дѣлаютъ.
Ванда повиновалась ему, и они вдвоемъ взялись за работу – къ столу съ внутренней стороны кнопками пришпиливали дѣнежныя бумажки.
Скоро вся внутренняя поверхность стола расцвѣтилась и стала похожа на замысловатый шелковый коверъ.
Василиса, кряхтя, съ налитымъ кровью лицомъ, поднялся и окинулъ взоромъ дѣнежное поле.
– Неудобно, – сказала Ванда, – понадобится бумажка, нужно столъ переворачивать.
– И перевернешь, руки не отвалятся, – сипло отвѣтилъ Василиса, – лучше столъ перевернуть, чѣмъ лишиться всего. Слышала, что въ городѣ дѣлается? Хуже, чѣмъ большевики. Говорятъ, что повальные обыски идутъ, всѣ офицеровъ ищутъ.
Въ одиннадцать часовъ вечера Ванда принесла изъ кухни самоваръ и всюду въ квартирѣ потушила свѣтъ. Изъ буфета достала кулекъ съ черствымъ хлѣбомъ и головку зеленаго сыра. Лампочка, висящая надъ столомъ въ одномъ изъ гнѣздъ трехгнѣздной люстры, источала съ неполно накаленныхъ нитей тусклый красноватый свѣтъ.
Василиса жевалъ ломтикъ французской булки, и зеленый сыръ раздражалъ его до слезъ, какъ сверлящая зубная боль. Тошный порошокъ при каждомъ укусѣ сыпался вмѣсто рта на пиджакъ и за галстукъ. Не понимая, что мучаетъ его, Василиса исподлобья смотрѣлъ на жующую Ванду.
– Я удивляюсь, какъ легко имъ все сходитъ съ рукъ, – говорила Ванда, обращая взоръ къ потолку, – я была увѣрена, что убьютъ кого-нибудь изъ нихъ. Нѣтъ, всѣ вернулись, и сейчасъ опять квартира полна офицерами...
Въ другое время слова Ванды не произвели бы на Василису никакого впечатлѣнія, но сейчасъ, когда вся его душа горѣла въ тоскѣ, они показались ему невыносимо подлыми.
– Удивляюсь тебѣ, – отвѣтилъ онъ, отводя взоръ въ сторону, чтобы не разстраиваться, – ты прекрасно знаешь, что, въ сущности, они поступили правильно. Нужно же кому-нибудь было защищать городъ отъ этихъ (Василиса понизилъ голосъ) мерзавцевъ... И притомъ напрасно ты думаешь, что такъ легко сошло съ рукъ... Я думаю, что онъ...
Ванда впилась глазами и закивала головой.
– Я сама, сама сразу это сообразила... Конечно, его ранили...
– Ну, вотъ, значитъ, нечего и радоваться – «сошло, сошло»...
Ванда лизнула губы.
– Я не радуюсь, я только говорю «сошло», а вотъ мнѣ интересно знать, если, не дай богъ, къ намъ явятся и спросятъ тебя, какъ предсѣдателя домового комитета, а кто у васъ наверху? Были они у гетмана? Что ты будешь говорить?
Василиса нахмурился и покосился:
– Можно будетъ сказать, что онъ докторъ... Наконецъ, откуда я знаю? Откуда?
– Вотъ то-то, откуда...
На этомъ словѣ въ передней прозвенѣлъ звонокъ. Василиса поблѣднѣлъ, а Ванда повернула жилистую шею.
Василиса, шмыгнувъ носомъ, поднялся со стула и сказалъ:
– Знаешь что? Можетъ быть, сейчасъ сбѣгать къ Турбинымъ, вызвать ихъ?
Ванда не успѣла отвѣтить, потому что звонокъ въ ту же минуту повторился.
– Ахъ, боже мой, – тревожно молвилъ Василиса, – нѣтъ, нужно идти.
Ванда глянула въ испугѣ и двинулась за нимъ. Открыли дверь изъ квартиры въ общій коридоръ. Василиса вышелъ въ коридоръ, пахнуло холодкомъ, острое лицо Ванды, съ тревожными, расширенными глазами, выглянуло. Надъ ея головой въ третій разъ назойливо затрещало электричество въ блестящей чашкѣ.
На мгновенье у Василисы пробѣжала мысль постучать въ стеклянныя двери Турбиныхъ – кто-нибудь сейчасъ же бы вышелъ, и не было бы такъ страшно. И онъ побоялся это сдѣлать. А вдругъ: «Ты чего стучалъ? А? Боишься чего-то?» – и, кромѣ того, мелькнула, правда слабая, надежда, что, можетъ быть, это не они, а такъ что-нибудь...
– Кто... тамъ? – слабо спросилъ Василиса у двери.
Тотчасъ же замочная скважина отозвалась въ животъ Василисы сиповатымъ голосомъ, а надъ Вандой еще и еще затрещалъ звонокъ.
– Видчиняй, – хрипнула скважина, – изъ штабу. Та не отходи, а то стрѣльнемъ черезъ дверь...
– Ахъ, божъ... – выдохнула Ванда.
Василиса мертвыми руками сбросилъ болтъ и тяжелый крючокъ, не помнилъ и самъ, какъ снялъ цѣпочку.
– Скорійшъ... – грубо сказала скважина.
Темнота съ улицы глянула на Василису кускомъ сѣраго неба, краемъ акацій, пушинками. Вошло всего трое, но Василисѣ показалось, что ихъ гораздо больше.
– Позвольте узнать... по какому поводу?
– Съ обыскомъ, – отвѣтилъ первый вошедшій волчьимъ голосомъ и какъ-то сразу надвинулся на Василису, Коридоръ повернулся, и лицо Ванды въ освѣщенной двери показалось рѣзко напудреннымъ.
– Тогда, извините, пожалуйста, – голосъ Василисы звучалъ блѣдно, безкрасочно, – можетъ быть, мандатъ есть? Я, собственно, мирный житель... не знаю, почему же ко мнѣ? У меня – ничего, – Василиса мучительно хотѣлъ сказать по-украински и сказалъ, – нема.
– Ну, мы побачимо, – отвѣтилъ первый.
Какъ во снѣ двигаясь подъ напоромъ входящихъ въ двери, какъ во снѣ ихъ видѣлъ Василиса. Въ первомъ человѣкѣ все было волчье, такъ почему-то показалось Василисѣ. Лицо его узкое, глаза маленькіе, глубоко сидящіе, кожа серенькая, усы торчали клочьями, и небритыя щеки запали сухими бороздами, онъ какъ-то странно косилъ, смотрѣлъ исподлобья и тутъ, даже въ узкомъ пространствѣ, успѣлъ показать, что идетъ нечеловѣческой, ныряющей походкой привычнаго къ снѣгу и травѣ существа. Онъ говорилъ на страшномъ и неправильномъ языкѣ – смѣси русскихъ и украинскихъ словъ – языкѣ, знакомомъ жителямъ Города, бывающимъ на Подолѣ, на берегу Днѣпра, гдѣ лѣтомъ пристань свиститъ и вертитъ лебедками, гдѣ лѣтомъ оборванные люди выгружаютъ съ баржъ арбузы... На головѣ у волка была папаха, и синій лоскутъ, обшитый сусальнымъ позументомъ, свисалъ набокъ.
Второй – гигантъ, занялъ почти до потолка переднюю Василисы. Онъ былъ румянъ бабьимъ полнымъ и радостнымъ румянцемъ, молодъ, и ничего у него не росло на щекахъ. На головѣ у него былъ шлыкъ съ объѣденными молью ушами, на плечахъ сѣрая шинель, и на неестественно маленькихъ ногахъ ужасныя скверныя опорки.
Третій былъ съ провалившимся носомъ, изъѣденнымъ сбоку гноеточащей коростой, и сшитой и изуродованной шрамомъ губой. На головѣ у него старая офицерская фуражка съ краснымъ околышемъ и слѣдомъ отъ кокарды, на тѣлѣ двубортный солдатскій старинный мундиръ съ мѣдными, позеленѣвшими пуговицами, на ногахъ черные штаны, на ступняхъ лапти, поверхъ пухлыхъ, сѣрыхъ казенныхъ чулокъ. Его лицо въ свѣтѣ лампы отливало въ два цвѣта – восково-желтый и фіолетовый, глаза смотрѣли страдальчески-злобно.
– Побачимо, побачимо, – повторилъ волкъ, – и мандатъ есть.
Съ этими словами онъ полѣзъ въ карманъ штановъ, вытащилъ смятую бумагу и ткнулъ ее Василисѣ. Одинъ глазъ его поразилъ сердце Василисы, а второй, лѣвый, косой, проткнулъ бѣгло сундуки въ передней.
На скомканномъ листкѣ – четвертушкѣ со штампомъ «Штабъ 1-го сичевого куреня» было написано химическимъ карандашомъ косо крупными каракулями:
"Предписуется зробить обыскъ у жителя Василія Лисовича, по Алексеевскому спуску, домъ N13. За сопротивленіе карается разстриломъ.
Начальникъ Штабу Проценко.
Адъютантъ Миклунъ."
Въ лѣвомъ нижнемъ углу стояла неразборчивая синяя печать.
Цвѣты букетами зелени на обояхъ попрыгали немного въ глазахъ Василисы, и онъ сказалъ, пока волкъ вновь овладѣвалъ бумажкой:
– Прохаю, пожалуйста, но у меня ничего...
Волкъ вынулъ изъ кармана черный, смазанный машиннымъ масломъ браунингъ и направилъ его на Василису. Ванда тихонько вскрикнула: «Ай». Лоснящійся отъ машиннаго масла кольтъ, длинный и стремительный, оказался въ рукѣ изуродованнаго. Василиса согнулъ колѣни и немного присѣлъ, ставъ меньше ростомъ. Электричество почему-то вспыхнуло ярко-бѣло и радостно.
– Хто въ квартирѣ? – сипловато спросилъ волкъ.
– Никого нѣту, – отвѣтилъ Василиса бѣлыми губами, – я та жинка.
– Нутѣ, хлопцы, – смотрите, та швидче, – хрипнулъ волкъ, оборачиваясь къ своимъ спутникамъ, – нема часу.
Гигантъ тотчасъ тряхнулъ сундукъ, какъ коробку, а изуродованный шмыгнулъ къ печкѣ. Револьверы спрятались. Изуродованный кулаками постучалъ по стѣнѣ, со стукомъ открылъ заслонку, изъ черной дверцы ударило скуповатымъ тепломъ.
– Оружіе е? – спросилъ волкъ.
– Честное слово... помилуйте, какое оружіе...
– Нѣтъ у насъ, – однимъ дыханіемъ подтвердила тѣнь Ванды.
– Лучше скажи, а то бачилъ – расстрилъ? – внушительно сказалъ волкъ...
– Ей-богу... откуда же?
Въ кабинетѣ загорѣлась зеленая лампа, и Александръ II, возмущенный до глубины чугунной души, глянулъ на троихъ. Въ зелени кабинета Василиса въ первый разъ въ жизни узналъ, какъ приходитъ, грозно кружа голову, предчувствіе обморока. Всѣ трое принялись первымъ долгомъ за обои. Гигантъ пачками, легко, игрушечно, сбросилъ съ полки рядъ за рядомъ книги, и шестеро рукъ заходили по стѣнамъ, выстукивая ихъ... Тупъ... тупъ... глухо постукивала стѣна. Тукъ, отозвалась внезапно пластинка въ тайникѣ. Радость сверкнула въ волчьихъ глазахъ.
– Що я казавъ? – шепнулъ онъ беззвучно. Гигантъ продралъ кожу кресла тяжелыми ногами, возвысился почти до потолка, что-то крякнуло, лопнуло подъ пальцами гиганта, и онъ выдралъ изъ стѣны пластинку. Бумажный перекрещенный пакетъ оказался въ рукахъ волка. Василиса пошатнулся и прислонился къ стѣнѣ. Волкъ началъ качать головой и долго качалъ, глядя на полумертваго Василису.
– Что же ты, зараза, – заговорилъ онъ горько, – що жь ты? Нема, нема, ахъ ты, сучій хвостъ. Казалъ нема, а самъ гроши въ стѣнку запечатавъ? Тебя же убить треба!
– Что вы! – вскрикнула Ванда.
Съ Василисой что-то странное сдѣлалось, вслѣдствіе чего онъ вдругъ разсмѣялся судорожнымъ смѣхомъ, и смѣхъ этотъ былъ ужасенъ, потому что въ голубыхъ глазахъ Василисы прыгалъ ужасъ, а смѣялись только губы, носъ и щеки.
– Декрета, панове, помилуйте, никакого же не было. Тутъ кой-какія бумаги изъ банка и вещицы... Дѣнегъ-то мало... Заработанныя... Вѣдь теперь же все равно царскія дѣньги аннулированы...
Василиса говорилъ и смотрѣлъ на волка такъ, словно тотъ доставлялъ ему жуткое восхищеніе.
– Тебя заарестовать бы требовалось, – назидательно сказалъ волкъ, тряхнулъ пакетомъ и запихнулъ его въ бездонный карманъ рваной шинели. – Нутѣ, хлопцы, беритесь за ящики.
Изъ ящиковъ, открытыхъ самимъ Василисой, выскакивали груды бумагъ, печати, печатки, карточки, ручки, портсигары. Листы усѣяли зеленый коверъ и красное сукно стола, листы, шурша, падали на полъ. Уродъ перевернулъ корзину. Въ гостиной стучали по стѣнамъ поверхностно, какъ бы нехотя. Гигантъ сдернулъ коверъ и потопалъ ногами въ полъ, отчего на паркетѣ остались замысловатые, словно выжженные слѣды. Электричество, разгораясь къ ночи, разбрызгивало веселый свѣтъ, и блисталъ цвѣтокъ граммофона. Василиса шелъ за тремя, волоча и шаркая ногами. Тупое спокойствіе овладѣло Василисой, и мысли его текли какъ будто складнѣе. Въ спальнѣ мгновенно – хаосъ: полѣзли изъ зеркальнаго шкафа, горбомъ, одѣяла, простыни, кверху ногами всталъ матрасъ. Гигантъ вдругъ остановился, просіялъ застѣнчивой улыбкой и заглянулъ внизъ. Изъ-подъ взбудораженной кровати глянули Василисины шевровые новые ботинки съ лакированными носами. Гигантъ усмѣхнулся, оглянулся застѣнчиво на Василису.
– Яки гарны ботинки, – сказалъ онъ тонкимъ голосомъ, – а что они, часомъ, на менѣ не придутся?
Василиса не придумалъ еще, что ему отвѣтить, какъ гигантъ наклонился и нѣжно взялся за ботинки. Василиса дрогнулъ.
– Они шевровые, панове, – сказалъ онъ, самъ не понимая, что говоритъ.
Волкъ обернулся къ нему, въ косыхъ глазахъ мелькнулъ горькій гнѣвъ.
– Молчи, гнида, – сказалъ онъ мрачно. – Молчать! – повторилъ онъ, внезапно раздражаясь. – Ты спасибо скажи намъ, що мы тебѣ не разстрѣляли, якъ вора и бандита, за утайку сокровищъ. Ты молчи, – продолжалъ онъ, наступая на совершенно блѣднаго Василису и грозно сверкая глазами. – Накопилъ вещей, нажралъ морду, розовый, якъ свинья, а ты бачишь, въ чемъ добрые люди ходютъ? Бачишь? У него ноги мороженыя, рваныя, онъ въ окопахъ за тебя гнилъ, а ты въ квартирѣ сидѣлъ, на граммофонахъ игралъ. У-у, матери твоей, – въ глазахъ его мелькнуло желаніе ударить Василису по уху, онъ дернулъ рукой. Ванда вскрикнула: «Что вы...» Волкъ не посмѣлъ ударить представительнаго Василису и только ткнулъ его кулакомъ въ грудь. Блѣдный Василиса пошатнулся, чувствуя острую боль и тоску въ груди отъ удара остраго кулака.
«Вотъ такъ революція, – подумалъ онъ въ своей розовой и аккуратной головѣ, – хорошенькая революція. Вѣшать ихъ надо было всѣхъ, а теперь поздно...»
– Василько, обувайсь, – ласково обратился волкъ къ гиганту. Тотъ сѣлъ на пружинный матрасъ и сбросилъ опорки. Ботинки не налѣзали на сѣрые, толстые чулки. – Выдай казаку носки, – строго обратился волкъ къ Вандѣ. Та мгновенно присѣла къ нижнему ящику желтаго шкафа и вынула носки. Гигантъ сбросилъ сѣрые чулки, показавъ ступни съ красноватыми пальцами и черными изъединами, и натянулъ носки. Съ трудомъ налѣзли ботинки, шнурокъ на лѣвомъ съ трескомъ лопнулъ. Восхищенно, по-дѣтски улыбаясь, гигантъ затянулъ обрывки и всталъ. И тотчасъ какъ будто что лопнуло въ натянутыхъ отношеніяхъ этихъ странныхъ пятерыхъ человѣкъ, шагъ за шагомъ шедшихъ по квартирѣ. Появилась простота. Изуродованный, глянувъ на ботинки на гигантѣ, вдругъ проворно снялъ Василисины брюки, висящія на гвоздикѣ, рядомъ съ умывальникомъ. Волкъ только еще разъ подозрительно оглянулся на Василису, – не скажетъ ли чего, – но Василиса и Ванда ничего не говорили, и лица ихъ были совершенно одинаково бѣлыя, съ громадными глазами. Спальня стала похожа на уголокъ магазина готоваго платья. Изуродованный стоялъ въ однихъ полосатыхъ, въ клочья изодранныхъ подштанникахъ и разсматривалъ на свѣтъ брюки.
– Дорогая вещь, шевіотъ... – гнусаво сказалъ онъ, присѣлъ въ синее кресло и сталъ натягивать. Волкъ смѣнилъ грязную гимнастерку на сѣрый пиджакъ Василисы, причемъ вернулъ Василисѣ какія-то бумажки со словами: «Якись бумажки, берите, панѣ, може, нужныя». – Со стола взялъ стеклянные часы въ видѣ глобуса, въ которомъ жирно и черно красовались римскія цифры.
Волкъ натянулъ шинель, и подъ шинелью было слышно, какъ ходили и тикали часы.
– Часы нужная вещь. Безъ часовъ – якъ безъ рукъ, – говорилъ изуродованному волкъ, все болѣе смягчаясь по отношенію къ Василисѣ, – ночью глянуть сколько времени – незамѣнимая вещь.
Затѣмъ всѣ тронулись и пошли обратно черезъ гостиную въ кабинетъ. Василиса и Ванда рядомъ молча шли позади. Въ кабинетѣ волкъ, кося глазами, о чемъ-то задумался, потомъ сказалъ Василисѣ:
– Вы, панѣ, дайте намъ расписку... (Какая-то дума безпокоила его, онъ хмурилъ лобъ гармоникой.)
– Какъ? – шепнулъ Василиса.
– Расписку, що вы намъ вещи выдалы, – пояснилъ волкъ, глядя въ землю.
Василиса измѣнился въ лицѣ, его щеки порозовѣли.
– Но какъ же... Я же... (Онъ хотѣлъ крикнуть: «Какъ, я же еще и расписку?!» – но у него не вышли эти слова, а вышли другія.) вы... вамъ надлежитъ расписаться, такъ сказать...
– Ой, убить тебѣ треба, якъ собаку. У-у, кровопійца... Знаю я, что ты думаешь. Знаю. Ты, якъ бы твоя власть была, изничтожилъ бы насъ, якъ насѣкомыхъ. У-у, вижу я, добромъ съ тобой не сговоришь. Хлопцы, ставь его къ стѣнкѣ. У, якъ вдарю...
Онъ разсердился и нервно притиснулъ Василису къ стѣнѣ, ухвативъ его рукой за горло, отчего Василиса мгновенно сталъ краснымъ.
– Ай! – въ ужасѣ вскрикнула Ванда и ухватила за руку волка, – что вы. Помилуйте... Вася, напиши, напиши...
Волкъ выпустилъ инженерово горло, и съ хрустомъ въ сторону отскочилъ, какъ на пружинѣ, воротничокъ. Василиса и самъ не замѣтилъ, какъ оказался сидящимъ въ креслѣ. Руки его тряслись. Онъ оторвалъ отъ блокнота листокъ, макнулъ перо. Настала тишина, и въ тишинѣ было слышно, какъ въ карманѣ волка стучалъ стеклянный глобусъ.
– Какъ же писать? – спросилъ Василиса слабымъ, хрипловатымъ голосомъ.
Волкъ задумался, поморгалъ глазами.
– Пышить... по предписанію штаба сичевого куреня... вещи... вещи... въ размѣрѣ... у цѣлости сдалъ...
– Въ размъ... – какъ-то скрипнулъ Василиса и сейчасъ же умолкъ.
–...Сдалъ при обыскѣ. И претензій ніякихъ не маю. И подпишить...
Тутъ Василиса собралъ остатки послѣдняго духа и спросилъ, отведя глаза:
– А кому?
Волкъ подозрительно посмотрѣлъ на Василису, но сдержалъ негодованіе и только вздохнулъ.
– Пишить: получивъ... получили у цѣлости Немоляка (онъ задумался, посмотрѣлъ на урода)...Кирпатый и отаманъ Ураганъ.
Василиса, мутно глядя въ бумагу, писалъ подъ его диктовку. Написавъ требуемое, вмѣсто подписи поставилъ дрожащую «Василисъ», протянулъ бумагу волку. Тотъ взялъ листокъ и сталъ въ него вглядываться.
Въ это время далеко на лѣстницѣ вверху загремѣли стеклянныя двери, послышались шаги и грянулъ голосъ Мышлаевскаго.
Лицо волка рѣзко измѣнилось, потемнѣло. Зашевелились его спутники. Волкъ сталъ бурымъ и тихонько крикнулъ: «Ша». Онъ вытащилъ изъ кармана браунингъ и направилъ его на Василису, и тотъ страдальчески улыбнулся. За дверями въ коридорѣ слышались шаги, перекликанья. Потомъ слышно было, какъ прогремѣлъ болтъ, крюкъ, цѣпь – запирали дверь. Еще пробѣжали шаги, донесся смѣхъ мужчины. Послѣ этого стукнула стеклянная дверь, ушли ввысь замирающіе шаги, и все стихло. Уродъ вышелъ въ переднюю, наклонился къ двери и прислушался. Когда онъ вернулся, многозначительно переглянулся съ волкомъ, и всѣ, тѣснясь, стали выходить въ переднюю. Тамъ, въ передней, гигантъ пошевелилъ пальцами въ тѣсноватыхъ ботинкахъ и сказалъ:
– Холодно буде.
Онъ надѣлъ Василисины галоши.
Волкъ повернулся къ Василисѣ и заговорилъ мягкимъ голосомъ, бѣгая глазами:
– Вы вотъ що, панѣ... Вы молчите, що мы были у васъ. Бо якъ вы накапаете на насъ, то васъ наши хлопцы вбьють. Съ квартиры до утра не выходите, за це строго взыскуѣться...
– Прощеніи просимъ, – сказалъ провалившійся носъ гнилымъ голосомъ.
Румяный гигантъ ничего не сказалъ, только застѣнчиво посмотрѣлъ на Василису и искоса, радостно – на сіяющія галоши. Шли они изъ двери Василисы по коридору къ уличной двери, почему-то приподымаясь на цыпочки, быстро, толкаясь. Прогремѣли запоры, глянуло темное небо, и Василиса холодными руками заперъ болты, голова его кружилась, и мгновенно ему показалось, что онъ видитъ сонъ. Тотчасъ сердце его упало, потомъ заколотилось часто, часто. Въ передней рыдала Ванда. Она упала на сундукъ, стукнулась головой объ стѣну, крупныя слезы залили ея лицо.
– Боже! Что же это такое?.. Боже. Боже. Вася... Среди бѣла дня. Что же это дѣлается?..
Василиса трясся передъ ней, какъ листъ, лицо его было искажено.
– Вася, – вскричала Ванда, – ты знаешь... Это никакой не штабъ, не полкъ. Вася! Это были бандиты!
– Я самъ, самъ понялъ, – бормоталъ Василиса, въ отчаяніи разводя руками.
– Господи! – вскрикнула Ванда. – Нужно бѣжать скорѣй, сію минуту, сію минуту заявить, ловить ихъ. Ловить! Царица небесная! Всѣ вещи. Всѣ! Всѣ! И хоть бы кто-нибудь, кто-нибудь... А?.. – Она затряслась, скатилась съ сундука на полъ, закрыла лицо руками. Волосы ея разметались, кофточка разстегнулась на спинѣ.
– Куда жь, куда?.. – спрашивалъ Василиса.
– Боже мой, въ штабъ, въ варту! Заявленіе подать. Скорѣй. Что жь это такое?!
Василиса топтался на мѣстѣ, вдругъ кинулся бѣжать въ дверь. Онъ налетѣлъ на стеклянную преграду и поднялъ грохотъ.
Всѣ, кромѣ Шервинскаго и Елены, толпились въ квартирѣ Василисы. Ларіосикъ, блѣдный, стоялъ въ дверяхъ. Мышлаевскій, раздвинувъ ноги, поглядѣлъ на опорки и лохмотья, брошенныя неизвѣстными посѣтителями, повернулся къ Василисѣ.
– Пиши пропало. Это бандиты. Благодарите бога, что живы остались. Я, сказать по правдѣ, удивленъ, что вы такъ дешево отдѣлались.
– Боже... что они съ нами сдѣлали! – сказала Ванда.
– Они угрожали мнѣ смертью.
– Спасибо, что угрозу не привели въ исполненіе. Первый разъ такую штуку вижу.
– Чисто сдѣлано, – тихонько подтвердилъ Карась.
– Что же теперь дѣлать?.. – замирая, спросилъ Василиса. – Бѣжать жаловаться?.. Куда?.. Ради бога, Викторъ Викторовичъ, посовѣтуйте.
Мышлаевскій крякнулъ, подумалъ.
– Никуда я вамъ жаловаться не совѣтую, – молвилъ онъ, – во-первыхъ, ихъ не поймаютъ – разъ. – Онъ загнулъ длинный палецъ, – во-вторыхъ...
– Вася, ты помнишь, они сказали, что убьютъ, если ты заявишь?
– Ну, это вздоръ, – Мышлаевскій нахмурился, – никто не убьетъ, но, говорю, не поймаютъ ихъ, да и ловить никто не станетъ, а второе, – онъ загнулъ второй палецъ, – вѣдь вамъ придется заявить, что у васъ взяли, вы говорите, царскія дѣньги... Нутѣ-съ, вы заявите тамъ въ штабъ этотъ ихній или куда тамъ, а они вамъ, чего добраго, второй обыскъ устроятъ.
– Можетъ быть, очень можетъ быть, – подтвердилъ высокій спеціалистъ Николка.
Василиса, растерзанный, облитый водой послѣ обморока, поникъ головой, Ванда тихо заплакала, прислонившись къ притолокѣ, всѣмъ стало ихъ жаль. Ларіосикъ тяжело вздохнулъ у дверей и выкатилъ мутные глаза.
– Вотъ оно, у каждаго свое горе, – прошепталъ онъ.
– Чѣмъ же они были вооружены? – спросилъ Николка.
– Боже мой. У обоихъ револьверы, а третій... Вася, у третьяго ничего не было?
– У двухъ револьверы, – слабо подтвердилъ Василиса.
– Какіе не замѣтили? – дѣловито добивался Николка.
– Вѣдь я жь не знаю, – вздохнувъ, отвѣтилъ Василиса, – не знаю я системъ. Одинъ большой черный, другой маленькій черный съ цѣпочкой.
– Цѣпочка, – вздохнула Ванда.
Николка нахмурился и искоса, какъ птица, посмотрѣлъ на Василису. Онъ потоптался на мѣстѣ, потомъ безпокойно двинулся и проворно отправился къ двери. Ларіосикъ поплелся за нимъ. Ларіосикъ не достигъ еще столовой, когда изъ Николкиной комнаты долетѣлъ звонъ стекла и Николкинъ вопль. Ларіосикъ устремился туда. Въ Николкиной комнатѣ ярко горѣлъ свѣтъ, въ открытую форточку несло холодомъ и зіяла огромная дыра, которую Николка устроилъ колѣнями, сорвавшись съ отчаянія съ подоконника. Николкины глаза блуждали.
– Неужели? – вскричалъ Ларіосикъ, вздымая руки. – Это настоящее колдовство!
Николка бросился вонъ изъ комнаты, проскочилъ сквозь книжную, черезъ кухню, мимо ошеломленной Анюты, кричащей: «Николъ, Николъ, куда жь ты безъ шапки? Господи, аль еще что случилось?..» И выскочилъ черезъ сѣни во дворъ. Анюта, крестясь, закинула въ сѣняхъ крючокъ, убѣжала въ кухню и припала къ окну, но Николка моментально пропалъ изъ глазъ.
Онъ круто свернулъ влѣво, сбѣжалъ внизъ и остановился передъ сугробомъ, запиравшимъ входъ въ ущелье между стѣнами. Сугробъ былъ совершенно нетронутъ. «Ничего не понимаю», – въ отчаяніи бормоталъ Николка и храбро кинулся въ сугробъ. Ему показалось, что онъ задохнется. Онъ долго мѣсилъ снѣгъ, плевался и фыркалъ, прорвалъ, наконецъ, снѣговую преграду и весь бѣлый пролѣзъ въ дикое ущелье, глянулъ вверхъ и увидалъ: вверху, тамъ, гдѣ изъ рокового окна его комнаты выпадалъ свѣтъ, черными головками виднѣлись костыли и ихъ остренькія густыя тѣни, но коробки не было.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |