Нечаянные воспоминания на случай смерти 1 страница

Нечаянные воспоминания на случай смерти

Оригинал: Accidental Memory in the Case of Death

Автор: derryere

Переводчики: WebKitten,

[me] for the_miracle,

Швеллер

Бета: Sei

Разрешение на перевод: получено

Пейринг: Артур/Мерлин

Рейтинг: NC-17

Жанр: драма, романс

Размер: макси

Предупреждение: частичное AU, ненормативная лексика

Саммари: Тони О не водится с неудачниками. Тони О не гей, не "хороший парень" и уж точно не принц.

Но у судьбы свое мнение.

Он все время старается найти время для сна.

Сидит на лавке железнодорожной станции, скрестив руки, уткнувшись подбородком в грудь, и пытается отдохнуть хоть несколько минут – потом окажется, что этих минут совершенно недостаточно, но сейчас они кажутся жизненно необходимыми. Иногда он приоткрывает один глаз и проверяет время на больших вокзальных часах, над смазанным пятном толпы на платформе – над портфелями, чемоданами, солнцезащитными очками, головами, что периодически так же вскидываются к огромному циферблату.

Среди лиц в толпе попадаются и хорошенькие – их обладательницы покупают кофе, покачиваясь на высоких каблуках, болтают, и он даже задерживает на них взгляд, но потом устало закрывает глаза – не до того, увы. Он все еще немного пьян и слишком близок к отключке, чтобы посылать многозначительные взгляды, которые непременно привлекают внимание – приятное – когда он трезв. Поэтому он продолжает сидеть неподвижно, в полузабытьи, пока со свистом и громыханием на платформу не вкатывается поезд. Вот тогда он просыпается, неохотно покоряясь необходимости, и с преувеличенным ворчанием поднимается на ноги.

Солнечные лучи льются сквозь низкие окна купе, рисуют на платформе ровные коричневатые прямоугольники. Ступая по ним, он моргает и думает, что сегодня за день, и как отличить это утро от любого другого за последние три года. Ничего особенного, просто наблюдение, но мысль продолжает крутиться в голове, пока он забирается в вагон, лениво проходит между рядами сидений и плюхается на первое попавшееся место у окна. Он бросает сумку у ног, прислоняется головой к оконному стеклу и погружается в дрему, которой отведено ровно тридцать пять минут.

***

В городе шансы отдохнуть без помех практически исчезают. Разве что удастся постоять минут пять с закрытыми глазами, упираясь затылком в стену у дверей аудитории, пока не прозвучит сигнал к началу занятий, или пока кто-то в очередной раз не похлопает по щеке и не спросит весело:

– Ты как, приятель?

На что он приоткрывает один глаз и хрипло отвечает:

– Просто замечательно, Арт, – и, внимательно оглядев друга: – А ты?

– Просто супер, приятель! – Арт оглушительно хохочет, выгибаясь у стены – глаза бешеные, зрачки расширены. – До сих пор торчу от вчерашней дряни. Это было круто! Веришь, – он стучит кулаком в грудь, – реально круто!

А потом – два часа занятий, где поспать не так просто, как кажется. Но бывают удачные дни, когда Арт все еще летает в своих мирах, или наоборот – приход закончился, и друг слишком устал для разговоров. Тогда они занимают задний ряд в какой-нибудь аудитории, раскидываются на совершенно не предназначенных для отдыха стульях, и дремлют под лекции, которые посещали на предыдущих курсах, но – раз за разом, – забывали слушать.

Но гораздо чаще Арт в университете не появляется, и приходится сидеть с другими студентами, смутно знакомыми. Они с ним даже говорят – но не таким беспрерывным придурочным шепотом, как Арт. От лекций это не отвлекает, но мешает просто положить голову на парту и вырубиться.

Но даже если забыть про недостаток сна, сосредоточиться бывает сложно. Энтони больше таращится на затылки студентов, чем вслушивается в лекцию. Изучает надписи на стуле в переднем ряду, добавляет пару слов от себя, играет в игрушку на мобильном, оглядывает комнату в поисках Больших Сисек, а найдя, тут же обменивается впечатлением о находке с соседом.

Если и этого мало – а обычно так и случается, – помогает бесцельное блуждание взглядом по аудитории.

Он закидывает руку за спинку стула, оборачивается и вглядывается: вон на пятом ряду Пенни, которая в прошлом семестре напилась до чертиков на факультетской вечеринке и всем присутствующим демонстрировала отсутствие белья под платьем. Пара второкурсников. Какие-то незнакомые субъекты старательно записывают лекцию. «Эти явно не наши».

Близнецы, с вечно одинаковыми выражениями лиц и именами, которые он не в состоянии запомнить, сколько бы ни пытался. Всего двумя рядами выше сидит Бен. У этого серьга длиннее, чем волосы, и здоровается он вечно каким-то судорожным кивком – Энтони потом пародирует этот жест в пабе перед друзьями.

Стайка девчонок – эти вечно вместе сидят, и единственная из них симпатичная никогда вовремя не поднимет голову, – устроилась рядом с Хайнекеном, мрачным парнем, что таскается на занятия со скейтом, и чье настоящее имя прочно забыто из-за полумифического случая на вечеринке по поводу поступления, где фигурировала бутылка пива, необычный способ ее использования и пьяный до полной потери интереса к происходящему партнер.

Он смотрит на Хайнекена, пока краем глаза не замечает Роуз – та, как обычно, возится с телефоном на последнем ряду. Милая, милая Роуз, которая в ответ на многозначительные улыбки Энтони неизменно демонстрирует средний палец с отманикюренным ногтем и на вечеринках иногда делает ему минет в прихожей.

К концу лекции, или позже, по дороге в кафетерий, кто-нибудь окликает громким «Эй, Тони! Идешь сегодня вечером?»

Он на мгновение задумывается, пытаясь сосчитать, сколько раз за последние сутки закрывал глаза больше чем на пять минут, но быстро бросает подсчеты и кивает с полу-смешком, полу-вздохом: «Конечно. Почему нет».

После чего у него остается два часа на отдых. Первые тридцать минут – в поезде по дороге домой. Дома он бросает вещи со словами: «Привет, мам», «Занятии были безумно увлекательны, как всегда, мам» и «Да, я иду гулять с друзьями, мам», и «Созвонимся позже, ага?», и «Ладно, пока, мам… да… все, пока! Я ушел! Я… нет, конечно, но… все, пока! Пока!»

Еще полчаса на обратном пути в город – в поезде или на пассажирском сидении Артова автомобильчика. Последний час – только утром, когда Энтони шумно прощается с друзьями, покидает вечеринку, идет к станции, засунув руки в карманы, по почти пустым улицам, еще не остывшим от летнего жара, и снова едет домой. Там он принимает душ, обследует кухню, выгребает из коробки мюсли и громко жует их, присев у кровати матери.

– Нет, вернулся давным-давно. Ага, как раз собираюсь уходить. Что? А, да, конечно. Было весело. Без понятия, кажется, какой-то семинар. Нет… нет. Я ем, видишь? Ты спи. Увидимся днем, ага? Да… да, я тоже тебя люблю, мам. А теперь спи. Пока. Хорошего… ага. Тебе тоже.

***

День первый

Солнце, если смотреть на него достаточно долго, больше похоже на дыру, чем на что-либо другое; на кружок, сквозь который льется немыслимо яркий свет, будто небо – лишь тонкое, натянутое над атмосферой полотно, хранящее людей от слепоты.

Они решают, что день хорош. Один из лучших, что они видели. Лето, тишина, и, хотя они называют свой поступок «смыться», на самом деле никто не возражает против их отсутствия в замке. Они собирались поплавать, найти прохладную полянку в лесу – но зашли не дальше поросшего травой холма за замковой стеной и свалились на полпути вверх по склону, потные и задыхающиеся. «Только на минутку», – повторяет Артур через час, за который они не сдвинулись с места. Согласно промычав, Мерлин развязывает шарф и накидывает на лицо – его кожа реагирует на солнце куда сильнее, чем Артурова, кончик носа успел покраснеть.

– Скажи…

– Что? – голос принца, растянувшегося на траве, звучит ниже, чем обычно.

Мерлин сдвигает с одного глаза край шарфа и щурится на Артура.

– Да вот хотел спросить, ты никогда не задумывался… ну, знаешь, когда ты станешь королем, и все такое… Что бы ты сделал? Или планировал сделать? Вот…

Лежащий на спине – руки под голову – Артур лениво улыбается небу и отвечает, не поворачиваясь:

– Я был бы полным идиотом, если б не думал об этом, правда?

Мерлин какое-то время молча смотрит на него из-под синего шарфа, который почти заслоняет профиль Артура, и произносит:

– А самая невероятная вещь, которую бы ты сделал? Будучи королем?

Артур чуть сводит брови. Моргает, пытаясь открыть глаза и посмотреть на Мерлина – но солнечный свет слишком ярок.

– Для себя, – уточняет тот. – Что ты сделаешь для себя?

Все так же хмурясь, Артур поднимает голову и приставляет ладонь козырьком к лбу. Но явно не находит того, что искал, в видимом треугольном кусочке лица Мерлина, и опускается обратно на траву.

– Не знаю. Позволю рыцарям тренироваться в замке? Всегда хотел это сделать. Что-то вроде тренировочного зала, где можно прыгать по столам с мечом в руке, и… Не знаю. Может, танцы запрещу.

Мерлин издает короткий смешок.

– И это самое невероятное, что ты можешь придумать? – подначивает он. – Отменить балы?

– А что? Это же… Я же не могу вытворять, что в голову взбредет! Существуют определенные… – принц умолкает, кривится и продолжает менее уверенным тоном: - обязанности, – и быстро идет в контратаку: – А что? Что бы сделал ты?

– Если бы был королем? – Мерлин убирает шарф с лица и бесстрастно смотрит на Артура.

– Да. Скажи, раз такой умный.

– Я… – Мерлин задумчиво ерзает по траве. – Самый невероятный поступок? – переспрашивает он, кусая губу, и выдает: – Наверное, приказал бы перекрасить замок. В зеленый.

Артур медленно поворачивает голову и тупо смотрит на него долгим-долгим взглядом. Потом моргает, и Мерлин не выдерживает – начинает хохотать.

– Что? – говорит он с улыбкой. – Повеселились бы. Это ж не… да и вообще это просто предложение. И оно по-любому лучше, чем твой запрет на танцы, – Мерлин приподнимает брови, подчеркивая сказанное, и возможно, слегка подначивая, но Артур не ведется. Лишь фыркает в ответ, качая головой, снова укладывается на землю, лицом к небу, и закрывает глаза. Мерлин продолжает молча смотреть на него, осознавая, какими знакомыми кажется каждая черточка, каждое самое незаметное движение.

– Знаешь, как-то странно представлять тебя королем, – произносит он после долгой паузы. – Ну, корона там и прочая ерунда.

Артур весело фыркает себе под нос, бормоча:

– И прочая ерунда.

Мерлин отводит взгляд, откидывается на спину.

– Думаю, тебе придется жениться и все такое.

– Это непременная составляющая, да.

– А ты… как ты думаешь, ты будешь… Ну, ты понимаешь, – рука Мерлина тянет из земли пучки травы, складывает вырванные стебли в кучку. – Будешь любить ее? Свою… жену? Или?..

Артур резко и протяжно вздыхает.

– К чему эти вопросы, Мерлин?

– Просто любопытно. То есть, я думаю… Просто, если бы я, ну, ты понимаешь… – еще одна горсть травы, выдернутой из земли с корнями. – Остепенился или как там. Я бы хотел, чтобы это было с человеком, которого я… ну, ты понимаешь. Но, наверное, когда ты король… Это нечестно, правда? Что у тебя нет шанса…

– Ты не можешь этого знать, – перебивает Артур, внезапно растеряв всю шутливость. – Ты не можешь знать, что случиться в будущем.

Мерлин слегка настораживается, неуверенный, как далеко может зайти с вопросами, и пытается достойно отступить:

– Да. Наверное, не могу.

И все-таки не удерживается, и спустя три удара сердца выпаливает:

– А ты был когда-нибудь…?

– Да, – отвечает Артур без запинки и без малейшей неловкости.

Мерлин тут же хочет спросить: «В кого? Где? Когда? До моего… Я знаю… Как это бы…»

Но не спрашивает. Что-то непонятное сжимает горло, и он краснеет – благо, это незаметно в полуденной жаре. Бросает быстрый взгляд на Артура, надеясь увидеть что-то вроде смущения – или объяснения, или чего угодно, – но тот лежит неподвижно, закрыв глаза, млея под солнечными лучами. Поэтому Мерлин поворачивает голову в другую сторону, где видно лишь слабо колыхаемую ветром полоску травы.

– А как насчет тебя, Мерлин? – спрашивает Артур чуть погодя, уже с улыбкой в голосе, и легонько толкает ногой ногу Мерлина. – Влюблялся когда-нибудь по уши? – он четко проговаривает каждое слово – уже шутит.

– Ну, – Мерлин безуспешно пытается собраться с мыслями. – Думаю, да. Или… нет. Не знаю. А как вообще понять, когда ты… – он строит небу гримаску. – Да уж. По-моему, невозможно понять, на самом деле, не…

– О, – перебивает Артур с высокомерным смешком, – ты поймешь.

Мерлин тут же поворачивается к нему и смотрит пристально, вопрошающе. Артур тоже поворачивается и с чуть кривой полуулыбкой повторяет:

– Ты поймешь.

– О, – на большее Мерлин не способен. Он неловко улыбается и внезапно никак не может отвести нервного взгляда от морщинки на рукаве.

– Ага, – весело говорит Артур, и Мерлин краем глаза замечает, как улыбка принца становится шире.

Воцаряется неизбежная тишина, и оба снова щурятся на разбросанные по небу облачка. Но тишина эта дружелюбная – просто каждый пребывает наедине со своими мыслями, неясными и витающими все в тех же облаках. Все безмятежно и естественно, и когда Артур перекатывается и на мгновение прижимается губами к губам Мерлина, тот даже не чувствует шока.

Хотя нет, чувствует. Наверное.

А принцу, похоже, хоть бы что. Он вскакивает на ноги, отряхивает ладони от земли и говорит со смехом:

– Пошли, идиот. Давай наперегонки к замку!

Мерлин приподнимается на локтях и хмурится в ответ. Из-за бьющего в глаза солнца трудно понять, куда Артур смотрит – и как смотрит, тоже. Но когда принц протягивает ему руку, Мерлин принимает ее без раздумий. И тут же расплачивается за это: Артур снова толкает его на землю, а сам отбегает, не отворачиваясь, смеется, зовет:

– Давай же, вперед!

И Мерлин бросается вперед. Артур быстро бегает, но не сегодня, и Мерлин быстро его догоняет, толкает в плечо, радуясь, когда тот чуть спотыкается. Похоже, Артур просто наслаждается перспективой проиграть Мерлину – догнав, он толкает его в ответ, а когда тот летит на траву, падает рядом и делает полусерьезную попытку придавить его к земле. После недолгой возни Мерлин оказывается сверху, прижимает перехваченные руки принца к траве за головой и решает, что дарованная победа – все равно победа. Глаза Артура искрятся весельем, он солнечно улыбается ему снизу вверх и безмолвно переплетает свои пальцы с пальцами Мерлина – и сердца у обоих подпрыгивают, и обмирают, и бешено стучат.

Все существо Мерлина наполнено и переполнено этим стуком, этими глупыми улыбками, яркими глазами – и он наклоняется одним коротким, быстрым движением, и губы его касаются губ Артура, всего на мгновение.

Именно в этот момент земля под ними будто вздыхает, тихо и глубоко. Волна от этого вздоха проходит через поле, через землю под замком, и даже дальше. Очень необычное явление, редчайшее в природе – и оно остается абсолютно незамеченным. Мерлин чувствует, как вздрогнула земля, но решает, что так бывает всегда, когда целуешься, когда… Артур ничего не замечает, ну ничегошеньки, он смотрит только на Мерлина, когда тот слезает с него, когда оба поднимаются на ноги и смеются непонятно чему, обмениваются еще парой тычков, срываются в бег, бегут наперегонки – и улыбаются, забыв про окружающий мир чудесно и безнадежно.

***

Он кладет куртку под шею, чуть ниже затылка, пытаясь поудобнее устроить голову между сиденьем и оконным стеклом. День снова оказался слишком жарким, и в итоге он нес куртку в руках – а потом перебросил через плечо, затем спрятал в сумку, после чего опять взял в руки, злясь, что легкость вещи отнюдь не умаляет ее объема. Но теперь куртка оказывается очень кстати, помогая в вялых попытках хоть немного отдохнуть и смягчая потряхивание вагона на рельсах.

Устроившись и сложив руки высоко на груди, Энтони лениво разглядывает вагон, проход между креслами, смотрящих в окна людей, на лица которых падают блики света и тени деревьев, мелькающих за окном.

Замечает вдруг знакомое лицо и с тихим удивлением осознает, что сегодня пятница. Несколько знакомых по старой школе переехали в город и теперь иногда ездят домой на выходные – вид при этом имея такой, будто их почему-то не слишком воодушевляет предстоящее воссоединение с семьей. Время от времени он сталкивается с кем-то из этих ребят на станции, или оказывается с ними в одном вагоне, и тогда полчаса пути проходят в вялых разговорах о том, какими глупыми все они были в семнадцать лет, и как сильно с тех пор изменились. Слова еще долго висят воздухе, а они смотрят по сторонам и думают, как мало изменились на самом деле.

Но поезд длинный, количества вагонов и частоты отправлений достаточно, чтобы такие встречи были скорее исключением, чем правилом. Обычно Энтони приходится скучать только в своей собственной компании.

Всего через пару рядов, прямо напротив него, парень с почти-знакомым лицом сползает чуть ниже по сидению, нервно вертя в руках зажигалку. Энтони чувствует смутное облегчение при мысли, что никогда с этим парнем не разговаривал, и не надо кивать ему в знак приветствия. Он практически уверен, что не учился с ним в школе – единственной вменяемой в городе – но видел достаточно часто, чтобы знать – они всегда ездят в одном направлении. Взгляд уставших за день глаз лениво переходит на спортивную сумку у ног парня, поставленный вертикально скейтборд, и Энтони пытается вспомнить имя – ведь точно же слышал, – но безуспешно. Помнится только одно. Хайнекен.

Он снова задумывается: «Почему Хайнекен?», но потом вспоминает, как кто-то (наверняка Арт, источник самых гадких сплетен в универе) когда-то рассказывал историю о происхождении этого прозвища, и интерес сменяется легкой гадливостью. Фу.

Поезд останавливается и несколько человек выходят. В ожидании, когда движение резко возобновится и вагон снова наполнится мерным шумом, Энтони прикрывает глаза и открывает их лишь тогда, когда поезд останавливается во второй раз. Тони устало выглядывает в окно – но там ничего интересного, кроме опустевших полей. Наверное, нужно пропустить другой состав, или поезд переехал какое-нибудь животное – когда такое случается, машинист должен выйти и проверить, что зверь не крупнее оленя. Приближаются сумерки, окрашивая небо в розовый, и почти все места вокруг Энтони пусты. В вагоне только он и этот парень, который постоянно щелкает зажигалкой и безучастно смотрит в окно.

Энтони вздыхает, поводит плечом, вытаскивает из-за спины куртку. Свет то выключается, то загорается снова. Это еще необычнее, чем незапланированная остановка, и Тони замирает, хмуро смотрит на потолок, а затем, рефлекторно – на Хайнекена.

Тот в свою очередь бросает взгляд на Энтони, отводит глаза, и приподнимает бровь, когда лампы начинают мигать – и гаснут.

Энтони резко садится повыше. Хватается за подголовник переднего кресла (куртка падает на колени), оглядывается по сторонам, прислушиваясь к шипению в громкоговорителях в ожидании объявления. Ничего.

Поерзав на сидении, он вздыхает и раздраженно смотрит на единственного товарища по несчастью, ожидая, что тот посмотрит на него в ответ с тем же выражением: «Боже, ну что за хрень?»

Вместо этого в тусклом свете он ловит слегка удивленный, но спокойный взгляд.

– Наверное, ерунда какая-то, – ворчит он себе под нос, словно пытаясь что-то доказать, и снова застывает, притворяясь равнодушным.

– Да пофиг, – доносится такой же ответ. Энтони хмурится, наблюдая за тем, как он чуть выгибается, чтобы залезть в карман, вынимает чуть приплющенную сигаретную пачку и щелкает по дну.

Несколько сигарет появляются в картонной щели, он достает одну губами и подносит к ней зажигалку.

– Эй, – говорит Энтони, скользнув взглядом по сидениям. – Эй! Здесь нельзя курить!

Парень поднимает глаза, переставая щелкать зажигалкой. На миг задерживает взгляд на Энтони, а затем сует зажигалку в карман, делает долгую затяжку и вынимает сигарету изо рта, зажав двумя пальцами.

– Надо же, – струйки дыма выплывают из уголков рта, красный кончик сигареты светится в полумраке вагона.

Парень встает, делает еще одну затяжку и, ухмыляясь, пятится по проходу. Насмешливо салютует, отворачивается и нажимает на кнопку автоматической двери.

Энтони смотрит на закрывающуюся дверь в немом раздражении, затем вновь бросает взгляд на потухшие лампы, с сердитым вздохом отбрасывает куртку и встает. Продвигается к концу вагона, легко барабаня пальцами по подголовникам сидений, и подходит к выходу как раз в тот момент, когда Хайнекен выпрыгивает из открытых дверей тамбура.

Озадаченный происходящим, он подходит поближе и высовывается из вагона.

– Куда?.. – кричит он вдогонку и замолкает, пораженно наблюдая, как парень проводит по волосам рукой с зажатой в ней сигаретой и, оглянувшись через плечо, шагает дальше по высокой траве. Энтони выдыхает, не веря в происходящее, и завершает свой вопрос: – Куда это ты, черт возьми, поперся?

В ответ он получает лишь короткий пренебрежительный взгляд.

– Решил осмотреться, – отвечает парень, пожимая плечами.

– Поезд может тронуться в любую минуту, – предупреждает Тони и на секунду заглядывает в вагон: – Твои манатки тоже здесь. Никто ждать не будет!

– Серьезно? – парень останавливается и оборачивается – руки в карманах, сигарета в зубах. – Думаешь, у них просто что-то заглохло?

– Ну да, – Энтони приподнимает брови. – Скорее всего.

Парень медленно и глубокомысленно кивает. Сигарета слегка приподнимается при очередной затяжке.

– Тогда, будь добр, объясни мне, – говорит он, не вынимая сигареты изо рта, – какого хрена открыты двери?

Энтони смотрит на него молча. Потом выпячивает губу, вскидывает подбородок и неохотно ступает на подножку. Держась за дверь, рассматривает поезд. Насколько можно разглядеть, все двери открыты. Свет не горит.

Но снаружи они одни.

– Ну, – говорит он нервно. – Может, еще дадут электричество, или на чем там эта штука е…

Парень смеется и вновь отворачивается, возобновляя свой путь в поля.

– Тогда ради бога, – отвечает он, не оглядываясь. – Оставайся в поезде.

Энтони смотрит на фигуру, удаляющуюся по высокой траве, и несколько секунд обдумывает, что делать, если поезд неожиданно тронется – заскочить обратно в вагон? Или выпрыгнуть наружу? Попытаться найти проводника, забрать с собой вещи этого парня, оставить их здесь, отдать их ко…

– К черту всё, – бормочет он себе под нос, отпускает поручень, спрыгивает на испещренный следами гравий и начинает спускаться с насыпи. Хайнекен уже довольно далеко, поэтому Энтони старается поторопиться – и срывается на бег, нервно оглядываясь назад. Поезд стоит на месте, света по-прежнему нет.

– Постой, – зовет он, когда достигает пределов слышимости, и переходит на шаг. – Я… я...

Парень останавливается и бросает на него спокойный, вопросительный взгляд. Энтони чувствует себя немного глупо, и тут же пытается это скрыть – засовывает руки в карманы, приподнимает плечи.

– А что ты ищешь вообще?

– Не знаю, – парень вновь берет сигарету двумя пальцами и стукает носком ботинка по едва видимой из-за бурьяна разрушенной каменной стене.

– Как ты думаешь, что это?

Энтони приподнимает бровь, глядя на осыпающиеся от малейшего толчка камни.

– Камни? И всякая херня?

Парень невнятно хмыкает и начинает идти вдоль стены, бормоча:

– Это не ограда для пастбища... Только глянь, – бросает на Энтони быстрый взгляд, глаза сверкают в полумраке. – Будто она вообще не отсюда.

– Тебя серьезно это парит? – бросает Тони со смешком. – Ну, в смысле, нахрена кому-нибудь…

Он замолкает под тяжелым взглядом, прочищает горло и отворачивается к единственному растущему рядом дереву. У того толстый ствол, странно искореженный, и оно явно полое внутри.

– Ты же не знаешь наверняка, – говорит он наконец и косится на спутника. – Эта хрень подпрыгивает, когда ты проходишь мимо, да?

– Ага, – отвечает тот с кривой улыбкой. – Плевать.

– Ты на втором курсе, ведь так, – Энтони бредет следом за парнем, когда тот перепрыгивает через стену и начинает взбираться на низкий вал, который издали легко спутать с высокой травой.

– Ну и, – Хайнекен бросает окурок под ноги, наступает и идет дальше.

Энтони пожимает плечами.

– Ничего. Просто… У нас некоторые пары совпадают, да?

– Да ну? – быстрый взгляд. – Не замечал.

Сарказм в голосе настолько явный, что Энтони кивает и сжимает губы в тонкую линию.

Он смотрит под ноги, делая вид, будто никогда смеха ради не кричал с друзьями вслед этому парню гадостей. Оглядывается на поезд, который отсюда кажется темным призраком, тихим и неподвижным, и его почему-то бросает в дрожь.

– Может, нам стоит вернуться, – говорит Тони так тихо, что едва слышит себя.

– Так иди, – чавкая ботинками по грязи, парень скользит по склону вниз, к небольшой лужайке.

Из-за ускорения он вначале срывается на бег, но к огромному камню, лежащему точно посредине лужайки, подходит уже прогулочным шагом.

Энтони еще раз оглядывается, вздыхает, а затем тоже спускается, опираясь на одну руку, чтобы не упасть.

– Господи, – слышит Тони, перестает отряхивать руки и поднимает глаза. Хайнекен стоит у большого валуна – даже скорее глыбы, или непонятно откуда взявшейся части стены дольмена, – положив одну руку на поверхность и восхищаясь размерами.

– Эта штука огромная, – говорит он подоспевшему Энтони, хмуро оглядывая валун.

– Это… – Тони фыркает и шлепает ладонью по холодному камню. – Булыжник.

Парень не обращает на него внимания и начинает обходить глыбу, ощупывая трещины.

– И всё-таки, как тебя зовут? – спрашивает Энтони, когда парень исчезает из виду, и прислоняется к камню.

– О, ты знаешь, как, – в голосе слышатся презрительные нотки, хотя лица и не видно. – От какого же имечка ты с дружками так тащишься? Ах да. Хайнекен. Ценю, кстати, оно и правда... – он ненадолго замолкает – Энтони как раз успевает передвинуться и встретиться с ним лицом к лицу – и издает удивленный смешок: – Ни хрена себе.

Энтони отстраняется от камня и бормочет:

– Что?

– Глянь-ка, – парень пытается вытащить что-то из серого, испещренного трещинами валуна. Энтони подходит ближе и сам испускает нервный смешок, таращась на торчащую из камня ржавую железяку – определенно похожую на рукоять.

– Охренеть можно, – он все еще смеется, а Хайнекен тем временем тянет сильнее – упираясь ногой в камень, напрягаясь, гримасничая... – И чего это ты делаешь?

– Гарантирую себе законное место короля Англии, – говорит парень, пытаясь расшатать рукоять. – Как видишь.

– Вижу, – Энтони скептически наблюдает, как парень закатывает рукава и тянет под другим углом, усмехается, делает еще одну попытку...

– Черт, – Хайнекен наконец отпускает железку, рассматривает покрасневшие ладони, с шипением сжимает и разжимает кулаки. – Конец моим притязаниям на трон.

– Что ж, – Энтони вскидывает голову и шагает вперед, отодвигая парня плечом. – Теперь моя очередь.

Дата добавления: 2015-08-27