дома промышленника Винсента Фантомхайва и убийства его самого и его жены, ибо как раз
Анжелу Блан видел среди пожарища сын жертв, десятилетний Сиэль. Эшу Ландерсу и его
подопечным, вооруженным плетьми, цепями, колодками, бедный мальчик был передан сразу же,
как только он спасся из полыхающего дома. Что подвело Фантомхайвов и прочих "скверных":
карьера, богатство, незаконные махинации, семейное счастье - об этом полиция пытается
допросить преступника. До нынешнего момента имена преступников не были известны; сейчас
было выяснено, что Блан погибла с сотней прихожан под завалами одного из роскошных храмов
около года ранее (а я проходил мимо этой церкви по пути на работу в кафе, а Сиэль жаловался
некогда, что их класс без объявления отвели в псевдохристианскую общину, где какая-то
плоскогрудая наставница к нему приставала...), а Ландерс оставался на свободе ровно до
вчерашнего вечера. Мне, как одному из свидетелей, настоятельно предложили явиться в участок
и дать какие-нибудь малозначительные показания, а в конце разбирательства получить на руки
фамильный перстень Фантомхайвов, найденный при обыске одного малолетнего наркомана. Я
сказал, что, может, приду, но ничего не пообещал. Вот так вот, Сиэль. Я нашел твоего
преследователя, виновника твоих первых кошмаров. Если ты помнишь их до сих пор, конечно.
Скажешь, что цель твоей жизни выполнена, - не поверю ни за что. Да тебе не скажи, ты и делать
вид прекратишь, что эта глупость для тебя важна.
Потом сестра не ушла, а обратила внимание на тряпки, висевшие через ее локоть. Это одежда
Сиэля, и карманы ее набиты каким-то хламом; велите отдать вещи, а мусор выкинуть? Я повелел
поступить наоборот: лохмотья - на выброс, "мусор" - мне. Сестра с сомнением усмехнулась, но
карманы выпотрошила и сложила мне в руки ворох оберток, кусков картона и всяких разных
обрывков. Я не ошибся. Когда девица умчалась к контейнерам, я тяжко присел на лавку,
пропахшую дешевыми сигаретами, эфиром и багряным закатом, и принялся раскладывать
заветный "хлам" в правильной, на мой взгляд, последовательности. За это время я перечел
пятнистые, угольно-бурые заметки по нескольку раз и впитал в себя слезы этих темных
воспоминаний.
Ух ты, я еще жив.
Сейчас ночь, барабанит какой-то град. Рядом со мной сопят 3 нарика согласившиеся дать мне свое
картонное убежище, если буду их защищать со своей "пушкой". Одна из них - бывшая блядь из
гарема Лау, я ее точно помню, а она меня уже нет. Другие два просто какие-то беспризорники, как
и большинство из их рода, сочли себя под кайфом "суперсамостоятельными".
Я бы предпочел забыть, что случилось за этот день, но разве я смогу? Еще прошлой ночью на моих
глазах выстрелил себе в башку Лау уверенный, что его как обычно пронесет и русская рулетка
укажет на какую-то его шлюшку. А Сиэль всего лишь зашел за пистолетом, хотя собирался купить
на ту сумму часы. Они сейчас никому не нужны, и не я так решил..
Я почему-то не удивился, когда все шустрые девочки этого опиумного барона разбежались кто
куда, прихватив с собой дорогие вещички. Все, кроме Лан Мао. Она склонилась над
обезглавленным телом и нервно его трясла. Лау, Лау, стонала она, переходя постепенно на крик.
А я наверное был другого мнения о ней, так же? А она впервые громко говорила, впадала в
вечную истерику.. Любила его, что ли?...Не хотела расставаться с ним.. Вот я и потратил на нее
один патрон. Если уж они друг друга любили, то они не должны быть порознь.
Конечно, я потом ушел. Не знаю, куда забрел, и там меня и сцапали. Как четыре года назад..
Запихали в какой-то чулан, выковыряли глаз, выдрали ногти, подожгли кожу!! Это точно были те
же самые. Но выебать, как в прошлый раз, не успели. Не обыскали, вторую руку мне перестали
держать, и потому все сдохли. Все четверо. Так же как и Лау с Лан Мао - остались без башки.... У
меня остался один патрон, зарядить новыми не было сил. Я не знал, не подберут ли меня потом
какие-нибудь их сообщники. А затем я очнулся, а передо мной - лица этих самых нариков. Я
нацелился в одного из них, а они были обдолбанные и не поняли, что я делаю. Ржали, тыкали в
меня пальцами. Я хотел их убить.. у одного из них содрана вся кожа на руках, он гниет, от него
несет мертвечиной. Он умрет хоть завтра, даже не от передоза, а от простого заражения. Хотя с
каких это пор я начал заботиться о людях... И незачем мне это. Поэтому я не выстрелил.
Дождался, как хоть кто-то один придет в себя. Первой оказалась девчонка. Так я остался с ними. У
нас получилось идиотское двойное соглашение. Я защищаю их, пока у них в залоге мое кольцо..
.... но они не смеют его продать или обменять, иначе тоже получат пулю.
Они дрыхнут, а я не хочу спать, я НЕ МОГУ спать в этой коробке, на камнях, когда вокруг воняет, с
этими мыслями, которые меня мучают. Я не намерен к этому привыкать. Но возвращаться домой.
. У меня нет же дома. Там, где я жил, больше меня никто не ждет.
Нет, нет и еще раз нет. Я не собираюсь учиться воровать. Зачем оно мне? Чтобы пропитаться
таким образом лишь несколько дней? Это не продлится долго. Поэтому пусть эти придурки даже
не наезжают, что я чуть не попался.
Вообще я спросил, хотят ли они что-то делать дальше. Облезлый рассказал зачем-то, что
буквально вчера они жили в общаге и стабильно зарабатывали везде подряд, на дозу всегда
хватало, а потом их сдал один из "исправившихся" и так они оказались на улице, и их повсюду
ищут. Больно знакомое имя у него было, но мне же не важны все эти подробности. Девчонка
искренне пожелала "новому правильному" снова сорваться. Они думают, что сойдутся с другими,
кого разбрело по городу из-за того же "мудака", потом объединятся вокруг поставщиков и опять
выйдут в люди. Добавили, что меня, возможно, тоже возьмут, если я хочу пожить под крышей, а
еще заржали, что так мне не удастся устоять против десятков наркоманов. Я попытался их
убедить, что обдолбанным я не смогу их защищать. Убедил.
Упер булку у каких-то зевак, а еще стянул шарф с чьей-то сумки. Господи, да я же ем. Какая же
булка вкусная!
Шарф разорву на части, вымою где-нибудь руки и обмотаю их этими клочками. Не так нарывать
будут, а то еще подхвачу чего.
Какая-то шваль только что напала на меня, не успел я промыть руки. Вцепилась сзади своими
зубами. Я вовремя спохватился и резко откинулся назад, чтобы ударить это о кирпичную стену.
Оно собралось подняться и опять на меня броситься, отчего получило пулю. Я не смотрел, сдохло
оно или нет, а сразу убежал. Торчу сейчас в каком-то чулане. Это не может слишком долго
продолжаться, нет.
Я опять кого-то убил. Видите ли, набрел на чужое логово и потому должен был сейчас же ласты
склеить. Нигде мне никогда не будет покоя. И как, кааааак те трое еще могут гордиться, что живут
таким образом??? Тот, кто говорит, что это и есть настоящая жизнь - воровать, убивать, питаться
объедками и гнить на свалке - самый безмозглый идиот во всей вселенной!! Я не хочу этого всего,
не хочу!
Очнулся вовсе не там, где был изначально. Снаружи играла музыка - какой-то бар. Мне из угла
улыбался один жирный кретин, сказал, что я в безопасности. Объяснил, что он и вся его банда -
главные на этой помойке, поставляют оружие, наркоту, женщин, еду и любое укрытие. Я сказал,
что мне этого ничего не нужно, он привел тех троих. Они уже вместо меня, наверное, белого
бычка какого-нибудь видели. Я решил не возникать, чтобы эти "главари" меня не грохнули. Но они
убеждают меня, что я им понравился и отпускать меня обратно в трущобы не намерены. Дали мне
поесть и умыться. Я не знаю, сколько я себя не видел. Моим глазом только детей пугать.
Их годами никто не ловит, они всегда живут в свое удовольствие. И я прекрасно понял, чего этому
толстяку надо в обмен на мое "счастливое житие". На баб своих он не смотрел вообще, зато с
моего колена руки не убирал!!
Я не выстрелил потому, что меня бы за это прошили очередями, а я пока не планирую умирать.
Поэтому я отказался более-менее вежливо, хоть и боялся, что мне не разрешат уйти. Разрешили,
но сказали, что я все равно могу заходить. Еще чего.
Нариков выпроводили вместе со мной. Они вот спросили, почему я, остолоп, не согласился, ведь
не тужил бы с ними. Боже, все мозги кислотой сожгли, твари. Я себя никому не отдам за такие
сомнительные радости. Я позволил себя истязать только одному человеку, которого принял
таким, какой он есть, нашел в нем то, что было недоступно другим. Да любил его, блядь, чего
теперь умалчивать. Хотя почему в прошедш... Я не вернусь, так как это все бесполезно. Мне
можно только начать все заново..
Облезлый сказал, что китаянка сдохла. Трахалась за дозу, да только клиент разорвал ее. Я
потребовал назад свое кольцо и сказал, что ухожу.. И это все, что я запомнил, потому что сейчас
сижу на ящике один, без оружия и без кольца. Либо я и остальных завалил, либо они меня
прогнали. Вот нихера не помню!
Я не знаю, какой сегодня день и что меня ожидает дальше. Хотя нет, знаю. Жизнь меня дальше
ожидает. 13 лет - это пустой звук, особенно такие. Надо продолжать жить дальше, что я и
собираюсь делать. Понятия не имею, как, правда.
И все время буду любить Себастьяна, это уж точно, просто 1000 процентов. Слишком многое
пройти, чтобы так легко его вычеркнуть? Да ни за что.
- Мистер! Мистер Михаэлис! Там мне просили передать... Ваш мальчик пришел в себя!
Глава 43 + эпилог.
Сестра не стала спрашивать, откуда я так хорошо знаю дорогу в палату, хоть и наверняка этому
подивилась. Но я вообще не видел ее; она где-то семенила за мной как мышь, покуда я летел на
четвертый этаж сломя голову. Я перескакивал через ступени, перемахивал через самого себя,
преодолевал собственные сомнения, поскольку впервые не мог быть уверенным, на что способен.
Небо в окнах окрашивалось в мутно-рыжий цвет, лампы под потолком с хрустом зажигались; свет
горел и за дверью №404.
На тумбочке красовалась кругленькая ваза с простым букетом (наверное, принесла сестра). Сиэль
был еще неясен, слабо покашливал и, пока ждал меня (голову даю на отсечение, что он сам меня
позвал), кое-как привыкал к новой правой руке. У него бы физически не вышло резко
среагировать на мой шумный взлом его палаты; поэтому прошло несколько безмолвных секунд,
пока мальчишка поднял на меня глаз и разобрал в размазанной послекоматозной картине, кто же
это к нему заявился. Улыбаться было тяжело, так как раненые губы немедля лопались, но он все
равно изобразил обнадеживающее приветствие. Попробовал приподняться на локтях, но что-то
внутри затревожилось и его притормозило. Вот и все. Теперь исход нашей встречи зависел лишь
от меня.
- Ты все-таки пришел, - сказал Сиэль неузнаваемым осипшим голосом.
- Куда бы я делся, - чуть вызывающе отозвался я. Сиэля этот тон ничуть не смутил, и он снова
улыбнулся.
- Давно я здесь? - спросил он, откашлявшись.
- Со вчерашней ночи. И я тоже. Слонялся весь день туда-сюда, дожидался, когда ты проснешься
наконец.
Взгляд его повеселел. Фантомхайв бы усмехнулся, если бы опять не подавился кашлем.
- Не знаешь, сколько еще меня планируют тут держать? Неуютно тут. Хотя если ты будешь хоть
иногда заходить, то немного я потерплю.
Сиэль, прошу тебя... Умоляю, скажи, что ты не хочешь меня более видеть. Скажи, как хотел бы
избавиться от меня, как я, паршивый демон, испортил тебе жизнь, или что-то еще подобное,
скажи, прошу!
- Точно ничего не называют, - не слишком внятно пробасил я. - Говорят, что тебе вообще чуть ли
не жить придется в больницах, если не хочешь помереть раньше времени.
- Тогда что еще поделать, - ответил мальчик мирно. - Только больше меня не смей меня оставлять,
понял?
Ну нет, нет же, Сиэль! Скажи, что ненавидишь меня! Завали меня своей яростью, хоть кинься с
кулаками, и тогда я уже никогда тебя не оставлю; навсегда прижму к себе и не отпущу! Ты будешь
жить, обязательно будешь, только смени свою радостную пластинку; назови меня грешником,
назови мне конченым и худшим, скажи, что все кончено; возненавидь меня, прикончи, раздави и
уничтожь, пока я не сделал это первым!..
- А если не послушаюсь, то что будет? - промямлил я. - Обидишься? Надуешь губки?
- А ты уж послушайся, - И мой калека подмигнул и повел плечами, приглашая ближе к себе.
Рефлексы, рефлексы, как вы приноровились к разрушению счастья!
- Какой ты самонадеянный. Хотя что тут, каким был, такой и сейчас есть; ничему тебя твоя
несносная жизнь не научила.
- Ты что хочешь сказать?
- Да ничего ты не понимаешь, вот и все, - бросил я злостно. - Тебе как будто наплевать, что я с
тобой делаю.
Он не понял и спросил почти невинно:
- Может, меня просто все устраивает?
- Да ладно?! Скорее, тебе просто доставляет унижаться. "Принял таким, какой есть" - глупость
мазохистская, скажу тебе честно. Боже, Сиэль, да никто не поверит, что ты ради какого-то
выдуманного "чувства" отдавал себя на истязания. Обычно на них все "чувства" и кончаются, а
ты...
- Так что можешь гордиться, что от тебя не отказались, несмотря ни на что, - перебил Сиэль.
- Чего тут гордиться, тебя жалеть хочется! - И я прыснул племяннику в лицо. - Более идиотского
оправдания я еще никогда ни от кого не слышал. Ладно месть, спишем на детские потрясения, но
ты же забыл о ней, не так ли? Вот знаешь, что поймали вашего поджигателя? И тебе неинтересно,
кто он, так же? Тебя больше волнует, почему я так с тобой разговариваю. И вот знай: потому мне
невыносимо видеть и слышать эти "сердечные страдания".
- Заткнись!
- Хотя чего я, тебе и это безразлично. Ты будешь любить даже безответно, даже выслушав эти
гадости от меня, я угадал?
Завершение могло быть любое. Трудно было предположить, как поступит Сиэль, даже с
негодующим ревом упав сейчас лицом на одеяло. Вышло так, что он поднялся, закатив глаз к
потолку и замученно скалясь, и снова поманил меня.
- Иди сюда.
- Чего?
- Иди сюда, говорю!
Я протащился к нему с недоумением, пытаясь еще додумать продолжение. Ударит меня?
Выскажет все, что думает? Задушит? Если так, то я почти по инерции обхвачу его крепко-крепко,
будто вымаливая прощения за все совершенное.
Мальчишке надоело ждать. Он притянул меня, я не устоял на ногах и повалился, а Сиэль, как и
хотел, дал нашим губам сомкнуться. Об этом я и не догадывался.
Я стремился вырваться, но Сиэль жадно захватил мои губы и вцепился мне в плечи, словно знал,
что такого больше не повторится. Все-таки позволив себе разожмуриться, я разглядел
скапливающиеся меж его ресниц слезы. Я прикусил язык мальчишки, бессовестно
пересчитывающий мои зубы, но Фантомхайву это не помешало. Он целовал меня и дальше,
только все углубляясь и сжимая мои плечи до синяков, хоть и отчего-то запинался. Я решил, что он
вот-вот раскашляется мне в рот, и принялся отталкиваться сильнее, пока до меня не дошли
разборчивые смешки. Я обмяк, и тогда Сиэль уже сам отпустил меня и с невыразимым,
сумасшедшим хохотом откинулся на койку.
Он лил слезы, пока смеялся, и задыхался кашлем, пока плакал, бился о матрас и заслонялся от
света, опять выплевывал кровь; и я отпрянул от взбесившегося мальчика в страхе и в
убежденности, что больше не брошу его, иначе умру вместе с ним.
Смех начинал утихать, мокрое лицо потемнело, в крови было испачкано белье; я начал снова
приближаться и почти не заметил, как упомянутая ваза с цветами неловко метнулась в меня и
разбилась в сантиметре от моих ног.
- Сиэль?!
- Да, ты угадал!!! Все время я тебя любил! И до сих пор люблю!!! - Он схватил забытый поднос с
таблетками и швырнул его, но угодил в шкаф; с пронзительным звоном разлетелись все стекла и
загрохотал огромный поднос. - Только зачем, а?! Зачем, если ты так просто бросаешь мне нож в
спину?! Неужели я всего лишь зря потратил на тебя свое время?!
- Не смей подниматься с кровати! Тебе нельзя!
- Тебя спросить забыл! Чего мне вообще тебя слушать?! Чего я терпел, прижавшись спиной к
стене?! Да я это просто так закончу!!!
Он зашатался и треснулся лбом о железную спинку; разъяренный крик разнесся по этажу еще
ярче, чем гром расколотых стекол. Затем Сиэль опять привстал, не переставая рычать, и взялся за
капельницу, выдернув из вены поток физраствора.
- Прекрати сейчас же!
- А может, ты этого и добивался?! Тогда пожалуйста! Только не думай убегать, ты никуда от меня
не денешься!!! Я еще выживу тебя из ума!
Я и не смог бы сдвинуться, когда на меня напала паника, хотя чего мне стоило: я бы успел
смотаться раз сто, пока Сиэль бы до меня дополз! Но нет, я трясся на месте и не отрывался от его
истерики!
- Так взять и попользоваться мной, разрушить мою жизнь, когда она только началась!.. Да
пропади ты пропадом!!! Я никогда не дам тебе покоя, Себастьян, никогда! Ты ответишь мне за
все!!!
От замаха капельницей я увернулся и выпал наружу, в коридор, прямо на поспешившую на звуки
этого бедлама неизвестную медсестру. Я скоро слез с нее, потому что на этом мою казнь Сиэль
завершать не собирался и набросился на мои убегающие ноги, размахивая уцелевшим стволом
капельницы.
- А ну стой, подонок! Ты от меня просто не отделаешься!!!
Я спиной вперед отбегал в сторону перепуганных детей, рассыпающихся от меня так же, как
осколки стекла от меткого броска. Медсестра согнулась, как получила по пузу, неудачно
попытавшись поймать Сиэля; но меня, как бы я ни наворачивался на чьих-то игрушках, он ни разу
не достал. Слезы мешались с кровью; и он добивал меня сверлящими криками:
- Ответишь, ответишь за все!!! Ты никогда от меня не избавишься, никогда!!! Слышишь?!
Развалившийся посреди утопии плюшевых кроликов и уносящихся самосвалов, посреди погони со
всех возможных сторон, посреди самого темного часа, наступившего вовсе не ночью, я подал ему
свою руку... Но последние свои проклятия он посылал, будучи украденным у меня и почти
связанным, точно ненормальный:
- Слышишь меня?! Ты меня всю жизнь будешь помнить!!! Слышишь, Себастьян?! Себ!..
Лицо Сиэля в один миг посерело, и выпученные глаза и трясущееся тело не могли полностью
выразить ту трагичную спонтанность, с которой кровь забила горло, прервала дыхание и заставила
в панике хвататься за невидимые спасительные нити; а он все удалялся от того, кто их протягивал.
Сиэль не хотел покидать меня, все рвался спастись, как и делал всю жизнь...
- Прочь отсюда! Чтобы Вы здесь больше никогда не появлялись! - наорал на меня бородатый врач;
его приказ слился с диссонансом тонких визгов и досадливого бурчания, но я все равно
повиновался. Демона увезли, он еще вырывался из сухих лап жнецов судьбы. Я в который раз
вышел на дорогу из клиники (совершенно незаметно) и еще повторял свою мантру. Сиэль
выберется; он всегда выбирался! Как бы я не издевался, сколько бы петель не затягивал (так
тоскливо); не в его это правилах так нелепо сдаваться!
Меня понесло в сторону домашнего квартала. Расстояние было, наверное, значительным, но я без
устали плелся по проложенному давней памятью пути. Солнце почти закатилось. Шуршали
неухоженные кустарниковые заросли - никому они не нужны на окраине, - пахнуло копотью и
дымом. Крошечная девочка с громадным полароидом окликнула меня, зачем-то щелкнула, хоть я
и не одарил ее вниманием, и убежала прикрепить мою унылую физиономию к единому коллажу
на фасаде какого-то кирпичного склада. Я снова вынул из кармана чуть помятую фотографию
(ветер принес больше дыма, и тот начал раздражать глаза), потом завернул за угол и как раз
оказался на своей улице (ой, как быстро!).
Я почему-то ни капельки не разочаровался и не ужаснулся, просто следил зачарованно, как за
вечным красивым явлением, как бы разрушительно оно не было. Над моим домом чернели
густые клубы того самого дыма и играл беспощадный, ослепительный огонь; вокруг вопили
соседи, особенно восточные мальчишки, направившие не туда очередную хлопушку. Пламя точно
сожрало внутри все, что можно: недоклеенные обои, пледы, альбомы, древний диван, дневник,
почти тридцать три года жизни. Так просто и так поздно звать что-то потерянное; и пожарная
бригада могла бы не ехать; и я мог бы не гнаться за ветром, отобравшим священный снимок. Но
все это я доказываю себе лишь сейчас, в самый последний момент; конечно же, там на улице мне
и не пришло в голову, что можно даже не обратить взора на погибающую в огне фотографию! На
ней был Сиэль; помимо клочков его беспризорных дней, у меня ничего больше от него не
сохранилось, никакого упоминания его облика; и, прикрыв веки, я угадывал в их тени, в дыме в
глазах, точно такую же смерть того же призрака, что прятался в ночи.
Какой круг я совершил в одном и том же направлении? Под чьим влиянием я на этот раз туда
двинулся? Теряя на ходу сознание, я совершенно незримо провалился в мрак заднего двора
больницы, до того неведомого. Там друг на друга были обращены две громоздкие железные
двери, одна из них вела в тайный склеп, меж ними одиноко расположились отдельные скамьи,
урны и одна развалина на колесах. Я прижался щекой к плетеному забору и, не шевелясь,
проследил за выехавшими из здания санитарами. Ни эти здоровые парни, ни занятая каталка,
которую они сопровождали, нисколько бы ни привлекли меня, если бы не колесо не запнулось на
какой-то кочке. Кроме узких ступней впереди процессии, из-под покрывала теперь выглядывала и
покачивалась миниатюрная синюшная рука с тонким запястьем и замотанной трехпалой кистью.
Мне прощание не дало второго шанса.
Мир с громом накренился и разбился. Я упал почти оглушенный, весь пропахший пожаром, в
заключительный миг промотал все, буквально все, и мелкое, и внушительное; и оно взорвалось и
разлетелось надо мной пеплом. Мне почудилось, что я умираю следом, но в реальности случился
лишь саркастичный обморок.
Это было двадцать шестое августа: день, когда я запоздало находил оправдания, остался
прикованным к погибшему, вынужден был подчиниться единственной необратимой участи; день,
когда я отплатил демону за все своей собственной душой.
Как и вчера, я очнулся неожиданно. Сначала я долго осознавал, почему я лежу свернутый
калачиком на влажной траве и что за проволочный забор возвышается вокруг, а потом вдруг
поник. Да я же недавно все потерял, точно-точно.
- Который час?
- Восемь, ты как раз вовремя.
Восемь утра; и я в аду; перешел все возможные границы и стал большим ничтожеством, чем был.
Медсестры из педиатрии за моей спиной продолжали сплетничать:
- Меня вчера не было; что-нибудь произошло?
- Ну-у, ночью на двадцать шестое привезли маленького бродяжку, а уже вечером он умер.
- Заражение, небось? Неизвестно же, где он таскался...
- Нет, захлебнулся своей кровью; не успели его и довезти до реанимации. Хотя заражение тоже
было... Он таку-у-ую истерику устроил с каким-то своим родственником...
- А мне мать вчера звонила и рассказала, что у них на улице дом сгорел, хлопушка в окно
угодила...
Я не стал дослушивать тошную болтовню и важно прошел перед девицами. Они и не приметили
меня, зато некая старая сестра, носатая, обрюзгшая (в общем, выглядевшая ничуть не краше
меня), невольно сделала шаг назад, перекрестилась и решила больше с утра не выпивать. Мне
подумалось, что прежде чем исчезнуть, стоит забрать себе уцелевшую реликвию прервавшегося
рода Фантомхайвов. В участке я тоже бывал: там всегда неудобно и скучно, как и во всех
отделениях полиции. Меня сначала не желали туда пускать, издевательски провожали "домой
отсыпаться и отмываться", а потом в разгар этой потасовки (один полисмен уже захотел врезать
бездомному кретину, не желающему слушать, что ему советуют) из окна высунулась куцая голова
следователя Ханкса.
- Что тут происходит? О, мистер Михаэлис, а я Вас вчера ждал!
Коллеги Ханкса поразились его бодрости и знакомству с таким человеком, как я. Следователь
приглашающе махнул рукой и затворил форточку, и недоумкам пришлось пропустить меня.
Убойный отдел встречал меня с распростертыми объятиями.
- Заходите, мистер Михаэлис! - Ханкс был один в кабинете. Как и в тот раз осенью, он был в
голубом костюме, мало ему подходящем. - Нам не хватает только Ваших показаний!
- Где Вы храните кольцо Сиэля? - сразу спросил я. Ханкс замялся и тупо застыл над стулом.
- В сейфе, конечно; мы Вам его обязательно отдадим, только...
- Давайте сейчас же.
Следователь опять завис. Он, как придурок, замычал и замотал руками.
- Мистер Михаэлис, Вы же скажете свое слово в этом деле?..
- Мне нечего говорить. Просто верните мне кольцо.
- Ну как же нечего, Вы же видели и Ландерса, и то, как он бежал...
Я уронил голову на руки. Мне хотелось поторопить этого упрямца силой, потому что ничего, кроме
кольца, я не просил; неужели так сложно достать его?! Мозг вскипал, и я едва стоял на ногах.
- Вам плохо, мистер? - завозился Ханкс.
- Мне это осточертело, просто дайте кольцо, и я уйду, - выдавил я бессильно. - Отдайте его хотя бы
ради Сиэля.
- О, ну если так... - Следователь закрыл собой сейф, покрутил пару раз замок (он так ненавязчиво
потрескивал) и вынул перстень. Я, наверное, стремглав бросился его отбирать (а из-за чего еще
тогда Ханкс от меня отшатнулся?).
- Вы что, куда-то спешите? - вопросил он.
- Мне некуда больше спешить. Прощайте.
- Стойте, а как же!..
Но я уже спускался к выходу; и мутный блеск застилал мне глаза.
"...Вот, представь себе такую ситуацию: идет по улице мужчина примерно лет тридцати. Он
хорошо одет, ухожен, весьма не дурен собой. Но он чем-то подавлен, в его глазах читается горе,
он смотрит то в небо, то в землю... Его рука то и дело опускается в карман его куртки, он достает
большое красивое кольцо с крупным камнем, вертит его и с чувством небывалой тоски прячет его
обратно, и так повторяется несколько раз... Он идет сам не зная куда, просто идет, не замечая
никого, и лишь думает о своем... Где, по-твоему, находятся его мысли? В чем может быть
заключено его горе?.."
Ах, вот оно, сбывшееся пророчество! Милый позабытый друг, скажи, где ты раздобыл машину
времени, я у тебя ее одолжу (хоть я и вовсе не хорош собой сейчас). Пасмурный день как будто
соглашается с моим настроем и нарочно не позволяет солнцу показаться. На меня кто-то орет, что
я не смотрю вперед и врезаюсь в прохожих, но мне нет дела до этих мелочей.
Книга о боли дописана, а звуки безумия еще не прекращаются. Мне дурно от этого могильного
умонастроения, но оно не желает покидать меня и все сверлит за содеянное. Я сделал, что
задумывал, моя цель исполнилась, но что из нее вышло? Я исполнял свою задумку уже со
смертельным ранением; и сейчас плетусь, весь спутанный алыми нитями вечной судьбы. Смерть
обманывает меня: Сиэль все еще со мной и ведет меня за концы этих нитей, хоть я, пожалуй, и
буду вбивать себе обратное. Еще одно пророчество: он меня не оставит, выживет из ума!.. Только
слепому кажется, что все закончено; нет-нет, дальше жизнь сплошь сплетется из робких,
невозможных раскаяний, нескончаемой жалости и осуждения. Я могу раствориться в них; не
погибнуть, а просто исчезнуть, безо всяких ярких условностей, будто я никогда и не существовал;
словно и я, и мой Сиэль - только плод чьего-то секундного воображения, и все тут. Еще один
взгляд на камень - как взгляд в глаза Сиэлю. Ты что, правда любил меня? Тогда почему бы не
смириться и не выпустить на волю? Ты же теперь прекрасно знаешь, что для меня большая мука -
отделиться от тебя; так покинь меня, раз хочешь стоящей мести!
Из-за арки выехал черный автомобиль, и я встал, пропуская его. Опустил взор в лужу перед собой,
и из отражения, из-за моей спины на меня глянул, усмехаясь, мой бессмертный демон.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |