тоже последовал его примеру. Но сперва он написал под мою диктовку заявление об уходе и
отнес его в понедельник Харкортам. По возращении он ничего не сообщил: ни как отреагировали
хозяева на мое увольнение, ни как Джоан - на пришествие Сиэля. Мальчишка сунул мне в руку
толстый конверт и сказал, что здесь моя зарплата за март и дополнительная премия, и как бы я не
выпытывал, каково настоящее происхождение сей внушительной суммы, продолжал
немотствовать.
А предшествующее воскресенье встретило город сырой прохладой, грязно-голубыми тенями на
рыхлом снегу и свистящим ветерком, поэтому у нас не родилось желания подняться с кровати и
начать неиспытанный день с бодрой работы. Сиэль нежился чуть у края, закинув руки за голову; я
лежал на боку, лицом к мальчишке; волосы падали мне на лицо, а я не смахивал их; между нами
впору было поместить еще трех человек моей комплекции, если бы я не тянулся большим
пальцем ноги к теплым голеням Сиэля. Он с игривым прищуром отдернул ногу, перевернулся ко
мне спиной и уставился в окно. Тяжесть утра прижала бы его тесней в одеяло и подушки, но
отчего-то Фантомхайв вытянулся и неожиданно попросил мои очки. Я надел их сам и тоже
приподнялся, чтобы понять, что так раззадорило племянника.
- К нам кто-то приехал, - пояснил он с опаской.
- Да вряд ли это к нам, просто рядом затормозили, - робко выговорил я, составив из ярких синих
букв на двери белого микроавтобуса слова "Социальная служба".
Звонок всполошил меня окончательно. Я кубарем слетел с кровати, непонятно куда поскакал на
одной ноге и задумался о том, что я три дня не брился и около недели не мыл голову.
Обнаженный Сиэль застыл, прикрывшись одеялом.
- А если не открывать? - предположил я. - Мало ли куда мы уехали, выходной же...
- Боюсь, что они смотрят прямо в наше окно.
Я застонал и тут же заставил себя сосредоточиться. На полу валяется наша одежда, постельное
белье выпачкано белым, пахнет от меня не соответствующе идеальному семьянину и
современному взрослому человеку. Поиски чего-то чистого займут длительное время, а моему
мальчику, кстати, достаточно надеть халат и придержать соцработников на первом этаже.
- Бери свой халат, причешись и спускайся, - повелел я. - У нас везде не убрано, но пусть они пока
осмотрят первый этаж.
- Хорошо, - ворчливо сказал он, незамедлительно одеваясь.
- И будь с ними примерным. Главное - они не должны подняться на второй этаж, пока я сам не
выйду.
Он повторил свое невежливое "хорошо", завязал узел на поясе и удалился. Я приоткрыл
захлопнутую им дверь и засобирался, постоянно при этом прислушиваясь. Проверяющие уже в
доме, тихо представляются, шаркают у порога и разуваются; их, вероятно, двое.
- Что же вы не пускали нас? - грозно спросил один из голосов. У меня сразу пробежали мурашки, и
я чуть не выронил покрывало.
- Мы только проснулись, не обессудьте, - уверенно сказал Сиэль. Сквозь его ответ я расслышал
что-то вроде "дайте мне папку", обращенное к ассистенту старшего работника. Кровать больше не
выглядела разваленным ложем разврата, и я принялся за свой вид.
- Да-да, в полдвенадцатого дня. Так, Вы... Сиэль Фантомхайв, рожденный четырнадцатого декабря
тысяча девятьсот девяносто пятого года?
Судя по тому, как инспектор делал паузы после каждого слова, он был страшным занудой. Но я не
притормозил, как бы мне не улыбалось с ним встретиться.
- Девяносто шестого, - поправил его демон в одно время с ассистентом (пожалуй, робким
юношей).
- Да-да, я вижу. А где, скажите мне...
- Себастьян скоро выйдет, он одевается, - Понятливому мальчишке тоже не пришлась по душе
докучливая манера речи проверяющего.
Свежая футболка - есть, джинсы - есть, носки - есть, дезодорант - тоже есть. Последний штрих:
волосы. Куда я закинул ленту?..
- Будьте так добры, Фантомхайв, поторопите его. Мы не намерены ожидать такое время.
Нашлась. Поспешно завязывая хвост, я выскочил навстречу графу и показался незваным гостям.
Самый главный из них был подтянутый, седой, с нетерпеливо-угрюмым выражением и откуда-то
мне непонятно знакомый. А вот помощника я встречал впервые: низкорослый, широкобровый,
чем-то напуганный и совсем неприметный.
- Прошу прощения за опоздание, - учтиво, но ровно сказал я. - Вы приехали без предупреждения,
мы были не готовы.
- Если заранее оповещать о проверке, то все семьи без исключения окажутся образцовыми, -
буркнул инспектор, не отрываясь от папки с моим личным делом. - Наш основной принцип -
наблюдательность, честность и объективность. Ах да, моя фамилия Рэнделл. А Вы...
- Себастьян...
- Не перебивайте меня, любезнейший. Значит, это Вы Себа-астьян Михаэлис, рожденный первого
сентября тысяча девятьсот семьдесят седьмого года?
Прочитав первые строчки моего дела, Рэнделл тотчас поднял подбородок и окинул меня с ног до
головы. В эти секунды на его лице читалось неприкрытое неодобрение моего общего вихрастого
вида. Затем он сверился с фотографией в папке и опять осмотрел меня. Непредставленный
ассистент задумчиво пялился вверх.
- У Вас очень нездоровый вид, мистер Михаэлис, - заключил Рэнделл. - По крайней мере год назад
Вы казались куда приятнее. Должно быть, Вам просто не идет щетина.
Сиэль безмолвно кивнул, выражая этим свое согласие с проверяющим.
- Потолок у вас такой... - тихонько начал помощник Рэнделла, - Трещины на нем и подтеки...
- А стена такая, как будто у вас в доме пожар был, - подхватил его начальник. - Признавайтесь, был
пожар?
- Я нечаянно спалил еду, - без обмана сказал Фантомхайв. - Это случилось еще зимой.
- А что же Ваш - кто вы у нас друг другу - дядюшка не следил за Вами? Тем более у него имеется
специализированное образование...
- Он был на работе, а я хотел ему помочь и приготовить ужин.
Я взглядом дал Сиэлю понять, что теперь его милому вымыслу неплохо было бы стать правдой.
Мне показали средний палец; ассистент Рэнделла покраснел и невольно опустил глаза в пол.
- А почему Вы молчите, мистер Михаэлис? - спросил главный проверяющий. - Зачем Вы позволили
несмышленому ребенку подойти к плите?
- Я считаю, что дети с ранних лет обязаны учиться элементарным навыкам.
- По-Вашему, кулинария - это элементарно?
- То, что мой ребенок - мальчик, вовсе не означает, что ему можно не уметь готовить. В наше
время мужчина должен знать и уметь все. А еда - это одна из основ жизнедеятельности; и, чтобы
прожить определенный срок в одиночестве, Сиэлю необходимо обладать хотя бы простейшими
правилами готовки.
- Что Вы имеете в виду под "прожить в одиночестве"?
- Я подразумевал будущее моего племянника, мистер Рэнделл, когда он повзрослеет, отучится и
будет жить самостоятельно.
Если мой внешний облик разочаровывал служащих, стоило включить внутреннюю стойкость и не
давать этим недоделанным сыщикам надломить меня и Сиэля.
- Боюсь, что Ваш племянник нигде не отучится, - вздохнул Рэнделл. - Без школьного образования
его никуда не возьмут.
- Я учусь, - гордо сказал граф. - Занимаюсь экстерном с учителями.
Я цыкнул на застенчивого ассистента, изучающего содержимое нашего холодильника. Он
отпрянул и схватился за шариковую ручку, чтобы что-то начеркать в своем блокноте с божьими
коровками. Канцелярские крысы - они такие.
- Где же Вы берете деньги на учителей? - не унимался инспектор, умудряясь исследовать
состояние лестницы. - В деле мистера Михаэлиса также не указано никакое место работы.
- А где же Вы взяли эти дела неизвестно какой даты выпуска?
- От психиатра Вашего племянника, к кому, между прочим, он полгода не заглядывал. Это и есть
первая причина, по которой мы здесь. Почему Вы не проконтролировали это, мистер Михаэлис?
Сиэль смутился и покосился на диван (крыса вовсю изучила его ножевые раны и занесла в
блокнот). Как выяснилось после отъезда проверки, он три месяца использовал повестку к
психиатру как закладку для книг.
- Так что Вы отвели тему работы, а? - нагнетал Рэнделл с оттенком истерики.
- А что Вы разговариваете таким тоном? - переспросил я на удивление сдержанно. - Ввалились в
мой дом как снег на голову и еще чего-то требуете в грубой форме. И да, я работаю дворецким.
Надеюсь, не нужно уточнять, в какой семье?
- Вы нарываетесь, мистер, - угрожающе заявил инспектор.
- Пройдем-ка лучше на второй этаж, - возник нежданно Сиэль. Густобровая крыса поджала уши и
засеменила за начальником. Меня мальчик задержал на лестнице и ткнул в бок.
- Сам меня наставлял: будь вежливее, - шепотом отметил он.
- В любом случае я свободно дам им взятку из тех денег, что ты когда-то там выигрывал.
- Даже не думай. Я не для того рисковал всем нашим бюджетом, чтобы ты разбрасывал мои
барыши всяким подонкам из соцслужб.
Упомянутые подонки обнаружили что-то подозрительное у входа в мою комнату (уже не могу
сказать: спальню). Да где я, черт возьми, видел этого Рэнделла?
- Вы также заправляли постель, пока мы Вас ждали? - поинтересовался он, стоя посреди той же
самой комнаты, размыканной с января. Об этом особенно свидетельствуют толстые слои пыли.
Я подтвердил слова Рэнделла. Он принялся обследовать углы и рисовать пальцем на столе. Я
искренне верил, что он не полезет под покрывало - окровавленное белье, не менявшееся четыре
месяца, вряд ли бы порадовало проверяющих. Лицо Рэнделла держалось холодным, а мелкий
помощник шарился в одних и тех же местах и мельтешил перед глазами.
- Скажите, сэр, а Вы в полиции не работали? - спросил я. - Мне постоянно кажется, будто мы с
Вами знакомы.
- Я - нет, но мой брат Артур - сотрудник убойного отдела, перевелся в прошлом году из комиссии
по делам несовершеннолетних. Видимо, Вы приняли меня за него. Я осведомлюсь, когда и по
какому поводу Вам с ним довелось узнать друг друга.
- Спасибо, Себ, - еле слышно прошипел Сиэль.
Как я догадался, на проверяющих тоже нагоняла неприязнь вся эта дотошная процедура обыска
дома. В другие спальни они не пошли, поверив, что там все так же убрано.
- Значит так, в реестр неблагополучных мы вас не заносим, - сказал брат полисмена, медленно
обуваясь. - Но мы посетим вас через пару месяцев и проверим, учится ли Ваш племянник,
обследуется ли у врача и появился ли у Вас фиксированный доход. Ах да, и очень вам советуем
обновить весь первый этаж. Последний раз дом ремонтировался восемь лет назад, при жизни
Ваших родителей, не так ли?
- В яблочко, - кратко произнес я. Ассистент Рэнделла ощущал смятение, пока демон раскачивался
на пятках прямо напротив него. Всем было невтерпеж расстаться.
- И всегда будьте готовы к любым неожиданным визитам. До свидания.
- Прощайте.
Микроавтобус скоро задребезжал и тронулся с места. Выдохнув с облегчением, я наклонился
поцеловать Сиэля, на что он воодушевленно отозвался.
Все обещания, кстати, не вымоленные у нас сотрудниками соцслужбы, мы разом позабыли. Сиэль
с любопытством ухватился за упоминание о моих родителях, о которых я никогда не
распространялся, и их шокирующей смерти в сравнительно молодом возрасте (сейчас же никто не
умирает просто так в пятьдесят лет и раньше). В самом деле, ничего оригинального: на
пригородной трассе, по которой они весело катили с дачи, их синюю "Нексию" протаранил и снес
с асфальта грузовик с зерном, управляемый лихим пропойцей. Мать погибла на месте, мне ее
удалось опознать по остаткам спутанных окровавленных светлых волос. Отец, наверное, до сих
пор лежит в коме в какой-то оконечной больнице; а, может, и умер за столько лет, кто знает, я с
тех пор им не интересовался. Это непредсказуемое происшествие навеяло чумной страх перед
любым случаем, свинцовую тоску и безжизненность; и оттого осенью того же 2002 года я обратил
в деньги невыгодную дачу, сдал свой дом временным постояльцам и уехал от грызущих
бестолковых страданий. А? Что ты сказал, Сиэль? Почему я так отношусь к отцу, для которого моя
значимость балансировала между презрением и равнодушием? Мне следовало радоваться тому,
что он у меня вообще есть? Ну не знаю, мой мальчик. Я понимаю, что ты подразумеваешь, но у
меня по этой проблеме несколько иные мнения.
Я говорил о наставлениях соцработников, да. Мы действительно положили на них все; правда,
разве что о ремонте мы потом серьезно помышляли. Так долго помышляли, что определились с
ним только в августе, когда к нам вполне могла не раз наведаться повторная проверка.
Для начала стоит дать вам понять, что лето-2010 отлично от лета-2009; прошлые четыре месяца
отразились последовательным альбомом с перламутровыми карточками, косыми эскизами
шезлонгов на публичном пляже, темных очков, холодных коктейлей в высоких бокалах с
зонтиками и трубочками, газонокосилки, велосипедной рамы, оторвавшихся от сандалий хрупких
цветков и прочих симпатичных мелочей, складывающихся в большой солнечный узорный коллаж.
Десятый год в своем роде похож на беспорядочное скетч-шоу, которое должно смотреть сперва с
середины, причем ближе к концу, затем с начала, потом урвать один из последних кусочков,
потом снова вернуться в центр, и так далее в любом независимом порядке. Одной особенностью
нашей разноликой репризы было исключительно трагическое завершение, которое, однако,
правильней не сдвигать с его верного места.
Вот и поэтому я свободно перемещаюсь едва ли не на пять месяцев вперед, в период, пропахший
обойным клеем и стружками. Старая подшивка "Таймс", "Дэйли Экспресс" и "Гардиан" скрыла
разводы на стенах, но так и не стала постоянным покрытием стен - мне надоело вихлять среди
передвинутых тумб, и я в одиночку привез пять рулонов шершавых серебристо-голубых обоев,
испещренных мелкими гладкими квадратами черного цвета. Сиэль сделал предположение, что
переделанная комната не станет лучше с такими дурацкими обоями, а вот газеты смотрятся
весьма стильно.
Освещать часами нудный неохотный ремонт ни к чему, достаточно запечатлеть его паузу один раз
посреди ночи. Мне снова не спалось, я то и дело ворочался и обращался глазами то к черному
силуэту Фантомхайва под сумрачным окном, то к шкафу и белым проблескам от проносящихся
автомобилей. Поднял с ближайшего стула свои вчерашние брюки и вытащил из кармана пачку
"Континента" ("Уинстон" совсем приелся). Сиэль, ты спишь? Пойду вниз, в горле скребет от ломки.
Около четырех часов. Ступени скрипят под моими ногами. В бесцветной решетке окна рваные
облака ползут по сияющему огнями чернильному небу, а круглая матовая луна излучает
пронзительный красный ореол. Я выпустил горький дым, и он на мгновения закоптил смутную
игру лунного и звездного света на волнах и тоннелях обоев, вулканов ведер, холмов кистей и
валиков, гигантских ровных склонах мебели. Днем эта свалка скучна и однотонна на фоне желто-
зеленой обстановки за стеклом; но ночью тени так густы, и расплывчатый свет кажется куда
контрастнее; и пока только лишь луна и мой огарок алеют среди этой графичной перспективы.
Время берет свое, и луна бледнеет, и к дерзновенной гризайли не к разу примешивается
золотисто-розовая краска. Просыпающиеся лучи, черные буфеты, кубовые обои, - кругом
сумятица, кругом хаос. Сила света далека от меня, и потому меня возмущает, как она разрушила
своим рассеянным вмешательством лаконичную привлекательность ночи, скрасившей уродливую
гостиную; как и выводит из себя ослепляющая белизна того же солнца или люстры немедля после
темного и запутанного царства сновидений. Я швыряю окурок в начинающийся день и с досадой
покидаю испорченный им этаж.
12 июня. Сиэль зачесывает перед зеркалом половину челки и туго закрепляет повязку. Я
выключаю утюг и меняю домашнюю майку на белую льняную рубашку. На официальном дне
рождения Ее Величества не хочется все-таки выглядеть неряшливо (правда, мне почти до
лампочки, я бы и вышел в своей майке, но юный почитатель кукольной монархии настоял на
подобающем виде).
Несомненно, у Букингемского дворца и вокруг проспекта Мэлл собралась толпа горожан,
туристов, мужчин, женщин, взрослых, детей, и газон был усижен и исхожен людьми; кто-то
додумался залезть на клумбу с гвоздиками (но этого умника согнал толстощекий бобби в
бронежилете). Кому не хватило мест, устроились, как наседки, на кованом низком заборе. Нам, к
счастью, успелось приткнуться возле живой изгороди. Я снял крышку с объектива камеры и
пощелкал многообразную массовку. Сиэль достал свой телефон и щелкнул, как я щелкаю
массовку.
Я купил ему мобильник в мае, предварительно выкинув старый аппарат с расколотым экраном и
верно портящейся начинкой. Этот экземпляр принадлежал к той же фирме, почти не отличался
внешне, но был оснащен стоящей камерой в пять мегапикселей. Память телефона лихо стала
пополняться дурацкими снимками вроде "Себастьян режет лук", "Себастьян читает утреннюю
газету", "Себастьян ищет носки", "Себастьян надеется отобрать телефон" и так далее. Всего за два
с половиной дня мальчик запечатлел, как сообщал раздел "Состояние памяти", триста сорок две
фотографии, первая из них - "Себастьян стоит в полупрофиль и заводит волосы за ухо".
Фотографии получались нечеткими (это когда я поспевал увернуться), просто некрасивыми и
ничем не значимыми, но Сиэля это хобби забавляло, и он преследовал меня с мобильником едва
ли не повсюду.
Гул и фанфары долетели до нас, наверное, с противного края - выехали парадные наездники с
флагштоками. Я вытянулся и принялся снимать марш. Ровную половину каждой фотографии
занимали головы, туловища и аппараты таких же гостей, как я, и из-за них выглядывают только
верхи кавалеристов и членов королевской семьи. Стоило на проспекте появиться экипажу,
запряженному белыми лошадьми, как мне пришлось скакать на одной ноге - Ее Величество,
исполненная достоинства, как и полагается королеве, машет белой перчаткой беснующимся
зрителям. Мальчишка стонет, что ему все загородили, и я кое-как выворачиваюсь, чтобы посадить
его прямо на изгородь (бобби погрозил мне рацией, а я пожал плечами - что ни сделаешь для
ребенка!).
Слабая гордость (как-никак побывал на торжественном мероприятии, королеву впервые живьем
повидал) еле-еле просвечивалась меж раздраженности и утомленности (как-никак ноги отдавили
и оглушили). Вместо Елизаветы на экране фотоаппарата - неявственное сиреневое пятно, лошади -
белые пятна, ослепленные военные - красно-черные пятна.
- Сиэль, ты выше меня сидел... Покажи, чего нафоткал. Чего прячешь, давай... Ну Сиэль! Твою
мать, это что за "Себастьян, снимающий церемонию"?!
Совершенно отличный день 19 июня, тоже суббота. Срочный контроль, взбирание наверх.
Толкучка совсем не злит - разве может быть иначе на концерте?
Спасибо Сиэлю и его таланту мухлевать. Выделив из его хитроумных заработков некоторые
деньги, мы приобрели два билета на стадион Уэмбли на 19 июня - выступал яркий Билли Джо
Армстронг и его группа.
Я протолкнул Сиэля подальше, чтобы на этот раз никто ему не закрывал обзор, и спрятал его
мобильник в карман. Солнце еще не планировало закатываться на недостижимый край. Фанаты
подтягивались, по стадиону, больше напоминающим необъятный кинозал, раскатывались волны
неразборчивых голосов. Мы пропустили разогрев, а парочка рядом как раз восхищалась, как
потрясающе выступила Джоан Джетт.
- Пьяный Кролик! - завопил кто-то позади. Ах, ну кому, как ни этому комичному существу,
открывать выступления Green Day?
Необычно будет сказано, но после нагроможденных друг на друга скорбных событий я помню... а
что я помню? Фантастический темперамент, неистовый заряд - главенствующие эмоции, а не
песни и декорации делают любые концерты лучшими праздниками жизни; из-за них, таких
захватывающих, мы подпеваем артистам, качаемся в такт музыке и просеиваем такую чепуху, как
наступление темноты и типичной стылой свежести вечера. Переизбыток щедрой энергии и
приятная замученность захлестывают и кружат; "Я не хочу ехать далеко домой", - и, повинуясь
слабому приказу, я ковыляю, поддерживая мальчишку, за близкий поворот к "Качественному"
отелю.
Серьезно, читатель может свериться по карте, что отель с таким нетактичным названием
существует и стоит в считанных шагах от стадиона Уэмбли. Его тезок в Лондоне есть еще минимум
пять. Конкретно нами избранный был высоченным, сверкающим зданием с окнами-ячейками,
бесплатной автомобильной стоянкой и обширным полем для гольфа (не люблю его, как крикет и
бейсбол). Всю внешность гостиницы я бы сравнил - не с россыпью алмазов, чересчур вычурно - с
развернутым диско-шаром в танцевальном клубе: давка со всех сторон, запах перегара,
задранные мини-юбки.
Вежливая девочка-портье, слишком ярковолосая, чтобы ей одеваться в банальную черно-белую
гамму, смекнула, что мы прибыли с трибун стадиона и останавливаемся на одну ночь. Она
спросила, не возражаем ли мы против трехместного номера: ах-ах, двухместные с раздельными
койками сданы (спасибо, милочка, я чуть не попросил комнату с двуспальной кроватью). Демон
ей отчего-то не верил, но потом поддался на трехместный: дополнительных постелей в
одиночные номера здесь не доставляли. Гелевой ручкой я написал свое имя и адрес, потом Сиэль
отобрал ее и емко подписался ниже (готов поклясться, что левой рукой). Девушка вручила нам
ключ (308). На экране вытянутого телевизора подтушеванный миниатюрный юноша импульсивно
запевал о "детской любви, ниспосланной свыше"; подросток неопределенного пола: ирокез,
сколиоз, три майки, кулон в виде черепа - сидел на диване и испытывал свой телефон в пушистом
зеленом чехле. С правой стороны звенели рюмки, несвязные баритон и сопрано затягивали
романс, прыгали красные, синие и желтые зайчики электросвета, хохотали, почти давясь,
немолодые дамы. Над потолком какая-то семья грузно разгружала вещи.
По пути в комнату, неровному, шаткому пути, Сиэль лениво меня фотографирует, а я лениво от
него отмахиваюсь. Проходим два деревянных коридора, мурлычем под нос что-то из
прослушанного репертуара Green Day, нервно отворяем номер 308 (бр-р-р, как там холодно! и как
похоже на нашу спальню в шестнадцатом доме!) и валимся, не разувшись и не задернув шторы,
поперек одной из коек. Демон шлепает меня шаловливо по щеке, стоило мне стащить с него один
из пары гольфов, и он зажимает мою верхнюю губу меж двух своих. Я облизываюсь, а Сиэль
выпускает свой язык мне навстречу. Разряды пробирают один за другим, когда языки касаются, а
руки сильнее тянут к себе - и черт, черт, кто там ошибся дверью?!
- Ну и не нужен ты мне! Зачем тогда вообще меня позвал на этот тупой концерт? Завтра и не
заходи за мной!
Скандалила, похоже, та пара, которая дышала мне в затылок: да-да, парень такой мускулистый и
твердолобый, с зализанными светлыми волосами, разговаривает с немецким акцентом; его
пассия - тоже блондинка, только ни без мускул, ни хотя бы без разума. Парень был к ней
приставлен не по своей воле, раз он так ее сторонился и не особо сожалел, что его сейчас
прогнали (а мы сожалели! очень!).
- Простите, а Вы что тут делаете? - обратился я к нему.
- Триста восьмой? Я Герман Гринхилл, я к вам подселяюсь. Вас разве не предупредили?
Трехместный же...
Сиэль, ну может, ничего бы не случилось, если бы мы взяли двуспальную кровать?..
Дальше все происходило уныло: тепла в номере не прибавилось, вода в душе била арктической
струей, а ночью мне мешал спать зычный храп Гринхилла. Хотелось курить, но балкона не было, а
дымовые датчики, глумясь надо мной (как и над другими ломающимися), подмигивали красным
глазком. Понятное дело, как мы спешили утром домой, не тормозя у бара.
Трогательные воспоминания об утомленных поцелуях на гостиничной койке пробуждают другие,
значительно пикантнее тех, - ах, я неисправим. Такие грандиозные странности, в которые я снова
погружусь, было бы справедливо и скрыть, уж слишком они неделикатны и в какой-то мере
циничны, но я не хочу и не могу говорить "А" и не говорить "Б". Я и так вдоволь поделился тем, за
что вы наверняка поклялись лично меня прикончить - чего же умалчивать о мелочах?
Мне как-то случилось зайти на чай в соседний восемнадцатый дом к несовершеннолетней
госпоже и двум ее рабам. Точнее, госпожа выгуливала одного из рабов, и я сидел на кухне
наедине со вторым. Дорсель Кейнс (а так его звали) сидел поникший и безрадостный, что-то
бормотал под нос и точно напрашивался, чтобы я все-таки оторвался от чая и полюбопытствовал,
что с ним случилось. Я сначала решил не принимать его состояние и оглядел комнату. Вот
отважные люди, прямо на стенах развесили плетки и ошейники, и это даже неплохо смотрится на
фоне бледно-зеленых обоев, унаследованных от прежней семьи. Все, в общем-то, сохранилось
нетронутым: и дешевая светлая мебель, и выгоревшая люстра на побеленном потолке, только
прибавились новые экстравагантные детали. Некоторые из них, такие как искусственные цветные
дилдо рядом с посудой, меня отчего-то смущали, а кнуты, расплавленные свечи и разбросанные
зажимы - нет.
Дорсель уловил мои впечатления, но предпочел дождаться, когда я заговорю первым. Наверное,
привык, что ему не позволено подавать голос без разрешения.
- Ну, ты же что-то сказать хочешь? - не выдержал я. Кейнс сжал в кулаке крошечную куколку,
которую до этого трепал (раздался жалобный хруст).
- Да ладно, тебе будет это неинтересно.
Я заныл, как от спазма, и опустил голову на стол. Кукольник меня не понял.
- Да валяй, раз начал. На хозяйку будешь жаловаться, не?
- С чего ты взял? - подскочил Кейнс.
- По-моему, это единственное, чего тебе не стоит обсуждать с ней самой; для всего остального
Виктория всегда к твоим услугам.
- Не произноси слово "услуги".
- Почему?
Как я и угадал, моего собеседника тотчас разнесло на прямодушные признания.
- Да потому что Виктория ведет себя как девочка по вызову, предоставляющая эти самые услуги! Я
ей доверился, отдал всего себя, а она, оказывается, ни черта не в Теме. Для нее это просто
наручники, кожаные путы и причинение физической боли - то есть нестандартные сексуальные
игры для всех желающих.
- Разве Верхним нельзя устраивать эти... сессии с разными нижними?
- Можно, но не в этом суть. У меня язык уже не поворачивается называть ее Верхней. Хоть
немного пойми: главное в нашей культуре - не заковывание в цепи и избиение до полусмерти
плеточками, - я передернулся, - а ее психологическая сторона. Вот ты знал, что все положено
проводить по добровольной договоренности? Верхние в действительности считаются с мнениями
и пожеланиями нижних и несут всю ответственность за них и за себя, представь себе! А что без
той же договоренности Верхний не имеет права унижать нижнего вне сессии? Ты мне не
поверишь, но среди большинства пар нашего типа больше уважения, чем у "нормальных"
партнеров.
- Виктория не понимает этого?
- Знаешь, я почти смирился с тем, что она не знала ничего о стоп-слове и насильно водила меня на
поводке по магазинам... Но кого она привела к нам в понедельник! Озабоченных фанатов вот
такого безобразия, - Дорсель с брезгливостью ткнул на декоративные фаллосы, переливающиеся,
как елочные игрушки. - Еще они приволокли каких-то дурацких мехов, корсетов, костюмов
медсестер и полицейских... Фу, отвратительно! Какое это вообще имеет отношение к Теме? Я
выразил свое несогласие всем этим, а меня тогда выгнали... Ты на работе был, я зашел к Сиэлю;
все мои прежние товарищи и на порог не пустили из-за Виктории... Для нее это всего лишь
развлечения!
- И... что ты будешь делать?
Проникнуться всем негодованием Кейнса я был, понятное дело, не в силах, но постарался, чтобы
мои слова не прозвучали равнодушно.
- Раз уж она фальшивый тематик, то я спокойно уйду от нее. У нас все добровольно. Будет
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |