|
Джулия очаровательно улыбнулась, и он понял: сейчас она выплеснет еще одну порцию яда.
— Профессор, мне и всем, кто вас слушал, остается лишь поблагодарить вас за эту познавательную лекцию. Но мне по-прежнему неясен один момент. Вы утверждаете, что Полина не являлась любовницей Данте. Тогда кто она? «Женщина на одну ночь», чье имя случайно осталось в истории?
Аудитория притихла. Тишина длилась несколько секунд и была нарушена громким хрустом. Аспиранты не верили своим глазам: профессор Эмерсон сломал маркер, которым писал на доске. Чернила забрызгали ему пальцы: черные, как безлунная ночь. Но кромешной тьмы в этой ночи не бы- ло — в небе сверкали две сердитые синие звезды.
Профессорские плечи дрожали от гнева. Пол силой yсaдил Джулию на стул и заслонил собой.
— Лекция окончена. А вы, мисс Митчелл, ступайте в мой кабинет, и немедленно! — Торопливо побросав в портфель книги и конспекты, профессор Эмерсон покинул аудиторию, громко хлопнув дверью.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В аудитории стало тихо. Даже слишком тихо. Поскольку большинство слушателей не были специалистами по творче ству Данте, они сочли произошедшее довольно забавной, хо тя и несколько странной словесной дуэлью. В научном мире такие дуэли не редкость. Всем известно, сколь страстными (и пристрастными) бывают ученые, когда дело касается предмета их исследований. Схлестнулись мнения излишне пыл кого профессора и такой же излишне пылкой аспирантки, Конечно, семинара как такового сегодня не получилось, но это не очень-то шокировало слушателей. Это был еще не самый впечатляющий семинар. Пол вспомнил прошлый семестр, семинар у профессора Сингер, посвященный средневековым пыткам. Ученая дама иллюстрировала свой рассказ действующими моделями пыточных орудий... Что было, когда она предложила самым храбрым слушателям на собствен ной шкуре проверить действие этих устройств!
Возможно, кто-то из аспирантов не возражал бы остаться на второй сеанс (особенно если бы в аудиторию заглянул продавец попкорна и прохладительных напитков). Но профессор Эмерсон не был намерен продолжать шоу, и аспиранты начали расходиться.
— У тебя что, суицидальные наклонности? — не выдер жал Пол, когда они с Джулией остались одни.
— Что? — рассеянно спросила она.
Джулия удивленно оглядывалась по сторонам, словно только что проснулась.
— Видела, в каком состоянии он ушел? Зачем ты его дразнила? Он и так ищет повод, чтобы выкинуть тебя со своего потока.
Адреналин выплеснулся вместе с ядом и злостью. Сейчас Джулия ощущала себя спущенным воздушным шариком. По шарик мог преспокойно лежать себе где-нибудь в углу или под диваном, а ей нужно было собрать остатки сил для крайне неприятного разговора в профессорском кабинете.
— По-моему, не надо тебе к нему ходить, — сказал Пол.
— А я и не хочу идти.
— Тогда не ходи. Отправь ему электронное письмо. Напиши, что еще не совсем поправилась. Извинись.
Мысль была очень заманчивой. Но Джулия понимала: хватит вести себя как подросток. Единственный шанс спасти свою аспирантскую карьеру — это пойти к нему, принять все, что свалится на ее голову, а потом по кусочкам собирать свою личную жизнь, если такое возможно.
— Если я сейчас к нему не пойду, он разозлится еще сильнее. Выкинет меня со своего потока. А мне нужны его семинары, иначе к маю мне не окончить магистратуру.
— Тогда я пойду вместе тобой, — вызвался Пол. — Л лучше прежде поговорю с ним сам. — Он потянулся во весь рост и согнул руки, словно проверяя свои мускулы.
— Не надо меня выгораживать. Кроме неприятностей, по ничего не даст. Я пойду одна, извинюсь. Пусть выкричится. Когда он выплеснет всю злость, я спокойно уйду.
— «По принужденью милость не действует...»[VIII], — пробормотал Пол. — Особенно после того, как ты довела его др бешенства. До сих пор не понимаю, зачем ты с ним сцепилась из-за какой-то Полины. Не было у Данте любовницы с таким именем.
Джулия заморгала, как школьница у доски, которую учитель поймал на вранье.
— Я нашла статью о Пие де Толомей. Иногда ее называли Полиной.
— Пиа де Толомей не была любовницей Данте. Ходили слухи, будто они все же были близки и даже имели совмест
ных детей. Но никаких документальных подтверждений то му нет. Увы, Джулия, здесь Эмерсон прав: никто из серьезных исследователей не верит, что Пиа была любовницей Данте. Только дилетанты, падкие до сенсаций.
Джулия, по обыкновению, терзала внутреннюю поверх ность щеки.
— Может, ты и прав: я несколько перегнула палку.
— Не «несколько», а слишком сильно. Бедняга Эмерсон даже маркер сломал. Если бы ему врезал кто-то другой, я бы только позлорадствовал. Сказал бы: «Получи, придурок, что давно заслужил». Но с тобой у него все непросто. Боюсь, что за свой срыв он на тебе отыграется. — Пол мотнул голо вой. — Давай я все-таки с ним поговорю.
— Пол, ты же пишешь у него диссертацию. Тебе незачем портить с ним отношения. Если мне станет невмоготу слу шать его крики, я просто уйду. И жалобу подам на недопу стимое поведение профессора Эмерсона.
— А вот это уже зря, — обеспокоенно сказал Пол. — Без свидетелей ты ничего не докажешь. В подобных случаях уни верситетское начальство всегда встает на сторону преподавателей. Я уж не говорю о том, что ты бесповоротно испор тишь с ним отношения. Он тебя возненавидит.
— Так что по-твоему, я должна дрожать в уголочке? Он большой злой профессор, я маленькая аспирантка. Ах да, забыла, у него есть власть, а у меня ее ни капли.
— Вот именно. У него есть власть. А власть творит с людьми странные вещи.
— Ну что он мне сделает?
Пол высунул голову в коридор, проверяя, не подслуши вает ли кто.
— Эмерсон, конечно, непредсказуемый придурок. У не го был конфликт с профессором Сингер, а это значит, что он... — Пол вдруг замолчал и потряс головой.
— Это значит... что?
— В общем, так: если он будет по-хамски себя вести или попытается на тебя наезжать, скажешь мне, и я тебе помогу, Мы составим жалобу.
— По-моему, ты все рисуешь в мрачных тонах. Болезненное самолюбие — диагноз многих профессоров. И многие из них не выносят, когда им возражают. Зайду я сейчас в его святилище, получу порцию унижений, и, надеюсь, этим все и кончится. А с потока он меня не выбросит.
— Хотелось бы надеяться. Вообще-то, раньше он не выходил за рамки. Но ты для него как красная тряпка.
Пол проводил Джулию до профессорского кабинета и сам постучал в дверь. Дверь открылась почти сразу. Глаза профессора Эмерсона метали молнии.
— А вам что надо? — спросил он Пола, сердито косясь па Джулию.
— Я совсем ненадолго. Уделите мне минутку вашего времени, — попросил Пол.
— Не сейчас. Завтра.
— Но, профессор. Я...
— Завтра, мистер Норрис. И нечего настаивать.
— Конечно. Извините, - промямлил Пол, явно тревожась за Джулию.
Профессор Эмерсон дождался, пока его настырный лаборант скроется за углом, и только тогда отошел в сторону, пропуская Джулию. Едва она вошла, он тут же закрыл дверь, а сам прошествовал к окну.
«Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Жалюзи в профессорском кабинете были опущены. Кабинет освещался только настольной лампой. Отойдя от своей строптивой аспирантки на максимальное расстояние, профессор сосредоточенно тер глаза. Его пальцы были пятнистыми от чернил.
Джулия крепко прижимала к себе рюкзак, превратив его и щит. Профессор молчал. Она стала оглядываться по сторонам, ища глазами жесткий стул, на котором ей придется сидеть, как тогда, в сентябре. К ее удивлению, стул самым-варварским способом был сломан. На персидском ковре валялись его обломки.
Джулия глядела то на обломки стула, то на профессора.
«Надо же, стул сломал. Металлический».
Габриель смотрел на нее, и в глубине его синих глаз она ясно видела странное и опасное спокойствие. Дракон был у себя в логове, а Джулия явилась к нему безоружной, если не считать рюкзака.
— Любую другую аспирантку я сегодня же выгнал бы со своего потока.
Услышав его голос, Джулия вздрогнула. Как и глаза, голос был спокойным и даже мягким, будто шелк, прикасающийся к коже. Зато в паузах между словами ощущалось ледяное дыхание и скрежетала сталь.
— Я впервые вижу, чтобы взрослый человек столь вызывающе демонстрировал свое инфантильное поведение. Это называется «подростковое хамство», терпеть которое я впредь не намерен. Я уж не говорю о чудовищной лжи, навороченной вами вокруг имени Полины. Больше никогда не смейте так о ней говорить. Я понятно выразился?
Джулия молчала, глотая слюну.
— Повторяю вопрос: я понятно выразился?
— Да.
— Мое самообладание небеспредельно, и я очень не советую вам испытывать его на прочность. И еще. Если вам угодно и дальше воевать со мной, извольте вести войну самостоятельно, не втягивая в нее Пола. У него хватает своих проблем.
Джулия рассматривала узоры на ковре, не решаясь поднять голову. Профессорские глаза, как настоящие лазеры, жгли ей затылок.
— Мне думается, вам хотелось, чтобы я вышел из себя. Вы ждали, когда же я потеряю контроль над собой, начну орать и топать ногами. Тогда бы у вас были все основания вскочить и убежать. Иными словами, вам хотелось, чтобы я повел себя как агрессивный самец из низкопробного триллера. Должен вас разочаровать: я отличаюсь от агрессивных самцов, и такого поведения вы от меня не дождетесь.
Джулия снова взглянула на обломки стула — милого шведского стула, который за свою короткую жизнь никому
не сделал ничего плохого, — а потом посмотрела на профессора. Но не возразила.
Габриель облизал пересохшие губы:
— Для вас это что, игра? Я даже знаю, откуда вы позаим- ствовали сюжет. Из оперы Прокофьева. Пол — это Питер. Я — волк. А вы кто? Вероятно, утка?[IX]
Джулия покачала головой.
— То, что сегодня произошло на моем семинаре, больше никогда не должно повториться. Это вам понятно?
— Да, профессор.
Джулия, которая до сих пор так и стояла у двери, нажала торную ручку. Дверь была заперта.
— Я извинюсь перед аспирантами, — тихо сказала Джулия.
— И станете мишенью для новых сплетен? Ничего подобного вы не сделаете, если не хотите бед на свою голову... До сих пор не могу понять, почему вы так упорно и упрямо отказывались разговаривать со мной? Один телефонный звонок. Одна встреча. Я даже согласился бы говорить с вами через дверь. Но вам почему-то захотелось говорить со мной на публике! На виду у всего моего долбаного семинара!
— Я обнаружила конверт с моим лифчиком в почтовом ящике... Я подумала...
— Значит, плохо подумали! — огрызнулся он. — Если бы я отправил вам его почтой, появился бы след. Это было на-; много опаснее, чем опустить безымянный конверт вам в ящик. И ваш iPod я не собирался оставлять на крыльце, где его легко могли стащить.
Слова про iPod показались ей и вовсе Лишенными логической последовательности, но она решила не усугублять свое положение узницы профессорского кабинета.
— Я сделал чудовищную глупость, поменяв направление лекции. Зато ее концовка — целиком ваша, Джулианна. Это было равнозначно взрыву водородной бомбы... Вы никуда не
уйдете с моего потока. И не мечтайте. Ясно? Вы не будете менять тему диссертации. Сделаем вид, будто этого «прорыва стихий» вообще не было. Большинство аспирантов не соби раются заниматься Данте и мало знакомы с подробностями его жизни. Надеюсь, у них есть более насущные заботы и инцидент вскоре забудется.
Джулия молчала.
— Подойдите ближе, — велел Габриель, указав глазами место на ковре.
Она сделала несколько робких шагов.
— Вы уже подали официальный отказ от гранта?
— Еще нет. Декан факультета заболел свиным гриппом.
— Но вы договаривались о встрече с ним.
— Да.
— Значит, на это вежливости у вас хватило. А вот на то, чтобы послать эсэмэску из двух слов, когда я места себе не находил, беспокоясь за вас... на это ваша вежливость не распространяется.
Джулия моргала.
— Вы отмените встречу с деканом.
— Но я не хочу брать эти деньги, и...
— Вы отмените встречу, возьмете деньги и будете держать язык за зубами. Вы устроили дикий хаос, который мне теперь придется разгребать. — Он мрачно поглядел на нее. -Это понятно?
Джулия неохотно кивнула.
— Ваше электронное письмо было не просто набором дерзостей. Это была пощечина, которую вы мне отвесили после всех моих посланий. Кстати, вы их хотя бы слушали? Или сразу удаляли?
— Слушала.
— Вы их слушали и не верили моим словам. И не считали нужным на них отвечать. Зато вы сочли нужным вбить в свое письмо словечко «домогательство». Чего вы, черт вас дери, надеялись этим достичь?
— Я... я не знаю.
Габриель подошел к ней почти вплотную:
— Не удивлюсь, если кто-то уже посмеивается и довольно потирает руки, наткнувшись на ваше письмо. Я его тут же удалил, но где гарантия, что его не успели скопировать? Запомните, Джулианна: электронные письма вечны. И больше вы не будете писать мне никаких электронных писем. Это Понятно?
— Да.
— Вы единственная, кому удается нажать на все мои кнопки одновременно. Я не преувеличиваю.
Джулия с тоской оглянулась на дверь. Ей хотелось бежать отсюда, бежать без оглядки.
— Смотрите на меня, — тихо потребовал Габриель. Когда их глаза встретились, он продолжил: — Я вынужден принять ряд «аварийных мер». Кристе я уже вправил мозги и думал, этим все ограничится. Но из-за вас мне теперь придется разбираться и с Полом. Криста — особа, не блещущая умом, зато весьма опасная. Я бы ее с удовольствием отчислил хоть завтра. А Пол был хорошим лаборантом.
«Был?» — мысленно ужаснулась Джулия.
— Прошу вас, не выгоняйте Пола. Это я виновата. Я не хотела, чтобы он шел к вам, но не смогла настоять. Он никому ничего не скажет.
— Пол — это ваш выбор? — ледяным тоном спросил Габриель. Джулия молча теребила лямки рюкзака. — Я задал нам вопрос.
— Я пыталась.
— И?
— И ничего.
— Судя по тому, как вы обнимались возле почтовых ящиков, я бы этого не сказал. Какое уж тут «ничего»? Парень стучится в мой кабинет, словно рыцарь, готовый ради вас сражаться со мной. Почему вы не можете прямо и честно сказать, чего вы хотите? Почему, Джулианна? Или вы отзываетесь только на Крольчиху? — ледяным голосом, полным сарказма, спросил Габриель.
У Джулии округлились глаза, но она в который уже раз промолчала. Она не знала, что говорить.
— Прекрасно. Я отступаю. — Он пренебрежительно махнул в сторону двери. — Отныне Пол может безраздельно владеть вами.
Джулия побрела к двери. Она шла с опущенной головой, сгорбившись, похожая на бабочку с оторванными крылышками. Ее оставили в университете. Ее оставили на потоке' Слабое утешение на фоне только что пережитых потерь.
Габриель молча следил, как она возится с дверью. Сейчас Джулия напоминала ребенка, готового захныкать из-за собственного неумения повернуть рычажок задвижки и открыть дверь. Не выдержав, он сам подошел к двери, встал за Джу лией и протянул руку к задвижке. Его рука ненароком кос нулась ее левого бедра. Джулия не вздрогнула, не отодвину лась. Тогда Габриель наклонился к ней и прошептал:
— Значит, все раны, которые вы нанесли мне в аудито рии... вы даже не знаете, зачем вы это сделали?
Ее спине стало жарко. Тепло, исходившее от груди Габ риеля, жгло ей лопатки. Его шелковый галстук терся о ее во лосы, потом стал тереться о ее шею, отчего та мгновенно покрылась пупырышками.
— Вы дали повод для злобных сплетен о нас и тоже не знаете зачем?
— Вы были жестоки ко мне.
— А вы ко мне.
— Вы сделали мне больно.
— И вы — тоже. Неужели месть — это все, о чем вы меч тали? — Габриель продолжал шептать, обволакивая ее щеку своим теплым дыханием. — Вы из Крольчихи превратились в разъяренного котенка. И сегодня, мой котеночек, вы очень сильно меня поцарапали. От каждого вашего слова у меня шла кровь. И как, вы довольны? Рады, что прилюдно унизили меня, раскрыв все мои тайные пороки? Вы соорудили из них славный костер и умело подожгли его, как заправский ин квизитор. — Он прижал губы почти к самому ее уху, и Джулия невольно вздрогнула. — Вы трусиха.
— Нет, не трусиха.
— Но ведь это вы уходите, а не я.
— Вы отправляете меня к нему.
— Отправляю, черт побери, и что? Или вы послушно выполняете все, что вам скажут? Куда же делся мой сердитый котенок?
— Я всего лишь аспирантка, профессор Эмерсон. У вас есть определенная власть. Вы вполне могли бы меня уничтожить.
— Не порите чепухи. Это вы так обо мне думаете? Вы считаете, что от власти у меня помутилось в голове? — Габриель выхватил у нее рюкзак и швырнул на пол. Затем развернул Джулию лицом к себе, дотронувшись большими пальцами но ее щек. — И вы всерьез думали, что я посмею вас уничтожить? После всего, что нас связывает?
— У меня нет и не было провалов в памяти. Вы думаете, от этого я счастлива? Думаете, я получила то, что хотела? На самом деле нет у меня никакого счастья. Представляете, каково мне было: после стольких лет наконец встретить вас и ужаснуться, увидев, в кого вы превратились. Я даже не узнала вас!
— Но вы же не давали мне шанса. Джулианна, откуда мне было знать, чего вы хотите, если вы сохраняли ваше дурацкое «гордое молчание» и ждали, пока я все вспомню. Не проще ли было самой мне все рассказать?
— Не думайте, что своим криком вы заставите меня го-
ворить с вами!
Их губы на мгновение соприкоснулись, потом Габриель снова приник к ее уху и прошептал:
— Поговорите со мной.
Его губа скользнула ниже, задев ей мочку уха.
Между ними вновь возникло замкнутое энергетическое кольцо, похожее на змею, кусающую себя за хвост. Гнев и страсть, пожирающие друг друга.
— Скажите, что вам надо, или перестаньте меня мучить, Джулианна.
Не услышав ее ответа, Габриель отпустил ее и медленно отошел. Джулия почувствовала невероятную боль. И прежде чем она сумела осознать происходящее, с ее губ слетели слова, которые еще утром она бы ни за что не произнесла:
— Мне всегда был нужен только ты, и больше никто.
Некоторое время он смотрел ей прямо в глаза, а потом стал целовать ее. Их губы соединились, но Джулии было не разжать своих. Габриель осторожно гладил ей щеки и затылок, умоляя сбросить напряжение. «Откройся мне», — мол чаливо просили его глаза.
У Джулии перехватило дыхание. Она вдохнула слишком много его запахов. Перечная мята, одеколон «Арамис», еще что-то. Поняв, что Джулия не отвечает на его мольбы, Габриель позвал на помощь свой язык. Тот двигался по ее губам, заставляя их разжаться. Ощущение было странным и в то же время удивительно знакомым.
Габриель зажал нижнюю губу Джулии и осторожно потянул. И это ощущение показалось Джулии слишком знакомым. Ей нравилась, безумно нравилась игра губ, зубов и язы ка. Страсть одолевала еще остававшийся гнев, который колол и жег ей кожу крошечными электрическими разрядами.
Наконец Джулия ответила на его зов и открыла рот. Но казалось, ее челюсть заморозили. Почувствовав это, Габри ель принялся ласкать ей подбородок. Постепенно его движения становились все смелее. Их языки встретились. Вначале осторожно и робко, как друзья. Затем — как влюбленные, ощутившие зов желания. Постепенно движения их языков подчинились общему ритму, кружась в пространстве двух сомкнутых ртов.
Явь была лучше всех мечтаний и снов Габриеля. Несравнимо лучше. Довольно снов, довольно мечтаний. Она была настоящей. Его Беатриче стала реальностью. Иногда ему казалось, что она становится его душой и телом. Пусть на мгно вения, но таких мгновений он еще никогда не переживал.
Джулия потянулась к Габриелю, робко запустила руки в его волосы, побуждая его еще крепче прижаться к ней. Ома была словно сэндвич между дверью и Габриелем; ее грудная клетка упиралась в его мускулистый живот. Он продолжал ее целовать и при этом громко стонал.
«Он стонет из-за меня».
Его стон был чувственным, неистовым и эротичным. Джу- лия знала, что навсегда запомнит и этот звук, и множество ощущений, сливавшихся в симфонию наслаждения. Кровь
стучала у нее в висках, и кожа отзывалась огнем на его прикосновения. Именно об этом и мечтала Джулия: быть в его объятиях и чувствовать его губы на своих.
Нет Пола. Нет Кристы. Нет университета. Только они двое.
Рот Габриеля завладел ее ртом. Их тела — мягкие линии и несгибаемая сталь — двигались, и внутри у них разгорался огонь страсти. Джулия тяжело дышала. У нее начинала кружиться голова.
Габриель мог поклясться, что слышит удары ее сердца. Его левая рука опустилась с ее плеча на спину и проникла под блузку. Он застонал, когда его пальцы остановились на пояснице и стали ласкать обнаженную кожу. Боже, как она прекрасна!
Неожиданно дыхание Джулии стало неровным и тяжелым.
Габриель не хотел останавливаться. Он хотел продолжать, хотел отнести ее на стол и там закончить то, что столь неожиданным образом началось. Он хотел исследовать каждый дюйм ее тела, глядя в ее бездонные глаза. А ее тело будет открывать ему все новые и новые секреты... Но благоразумие взяло в нем верх над страстью, и он, вопреки требованиям своего тела, передал управление разуму.
Габриель нежно обнимал ее. Правой рукой он оберегала голову Джулии от случайного удара о жесткую дверь. Габри-
ель три раза быстро поцеловал Джулию в губы, затем скользнул по ее ангельски мягкой коже к шее, поцеловал за ушком и лизнул. Это было скорее обещанием, а не прощанием. А потом Габриель остановился.
Его руки медленно двигались вниз по опущенным рукам Джулии и наконец замерли на ее бедрах. Большим пальцем Габриель выводил замысловатые узоры, побуждая Джулию открыть глаза. Он мог поклясться, что в странной тишине его кабинета слышен стук их сердец, бьющих в едином ритме.
Она сделала это для него. Она пленила его. Он посмотрел нм нее с удивлением и снова прильнул к ее губам. Она не отвечала.
— Джулия, дорогая! Ты как себя чувствуешь?
Габриель пережил мгновение неподдельного страха, когда
она повисла на его руках.
Но Джулия не испытывала страха. Она знала, что Габри ель не даст ей упасть. Она слышала ласковые слова, которые он ей шептал на ухо.
— Беатриче. Моя Беатриче, — сказал он, целуя ее в лоб.
— Почему ты меня так зовешь? — спросила Джулия, открывая глаза.
— Потому что это и есть твое настоящее имя, — ответил Габриель, гладя ее по волосам. — Ты хорошо себя чувствуешь?
— Думаю, что да.
Габриель снова поцеловал ее в лоб.
Ей сразу вспомнилась его ярость в аудитории и блеск синих глаз, похожих на лазерные лучи
— По-моему, мы делаем что-то не то. Ты мой профессор. У нас могут быть крупные неприятности.
Джулия попыталась высвободиться из его рук, но Габри ель не отпускал. Она устало привалилась к двери.
— Что я наделала? — спохватилась она, поднося дрожащую руку ко лбу.
Габриель нахмурился и отпустил ее:
— Ты разочаровываешь меня, Джулианна. Неужели ты думаешь, что я гожусь лишь для поцелуев в профессорском кабинете? Я могу и хочу оберегать тебя от превратностей жизни. — Он подхватил ее рюкзак и повесил себе на плечо, Портфель он взял в левую руку, а правой обнял Джулию. - Идем со мной.
— Меня Пол ждет.
— К черту Пола! — (Джулия захлопала глазами.) — Тебе не о чем жалеть. Ты для него — всего лишь домашняя зве рюшка.
— Неправда. Он не считает меня зверюшкой. Я его подруга, а он мой единственный друг во всем Торонто.
— Я хочу стать твоим единственным другом, — сказал Габриель. — И я намерен крепко держать свою маленькую подругу, чтобы она больше не убегала.
— Это дело сложное и опасное.
Джулия заставляла себя забыть удивительное ощущение его губ, приникших к ее губам. Она добросовестно напоминала себе, что горечь и унижения того воскресного утра никуда не делись. Но магия его поцелуев, магия его сладостного стона были сильнее. Она и сейчас слышала все эти звуки.
— Ты не считала это дело сложным и опасным, когда кружилась по гостиной в моем нижнем белье. Тебе не было сложным приготовить мне коктейль, налить сок и приложить к бокалу то, что иначе как любовным письмом не назовешь. Почему это стало сложным сейчас, после наших поцелуев?
— Потому что мы... в ссоре.
— С чего ты взяла, что мы в ссоре? Где доказательства? Если не считать электронного письма, единственным доказательством остается наш спор на лекции. Но у него нет однозначного толкования. Кто-то назовет это ссорой, а я отвечу, что между нами возник профессиональный спор. Хорошие специалисты всегда спорят эмоционально, поскольку любят свое дело. Пусть нам вначале докажут, что мы ссорились. Мы будем все отрицать.
— Ты серьезно?
— А что нам остается? И потом, при всей нашей эмоциональности, мы не выходили за официальные рамки.
Габриель поднял кольцо для ключей, выпавшее из рюкзака Джулии.
— Твое?
— Да, — ответила она, протягивая руку за кольцом.
— Буква «П» означает Принстон? Или Пол? — усмехнулся Габриель, размахивая цепочкой.
Джулия выхватила у него кольцо и спрятала в рюкзаке.
— Дай-ка я проверю, не затаился ли Пол с ружьем, чтобы убить волка и освободить утку. — Габриель осторожно при-
открыл дверь и выглянул в коридор. — Можно выходить. Мы спустимся по лестнице. — Он вывел Джулию в коридор и быстро запер дверь. — Ты вполне окрепла? Идти сможешь? Тогда мы срежем дорогу. Пройдем через Виктория-колледж и прямо на Чарльз-стрит. Или, если хочешь, я вызову такси.
— И куда ты меня повезешь?
— Домой. — (Джулия успокоилась. Ей сейчас очень хотелось побыть одной.) — Домой... ко мне, — пояснил Габриель.
— Я думала, что нажала на все твои кнопки.
— Так оно и есть. На все. Но сейчас уже шесть часов, а ты, того и гляди, упадешь в голодный обморок. Везти тебя в какой-нибудь ресторан мне не хочется... мало ли что. У тебя дома я просто не смогу приготовить нормальный обед.
— Но ведь ты по-прежнему сердит на меня. Я это вижу по твоим глазам.
— Не удивлюсь, если и ты по-прежнему сердита на меня. Но мы с этим справимся. А сейчас, стоит мне на тебя посмотреть, меня неодолимо тянет целоваться с тобой.
Они спускались по лестнице.
— Домой меня и Пол мог бы проводить.
— Я тебе уже сказал: знать не хочу никакого Пола. Ты моя Беатриче и принадлежишь только мне.
— Габриель, я ничья Беатриче. Тебе пора расстаться с твоим заблуждением.
— Никто из нас не владеет исключительным правом на заблуждения, — сказал Габриель, сжимая ей руку. — Будем надеяться, нам хватит времени, чтобы понять, кто же мы на самом деле, и решить, та ли это реальность, в которой мы оба можем жить. — (Джулия молчала.) — Стычек, что между нами были, мне хватит на всю жизнь. И сегодня вечером я хочу положить им конец. У нас с тобой будет разговор, который должен был бы произойти еще десять дней назад. А до этого разговора я не выпущу тебя из поля зрения. Конец дискуссии.
Вид у Габриеля был очень решительный. Джулия вдруг почувствовала, что ей не хочется с ним спорить. Они вышли через боковую дверь, и пока шли в сторону Чарльз-стрит, Джулия вынула мобильник и, испытывая некоторое чувство вины, отправила Полу эсэмэску. Она написала, что идет домой, что с ней все в порядке, но разговор отнял у нее немало сил, и сейчас ей надо побыть одной.
А в это время Пол дежурил возле лифтов, терпеливо ожидая, когда Джулия выйдет из профессорского кабинета. Пару раз он на цыпочках подходил к двери, но ничего не слышал. Ждать напротив он не решался, чтобы совсем не разозлить Эмерсона.
Получив эсэмэску от Джулии, он побежал к профессорскому кабинету. На стук никто не ответил. Тогда Пол бросился вниз по лестнице, надеясь догнать ее.
❖ ♦> ♦♦♦
— Ты вообще сегодня ела? — спросил Габриель, когда они вошли в его квартиру.
— Не помню.
— Джулианна, ты что же, и не завтракала?
— Почему? Кофе выпила. Кажется, даже съела какую-то печенюшку.
Габриель выругался сквозь зубы:
— Нельзя играть в азартные игры с желудком. Потому ты такая и бледная. Идем.
Он привел ее в гостиную, усадил в кресло у камина, настояв на том, чтобы ноги она положила на оттоманку.
— Я могу и в кухне посидеть, с тобой.
Габриель покачал головой и включил газ в камине:
— В холодные осенние вечера котята обожают лежать на мягком кресле и греться. Здесь намного уютнее, чем на бар- ном табурете. Я сейчас займусь обедом, но для этого мне нужно ненадолго отлучиться. Я могу тебя покинуть на некоторое время?
— Разумеется. Я что, немощная?
— Если вдруг станет очень жарко, нажми эту кнопку, и адское пламя погаснет. — Габриель наклонился и поцеловал ее в макушку. — Обещай, что, пока меня не будет, ты никуда не сбежишь.
— Обещаю.
«Неужели он действительно боится меня потерять?»
Джулия полулежала в кресле, думая обо всем, что произошло на более чем странной лекции и потом, у него в кабинете. Интересно, от чего на самом деле у нее закружилась голова: от голода или от его поцелуев? И ведь такое случалось с нею не впервые...
Джулия закрыла глаза и, убаюканная негромким гудением газового пламени, уснула.
В квартире звучал женский голос, громкий и страстный. Джулия узнала песню почти сразу же. Эдиат Пиаф призывала никогда ни о чем не жалеть. «Очень своевременно», — усмехнувшись, подумала Джулия.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |