|
НОРМАИИСТСШ ИСТОРИОГРАФИЯ 0 ЛЕТОПИСЦАХ...
ния Древнерусского государства) // Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. Чтения памяти В.Т.Пашуто. С. 45; Пчелов Е.В. Новгород при первых Рюриковичах // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. 16-18 ноября 1993 г. Новгород, 1993. С. 11; его же. Легендарная... С. 28-29; его же. Предки... С. 367-370; его же. Генеалогия... С. 33, 68-96, 126; Азбелев С.Н. К вопросу о происхождении... С. 363-374.
134 Литература и культура Древней Руси. С. 236; Пятецкий Л.М. История России... С. 55;
135 Свердлов М.Б. RURIK... С. 37-39; его же. Дополнения. С. 596; его же. Становление феодализма в славянских странах. СПб., 1997. С. 116; его же. Ладога ІХ-ХІІ вв... С. 176; Хлевов А.А. Указ. соч. С. 73-74; Данилевский И.Н. Древняя Русь... С. 62, 64, 71-72.
136 ЯмановВ.Е. Рорик Ютландский и летописный Рюрик // ВИ. 2002. № 4. С. 127.
137 Беляев Н.Т. Ор. cit. Р. 236; Кирпичников А.Н., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога - древняя столица Руси. С. 83-84; их же. Старая Ладога. Древняя столица Руси. С. 75-77; Кирпичников А.Н. «Сказание о призвании варягов». С. 9-13; его же. Сказание о призвании варягов. С. 40-42, 50. В 2003 г. ученый охарактеризовал Рюрика уже «полускандинавом-полуслявянином» (Кирпичников А.Н. Новые историко-архсологические исследования Старой Ладоги //Ладога и истоки российской государственности и культуры. С. 19).
138 Никитин А.Л. Первый Рюрик - миф или реальность. С. 36-38; его же. Первый Рюрик и «варяжская легенда» // Герменевтика древнерусской литературы. С. 381-394; его же. Основание русской истории. С. 148-169.
139 ТолочкоП.П. Древняя Русь. Киев, 1987. С. 20-21.
140 Яманов В.Е. Указ. соч. С. 127-137.
141 Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля ѴШ-ХІІІ вв. С. 47-48; его же. «Сказание о призвании варягов». С. 9, 12; его же. Сказание о призвании варягов. С.38; Кирпичников А.П., Сарабьянов В.Д. Старая Ладога - древняя столица Руси. С. 83; их же. Старая Ладога. Древняя столица Руси. С. 75.
142 Крузе Ф. О происхождении Рюрика... С.63; Беляев Н.Т. Ор. cit. Р. 234-236, 261-262; Вернадский Г.В. Древняя Русь. С. 339, 342; Мошин В.А. Начало Руси. Svarek 2. С. 289; Ловмянский Г. Рорик Фрисландский... С. 242; его же. Русь и норманны. С. 133, примеч. 3; Слаский К. Экономические отношения западных славян со Скандинавией и другими прибалтийскими землями в ѴІ-ХІ веках // СС. Вып. VI. Таллин, 1963. С. 71.
143 Фомин В.В. Варяги и Старая Ладога // Ладога и истоки российской государственности и культуры. С. 213; его же. Комментарии. С. 524, комм. 31.
144 Трубачев О.Н. В поисках единства. С. 242.
145 Джаксон Т.Н. Варяги - создатели Древней Руси? С. 85.
146 Цих. по: Кузнецов Е.В., Минеева Т.Г. Англяне ПВЛ // Политическая жизнь Западной Европы: античность, средние века, новое время. Вып. 2. Арзамас, 2004. С. 111, примеч. 9.
147 Кирпичников А.Н., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Русь и варяги... С. 195; Скрынников Р.Г. Войны Древней Руси. С. 26; его же. Русь ІХ-ХѴІІ века. С. 21; его же. Крест и корона. С. 9.
148 Кпейнберг Н.Э. Основные принципы выбора новых личных имен и адаптации иноязычных имен в России Х-ХІХ вв. // ВИД. Т. IX. Л., 1978. С. 66.
149 Грот Л. Указ. соч. С. 153-158.
150 ЛЛ. С. 31.
151 Соловьев СМ. История... Кн. 1. Т. 1-2. С. 105-106, 108-109; Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лег (К проблеме интерпретации летописных текстов) // ОИ. 1993. № 1. С. 89; Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории... С. 141-142, 220.
152 Грот Л. Указ. соч. С. 154.
153 КлейненбергИ.Э. Основные принципы... С. 65.
154 Гедеонов С.А. Указ. соч. С. 182-183; Кузьмин А.Г. Об этнической природе... С. 70-81; его же. Падение Перуна'. С. 139-140; Откуда есть пошла Русская земля. Кн. 1. С. 670-671; там же Кн. 2. С. 642, 651, 654, 692, примеч. к с. 619; Славяне и Русь. С. 473-474, примеч. 62 на с. 414.
155 Фомин В.В. Кривые зеркала норманизма. С. 102.
156 Срезневский И.И. Чтения о древних русских летописях // Его же. Статьи о древних русских летописях (1853-1866). СПб., 1903. С. 76.
157 Шлецер А.Л. Нестор. Ч. II. С. 186-187; Карамзин Н.М. Указ. соч. Т. I. С. 48, примеч. 106; Погодин М.П. Исследования... Т. 2. С. 136; Томсен В. Указ. соч. С. 73.
158 Гедеонов СА. Указ. соч. С. 383-385, 415, примеч. 149; Щеглов Д. Первые страницы русской истории // ЖМНП. Ч. 184. СПб., 1876. С. 223.
»59 Гринев Н.Н. Указ. соч. С. 40. «бо ЛЛ. С. 23.
161 Сахаров А.Н. Рюрик... С. 15-16; Сахаров А.Н., Рогожин Н.М. Указ. соч. С. 192-193.
162 Гринев Н.Н. Указ. соч. С. 40.
163 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. М., 2001. С. 7.
164 Стеблин-Каменский М.И. Древнескандинавская литература. М., 1979! С. 10-11, 13-14; Мельникова Е.А. Рюрик... С. 157-158.
165 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. С. 7.
166 ЛЛ. С. 19; НПЛ. С. 106; ПСРЛ. Т. V. Вып. 1. СПб., 1851. С. 88; там же. Т. IV. Ч. І.Вып. І.Пгр., 1915. С. 11; там же. Т. IV. Ч. 2. Вып. І.Пгр., 1917. С. 11; там же. Т. 15. М., 1965. Стб. 29-30; там же. Т. 33. М., 1977. С. 13.
167 Гиппиус А.А. К истокам сложения текста Новгородской первой летописи // НИС 6 (16). С. 3-72; Фомин В.В. Русские летописи... С. 30.
168 Троцкий И.М. Элементы дружинной идеологии в «Повести временных лет» // Проблемы источниковедения. Вып. 2. М., Л., 1936. С. 20, примеч. 2; Кузьмин А.Г. Начало новгородского летописания // ВИ. 1977. № 1. С. 59-77; его же. Начальные этапы древнерусского летописания. С. 85-110, 126, 293.
169 И.Я.Фроянов видит в этих фразах следы версии варяжской легенды, восходящей «к сведениям, не дошедшим до нас в других летописных сводах» (Фроянов И.Я. Исторические реалии... С. 11; его же. Мятежный Новгород. С. 99).
170 Погодин А.Л. Варяги и Русь. С. 94.
18 Зак. 59
В.В.Фомин.
Глава 5
ШЗЛИИЕ О ПРИЗВАНИИ ВАРЯГОВ В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
Повесть временных лег как исторический источник
«В истории нашей науки, — справедливо говорил М.О.Коялович, — на первом месте должны быть поставлены, как это всеми и делается, наши летописи как первый, надежный и содержательный источник». К сожалению, сейчас приходиться констатировать: то, что когда-то было нормой, сегодня стало чуть ли не исключением. Сторонники норманского происхождения варяжской руси демонстрируют совершенно иное отношение к летописям, предпочитая чтениям ПВЛ, приоритетным в изучении Киевской Руси и вступающим в разрез с их концепцией, свидетельства иностранных источников, говорящих о восточных славянах со стороны, с понятными отсюда многочисленными ошибками и невнятнос-тями, а зачастую и вовсе не имеющих никакого отношения к русской истории. А.Н.Сахаров недавно заметил, что норманисты, слабо разбираясь «в русских источниках, в первую очередь в летописных текстах», сделали западноевропейские и восточные памятники «по существу наиболее важными свидетельствами по истории древних славян»1. А именно в этом обстоятельстве кроется причина наличия и постоянного репродуцирования в науке разного рода «исторических мифов», заслоняющих собой действительную историю Древнерусского государства.
Начальная летопись представляет собой сложнейший памятник, сводчики которого с определенными целями, отражавшими либо их собственные позиции, либо настроения тех или иных общественных сил, постоянно его перерабатывали, не только включая в него разновременные и разнохарактерные источники, но и выбрасывая все то, что противоречило их взглядам на прошлое и настоящее Руси. Именно от понимания характера и конкретного содержания летописей, заключал А.Г. Кузьмин, «от определения условий происхождения и изменения записей во много зависит достоверность наших знаний о породившей их эпохе»2. ПВЛ лежит в основе Лаврентьевской и Ипатьевской летописей до 1110 года. В НПЛ в иной редакции отражен примерно тот же материал. Древнейшей редакцией ПВЛ считается та, что содержится в Лаврентьевском списке (1377), и в Радзивиловской летописи, восходящей к началу XIII в.
И.В.Фомин.
ВАРЯГИ И ВАРЯЖСКАЯ РѴСЬ
(она представлена двумя списками XV в. - Радзивиловским, доведенным до 1206 г., и Академическим, в котором после указанного года следует продолжение иной, нежели Лаврентьевская, традиции). Близок Радзивиловской летописи Летописец Переяславля Суздальского, известный в списке XV в. (составлен в период между 1216-1219). К традиции Лаврентьевской летописи примыкают сгоревшая Троицкая летопись начала XV в. и Симеоновская рукопись XVI столетия. Другая редакция ПВЛ находится в составе Ипатьевской летописи (южнорусский летописный свод конца ХІП - начала XIV в., доведенный до 1292 г.), дошедшей в ряде списков, среди которых особое место занимают Ипатьевский (ок. 1425) и Хлебниковский (XVI в.). Ныне принято признавать обе редакции «равноценными» и видеть в их основе один и тот же памятник3.
Вопрос о начале летописания, подчеркивал М.Н.Тихомиров, вопрос не только историографический: «он имеет громадное значение и для характеристики достоверности исторических сведений о древней истории Руси в ІХ-Х вв.»4. Первое мнение в отношении создателей ПВЛ и времени ее сложения принадлежит великому В.Н.Татищеву. Связав летопись с именем Нестора5, он полагал, что тот создал ее в 1093 г., а его продолжатель Сильвестр придал ей окончательный вид в 1116 г. Вместе с тем историк впервые поставил вопрос о предшественниках Нестора: «...Он не со слов, но с каких-либо книг и писем из разных мест собрав и в порядок положил...». Мысли, высказанные Татищевым, пали вначале на благодатную почву. Вслед за ним Г.Ф.Миллер говорил, что «Нестор уже застал письменные известия, по которым сочинил он свою летопись...». И.Н.Болтин также затем отмечал, что «были прежде Нестора летописцы...»6. Это верное заключение, к сожалению, было вскоре забыто и виной тому был А.Л.Шлецер, отрицавший существование летописей до ПВЛ. В 1802 г. ученый в первой части «Нестора» полно изложил свой взгляд на ПВЛ, утверждая, что она была испорчена позднейшими малограмотными переписчиками, и потому необходимо стремиться к восстановлению «чистого, неиспорченного» Нестора (эту задачу он поставил перед собой еще в 1768 г.)7. Выход с «ложного пути поисков «очищенного Нестора» начался лишь после того, как Г. Эверс в 1814 г. и П.М.Строев в 1820 г. установили сводческий характер летописей, вобравших в себя предшествующий разновременный и разнохарактерный материал. При этом Эверс заметил, что «восстановление истинного Нестора... остается по крайней мере сомнительным...»8.
После принципиально важного вывода Эверса и Строева начался процесс выделения из состава летописи ее источников9. В 1853 г. С.М.Соловьев предположил, что основой ПВЛ являлось Сказание о призвании варягов, первоначально представлявшее собой «отдельный сплошной рассказ без годов, которые внесены после...», а также предисловие «о до-рюриковском времени...». В 1861 г. Н.И.Костомаров сказал то же самое,
І.іали Л.
18* СКАЗАНИЕ О ПРИЗВАНИИ ВАРЯГОВ В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТВДІІ(ИИ
только уточнив, что эта, по его словам, «Повесть древних лет», написанная христианином, оканчивалась за несколько лет до смерти Ярослава Мудрого. В 1868 г. К.Н. Бестужев-Рюмин выразил убежденность в том, что еще ранее XII в. велись письменные записи о событиях. И ядром летописи он посчитал «Повесть откуда пошла Русская земля», написанную, вероятно, в Киеве с целью объединить историю Южной Руси с Северной: начало самостоятельности Киева с захватом варягами Новгорода. В 1896 г. И.Филевич, не сомневаясь, что название Начальной летописи относится лишь к какой-то ее части, говорил о «Повести о русской земле», не обнимавшей годовых записей и существовавшей в виде цельного рассказа, главным содержанием которой было показать «переход имени Руси с Дуная и Карпат в Киев». Вел ученый и речь о древнейшем своде, заканчивающемся вторым десятилетием X в. и уцелевшем, как он полагал, в Никоновской летописи. Этот свод начинался карпато-дунайски-ми преданиями, за которыми следовали предания Полянские, а затем события на славянском севере10.
Н.М.Карамзин был уверен, что одним из источников Нестора являлись «записки церковные», по которым он «означал дни (курсив автора. -В.Ф.) представления некоторых древних князей». М.П.Погодин, развивая эту мысль, утверждал, что до Нестора были «кроткие записки, подобные новгородскому летописцу, состоящему, особенно в начале, из самых кратких простых известий...»11. В 1853 г. И.И.Срезневский пришел к выводу, что летописные заметки на Руси «начинались с пометок на пасхальных таблицах» (эта идея оказалась весьма продуктивной, и ее поддержали многие исследователи12). В 1862 г. он же, вернувшийся к теме о таблицах как основе летописи и источнике ее хронологии, и исходя из наличия в ПВЛ перечня русских княжений под 6360 г., сказал, что таблицы могли быть как церковные, с годами от сотворения мира, так и нецерковные, с годами княжения князей. В те же годы ученый, отнеся появление первых летописных записей к началу X в., заострил внимание на том, что поддерживать преданиями годы событий с 860 по 1110 г. «народная память не могла», поэтому у сводчика летописи были заметки погодные, сделанные тогда, когда «именно случилось происшествие». Наши ранние летописи, заключал он, «составлены из частей еще более древних, - и некоторые их этих частей принадлежат довладимировому времени». М.И.Сухомлинов в 1856 г. указал, что читаемые только в Никоновской летописи записи под 6372, 6373, 6375 (о совете Гостомысла призвать князей, о первоначальном приходе Рюрика именно в Новгород, о Рюрике и Вадиме) «близки по времени к событиям». В связи с чем высказал мнение, что летописец XI в. пользовался более древними источниками, в том числе и письменными13. В 1862 г. Срезневский, рассматривая эти же известия, предположил, что они, возможно, древние, а не представляют собой позднейшую вставку в летопись. Затем И.Е.Забелин доказывал, что краткие летописные заметки 864-867 гг. в Никоновской летописи могут содержать отрывки из древних, не дошедших до нас летописей14.
В 1856 г. А. А.Куник выдвинул идею, «что первые начатки нашего летописания возникли в Киеве еще в ІХ-м веке, вслед за первым крещением руси, - в виде кратких заметок о туземных событиях...». Редактор ПВЛ, по его мнению, «совокупил воедино прежние летописные заметки и продолжал их до своего времени». Позже он добавлял, что многие известия летописи о варяжской руси были «отчасти уже во времена Олега и Игоря записаны киевскими грамотеями...». В 1876 г. И.Е.Забелин высказался в пользу того, что первые летописные известия о начальных событиях русской истории были связаны с первой христианской общиной в Киеве, появление которой он относил к 60-м гг. IX века. Каждый переписчик, как констатировал ученый окончательный отказ науки от взгляда Шлецера на историю летописания, становился в свою очередь летописцем, в связи с чем «чистого Нестора» не существует: «Он создан воображением Шлецера»15. В 1853 г. С.М.Соловьев подчеркивал, что «во второй половине XI века открываем мы следы автора известий начальной Киевской летописи, как в том же веке, но ранее, открыли след составителя начальной Новгородской летописи». Тогда же И.И.Срезневский заметил, что события в Новгороде записывались «скоро после того, как случилось» не только в XII, но и в XI и даже в X столетии16. В 1857 г. митрополит Макарий расширил перечень летописных центров на Руси, придя к выводу, получившему поддержку в науке, что летописи велись в X в. «в разных местах России - Киеве, Новгороде и на Волыни»17.
Важнейшим достижением науки ХѴІІІ-ХІХ вв., наряду с признанием факта раннего начало летописания на Руси, наличия предшествующих ПВЛ летописей и ведения летописного дела сразу же в нескольких центрах, стало заключение о воздействии на летописный текст мировоззрения их создателей и духа эпохи. Первым на этом внимание заострил В.Н.Татищев, отметив, что летописцы писали «за страх», «по страсти, любви или ненависти». В XIX в. мнение о тенденциозности наших книжников в освещении как прошлых, так и современных им событий, становится для многих исследователей нормой, требующей для установления исторической истины привлечения широкого круга источников. В 1847 г. А.Н. Попов указал, что «в истории летописей видны изменения, соответствующие изменениям общественной жизни России». В 1878 г. И.П.Хрущов установил, что «древний русский летописатель иногда выступал из области идеального христианского миросозерцания и погружался в страстные волны житейского моря». В 1885 г. К.Н. Бестужев-Рюмин окончательно сформулировал важный принцип, которым необходимо руководствоваться при обращении к летописному наследию: составные элементы летописей приобретут самостоятельное значение лишь при учете идеологической жизни эпохи. «Понять, какими идеями жило из-
СКАЗАНИЕ О ПРИЗВАНИИ ВАРЯГОВ В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
В. В.Фомин.
вестное время, — подчеркивал ученый, — первая обязанность историка, без того все века смешаются»18.
Многие позитивные наработки в области летописеведения, сделанные его предшественниками, к сожалению, не были учтены А.А.Шахматовым. По схеме, предложенной им в начале XX в., отправной точкой ПВЛ (а значит, и всего русского летописания) являлся Древнейший свод 1039 г., составленный при Софийском соборе. Затем он был включен в свод 1073 г., созданный в Киевском Печерском монастыре, а тот, в свою очередь, был положен в стенах этой же обители в основу Начального свода 1095 г., уже имевшего хронологическую сетку и также включавшего в себя Новгородский свод 1050 г., выполненный при Софийском владычном дворе, с продолжением до 1079 года. На основе Начального свода 1095 г. была создана в Печерском монастыре в 1110-1113 гг. несохранив-шаяся первая редакция ПВЛ, автором которой якобы является Нестор. Ее вторую редакцию Шахматов связывал с игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром, работавшим около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха. Третью редакцию летописи, выполненную в том же Печерском монастыре на основе материала Сильвестра летописцем, близким сыну Мономаха Мстиславу, он относил к И18 г. (в 1904 г. Шахматов в авторе ПВЛ видел Сильвестра. Начиная с 1908 г., таковым считал Нестора. Рассматривая Сильвестра как редактора летописи, ученый полагал, а эта точка зрения принята его последователями, что он главным образом переработал заключительную часть ПВЛ, не отвечавшую интересам Мономаха, и добавил ряд статей, наоборот, благоприятствующих ему). Вторая редакция, по мнению исследователя, читается в Лаврентьевской летописи, а третья в Ипатьевской. В итоге получалось, что ПВЛ - это результат пятикратной переработки (с 1073 по 1118 г.) и периодического пополнения одного и того же материала, осуществляемого в Киевском Печерском монастыре. Начальный свод 1095 г. Шахматов видел в текстах НПЛ младшего извода, на основании которого он реконструировал его состав19.
Даная схема развития русского летописания была принята советской наукой (и современной тоже), но в серьезной редакции. Во-первых, было обосновано доказано, что Древнейшего свода 1039 г. не существовало20 (из крупнейших профессионалов-летописеведов его признавали, наверное, только М.Д.Приселков и А.Н.Насонов21; ссылка на Древнейший свод также встречается в работах либо неспециалистов в области летописания, либо только начинающих входить в круг его сложнейших проблем22). Затем ее основательно отредактировал Д.С.Лихачев. Ученый отрицал существование Новгородского свода 1050 г., в связи с чем свел русское летописание лишь только к киевской традиции, начав ее историю со свода 1073 г. (далее он во всем следует Шахматову)23, что невероятно обедняло и сужало не только его истоки, но и его влияние на общественно-политическую жизнь Руси вообще и ее отдельных областей, в частности. А, главное, значительное «омолаживание» времени сложения летописи поставило под серьезное сомнение доверие к ней как историческому источнику, «ибо она в таком случае слишком далеко отстоит от излагаемых событий, что непременно должно породить не только искажения в их передаче, но и преднамеренный вымысел»24.
Сомнения в ПВЛ как историческом источнике присутствуют в науке давно, и ими в той или иной мере были заражены многие известные исследователи. Родоначальник «скептической школы» М.Т. Каченовский, видя в летописях памятники, созданные в XIII или даже XIV в., утверждал, что отсюда степень их достоверности невелика, и «что до конца XI ст. все повествования летописей основаны на преданиях, уже искаженных в устах четырех или более поколений, на поэтических (часто самых нелепых) вымыслах...». Ученик Каченовского С.М.Строев также был уверен, что многие известия летописи до середины XI в. выдуманы летописцем25. Д.И.Иловайский весьма отрицательно отнесся к большинству известий ПВЛ второй половины ІХ-Х вв., считая, что летопись, начавшись легендами и баснями, «становится полнее, достовернее, обстоятельнее» лишь по мере приближения к началу XII в., и упрекал оппонентов в том, что они «ограничиваются голословными фразами о правдивости Нестора вообще». Точно также думал Н.И.Костомаров: ему вымышленным казалось многое из записей ІХ-Х веков26. Перед революцией В.А.Пархоменко предостерегал, что нельзя «верить нашему так называемому «Нестору» на слово во всем», надо «относиться к показаниям его осторожно-критически». М.Д. Приселков, в свою очередь, убеждал, что историческая память в XI в. сохраняла лишь имена князей конца IX-X вв., «обросшие целым рядом легенд, в которых летописцу иногда не удавалось счастливо разобраться». А.А.Шахматов также говорил о полной недостоверности летописных событий до 945 года27.
Подобные настроения были перенесены в советскую историографию. В 1939 г. М.Д. Приселков осудил историков, которые доверяют датам и сообщениям ПВЛ при изучении X века. Через два года он сказал более жестко: в пределах IX - начала XI вв. ПВЛ является для нас «теперь источником искусственным и малонадежным», построенным, главным образом, на устной традиции, и что лишь только с 1061 г. идут точные даты. До этого же времени, заключал ученый, все немногочисленные точные даты летописи извлечены из памятников культовой письменности. Тогда же В.А.Пархоменко подчеркнул, что время ІХ-Х вв. для летописца второй половины XI - начала XII в. «очень раннее», на которое он смотрел сквозь призму легенд, песен, сказаний, туманных и отрывочных данных, и что ряд исторических деятелей той эпохи - эпические личности. В 1962 г. Я.С.Лурье поддержал точку зрения Приселкова, предупреждая, что надо осторожно относиться к ПВЛ, составленной в начале
Глава о.
СКАЗАНИЕ 0 ПРИЗВАНИИ ВАРЯГОВ В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
К.К.Фомнп.
ХП века. В 1973 г. он был более категоричен в своем мнении, говоря, что для истории ІХ-Х вв. ПВЛ «является недостаточно надежным источником»28. Столь явный «скепсис» Лурье в отношении ПВЛ и совершенное отсутствие в научных кругах реакции на него проистекали во многом из построений Д.С.Лихачева, начинавшего летописание лишь с 1073 г.
М.Х.Алешковский, также следуя за Лихачевым, пошел дальше его. Начало киевской, а, следовательно, и русской письменной истории, он связал с летописью, написанной, по его предположению, в конце 60-х -начале 70-х гг. XI в. в основном на устных преданиях. Этой летописью и Хронографом по великому изложению, помимо других источников, воспользовался Нестор, который в несколько приемов, начиная с 90-х гг. XI в., к 1115 г. завершил работу над ПВЛ, где уже имелась хронологическая сетка (Алешковский был убежден, что до 1091 г. летопись в Печерском монастыре не велась вовсе). Летопись Нестора в чистом виде не сохранилась и дошла до нас с некоторыми изменениями в НПЛ младшего извода. В 1119 г. в Киеве по заказу Владимира Мономаха и его сына Мстислава летописец Василий, побывавший в 1116 г. в Новгороде и в Ладоге, с помощью Хроники Георгия Амартола отредактировал летопись, поставил не только даты с 852 по 920 г., но и уточнил хронологию до 945 г., в результате чего возник ее Ипатьевский вариант. Около 1123 г. переяславский епископ Сильвестр по заказу все тех же лиц переписал для Переяславля текст Василия, и эта копия читается в составе Лаврентьевской летописи29.
Отрицание историзма ПВЛ проистекает прежде всего из тех методов, которыми руководствуются исследователи при изучении летописания. В 1922 г. С.В.Бахрушин подметил, что А.А.Шахматов, интересуясь летописью прежде всего как литературным памятником, «стремится восстановить его в чистом виде, не задумываясь над тем, какие выводы может сделать в будущем историк по его порой гениальной реконструкции». В 1930 г. Н.К.Никольский прямо указал на ущербность абсолютизации Шахматовым текстологического метода: историю сводов XI в. он рассматривает только как преемственную литературную работу сводчиков, редакторов, писцов, а избранный им метод изучения ПВЛ повел его по предвзятому направлению таких наблюдений, «которые исключали необходимость признавать как преднамеренность пропусков и умолчание, так и влияние идеологической тенденциозности на состав летописей»30. Шахматов вначале считал неудачной саму мысль о тенденциозном «вычеркивании», в связи с чем, отмечает А.Г.Кузьмин, в его представлении «летописание как единое вековое дерево было оторвано от породившей его общественной среды, замкнуто само в себе»31. Лишь только в 1916 г. ученый пришел к мысли, высказанной еще в XVIII в. В.Н.Татищевым, о тенденциозности летописания, о том, что, как он сам уже образно и емко выразился, «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы». А это означало, констатировал В.Т.Пашуто, что все написанное им «прежде о летописях совершенно ненадежно, ибо он-то в своих исследованиях исходил из предположения, что летописцы и правдивы и непристрастны; во всяком случае, их действий, как тенденциозных, Шахматов не учитывал»32. Когда же он стал принимать во внимание этот фактор, то, естественно, осознал всю условность предлагаемых им ранее реконструкций и признал, например, что первая редакция ПВЛ, которую исследователь связывал с Нестором, не может быть восстановлена33. Вместе с тем это было признанием ограниченных возможностей текстологического метода в изучении русского летописания, сторонником и-популяризатором которого Шахматов являлся всю свою творческую жизнь.
Но многочисленные приверженцы Шахматова либо игнорируют эту принципиальную эволюцию нашего выдающегося летописеведа от сравнительно-текстологического изучения летописей к собственно историческим методам их критики, либо пытаются ее затушевать. Так, Н.Л. Рубинштейн утверждал о «чисто механическом соединении отдельных частей в сложном памятнике, который мы называем летописным сводом». И.П.Еремин, развивая мысль Рубинштейна, вместе с тем поставил под сомнение вывод Шахматова о политической направленности летописания. По его словам, летописец «неизмеримо проще, он не так хитер, не так обуреваем «политическими страстями», как в этом пытаются нас уверить... правдиво описывал он все, что знал, что считал необходимым рассказать», что он «скорее моралист, чем политик, по умонастроению...»34. Против такой оценки ПВЛ, отказывавшей ей во внутреннем единстве и обеднявшей ее как памятник исторической мысли, содержавший определенные концепции, выступили историки М.Н.Тихомиров и Л.В.Черепнин, показавшие, что Начальная летопись есть единое целое, а не механическое соединение разнообразных источников, что ее составитель, «используя большой круг разнообразных исторических источников, приводил их с известным отбором, давал им свои оценки»35.
Сторонники сравнительно-текстологического принципа расслоения текста не замечают, как далеко от конкретных фактов, а, следовательно, и от истории отстоят их рассуждения. Сегодня В.К.Зиборов, например, утверждая, что самый результативный прием анализа письменных исторических источников это сравнительно-текстологический, требующий «от исследователя широкого интеллектуального фона», привел весьма странно звучащий в устах человека, профессионально занимающегося изучением летописания, аргумент против доводов в пользу существования летописи в конце X века. По его мнению, эти доводы есть «общего характера, идущие вразрез с такими известными фактами, как письменность восточных славян появилась в связи с принятием христианства в 988 г., следовательно, требовалось время для распространения
17 Зак. 59
Г ими 5.
СКАЗАНИЕ О ПРИЗВАНИИ ВАРЯГОВ В ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
В. В.Фомин.
грамотности; что церковные люди (священники, монахи) были первыми грамотными людьми, так как первые русские книги были богослужебными или богословскими»36. Но утверждать так, значит, не видеть хотя бы русско-византийских договоров X в., само существование которых давно уже признано за свидетельство наличия письменности на Руси задолго до 988 г., не видеть в них статей, где речь идет о практике письменных завещаний русских, находящихся в Византии («кому будет писал наследити именье», договор 9П г.), о «грамоте», с которой в обязательном порядке должны были прибывать к императору русские послы и купцы («да приносять грамоту, пишюче сице: яко послах корабль селико, и от тех да увемы и мы, оже с миром приходять», договор 944 г.)37. Зиборов, делая упор в распространении грамотности на Руси на «церковных людей» и связывая их появление только с возведением в 996 г. Десятинной церкви, которую он характеризует «первой церковью в Киеве»38, не заметил наличия там же в предшествующее время «соборной церкви» святого Ильи, упомянутой летописью в связи с заключением договора 944 года. В науке давно отмечается, «что церковь названа «соборной», т. е. главной, что предполагает наличие других христианских храмов»39, и в службе в которых была задействована, конечно, немалая часть грамотных священнослужителей.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |