Белёсые кусочки коры парят уже довольно высоко в синем небе. Конрад стискивает рукав товарища и показывает ему на кривой сук, за который можно ухватиться. Сварщик сразу вцепляется туда.
В ту же секунду ноги парней вздымаются. Они ощущают сыроватый привкус опила на языках. Не проходит и полминуты, как оседание тормозится. Оба остались целёхоньки – спасибо туго перепутанным стенкам многолетнего сорочьего гнезда. До поверхности воды осталось не больше пятидесяти метров спуска. Ветки оказались достаточно прочными, чтобы форма кроны не потеряла узнаваемость.
– Ну-ка!.. Клеверсон! Пора вставать! – Конрад усердно щёлкает пальцами перед носом у друга, медленно теряющего сознание. – Ну, давай… Это только засохшая поросль сместилась, в стекло нас не превратят! Очухи-вай-ся, скорее-е-ей! Уходить надо…
Без сомнения, все сороки предпочтут отсюда улететь, позабыв о своём богатстве. В ту секунду, когда ависардиец приподнимает индейца за лопатки таким образом, чтобы солнечные лучи попадали в точности на его длинное и безучастное лицо, на участок из белёсых побегов наплывает громадная тень, накрывающая не только парней, но и часть бухты внизу. Не столько напуганный, сколько рассерженный своей недальновидностью, Конрад задирает голову, ещё не оставляя попыток привести товарища в чувство. Исполинская лопасть обтекаемой формы со светящимися отверстиями в торце разворачивается к берегу на нескольких подвижных стержнях, словно что-то специально выискивая в крайней части леса.
– Да у тебя серьёзная конкуренция, напарник! – Синекожий пытается пошутить, но его зоркий взгляд уже не блещет оптимизмом.
Стержни берут своё начало в накренённой каменной чаше. Она источает ровный гул, ставший едва различаемым звуковым фоном на этих территориях. Вслед за ней показывается величественная чёрно-серая стена в причудливых барельефах. Высота чудовищной башни – метров двести от уровня воды, если не больше. То ли шагает по морю, то ли скользит – очень трудно разобрать природу её передвижения из-за постоянной тряски на берегу.
Лопасть, обращённая к деревьям, снижается, и несколько перемещающих её стрежней опускается над головами двух незадачливых свидетелей.
– Вздумали давить нас как червяков?.. Очень зря. – Гневно цедит Конрад и залезает на плечи приподнятого им друга, чтобы дотянуться до пролетающих конструкций.
Выждав момент, он широко взмахивает руками и подпрыгивает. Его ладони в перчатках, оснащённых резиновыми присосками, расправлены достаточно широко для захвата нужной площади. Тёплый гладкий металл больно ударяет по его предплечьям, и его неумолимо смещает за пределы ветвистой площади. Следом тянет и Клеверсона, прикреплённого к нему верёвкой. Конструкция продолжает снижаться. Башня-гигант удаляется от берегов. Конрад стискивает зубы до скрипа в челюстях, предвкушая дикое нытьё поясницы из-за тяжёлого друга, который вот-вот на нём повиснет. И предчувствие не обманывает. Исчезла всякая возможность подтянуться на худых руках – только вакуум перчаточных присосок, намертво прилипших к металлу, удерживают бедолагу и его непосильный груз от падения в море с двадцатиметровой высоты.
– Очнись уже давай, я тут скоро подохну бесславно, из-за тебя одного! – хрипло чеканит Конрад, из последних сил не давая себе потерять сознание от дикого напряжения мускулов.
– Ой! – Клеверсон неожиданно пришёл в себя, благодаря прохладному ветерку, обдавшему его лицо.
– Есть… – с пеной у рта выдыхает ависардиец, открывающий в себе второе дыхание из-за этого единственного отклика внизу, – выбирай,… море или железо? Только быстро…
– А-а-а!.. – окончательно проснувшийся юноша торопливо и растеряно раскачивается на верёвке.
– Мозги куда деваешь, тыква?! – вопит Конрад в крайнем исступлении. – Сейчас оба слетим!!
– Нет-нет-нет… – врезаясь локтями в стержень с противоположного боку, Клеверсон мгновенно выпрямляет руки и подбирает ступни. – Где мы,… что это такое? – спрашивает он, умудрившись не потерять самообладание насовсем.
– Аха… – раздаётся на это облегчённый смешок товарища под ногами. – Поможешь мне залезть… Тогда, наверно, сообразим.
– Конечно!!! – спохватывается обомлевший юноша.
С большим трудом Конрад поочерёдно отрывает перчатки от металла и лишается четвертинки одной из ладонных присосок, пока Клеверсон вытягивает его к себе за шиворот. После этого парни отстёгивают соединяющую их верёвку, чтобы заново прикрепить её к поясам уже поверх могучего стержня, на котором устраиваются поудобнее.
– Вот это скорость!.. – изумляется ависардиец, оценивая увеличившееся расстояние загадочной конструкции от береговой линии.
– Н… ни-ничего не вышло! В-вся…к-к-команда раз-зошлась, а я так хотел вс-с-сех с-с-собрать… – губы Клеверсона вздрагивают. Он горестно утыкается лицом в колени.
Конраду остаётся только слегка похлопать его по спине и не торопить его никуда ещё минут двадцать после того, как лопасть окончательно закрепляется в горизонтальном положении над морем.
3.
Скрупулёзно прочёсывать травяные горы в ревущем джипе с гигантскими колёсами и хиленьким подъёмником на крыше, похожим на большую удочку для ловли рыбы, оказалось занятием столь же волнительным, сколь бессмысленным. Так, по крайней мере, казалось Адаму, интенсивно дышащему в свой носовой платок. Но Чед Эль Гатилло, насколько можно было судить по его зверскому настрою, отлично знал, что делал.
– Обязательно было переться в такую даль?.. – жалобно ноет белобрысый Янзель, ёрзая на приподнятом сидении за пультом управления краном. – Здесь даже туалеты не стоят…
– Ошибаешься! – хихикает чумазый корневик, перебирающий вещички в багажнике. – Туалет везде, смотреть некому…
– Клинт, он из-за тебя уже в земляничину превратился, сколько можно смущать? – устало заявляет плохо выбритый юноша со скамьи, сложивший руки на груди.
– Чё сразу «смущаю», никого я не смущаю, зову вещи своими именами…
– Языки попридержите, а то откусите! – обрывает Чед непринуждённую болтовню команды.
Он резко выруливает на пологую и просторную дорогу, густо поросшую разноцветными колючками с обеих сторон, и наращивает такую скорость, что Адам, его сосед у лобового стекла, вынужден вжимать затылок в плечи. Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы не бить в глаза никому из сидящих, но все предельно напряжены.
– Гм… Ты очень внимательно объезжал окраины городов. – Адам, наконец, решился похвалить водителя.
– Ты что, думал, что следы преступления высматривают как-то иначе? – с вызовом в больших змеиных глазах произносит Чед.
Механик удивлённо поджимает губу.
– Преступление?
Чед простукивает костяшками по баранке руля – чётко и ритмично до мурашек.
– Разумеется! Твоего верзилу могли похитить, завербовать в колдуны, продать рабовладельцам, убить! Да всё, что угодно. Кровь пока видел только птичью – кошаки везде охотятся, да меня не проведёшь… Дельце-то – табак змееголовый, жандармы и не знают о таком.
– Почему… ты так… думаешь? – спрашивает Адам.
– Вр-р-р… – поскрипывая зубами, костистый водитель откидывается на высокую спинку кресла. – Всегда прикидываю худшее, чтобы было приятно удивляться обратному, тебе тож советую. Мир такой, а ты никак к нему не привыкаешь. Поддерживаю: здесь и не пахнет справедливостью!
– Но, а, даже если так… – робко отвечает механик. – Настраиваться на счастливый исход полезно…
– Чушь! – решительно бросает ему Чед на повороте. – Всё хорошее когда-нибудь кончается, уясни, неженка! Но не волнуйся: труп твоего бригадира обязательно отыщется, мы упорны!
– Умоляю, Чед, – поперхнувшийся Адам схватился за живот, – и так едем без остановок, мой желудок…
Сзади раздаётся постукивание тонкой ладошки по приборам.
– Бригадир, братва!! – неожиданно объявляет Янзель громким и писклявым голоском. – За горизонтом какие-то чёрные шипы!..
Чед и Адам разом оборачиваются сначала на него, затем – на тот участок пустошей, куда он старательно показывает трясущимся пальцем.
– Оу, – юноша, оставивший скамью, подтягивается к люку в потолке, – я бы сказал, огромные кристаллы и зеркала.
– Ингвар, только стихов не насочиняй!.. – ехидно мурлычет корневик, мечтательно растянувшись на полу. – Всех пьянящих красот этой восхитительной свалки тебе всё равно не расписать…
– Ты зря разлёгся, Клинт! С нами бы взглянул.
– Ого!.. – Адам привскочил от невиданного зрелища и уткнулся в боковое стекло скулой. – Здесь кто-то слышал о таком когда-нибудь? Я – нет.
– Великолепно… Разведаем сей дивный оазис! – возглашает Чед, и с его лёгкой руки машина проворно слетает к толстым напластованиям из гладких кактусных одеял.
…
Поднявшись в воздух на своём обтекаемом зеркальном вертолёте и сосредоточенно изучив с высоты весь Коберторас, Маликор представить себе не мог, что поравняется с кем-то покрупнее сизого альбатроса. Он надеялся избороздить облака над самыми высокими горами никем не замечаемым и вернуться на базу после сбора данных о предполагаемом маршруте похищения ависардийской принцессы. Зарисовав следы колёс грузовика, Маликор серьёзно озадачился их большой протяжённостью и частой прерывистостью, но в итоге не придал им большого значения. Землистого цвета самолёт, возникший по соседству с ним в тумане, словно приглашал его спуститься следом за собой на освещённое плоскогорье.
Во время посадки ависардиец слегка занервничал, так как незнакомый ему пилот не спешил выходить на свежий воздух, однако солнечная погода странным образом располагала к доверию и, как ничто другое, помогала игнорировать все неясные чувства без труда. И особенно – после выхода на сухую каменную площадку. Вскоре Маликор видит идущую ему навстречу рослую фигуру в широких наплечниках и лётной маске. Пилот вышел явно налегке. Ависардиец его приветствует коротким поклоном головы.
– Неплохой день для воздушных прогулок! – весело объявляет он и отступает к незнакомому самолёту, чтобы рассмотреть его поподробней.
– Тоже рад знакомству, – сухо произносит незнакомец со светло-серым подбородком и внимательно изучает своё отражение в поверхности обтекаемого аппарата, похожего на рыбку, – однако, какая жалость. Я должен скоро улетать домой из-за лечения, а до сих пор так мало изучил этот мир.
– Правда? – спрашивает Маликор с неподдельным интересом в голосе, не забывая оценивать искусную резьбу в виде человеческих фигур на корпусе незнакомого аппарата, и протягивает палец к одной из голов, на что та, к его полной неожиданности, обращает на него круглые светящиеся глаза. – Вах, ну и дела!.. Верно, я согласен, лётчикам нужно заботиться о здоровье… Чем же вы больны?
– Возраст, – доносится до него меланхоличный ответ из-за вертолёта, – а ещё последствия давних травм. Родился я в очень тяжёлое время и боролся со многими врагами, безнаказанным это остаться не могло. Я смотрю, у вас жизнь только разгоняется. Сколько вам сейчас, тридцать два?
– Как вы угадали? – улыбается Маликор, оставляя в покое необычайную поверхность самолёта и дожидаясь безымянного коллегу. – Кстати, для меня здесь тоже всё в новинку. Мы с вами попали в один поток.
– Повезло. В первый раз за все свои визиты вижу, чтобы кто-то здесь летал. Вы не поделитесь, с какими целями управляете этой рыбкой?
Маликор решает не придумывать красочных речей и деловито складывает руки за спиной.
– Хочу помочь человечеству. Наверное, я пока среди первых, кому охота сделать местных жителей ещё умнее и… сильнее.
– Значит, не просто турист?
– А вы – не обычный старик?
– Помогать человечеству в моих интересах тоже. Я составил много планов относительно того, как этим заниматься. Не все из них, к сожалению, воплотились. Кое-чем пришлось пожертвовать раз и навсегда. У меня нет настоящих почек и гортани, а сердце требует еженедельной смазки. Буду с тобою честным, юноша: от меня мало что осталось как от спортсмена. Но у развалины есть очень важное преимущество перед новостройками – сильнейший набор воспоминаний…
– То есть, знания?
Пилот достаёт из внутреннего кармана своей тяжёлой куртки какое-то удлинённое подобие зажигалки с единственной кнопкой.
– Если у тебя честное сердце, я готов поделиться с тобой многими из них. Я знаю то, с чем не дерзают знакомить остальных ваши лучшие учителя. Но я должен предупредить тебя: день, когда ты узнал обо мне, должен либо остаться в твоей памяти до конца твоей жизни, либо исчезнуть из неё навсегда. Предоставляю это выбор тебе одному.
Ависардиец задумывается. Тут его руки начинают холодеть от локтей до кончиков пальцев. Он поднимает вопросительный взгляд на незнакомца.
– Но почему… Вам стал вдруг важен мой возраст?
Серолицый подносит непонятную для Маликора вещицу к своим глазам, полируя кнопку кончиком пальца в кожаной перчатке.
– По нему я могу прикинуть весь объём твоих воспоминаний. Хочу понять, насколько они дороги для тебя, по твоей решимости пойти со мной.
Средь бела дня на этом предложении Маликор ощущает себя опутанным непроглядной тенью. Он чуть отворачивается к своему вертолёту, очевидно, прикидывая, во сколько ему может обойтись поспешное возвращение туда.
– Я… На самом деле хочу их обогащать, – отвечает он. – Опыт… Это всё, что у меня есть, мне нельзя от него отказываться. Его нужно преумножать. Я согласен поехать с вами.
Рослый незнакомец хмыкает с довольным видом.
– Достойный мужика ответ. Как тебя зовут?
Маликор опускает взгляд. Отвечает, не размыкая плотно стиснутых зубов.
– Ма… Зовите меня просто Малко.
– А фамилия? И отчество наверняка тоже есть?
– Есть. Но, думаю, они больше не важны для меня.
– Меня зовут Эрмандо, и я хочу пригласить тебя на борт своего метаплана. При наличии ума ты точно не пожалеешь о своём выборе.
– Жалеть не буду. Обещаю вам…
– Вот и отлично. Не беспокойся так о своей рыбке. Через день её привезут к тебе мои стажёры.
– Охотно верю. – Маликор пытается снова выдавить восторженную улыбку и ловит себя на том, что теперь она ему удаётся не так легко.
…
Во время тяжкого карабканья по гигантской нерукотворной лепнине среди бурного морского ветра Клеверсону очень не хотелось думать о будущем. Лишь верёвка, соединяющая его с проворным напарником, вселяла в него какую-то надежду, что этот день не сделается последним в его трудовой карьере. Отвлекаться от усталости было практически не на что, за исключением уже проделанного замысловатого пути – половине спланированного восхождения к подобию фильтрационной установки.
Высота головокружительная. Зазевавшийся при взгляде на далёкие волны, Клеверсон обмирает на пологом перегибе выступа, напоминающего многоножку, пока не начинает чувствовать подрагивание верёвки.
– Что-о-о стряслось? – охает Конрад и бегло спускается к нему на несколько ступеней. – Дальше будет совсем легко, оставь ты свою дурацкую привычку смотреть в воду!
– Мне было бы проще доплыть до берега. – Клеверсон поднимает на товарища умоляющий взгляд.
– А я, вообще-то, не заставлял тебя подниматься, если помнишь.
– Заставлял.
– Слушай, но я же силу не применял, так?
В воздухе нависает пауза. Клеверсон сокращает её первым.
– Может быть, ты поделишься своими мыслями, что мы сейчас делаем?
Конрад делает глубокий вдох и подтягивается на широкий блок.
– Ну,… смотри. Нас едва не убила эта дикая штуковина…
– Так, это я знаю. А потом? – хмурится Клеверсон, осторожно подсаживаясь к другу.
– А потом вот что. Я отыскиваю того, кто ей управляет. Ты удерживаешь его за подмышки, а я преподаю ему уроки пинками с развороту.
Решаясь на передышку, парни свешивают ноги над синей пропастью.
– Ну, а если он не один? – спрашивает Клеверсон, не поверивший простодушному настрою ависардийца. – И вообще, не проще будет поговорить с теми, кто внутри? Если там, вообще, хоть кто-то есть.
– Как понесёт тебя в рассуждения, стреляться хочется… – фыркает Конрад и задирает голову. – Будь уже собой, говори смешные вещи. От избытка чужих точек зрения в тебе умирает мальчишка.
Округлив глаза, индеец невольно посмеивается в рассеянности.
– Отдыхайте, коллега, мы ни за кем не гонимся. – Надувает щёки Синекожий и прислоняется к стене.
Протерев глаза, ослепляемые солнцем, Клеверсон делает глубокий выдох.
– Волнуюсь за Таллулу.
– Ну и панорама! – восхищённый Конрад бодро указывает на береговую линию. – Ты не захватил бинокль?
Краснокожий юноша оживляется.
– Я его к ключам присобачил, – с этими словами он роется в кармане и достаёт, – держи.
– Ну, нет уж, пользуйся сам! – Конрад решительно отворачивается, – Такие мгновения тебе ни за какие деньги не продадут.
…
В самом деле, было бы здорово иметь собственные крылья. Тогда бы весь мир принадлежал обычным людям, как принадлежит он самым крохотным птичкам и насекомым. И какой мир!
С обычной лодки мечтательный индеец не увидел бы ни золотистой паутины из дорог между изумрудных и коричневых скал, ни отмеченных вишней верхушек небоскрёбов в зеленеющей и по-прежнему безлюдной долине, ни короны маньольского забора через три извилистых реки от неё, ни величественный Коберторас в сиреневатой тени от облаков. Размеры и разнообразие древесных арок, устремившихся от эсперадийских земель в синие воды, подобно размашистым стежкам, поражают всякое воображение, как и зелень, лёгшая непробиваемыми чехлами на банианидное царство в глубинах континента. Иглистые чёрные кристаллы были возведены вдоль берега с большими интервалами, что неудивительно – не все массивы у моря могли быть приспособлены для мгновенной переработки в стекло из-за наполненности влагой, равно как и враждебными формами жизни. Стеклянная угроза даже выглядит слабоватой и нерешительной, если игнорировать отчаянно яркий блеск шипов, окружающих пляжи бескомпромиссно высокой стеной. Бесконечный зелёный мир, к которому они столь тщательно подбираются, пока не торопится им отвечать.
В соседнем заливе за плоскими скалами бестолково бродит серая башня, недавно превратившая сухие корни на берегах выбранной территории в длинную кристаллическую стену, по-видимому, совершая крюк. Живой небоскрёб старается держаться как можно дальше от покрытого зелёными лесами дугообразного навеса над полосками разветвлённого пляжа из необычайно чистых белокаменных пластин. Светлые серпантины окаймляют их ступенями, начиная с десятиметровой глубины и пропадая в никем не исследованной бездне. Составление карты моря было бы поистине прекрасным занятием, если бы гарантировало исследователям хоть какую-то безопасность при контактах с местной флорой.
…
Среди глубокой воды, в лучах солнца то и дело высвечиваются островки, о происхождении которых можно только догадываться, даже вооружившись биноклем. Только в некоторых из них Клеверсон узнаёт чердаки и купола затонувших башен. Только что с одной из них на светлую дорожку поглощённого морем забора соскочила круглая белая фигурка с длинными серыми волосами, и в ней легко угадывается мародёрствующий авантюрист.
– Вижу Акселя… – с придыханием выдаёт Клеверсон.
– Как думаешь, повернёт ли оно обратно? – бормочет Конрад в ответ, самозабвенно таращась на побледневшие берега.
– А я заметил ещё одно! – юноша показывает за скалу и передаёт бинокль другу. – Смотри, вон там! Оно занимается тем же, что и наше! Теперь и разворачивается. Может, силы копит?
– Может, очень может! – охотно кивает Конрад, приникая к стёклышкам. – Слушай, за всю историю моего самоустранения из общества это самые отпадные минуты… Дай мне их переварить, как следует!
Поглощённый созерцанием, он опускается всё ниже, пока не припадает подбородком к самому краю ступени в немом сосредоточении.
– А людей тебе видно? – спрашивает у него Клеверсон, немного подождав.
– Да, – говорит Конрад, не убирающий бинокля, – бабушка Вайолин с собакой по пляжу ходит. Ещё я вижу Седрика в лесу, он там с самим собой болтает. На скале какие-то чудики чумазые сидят, а по стеклянному забору шатается девчонка в лиловом фартуке…
– Ойя!.. – громко охает Клеверсон, выпрямляя шею.
– Чё-то много народу на пляж нынче потянуло, чё за мода? Как мы сохраним в секретности все наши самолётные планы?.. – качает головой Синекожий.
Индеец вцепляется в его руку с биноклем.
– Девочка… Ты сказал про девочку!
– Ну, да. Но она, вроде, не маленькая, в сапогах таких зелёных выше колен… Не, ну это ж надо!!! – Конрад молниеносно спохватывается. – Почему я не Арри? Почему я не догадался сшить летающие комбинезоны?! Гр-р-р…
– Надо как-то вернуться! – настаивает Клеверсон.
– С этой высоты прыгать нельзя! – решительно заявляет Конрад. – Вот почему я предлагаю забираться дальше, пока не доберёмся до управляющего этой громадиной. И да, не уговорим его прекратить беспредел и вернуть нас на землю. Здраво рассуждаю?
Краснокожий юноша задумывается, и внезапно его взгляд приковывает барсетка на поясе у друга.
– У тебя… Воздушный шарик есть в сумке.
– Ну… – Конрад расстёгивает молнию и вытаскивает чёрный свёрток. – Не такой уж он и шарик, но материя, вроде, плотная, на воде удержит, если постараться.
– А в воздухе? Я тогда его не сильно надувал.
Конрад одобрительно усмехается.
– Щас, попробуем! Щас… Этого я от тебя и ждал, щас узнаем, в чём тут фишечка. Ты, главное, его держи, чтобы я закачку проконтролировал.
Клеверсон слушается и зажимает в обеих руках резко надувшуюся подушку.
– Ну-ну, это не предел ещё, – спокойно заявляет ему Конрад и продолжает расшевеливать клапан. – Стенки то смотри, какие толстые. Угу, глотает, всё отлично. До размеров матраца сейчас надуется, рук не разжимай.
– Я стараюсь… – Клеверсон сглатывает слюну и оглядывается на воду. – А ничего, что мы связаны друг с другом?
– В каком смысле? – спрашивает Конрад, закрываемый полупрозрачной тенью.
– В том, что я один для него уже не такой тяжёлый…
Синекожий торопливо убирает руки с клапана и в следующую секунду вынужден хвататься ими за выступ слева. Раздувшуюся подушку вместе с Клеверсоном подхватил сильный ветер, и их удерживает лишь прикреплённая к поясу Конрада верёвка.
– Слишком сильно надулось! – восклицает индеец.
– В… самый раз же… – выдавливает ависардиец, как можно теснее прижимаясь грудью к стене. – Ну,… всё,… мы твои навеки,… Маликор! С жилетом обманул, теперь посмотрим, как с флягой.
– Тебе верёвка нужнее… – спустя десять секунд упорной борьбы с поднимающимся ветром, заключает Клеверсон и разжимает одну из рук, чтобы добраться до застёжки.
– Не трогай! – вскрикивает Конрад, тщетно пытаясь притянуть его к себе за туго натянувшуюся верёвку.
Ещё раз оценив направление и силу ветра, Клеверсон, наконец, приобретает внутреннее хладнокровие, и его лицо заметно проясняется.
Он переводит на товарища взгляд, полный решимости.
– А если у меня получится… Вдруг же получится. Ты, наверное, просто сам такое не пробовал. А так ты был бы не против, если бы я полетел.
– Это… правда, – впрочем, Конрад, не собирается расслаблять руку, – просто глупости не для тебя… Не надо тебе становиться мной, это опасно.
– Я это понимаю, Конрад. Но если только так можно помочь Таллуле, я это сделаю. – С этими словами юноша щёлкает застёжкой.
И верёвка свободно оседает в руке его товарища.
– Так нельзя!.. – скрипит зубами ависардиец, бегло наматывая её на кулак. – Не верю в это!!
– Тут так классно! – доносится до него восторженное восклицание индейца. – Только бы на птицу не налететь!..
– Ты меня без подушки оставил, тыква!.. – нервно посмеивается Конрад ему вслед и продолжает быстро карабкаться по стене. – До шипов хотя бы на ней не долетишь, надеюсь?
– Не долечу, – успокоившийся голос Клеверсона быстро растворяется в воздухе, – высокие они…
На время упуская из виду друга, Синекожий, наконец, добирается до фильтрационной системы, которая едва не сдувает его хрупкое тельце с пологой крыши, однако он с размаху втаптывает колышек, привязанный к концу верёвки на его поясе, в жестяные панели под ногами, и это позволяет ему удержаться. Оглядываясь, он отыскивает чёрное пятно, беспрепятственно парящее над островками в направлении длинной корневой дуги, и возвращает своё внимание к огромной пирамиде из плотно зарешёченных вентиляторов.
При столь интенсивных воздушных потоках даже с подстраховкой человеку очень непросто устоять на ногах. Конрад догадывается переменить положение верёвки у себя на поясе, освобождая второй конец и привязывая к нему колышек, оставшийся в сумке. Достаёт и молоток. Последовательно вытаскивая из панели один металлический зуб и вколачивая его как можно дальше по направлению к вершине, пока верёвку удерживает второй, мало-помалу юноша подбирается к вентиляторам. Ненадолго он оглядывается, чтобы снова проследить за траекторией чёрной точки, и снова упирается в поверхность одной ладонью, удерживая молоток в другой.
– Пусть всегда будет море… Пусть всегда будет небо… – уже не вполне осознанно напевает Конрад только чтобы не останавливаться.
Напоследок, он широко размахивается молотком и с громким шумом выбивает один из вентиляторов, оказываясь в страшно запылённом туннеле.
4.
Бродящий в воде Колосс казался очень неповоротливым с позиции берегов, но высокие столбы и острова из серебряно-чёрной стекломассы, оставляемые им на месте одиноких Банианид, никак не позволяли называть его безобидным. Маловероятно, что его как-то волновали люди, находившиеся поблизости от воды. Заворожено разглядывая его издалека, с гигантского стеклянного забора, Таллула долго отказывалась замечать что-либо ещё.
– Мой… противник? – наконец, срывается у неё с языка.
Посмотрев ещё раз вниз на своё дрожащее отражение, она устремляется к ближайшим скалам. Вся её фигура предельно напряжена, руки сложены в неуклюжий замок на груди. Расплывчатый голос настигает её под широкой корневой дугой. Он повторяет одни и те же слова и явно не спешит.
«Может он и большой, но уязвимый. Полипы со всего дна это чувствуют, не видя его. Они спасли тебя, потому что я их попросила. Теперь они готовы выслушать твоё мнение».
– У меня очень плохое мнение об этом товарище! – говорит Таллула, оглядываясь на Колосса. – Его надо убрать!
«Тебе и предлагаю сделать это без лишнего труда. Ты заместишь меня в командовании моими детками, потому что ты и твоя жизнь дороже для меня, чем все они»…
– А разве ты сама не можешь его убрать? Ты же такая сильная!
«Я разум, таящийся в глубинах корневой системы и её сердцевина, чувствую через неё боль и радость каждого на ней, но не вижу. Говорить я могу только с теми, кого услышу достаточно чётко, как услышала тебя. Я чувствую, как мои слепые детки трепещут, негодуют и выходят из-под моего контроля. Но я могу передать его человеку с ясным зрением из тех, кто мне открывается».
– Почему я слышу твой голос?
«У тебя очень чистые намерения. Когда твоя жизнь была в опасности, они только обострились. Это спровоцировало сильный психоэмоциональный фон, который я распознала через растение, поймавшее твою руку. Ты становишься приёмником моих сигналов, так как я успела сохранить твой психо-код. Я смогу настигать тебя повсюду на воздухе до тех пор, пока ты сама не нарушишь структуру кода, что редко удаётся детям».
Таллула настороженно заглядывает в воду с высоты.
– Конечно, ты не против, чтобы я потопила эту штуку… Наверное, тебе было очень больно из-за неё.
«Меня волнует не боль, а продолжение жизни. Если вы нашли в ней смысл, то не откажетесь побороться. В своих бесчисленных исканиях я не зашла дальше правды о законе компенсации, по которому умирают одни, чтобы могли жить другие. Я не настаиваю на продолжении диалога, если ты с этим не согласна».
…
Выходя из-за угла, Монахан показывает Веймару два сияющих медальончика с надписями на непонятном языке.
– Удачный улов. И тебе взять не забыл. Это пустит нас на лифт.
– Что ты сделал с владельцами пропусков? – немедленно спрашивает изумлённый бригадир.
– Придушил и в шкафчике запер. Не говори, что не поступил бы так же, – с этими словами Монахан настоятельно протягивает ему круглешок, – учитывая твои классные данные. Пошли, пока колокольчик не прозвенел.
– Погоди, а с лестницами что не так? – окликает его Веймар, останавливаясь на середине коридора.
У последней развилки авантюрист почёсывает затылок и разворачивается для уверенного ответа.
– Их нет.
К просторной кабине лифта ведёт пологая дорожка, приходящая в движение, стоит мужчинам на неё ступить. Эхо от её гудения плавно растекается по стенам, словно бы заранее приглашая скитальцев в отделение для самых избранных.
– Я там ещё не бывал. Буду полагаться на твои идеи тоже. – Предупреждает Монахан и получает положительную реакцию двери на пропуск, покрытый тёмными отпечатками его пальцев.
– Не люблю лифты, – тихо признаётся ему Веймар, – для игр в прятки это не лучшие места. Когда кто-то едет, все об этом знают.
– Не спорю, – Монахан с наслаждением прислоняется к стене напротив зеркала и смахивает почерневшую пыль с плеча, – в нашем положении было бы глупо надеяться на безопасный маршрут. Ты ведь понимаешь, что за цель?
– Наверное, ещё глупее спрашивать, справимся ли мы вдвоём! – вздыхает Веймар, дожидаясь тонкого звонка над дверями.
– Чудная кабина, как будто плывёшь по пищеводу… – радуется его компаньон словно бы назло всей серьёзности происходящего. – Входим в головное отделение, приготовься…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |