господствующее; второе, так как оно способно лишь своими
физическими силами исполнять полученные указания, по при-
роде своей существо подвластное и рабствующее. В этом отно-
шении и господином и рабом в их взаимном объединении ру-
ководит общность интересов> (Политика, 1252 а).
Исследуя ту же ситуацию двусубъектной деятельности, Ге-
гель отметил крайне важную дополнительную особенность -
производность сознания господина от деятельности раба; <Ис-
тина самостоятельного сознания есть рабское сознание. Правда,
это последнее проявляется на первых порах вне себя и не как
истина самосознания. Но подобно тому, как господство пока-
зало, что его сущность есть обратное тому, чем оно хочет быть,
Типология знания 495
так, пожалуй, и рабство в своем осуществлении становится
скорее противоположностью тому, что оно есть непосредствен-
но; оно как оттесненное обратно в себя сознание уйдет в себя
и обратится к истинной самостоятельности> (Соч., т. IV. М.,
1959, с. 104). Иными словами, поскольку господин <соотносит-
ся с вещью через посредство раба>, а раб вынужден действо-
вать по логике вещей, диктующих ему законы поведения, то
господствовать над рабом можно лишь в тех пределах и в тех
формах, которые заданы логикой вещей: слово лишь постольку
способно <двигать, оставаясь неподвижным>, поскольку оно в
состоянии опредметить программу производной от логики ве-
щей рабской деятельности.
Идея двусубъектной деятельности, в которой слово коррек-
тируется через деятельность логикой вещей, а логика слова
приводится в деятельности к тождеству с логикой вещей, не
была, однако, для античного мышления выходом в опытную
науку. И в античности и в средние века она существовала лишь
на правах возможности выхода, подготовленности сознания к
той революции мысли, когда, по словам Канта: <Естествопыта-
тели поняли, что разум видит только то, что сам создает по
собственному плану, что он с принципами своих суждений
должен идти впереди согласно постоянным законам и застав-
лять природу отвечать на его вопросы... Разум должен подхо-
дить к природе, с одной стороны, со своими принципами, со-
образно лишь с которыми согласующиеся между собой явления
и могут иметь силу законов, и, с другой стороны, с экспери-
ментами, придуманными сообразно этим принципам для того,
чтобы черпать из природы знания, но не как школьник, кото-
рому учитель подсказывает все, что он хочет, а как судья, за-
ставляющий свидетеля отвечать на предлагаемые им вопросы>
(Соч., т. 3. М" 1964, с. 85-86).
Почему этого выхода в опытную науку не произошло ни в
античности, ни в средние века, понять не так уж сложно - ме-
шали две вещи: господствующее положение слова и стабильная
форма производства. При всей его радикальности античный
переворот в способе мысли был связан лишь с изменением
профессионально-кастовой структуры греческого общества
крито-микенского периода и с переходом к универсализму,
вернее, к мультипрофессионализму. Но сам этот переход не за-
трагивал или почти не затрагивал арсенала накопленных соци-
ально-необходимых производственных навыков; во всяком слу-
496___________________________М.К.Петров
чае, античность не изобрела ни одного нового, революциони-
зирующего производства навыка. Обновление формы произ-
водства началось лишь в XIV-XV веках за счет заимствований
из других очагов культуры. И пока форма производства - сис-
тема связанных в целостность социально-необходимых навы-
ков - оставалась стабильной, абсолюты и критерии совершен-
ства всегда оказывались в области умозрения.
Относительно природы, мира <мнения>, области текучих и
изменчивых смертных вещей заведомо было известно, что они
несовершенны и приводятся к какой-то мере совершенства
лишь деятельностью разумного властвующего начала. Не гово-
ря уже о Платоне, у которого мир <мнения> подражает в меру
собственных сил и возможностей миру <истины>, та же мысль
характерна и для <эмпирика> Аристотеля: <Даже если в очень
большой степени причиною устройства мира была самопроиз-
вольность, необходимо все-таки, чтобы прежде разум и приро-
да были причинами как многого другого, так и этой вселен-
ной> (Физика, 198 а). Насчет творческих потенций самопроиз-
вольности и самодеятельности античность твердо придержива-
лась трезвого для своего времени взгляда:
Раб нерадив; не принудь господин повелением строгим
К делу его, за работу он сам не возьмется охотой.
Одиссея, XVII, 320-321
Этот взгляд разделяло и средневековье, да и новое время
расстается с ним не без сопротивления. <Эмпирическая> мысль
о том, что абсолюты и критерии совершенства можно искать
не в царстве умозрения, а за его пределами, что всякий раз,
когда возникает рассогласование между умозрительной конст-
рукцией и тем, что в ней отображается, уничтожать рассогласо-
вание, делать знание адекватным приходится за счет умозре-
ния, была мыслью болезненной, даже кощунственной не толь-
ко для схоластов, но и для первых ученых. Известно, напри-
мер, что искатель гармонии сфер Кеплер долгие годы нс ре-
шался поверить в результаты собственных наблюдений: то об-
стоятельство, что планеты ходят по эллипсу, а не по окружно-
сти, казалось ему явным умалением могущества и совершенст-
ва творца, поскольку и по античным и по средневековым по-
нятиям круг не в пример совершеннее эллипса, а последний -
лишь испорченная окружность. На тех же основаниях Галилей
Типология знания 497
так и не признал кометы небесными телами, видел в них опти-
ческие эффекты - слишком уж несовершенно скитались они
по небу. Да и в современной науке бритва Оккама, принцип
простоты явно нацелены на сохранение по возможности совер-
шенства продукта умозрения как такового, на минимум иска-
жений и уступок объекту интерпретации. Именно в этом смыс-
ле конструкция Коперника более совершенна, нежели конст-
рукция Птолемея, и всякий новый <коперниковский перево-
рот>, в какой бы области знания он ни происходил, имплицит-
но содержит эстетическую идею восстановления совершенства
умозрительной интерпретации, формального <изящества>.
Трансплантация абсолютов и критериев совершенства из об-
ласти умопостижения в мир мнения, в природу, и соответст-
вующая переориентация систем ценностей, предметов вожде-
лений и устремлений познающего разума, возникали по явной
преемственной связи с христианской догматикой и теорией по-
знания теологии. Бурное социальное бытие: складывание абсо-
лютистских монархий, географические открытия, волна заим-
ствований, реформация, революция цен, растущая роль обмена
и денег в общественной жизни, - все это безусловно толкало к
поискам еще одной Индии или еще одного Китая - новых ис-
точников заимствований, но совершиться переход мог лишь на
основе наличного, отталкиваясь от наличного, и в этом смыс-
ле, нам кажется, мы все еще далеки от выяснения действитель-
ной роли номинализма и деизма в этом процессе, хотя вот уже
Маркс и Энгельс именно здесь искали решения проблемы. От-
вечая на вопрос, был ли Локк учеником Спинозы, они от име-
ни грешной истории пишут: <Материализм - прирожденный
сын Великобритании. Уже ее схоластик Дунс Скотт спрашивал
себя: <Не способна ли материя мыслить?>... Кроме того, он
был номиналистом. Номинализм был одним из главных элемен-
тов у английских материалистов и вообще является первым вы-
ражением (курсив везде авторов. - М.П.) материализма> (Соч.,
т. 2, с. 142). Чуть ниже они пишут: <Деизм - по крайней мере
для материалиста - есть не более, как удобный и легкий спо-
соб отделаться от религии> (Соч., т. 2, с. 144). Эту тайну деизма
видел уже и Кант: <Так как под понятием бога принято разу-
меть не слепо действующую вечную природу как корень вещей,
а высшую сущность, которая должны быть творцом вещей по-
средством рассудка и свободы, и так как только это понятие
интересует нас, то, строго говоря, можно утверждать, что деи-
498_________________________М.К.Петров
сты отвергают всякую веру в бога и признают лишь первосущ-
ность как высшую причину> (Соч., т. 3. М., 1964, с. 545).
Не порывая с христианской догматикой, даже подчеркивая
ее основные постулаты: сотворенность мира и богоподобие че-
ловека, деизм вместе с тем связывал эти постулаты в совер-
шенно новую теорию познания. Присущее не только христиан-
ству представление о познании как акте откровения, мистиче-
ского приобщения к абсолюту получило в теологии, особенно
со времен Оригена, черты замкнутой системы познания с ие-
рархией авторитетов от отцов церкви до сына божьего и самого
бога, В некотором огрублении система представима как опо-
средованное фигурой пророка общение бога с человеком, что
делает тексты священного писания высшим авторитетом в во-
просах знания, а изучение текстов священного писания - не-
устранимой инстанцией на пути познания бога. Новая соци-
альная реальность могла лишь подорвать идею замкнутости
мира познания и, в ходе реформации, более или менее полно
устранить вместе с церковью - посредником между человеком
и богом - какую-то часть иерархии авторитетов, вплоть до то-
го конечного результата реформации, о котором Маркс писал:
<Лютер победил рабство по набожности только тем, что поста-
вил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авто-
ритет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в ми-
рян, превратив мирян в попов... Но если протестантизм не дал
правильного решения задачи, то все же он правильно поставил
ее. Речь теперь шла уже не о борьбе мирянина с попом вне ми-
рянина, а о борьбе со своим собственным внутренним попом, со
своей поповской натурой> (Соч., т. 1, с. 422-423).
Сумма преобразований, связанная с деизмом, хотя и пред-
полагает этот <личный> результат реформации, сводима скорее
к другой, внешней идее - к превращению схоластического
благочестия перед текстами священного писания в благочестие
<естественное> перед сотворенной природой, примерно по
формуле Гоббса: <Люди, сила которых столь незначительна, за-
метив такие могучие творения, как небо, земля, видимый мир,
столь тонко задуманные движения животных, их разум, а также
чудесную целесообразность в устройстве их органов, не могли
не почувствовать пренебрежения к своему собственному разу-
му, который не в состоянии даже подражать всем этим ве-
щам... именно этот аффект называется естественным благочес-
тием и является первой основой всех религий> (Избр. произв.,
Типология знания 499
т. 1. М" 1965, с, 251). Близкие по смыслу формулы можно встре-
тить и у других философов XVII-XVIII веков, у Канта, например.
Смысл таких формул очевиден: мудрость божья записана не толь-
ко в текстах священного писания, но и в <Книге природы>.
Бесправная некогда, низведенная на положение <первого
зла>, смертная и текучая природа, мир <мнения> получают те-
перь уже в силу своей сотворенности вполне пристойный и
пригодный для трансплантации верховных абсолютов и крите-
риев вид, и стремление к познанию природы (бывший схола-
стический энтузиазм) получает теологическую санкцию, оказы-
вается <переадресованной эмоцией> - все тем же стремлением
к абсолюту, которое просто перешло с одной книги любимого
автора на другую, более полную и интересную. Здесь, правда,
сразу же возникали вопросы: способен ли человек прочитать
эту книгу природы, на каком языке она написана?
На первый вопрос отвечал принцип богоподобия. Если че-
ловек сотворен по образу и подобию божьему, тогда и то зна-
ние, которым он обладает, и то знание, которым он пока не
обладает, логически гомогенны, и на дороге к более полному
познанию сотворенного мира нет никаких принципиальных
препятствий. Гоббс так описывает эту ситуацию: <Мы не долж-
ны отречься от наших чувств и опыта, а также от нашего есте-
ственного разума (который является несомненным словом
божьим). Ибо все эти способности бог дал нам, дабы мы поль-
зовались ими до второго пришествия нашего святого спасите-
ля. Поэтому они не должны быть завернуты в салфетку слепой
веры, а должны быть употреблены для приобретения справед-
ливости, мира и истинной религии. Ибо хотя в слове божьем
есть многое сверх разума, т.е. то, что не может быть ни доказа-
но, ни опровергнуто естественным разумом, но в нем нет ни-
чего, что противоречило бы разуму. А если имеется видимость
такого противоречия, то виной этого является или наше неуме-
ние толковать слово божье, или наше ошибочное рассуждение>
(Избр. произв.. т.2. М., 1965, с. 379-380).
На второй вопрос, о языке книги природы, ответ давался
теорией планируемого эксперимента - вопроса к богу через
природу. Но если всмотреться в структуру этой теории, где.на-
лицо все та же античная двусубъектная деятельность, парность
слова (гипотеза) и дела (эксперимент), то нетрудно понять, что
за внешней импозантностью божественного творения, за всем
уважительным ореолом сотворенности и совершенности при-
500___________________________М.К.Петров
рода мыслится как раб, причем раб идеальный, совершенный,
способный однозначно и всегда с одинаковым рвением реаги-
ровать на властующее слово господина. Если посмотреть на
новую познавательную ситуацию с точки зрения античности,
то прежде всего в ней не окажется ничего мистического: про-
граммно-ориентированное сознание господина ищет и находит
посредующее звено (деятельность раба) для контакта и уста-
новления тождества с логикой вещей, и это расширительно-
синтетическое движение в поисках <законов природы> можно
бы в античных понятиях интерпретировать как поиски беглых
рабов или, во всяком случае, как благочестивые попытки пере-
ловить чужих рабов - <рабов божьих>. Если же взглянуть на
ситуацию через призму теологической аксиоматики, то экспе-
римент, видимо, должен будет занять место пророка, но про-
рока активизированного и порабощенного, которого осаждают
вопросами и вынуждают отвечать на вопросы.
Трудно сказать, насколько концепт природы в современной
науке далек от этой совмещенной антично-христианской кар-
тины. Судя по замечаниям типа знаменитого эйнштейновского
<природа коварна, но не злонамеренна>, смесь величайшего
уважения и неуважения остается характерной чертой научного
восприятия мира. Во всяком случае, ученый <знает> о природе,
что это нечто такое, чему не позволено его, ученого, обманы-
вать, играть с ним в прятки, уклоняться от ответов, вырабаты-
вать защитные реакции, отвечать на один и тот же вопрос то
так, то этак. Кто и почему наложил на природу эту сумму огра-
ничений, резко отличающих ее от человека, ученый <не знает>,
предпочитает над этим не задумываться.
Вот здесь-то нам и важно не пропустить тот <тихий ход> де-
изма, который отправил социальный по генезису (слово-дело,
закон-гражданин) формализм в природу, завершил разработку
категории объекта и реальный смысл которого мы только-толь-
ко начинаем сознавать в наших бесконечных спорах физиков и
лириков, кибернетиков и гуманитариев, машинопоклонников и
эстетов. Речь идет о принципе самодовления, то есть о созда-
нии какой-то новой <второй реальности>, о существовании ко-
торой ни античность, ни христианство не имели ни малейшего
представления. В исходной для европейского способа мысли
программной ориентации само понятие существования-сущно-
сти носит все тот же тип двусубъектного единства (господин-
раб, слово-дело, душа-плоть, начальник-подчиненный и т.д.),
Типология знания 501
причем в отрыве друг от друга, вне этого тождества-противопо-
ложности властвующая и рабствующая стороны существовать
не могут. Это взгляд и античности и христианства: все сущее
есть гетерогенный синтез самодвижения (энергетическая, ис-
полнительская функция) и самоопределения (функция регули-
рования). Ставшая для христианства каноном логизированная
сущность Аристотеля как раз и состояла из двух энергетиче-
ских (материальное и действующее) и двух снимающих выбор,
регулирующих (формальное и целевое) начал. Разорвать это
единство разумного и неразумного значило поставить крест и
на античном космосе и на христианском миропорядке, объяснить
определенность и <украшенность> которых можно было лишь с
привлечением идеи разумного существа, способного снять выбор
и определить все к наилучшему, к порядку из беспорядка.
В эксперименте мы наталкиваемся на что-то качественно иное:
бесспорный продукт индивидуального мышления - гипотеза, ес-
ли она подтверждена экспериментом, обретает самостоятельное,
независимое от человека существование. Ё нормах деизма ей
можно бы, конечно, указать опору в виде души или какого-нибудь
другого регулятора, независимого от человека. Так или иначе, но
сама схема экспериментальной проверки имплицитно содержит
идею слепого автономного автоматизма, независимого от экспе-
риментатора, идею существования-срабатывания логической по
генезису связи. Грэхем в 1829 г. открыл закон газовой диффузии,
и за те сто с лишним лет, пока он до создания атомной промыш-
ленности пылился в архивах науки, закон ничуть не постарел: го-
товно заработал в другое время, в других руках, в другом месте, то
есть проявил полную свою независимость от своего создателя.
Мир подобных законов, которые стоит только одеть плотью, что-
бы они заработали, - это новая особая реальность, независимая
от человека и, возможно, не содержащая человека.
Слепой, способный к бесконечному повтору, независимый ни
от человека, ни от времени, ни от пространства однозначный ав-
томатизм - основа научных представлений об объекте, и вместе с
тем канон научного знания, его логическая форма: если фиксиро-
вано А, то-Б и только Б. Как и в любом другом каноне, в грам-
матике, например, логическая форма - набор правил целостности
- говорит довольно мало, не более того, что может сказать, на-
пример, грамматика и словарь русского языка об <Анне Карени-
ной>: всегда требуется какое-то неканоническое подключение ти-
па <Толстой>, чтобы закрыть канон в произведение.
502___________________________М.К.Петров
Если посмотреть на реальную картину этого срыва форма-
лизма в природу и превращения концепта природы в независи-
мое царство проявления слепых, автоматически саморегули-
рующихся, способных к бесконечному повтору неразумных
сил, то механика срыва выглядит довольно естественной: опора
нового мира и верховный его регулятор - закон инерции, по-
нятый как способность сохранять определенность любого типа,
в том числе и движения. Именно закон инерции дал Гоббсу
возможность отказаться от способности <двигать, оставаясь не-
подвижным>, выбросить из сущности Аристотеля формальное
и целевое начало, все свести к взаимодействию тел - носите-
лей материального (пассивного) и действующего (активного)
начал. <Полные причины> и <полные потенции> Гоббса номи-
нально санкционировали эксперимент как средство познания и
причинность как логическую форму научного знания, поскольку
все теперь свелось к знанию о поведении, но сама природа экспе-
римента, как и природа объекта, вряд ли от этого стала яснее.
Наибольшие сомнения и недоумения вызывает тот факт, что в
акте эксперимента человек отчуждает нечто в явно неподвластный
ему мир, получал в ввде компенсации гарантированное право бес-
конечного количественного умножения этого события. Все это,
очевидно, может быть понято двояко: по внутренним линиям как
процесс самосознания, раскрытия способностей человеческого
мышления и самого человека как мыслящего существа в актах оп-
редмечивания мысли и в попытках практической объективации
соответствующих результатов либо же по линиям внешним как
процесс познания мира без человека, процесс изгнания человека
из картины мира, на входе в который и стоит эксперимент-
фильтр, снимающий с продукта человеческого мышления все че-
ловеческое. И дело здесь не в материализме или идеализме, оба
подхода допускают и то и другое решение, а в конечных выводах
о возможности познания человека и его мышления методами нау-
ки, о невозможности или возможности других каких-то, не свя-
занных с наукой предметов человеческого знания.
Двигаясь вместе с немецкой классикой по внутренним ли-
ниям самосознания субъекта (единства античной двусубьект-
ной деятельности, слова и дела), мы обнаруживаем, что линия
опредмеченных и через деятельность объективированных ре-
зультатов дает хотя и мозаичное, но все-таки зеркало субъекта,
и объект не будет ничем иным, как <для себя> субъектом. Про-
изойдет то, о чем пишет Гегель, понимая под экспериментом
Типология знания 503
процесс очищения закона от чувственного бытия. В этом слу-
чае мы не только можем, но и обязаны поставить знак равен-
ства между наличным научным знанием и нашими знаниями о
самих себе, поскольку за исключением известного через объект
в субъекте остается лишь невыявленная пока <в себе>-потен-
ция, о которой мы ничего знать не можем.
Такое идущее по внутренним линиям понимание представляет-
ся по меньшей мерей дискуссионным, построенным на неправо-
мерной, нам кажется, подмене тождества мысли и бытия - спе-
цифической характеристики европейского способа мысли - тож-
деством субъекта и объекта, в котором исходное, остающееся в
силе и сегодня противоречие-тождество слова и дела, властвующе-
го и подчиненного переходит совсем в другое трехчленное проти-
воречие-тождество: субъект (слово-дело) - объект (логика вещей),
то есть в традиционном тождестве мысли и бытия само бытие на-
чинает пониматься не как всеобщая деятельность, распределенная
в систему абстрактных форм предметной практики, репродукции,
не как наше исторически сложившееся и сформировавшееся от-
ношение к миру вещей, а как сам этот мир вещей.
На складывание такого понимания бесспорно повлияла борьба
с кантовской вещью в себе: попытки растворить ее в логике само-
сознания неизбежно устраняли практическое отношение к миру
вещей как самостоятельное звено познания и способ отожествле-
ния мысли и бытия, о чем писал еще Маркс, подчеркивая, что
идеализм, при всем внимании к деятельной стороне, <не знает
действительной, чувственной деятельности как таковой> (Соч., т.
3, с. 1). С другой стороны, смещение водораздела между мыслью
и бытием с раба на логику вещей в какой-то мере обязано и не-
правомерному, как нам кажется, истолкованию принципа <очело-
веченной природы> в духе замкнутого экономического детерми-
низма, когда вскрытый политэкономией конца XVIII - начала
XIX века независимый от человека контур вещных связей движе-
ния стоимости, особенно после детального анализа стоимости в
<Капитале> Маркса, дал повод ряду экономистов и философов
увидеть в этом контуре самодовлеющую, хотя и синтетическую по
генезису сущность, которая обладает своими законами развития и,
подобно субстанции Спинозы, не нуждается во внешней причине
и не испытывает внешних воздействий.
Ни Маркс, ни, позднее, Ленин не теряли в репродукции раба,
менее всего были склонны <очеловечивать> и идеализировать
среднее звено как таковое. Маркс, например, писал: <Рабочий
504___________________________М.К.Петров
становится рабом своего предмета в двояком отношении: во-пер-
вых, он получает предмет для труда, т.е. работу, и, во-вторых, он
получает средства существования. Только этот предмет дает ему,
стало быть, возможность существовать, во-первых, как рабочему и,
во-вторых, как физическому субъекту (лучше бы здесь было пере-
водить не <во-первых... во-вторых>, а <прежде всего... а затем уже>
- М.П.). Венец этого рабства в том, что он уже только в качестве
рабочего может поддерживать свое существование как физического
субъекта и что он является рабочим уже только в качестве физиче-
ского субъекта... Конечно, труд производит чудесные вещи... Он
творит красоту, но также и уродует рабочего. Он заменяет ручной
труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих назад к
варварскому труду, а другую часть рабочих превращает в машину.
Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел ра-
бочих... Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как
только прекращается физическое или иное принуждение к труду,
от труда бегут, как от чумы> (Из ранних произв. М., 1956, с.
562-563). И это вовсе не дань молодости. И в <Манифесте> и в
<Немецкой идеологии>, подчеркивая исторический характер
отчуждения и, соответственно, историческую роль рабочего
класса, Маркс и Энгельс саму репродукцию, участие человека в
репродукции видят под знаком явления исторического: <При
всех прошлых революциях характер деятельности всегда оста-
вался нетронутым, - всегда дело шло только об ином распре-
делении труда между иными лицами, тогда как коммунистиче-
ская революция выступает против прежнего характера деятель-
ности, устраняет труд (курсив везде авторов. - М.П.) и унич-
тожает господство каких бы то ни было классов вместе с клас-
сами> (Соч., т. 3, с. 70).
Тогда ничего еще не было известно о кибернетике и мысль
об устранении труда казалась, видимо, несколько утопичной:
речь могла идти лишь об уменьшении длительности рабочего
дня - того, что Ленин называл <технологическим зверством>.
Но теперь-то о кибернетике известно достаточно, и как раз то
новое, что вносится кибернетикой в наше представление о зна-
нии, вынуждает крайне критически относиться к возможности
сохранения традиционной субъектно-объектной схемы (объект
- зеркало субъекта), ставить вопрос о типах действительного
знания, выяснять отношения с естествознанием, кибернетикой
не на базе беспредметных споров о том, у кого получается луч-
ше, а на базе предметности - кто чем занят.
Типология знания 505
В этом плане крайне полезно присмотреться к движению
состава и структуры социальной репродукции за последние
двести-триста лет. Как мы уже говорили выше, первые призна-
ки обновления замечаются в XIV-XV веках, а то, что принято
называть <промышленной революцией> или <индустриальным
типом развития>, возникает в конце XVII - начале XVIII века.
Непосредственно опирающийся на институт науки индустри-
альный тип обновления качественно отличается от предыдуще-
го преемственно-эволюционного развития традиционного кор-
пуса социально-необходимых трудовых навыков минимум в
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 41 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |