3) Смешанная система судных и древнейших уставных грамот
В Псковской и Новгородской судных грамотах и древнейших уставных излагаются уголовные постановления, весьма сходные с постановлениями Русской Правды: из преступлений (кроме измены, Пек. судн. гр., ст. 7) отмечаются лишь частные: душегубство, нанесение ран, оскорбление чести (уже сословной), побои, татьба (и "свод" для отыскания вора), порча межевых знаков (Двин. уст. гр. 1397 г., ст. 1-5), поджог, разбой и грабеж (Пек. судн. гр., ст. 7 и др.). Наказания состоят преимущественно в денежных штрафах - "вире" или "продаже" (Двин. тр., ст. 4, 5, 6), равной частному вознаграждению; о вире упоминается только как о дикой (общинной), и именно в случае неотыскания общиной преступника (там же, ст. 1). Смертная казнь введена в закон; но болезненные и членовредительные наказания еще не узаконены1 Смертная казнь полагается за татьбу в третий раз, конокрадство, за татьбу кромскую (или храмскую), за поджог и земскую измену (Пек. суд. гр., ст. 7-8) *. В одном случае упоминается дыба (за нарушение порядка в суде: Пек. судн. гр., ст. 58) Очевидное преобладание имущественных взысканий над уголовными карами и, кроме того, соразмерность уголовных штрафов с суммой частного иска весьма приближает уголовное право судных и уставных грамот к старой системе Русской Правды; впрочем, при этом не следует забывать, что денежные штрафы могут получить (и получили) чисто карательное значение; так, например, большое экономическое неравенство между классами общества, уже сложившееся в эту эпоху, заставило законодателя в некоторых случаях разнообразить денежные штрафы по состоянию преступников, а именно назначать тем больший штраф, чем выше состояние виновного (Новг. суда, гр., ст. 10). Поэтому одним преобладанием имущественных кар еще нельзя измерять степень близости уголовного права этой эпохи к прежней системе композиций. Существенным и главным вопросом является право наложения и отмены наказаний, поскольку в нем конкурирует частное потерпевшее лицо с государственной властью.
______________________
* На практике в эту эпоху применение смертной казни увеличивается как в Новгороде (в 1442 г. совершена казнь над многими людьми по обвинению в поджоге), так и в княжествах (в 1444 г. в Можайске был сожжен боярин Андрей Дмитр. за чародейство).
______________________
Известно, что в смысле преобладания прав частного лица над правами государства система композиций удерживалась (наряду с уголовными штрафами) весьма долгое время у многих народов, в особенности в западнорусском праве, где до позднейших времен допускались мировые по уголовным делам, преимущественно по преступлениям личным (убийству и др.): стороны могли вступать между собою в непосредственное соглашение, могли избирать посредников (compositores-ледначей"). Даже суд, когда к нему обращаются с жалобой по таким делам, приглашает к примирению или обращает спор к частным посредникам. Условиями мировой могли быть денежный выкуп (соединяемый с покорой), а также назначение уголовного наказания (преимущественно тюремного заключения) на сроки, условленные в мировой записи. Акты мировой записи вносятся в книги суда и получают силу судебного приговора (ср. Демченко "Наказание по Литовскому статуту": стр. 259-266, особенно последняя). Правда, в западнорусском праве содержится довольно раннее ограничение мировых по уголовным делам (в судебнике Казимира 1468 г., ст. 12), а именно: "Когда выдадут злодея по приговору суда, то (тот, кому выдадут) должен "казнить" его, как велят. Но если тот, кому выдадут татя, не захочет его казнить, а возьмет с него выкуп ("заплату"), а его пустит или его себе в неволю возьмет, - тот уже "из прававы ступает" (совершает правонарушение)... и нам (вел. князю) его наказать". Но так как потом (в XVI в.) статут допускает мировые в большом числе случаев, то следует думать, что судебник Казимира имеет в виду исключительно преступление татьбы. Статуты 2-й и 3-й расширили право композиции и на это преступление.
В северорусских памятниках XIV и XV вв. воля частного истца как в преследовании преступлений, так и в наложении наказания раньше и больше ограничивается правами государства, хотя в главных чертах остатки системы композиций проявляются так же, как и западнорусском праве, а именно: мировые по делам о татьбе воспрещаются раньше, чем по преступлениям против личных прав. Этому, по-видимому, противоречит следующее постановление Пек. суда. гр. (ст. 52): "А на татии и на разбойники же, чего истец невозмет, и князю продажи не взяти". Если бы истец всегда мог посредством мировой отклонить все последствия уголовного преследования, то это противоречило бы другой статье (97) того же памятника, по которой продажа в пользу князя берется и тогда, когда преступление совершено над отцом или братом, т. е. когда нет частных истцов. Всего больше возбуждает недоумение то обстоятельство, что в приведенной статье речь идет именно о татьбе, т. е. таком преступлении, которое, как мы видели сейчас, раньше других изымается из сферы произвола потерпевших лиц. Эта статья, очевидно, означает только соразмерность пошлин с частным иском.
В древнейших северорусских уставных грамотах есть следующее постановление "о самосуде" как самостоятельном преступлении (Двин. Уст. Гр., ст. 6): "А самосуд то, кто, изымав татя с поличным, да отпустит, и себе посул возмет, а наместники доведаются до заповеди, ино то самосуд, а опричь того самосуда нет". Русская Правда взыскивала за самовольное наказание вора, здесь содержится запрещение самовольного освобождения от наказания, в чем нельзя не видеть дальнейшего развития уголовных понятий, вопреки мнению Б.Н. Чичерина, который полагает, что и в эту эпоху общество прикрывает преступников, а правительство преследует преступления лишь ради доходов (и потому система кормления наместников принесла будто бы громадную пользу) *. Запрещение самосуда вызвано, очевидно, не финансовыми целями государства, а сознанием государственного вреда преступлений. Запрещение мировых по делам о татьбе с поличным не следует понимать совершенно буквально, т. е. в том смысле, что по всем прочим преступлениям мировые оставались позволенными; мы уже знаем, что подтатьбой подразумевались и многие другие имущественные преступления (разбой, грабеж). Однако нет сомнения, что такое раннее запрещение мировых относилось преимущественно к татьбе и притом только к преступникам "ведомым", как именно говорят об этом последующие узаконения. Уставная книга разбойного приказа редакции 1566 г. постановляет, что если кто начнет иск пред губными старостами против разбойников и "татей ведомых", а затем предъявит старостам мировую, то такая мировая не имеет силы, а обвиненных судить "для земских дел, чтобы лихих вывести". Редакция 1617 г. той же книги назначила уже уголовное наказание за такие мировые (см. Уст. кн. разблрик., ст. 41 и УК. кн. зем. прик., IV). То же повторено в Уложении (XXI, 31) и в новоук. ст. 1669 г. По отношению к преступлениям против личных, прав и к лицам, не имеющим репутации заведомых воров и разбойников, мировые допускались долго (например, мировая 1560 г. между Новинским монастырем и крестьянами Кириллова монастыря о непредумышленном убийстве; 1684 г. между Дрошевым и Аникеевым об увечье и др.; см. ак. юрид., № 270, 276 и др.). Во всяком случае, неполное запрещение мировых по уголовным делам, хотя и составляет важную особенность эпохи судных и уставных грамот, но указывает на продолжающееся значение частного лица в уголовном преследовании, т. е. продолжающееся применение системы композиций.
______________________
* В том, что финансовые расчеты при этом имеют свое удельное (не исключительное) значение, не может быть сомнений: древние цели наказания (см. выше) не скоро уступили место карательным задачам государства.
______________________
ПЕРИОД II. УГОЛОВНОЕ ПРАВО МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА И РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО ПРАВА В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ
В Московском государстве русское уголовное право вступает в период устрашающих кар: преступление окончательно понято как деяние противогосударственное; значение лица (потерпевшего) и общины в преследовании преступлений и наказании постепенно ограничивается государством. Но государство действует еще как частный мститель, стараясь воздать злом за зло, по возможности, в равной, если не в высшей степени, имея в виду и другую цель - устрашить еще не совершавших преступления; поэтому наказания принимают вполне уголовный и весьма жестокий характер.
Эти общие черты являются, однако, не сразу и не остаются неизменными в течение всего периода. В нем надо различить эпоху Судебников (XVI в.) и эпоху Уложения (XVII в.). Судебник царский объявил закон единственным источником права (ст. 97), а потому нужно было ожидать, что здесь установится понятие о преступлении как нарушении закона и сразу получит силу принцип nuilum crimen sine lege. Однако в действительности в самом законе определяется далеко не вся сфера деяний, признанных на практике преступными и подлежащих наказаниям; такова почти вся область политических и религиозных преступлений, множество преступлений против порядка управления - финансовых и полицейских (например, подделка монеты, караемая со времен вел. кн. Василия Ив.), несколько видов имущественных преступлений *. Кроме того, почти вся уголовная сфера была предоставлена народной совести: преступниками собственно признаются ведомые лихие люди, а такими людьми признаются, по договору общества, люди, даже не уличенные ни в каком отдельном преступном деянии: "скажут в обыску про них, что они - лихие люди, а лиха про них в обыску именно не скажут, - и старостам тех людей по обыску пытати; не скажут на себя в разйве... и старостам тех людей по обыску посадити в тюрьму на смерть" (Белозер. губн. грам. 1571 г.). В Уложении эта черта отпадает (повальный обыск является одним из многих судебных доказательств). Таким образом, уголовное право судебников (особенно 1-го) оставляет почти неприкосновенной роль общин оценке преступных деяний. Преступление, лихое дело, совершаемое людьми, не опороченными обществом, подлежит наказанию, но гораздо меньшему. В губных учреждениях населению предоставлено преследование и казнь преступников как право и как обязанность его перед государством. Этим, между прочим, объясняется полное отсутствие в судебниках определения условий вменения, хотя само собою разумеется, что осуждение людей, неуличенных ни в каком отдельном факте преступления, основывается не на материальном вреде от их деяний, а на внутренней оценке их нравственной испорченности. Напротив, в Уложении находим хотя и несовершенные, но обильные указания на условия вменения.
______________________
* Круг деяний наказуемых определяется в судебниках шире, чем в Русской Правде и в уставных грамотах; кроме преступлений частных, церковной татьбы и крамолы, сюда включаются и несколько видов преступлений по службе: подлог, умышленное неправосудие, взяточничество и несколько видов преступлений против порядка суда и управления (лжесвидетельство, ябедничество). Среди частных преступлений специализируются такие виды их, о которых молчала Русская Правда, именно: мошенничество, грабеж, подмег, кража людей, убийство господина. Но только в Уложении классификация преступлений является полной (включая преступления религиозные, политические и др.).
______________________
В числе наказаний денежные штрафы, продажа и пени остаются в судебниках, хотя и уступают преимущество уголовным, среди которых преобладает смертная казнь (почти за всякое преступление, если преступник ведомый лихой", равно при 1-м рецидиве и при поличном); здесь же в первый раз узаконена торговая казнь (битье кнутом), тюремное заключение (большей частью как мера охранительная) и порука. Судебники не знают членовредительных наказаний (хотя в современных км памятниках - губных грамотах - они есть, а также - изгнание в форме выбытия вон из земли: (см. губн. гр. Кириллова мои. 1549 г.). В Уложении и новоуказных статьях система наказаний становится исключительно карательной, направленной и к устрашению. Права потерпевшего на вознаграждение с осужденного преступника хотя уступают в судебниках праву государства на применение к нему наказаний (если преступник осужден на смерть, а у него не будет имущества, чтобы вознаградить потерпевшего, то уже 1-й Судебник запретил выдавать его истцу для отработки долга, а велел казнить его смертью; (Суд. 1497 г., ст. 8,11; Суд. цар., ст. 55), но еще принимаются во внимание: осужденный за первую татьбу, при несостоятельности, выдается истцу головой до искупа (Суд. цар., ст. 55). Уложение отменяет такую выдачу (XXI, 9). Право наложения наказания и освобождения от него определяется в эпоху судебников (особенно 1-го) так же, как и в предшествующую: преследование преступлений против личных прав (в частности, убийства) вполне предоставлено частному потерпевшему, т. е. ведется обычным обвинительным процессом, а следовательно, подлежит прекращению по мировой на всех стадиях. Наказание за убийство ограничивается уплатой заголову в пользу родственников убитого и пошлины в пользу наместника. В 1539 г. по делу об убийстве Пронякина Нееловыми великий князь приговорил: доправить в пользу жены убитого за голову 4 руб., дожу убитого 1 руб. и заграбленных убийцами 2 руб., а судье великий князь велел взять с ответчиков пошлину по их уставной - Медынской грамоте, а если нет грамоты, то по Судебнику. В случае несостоятельности обвиненный отдается истцу головой до искупа, как именно и было в данном случае. Само собой очевидно, что частный истец мог простить долг, и тогда для обвиненного оставалась лишь обязанность уплатить пошлины наместнику (см. Русск. истор. библиот., т. II, № 186). Б эпоху Уложения (Уст. кр. разб. прик., ст. II; Улож. XXI, 69-72) за убийство умышленное полагается уже смертная казнь, за непредумышленное - тюрьма (для детей боярских) и кнут (для крестьян и др.). О мировых по таким делам закон молчит (о мировых по делам о татьбе и разбое см. выше).
Прочие черты различия двух эпох будут указаны при рассмотрении отдельных вопросов о преступлении и наказании.
а) Преступление. Субъект преступного действия
С конца XVI и в XVII в. государство окончательно принимает на себя прежнюю роль частных лиц и общин в преследовании преступлений, обращая те и другие в свои орудия для означенной цели: соседи обязаны давать помощь жертве преступления (Уст. кн. разб. прик., ст. 25); село и деревня, куда приведет след, обязаны его отвести под угрозой наказаний (там же, ст. 26); обыскные люди обязаны указать воров и разбойников в своей общине, если они есть, под угрозой битья кнутом, если после таковые сыщутся (там же, ст. 27); если, поймав разбойника, сотня, улица, волость, село или вотчина не представят его в губу (к суду), подвергаются имущественному взысканию (там же, ст. 28). Таким образом, древнее соотношение карательных прав государства и общин переходит в групповую ответственность общин перед государством. Это, однако, еще не может быть признано одним из случаев применения наказания к людям невинным: общины несут ответственность за действительную вину - неисполнение своих полицейских обязанностей.
Взяв на свою обязанность преследование и оценку преступных деяний, государство должно было в законе определить условия вменения, что оно и делает в Уложении и новоуказных статьях, хотя крайне несовершенным образом.
а) Уголовная ответственность распространена на всех, в том числе на холопов (Устав, кр. разб. прик., ст. 13); господин отвечает (отнятием поместья) за непредставление к суду своих холопов и крестьян-преступников даже в том случае, если наложит на них наказание сам (там же и Улож. XXI, 79).
б) Прямого закона о возрастем уголовном праве и теперь нет; но в новоуказных статьях есть ссылка на постановление кормчей, по которому от уголовной ответственности освобождаются отроки до 7 лет и "бесные", т. е. сумасшедшие (новоук. ст. 1669 г., ст. 108). Несовершеннолетние свыше 7 лет подлежали уголовному преследованию; но за преступления, за которые полагалась смертная казнь, подвергались другим, смягченным наказаниям.
в) Психические болезни и неправильное устройство органов сознания также не определяются в законе (кроме сейчас упомянутого); практика, хотя и сознавала важность этого условия вменения, допускала иногда суд и смягчение наказания для лиц, не имеющих его: "Оска Мосеев пытан... он, Оска, глух и нем, дураковат и не в уме"; судья приговорил: бить его кнутом и освободить на чистую поруку (угол, дело 1697 г.).
г) Степень участия в деянии сознания и воли деятеля уясняется в законе более подробными чертами, чем прежде: так, имеющий "нарядные письма" (подложные документы), не ведая того, что они сделаны воровски, не подлежит наказанию (Улож., IV, 4). Различие умышленного и непредумышленного деяния ясно выражено в отношении к убийству: "убийца пытают: которым обычаем убийство учинилось - умышленьем ли, или пьяным делом - неумышяеньем (в драке)", за первое полагается смертная казнь, за второе - кнут или тюремное заключение (Уст. кн. разб. прик., ук. 1625 г.). Но неправильный язык заимствованных источников иногда вводит Уложение царя Алекс. Мкх. в непоследовательность, например: "А будет кто с похвальбы, или с пьянства, или умыслом наскачет на лошади на чью жену, и лошадью ее стопчет или повалит, и тем ее обесчестит, или ее тем боем изувечит...велеть его бить кнутом нещадно" (XXII, 17); если потерпевшая от этого умрет, то его казнить смертью; но если "такое убийство учинится от кого без умышления, потому что лошадь... разнесет и удержать ее будет не мощно, и того в убийство не ставить и наказания... не чинить" (Ул. XXII 17,18). Здесь смешаны умышленное деяние с неумышленным, а это последнее со случайностью; но такие обмолвки закона не выражают действительного его смысла. К случайности применена также неосторожность (ненаказуемая): "Будет кто, стреляючи из пищали или из лука по зверю, по птице, стрелой или пулькой убьет кого за горою, или за городьбою, или кто каким-нибудь обычаем убьет ненарочньш делом, без умышления: и за такое убийство никого смертью не казнить и в тюрьму не сажать, потому что такое дело учинилось грешным делом, без умышления" (Ул. VII, 20). Ненаказуемая неосторожность иногда смешивается с умыслом по причине той же неправильной редакции заимствованных источников: если кто произведет лесной пожар "по недружбе", или если такой пожар произойдет "по небрежности" пастухов, раскладывающих огонь, то полагается пеня, которая не взыскивается, если пожар произведен "без хитрости" (Улож., X, 223). Вообще разделение деяний на "умышленные и бесхитростные" не выражает действительного взгляда на предмет, изложенного московским законодательством еще в уст. кр. разб. прик. Византийские источники, с которыми справлялись тогда постоянно, содержат в себе следующее точное определение: "Убийства суть ОБО вольные (умышленные), ово невольная (случайные), ово близ вольных" (непредумышленные).
д) Условия необходимой обороны изложены следующим образом в статьях, заимствованных из Литовского статута (ст. 19): кто убьет другого, обороняя себя, а прежде не был в ссоре с убитым, тот должен немедля известить в съезжей избе воеводе; здесь, принеся присягу, освобождается от наказания. Уложение, не повторив этого, дало свое определение: кто при нападении на его дом убьет кого-либо из нападавших, тот должен представить побитых к судьям, которые производят сыск; результатом сыска может быть безнаказанность деяния (Ул. X, 200). Кроме этого основного условия (проверки судом), при обороне требуется настоятельность опасности, но не требуется соразмерность средств обороны с целями нападения (если кто, в присутствии суда, поссорясь с соперником, начнет его бить, а тот, обороняясь, его убьет, то не подлежит наказанию; Ул. Ож, 105); допускается убиение при обороне как жизни, так и собственности: позволяется убить вора с поличным в своем доме и во время погони за ним, когда вор "учнет драться" и "изымать себя не даст" (Ул. ож., 88 и 89). Что здесь разумеется не самоуправство, а оборона, доказывается тем, что, если кто, поймав вора, станет его пытать, то платить татю бесчестье и увечье. Оборона чужих прав не только дозволяется, но и вменяется в обязанность соседям и слугам (Улож., XXII, 16, 22), точно также оборона прав государственных - всем гражданам (кто догонит изменника и убьет его, тот получает награду; (Ул. II, 15).
е) К учению о состоянии крайней необходимости относится постановление о безнаказанном истреблении чужих животных при защите от них (Улож., X, 283), причем, как признак действительной крайности, указывается на то, что животное убито "ручным боем, а не из ружья".
ж) Соотношение воли нескольких деятелей в одном преступлении излагается гораздо полнее, чем в памятниках 1-го периода. В отношениях интеллектуального виновника (подустителя) к физическому (исполнителю) различается приказание господина своему слуге, которое не освобождает последнего от наказания, но смягчает его; слуги, произведшие "наругательство по наученью господина", подвергаются битью кнутом, а слуги, совершившие это преступление "собою, не по чьему научению", подлежат смертной казни (Улож., XXII, 12). Во всех остальных отношениях исполнитель наказывается или в равной мере с подустителем (там же, 7,26), или в высшей, хотя бы подуститель был начальником исполнителя (У. X. 12: "который дьяк... велит судное дело подьячему написать не так, как в суде было... дьяку учинить за то торговую казнь - бить кнутом... а подьячего казнить - отсечь руку"). При сообществе ("скоп и заговор") Уложение различает главного виновника - совершителя преступления и его "товарищей": за убийство при наезде - смертная казнь, "а товарищей его всех бить кнутом" (Улож., X, 198). В таких преступлениях, которые могут быть совершены по способу разделения труда (подделка монеты), закон уменьшает наказание каждого сообщника с той степенью наказания, которой подвергался бы виновник, если бы он один совершил все составные элементы преступления. Пособничество, г. е. указание средств для совершения преступления ("подвод") и устранение препятствий при его совершении ("поноровка"), наказывается наравне с совершением самого преступления; "указ им чинити так же, как разбойником" (уст. кн. разб. пр. ст. 31; Ул. ц. A.M. XXI, 63). Прикосновенность в некоторых своих видах также сравнена по тяжести с самим преступлением: так, "стан", т. е. постоянное пристанодержательство, и "приезд", т. е. доставление временного убежища разбойникам, караются наравне с разбоем (уст. кн. разб. пр., ст. 30); напротив, "поклажея", т. е. прием на хранение вещей, добытых преступлением, и покупка таких вещей ведет лишь к отдаче на поруки или к тюремному заключению (там же, ст. 32 и 34; Улож. XXI, 64). Различные виды укрывательства преступников от судебной власти переходят уже в самостоятельные преступления (Улож., XXI, 19, 20, 77, 78, 79, 80, 83, 84): "А будет кто таких воров (татей, игроков, грабителей), видя где, не изымает и в приказ Не приведет, а изымать было их мощно... и на тех людях имати заповеди по полтине" (Улож., XXI, ст. 15). Недонесение о преступлении имеет огромное значение в разряде преступлений политических, именно оно наказывается наравне с самим преступлением, если виновными в нем оказываются ближайшие родственники преступника: жена, дети, отец, мать, братья родные и неродные, дяди и др. (Улож., II, 6 и 9) - закон, идущий прямо вразрез с психологическими началами уголовного права, но объясняемый полицейскими целями, ибо замыслы преступника всего ближе известны его семье и родне.
Преступное действие
Учение о степенях осуществления преступной воли в действии принадлежит к числу наименее развитых в московском праве; причина этого, по мнению одних, в том, что закон, считая и теперь преступлением лишь внешний материальный вред, не мог признать наказуемости действий, еще не нанесших никакого вреда (проф. Богдановский); по мнению других, наоборот, в том, что при субъективном взгляде на преступление в понятии "ведомого лихого человека" исчезали отдельные моменты осуществления преступной воли Власьев). Во всяком случае, до Уложения закон молчал о покушении; в Уложении (преимущественно относительно преступлений политических) различается: умысел, быть может, выразившийся в каких-либо приготовительных действиях, ибо для обвинения в нем требуется произвести сыск: "кто учнет мыслить на государево здоровье злое дело... казнить смертию" (Улож., II, 1). Умысел несвободного человека на жизнь своего господина наказывается (наравне с покушением) отсечением руки (Улож., XXII, 8). Угроза (относительно поджога) ведет к сыску и затем отдаче виновного на поруки; если пожар действительно произойдет, то угрожавшие подвергается пытке, и в случае оправдания не получает удовлетворения за муку (Улож., X, 202). Угроза в убийстве (похвальба) может вести к непосредственному применению наказания, если виновным оказывается беспоместный человек, с которого впоследствии нечего будет взять; его заключают в тюрьму; с поместного человека взыскивается "заповедь" (специальное дополнение наказания - угроза, противопоставленная угрозе), если он действительно совершил преступление, хотя бы и не достигшее цели (если ранит, а не убьет). Покушение отмечается в Уложении относительно преступлений личных и государственных: вынувший меч, но не ранивший, подвергается тюремному заключению (Улож., III, 5). В преступлениях, требующих для своего совершения сложного и долговременного приготовления (изготовление фальшивой монеты), отдельные акты приготовления подлежат различным наказаниям; вообще же покушение в этом случае ясно отделено от совершения преступления: если "деньга делать хотели, а не делали", то следует усечение пальцев, а если делали, то усечение руки (указ 8 сентября 1661 г.). Не удавшееся преступление не отличено от покушения (равно как действие, превысившее намерение деятеля, сравнено с совершением преступления).
Объект и классификация преступных действий
Понятие об объекте преступления в праве Московского государства, сравнительно с правом Русской Правды и судных грамот, изменяется: уголовный закон ограждает не только права лиц физических, но защищает строй, установленный государством, церковью, нравственным учением и кодексом бытовых приличий. Кроме того, уголовный закон (в Уложении, но не в судебниках) создает немало новых видов преступлений путем запрета безразличных деяний из целей полицейских и финансовых, чем понятие о преступлении уже приближается (но еще не равняется) к понятию о нем как о нарушении закона (усвоенному в период империи). Законодательство того времени не задается мыслью об основаниях и правильности классификации преступных деяний; но Уложение царя Алекс. Мих. дает понять свою классификацию той последовательностью, в какой оно излагает свои уголовные постановления, а именно: оно излагает (хотя не без отступлений) сначала преступления против религии (гл. I) и против государства (гл. II), потом против порядка управления (гл. IV, V, VI, VII, IX) и суда (гл. X, XIV), против законов о состояниях (XIX), наконец, против прав частных лиц (XXI-XXII). Этой классификации будем держаться и мы.
Преступления против религии и церкви
Хотя Московского государство приняло в значительной степени теократический характер, но, по сравнению его с современными ему католическими и протестантскими государствами, отличается меньшим вмешательством в дело веры. По крайней мере преступления против веры, вовсе не упоминаемые в судебниках, отмечаются лишь в Уложении царя Алекс. Мих. с осторожной краткостью.
Богохульство. Так как государство ограждает лишь христианское вероучение, то воспрещается хула на святыню христианскую (Христа, св. Богородицу, св. крест и святых); однако это преступление могло быть совершено не только христианами, но и людьми других вероисповеданий ("Будет кто иноверцы какая-нибудь веры, или и русской человек возложит хулу на Господа... того сжечь"; 1,1).
Совращение (именно в мусульманскую веру - обрезание) из православия, "насильством" или по согласию - "обманом", безразлично, ведет совратителя к смертной казни через сожжение (XXII, 24). Закон умолчал о совращении в другие нехристианские религии (буддизм, иудейство) конечно, потому, что не предвидел практической возможности подобных случаев; но о совращении в другие христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика распространяла применение этой статьи и на последний род деяний. Вероотступничество не подлежит уголовному суду государства: совращенный отдается на суд церкви (там же).
Насильственное обращение в православие не предусматривается в кодексах, но определяется в наказах воеводам (Астраханским, 1628 г.): "Наказати всякими мерами и накрепко с угрозами, чтобы тайно в неволю не крестили". В этом выразился остаток древней русской веротерпимости, которая постепенно ослабевала в Московском государстве, но поддерживалась и тогда существом вещей: огромная масса подданных принадлежала к нехристианским религиям.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |