< Медаль за растление> 12 страница

Таким вот «магическим» образом я заполучил в своё расположение вполне себе приятную компанию. Как по мановению волшебной палочки, передо мною тут же раскрылись двери Костиного, а потом и Жениного домов. Они контрастировали друг с другом даже сильнее, чем можно было предположить. Костя жил совсем недалеко от корпуса, всего лишь на расстоянии одной автобусной остановки. Они жили вдвоём с мамой в частном доме. Здесь можно было найти все атрибуты не самого ухоженного, но вполне уютного деревенского дома: холодный предбанник с неприятным запахом, остающимся здесь днём в напоминание о ведре, в которое все испражняются ночью, чтобы не выходить в уличный сортир; печка, которую топят дровами; как следствие – огромный сарай, отданный под дровяной склад… Такое окружение очень соответствовало Косте, шло ему. Даже заставляло уважать. Не увидев дома, я бы не поверил, что этот рыхловатый, тихий мальчик помогает маме содержать целое хозяйство: колет дрова, топит печь, машет тяпкой на грядках…

Женя жил в абсолютно противоположных условиях. Один из лучших районов города, до которого мне нужно было ехать на автобусе 20 минут или идти напрямик через лес полчаса. Все блага затерянной в тайге цивилизации под рукой. Трехкомнатная квартира, от избытка пространства в которой у меня навернулись слёзы. Неряшливая, считающая себя элитой и интеллигенцией, но, похоже, слишком упадочной, мама и её самец – Женин отчим. В квартире полнейший бардак, каждые выходные мама принимает на грудь, и воскресным утром Женя только и успевает бегать в магазин за кефиром. У Жени по дому никаких обязанностей, в своих желаниях он смел и не знает отказа. Что ни говорите, но это был первый мой опыт столкновения с классовым неравенством.

Однако в квартирах сидели мы редко, тем более у Жени, где мама принимала нескончаемый поток друзей. Чаще мы отправлялись всё в те же лесополосы или уходили на берег Енисея. И просто гуляли. Никакой магии. Изредка я мог потравить байки о духах леса и душе дерева, о повелителях стихий и мистических речных обитателях. Может, даже припугнуть разок-другой своих «учеников», чтобы не терять над ними власть. Но основой наших взаимоотношений всё же было то невидимое притяжение, которое кто-то называет родством душ, кто-то общностью интересов. Я начинал любить этих людей. Естественно, не так, как Диму. Скорее даже назло любви к Диме, вопреки ей. Я почувствовал, что есть другие, что вокруг множество человеческих существ, и мир не сошёлся клином лишь на одном из них. Ни Женя, ни Костя не вызывали во мне ни малейшего сексуального желания, и это несказанно облегчало дружбу с ними, позволяя быть непринуждённым. Это был первый опыт именно дружбы, пришедший за первым опытом влюблённости.

32.

Дима же уходил всё дальше и дальше во тьму. Помыслы мои становились чище и светлее день ото дня, и в них больше не было место для этого человека. Невероятно, но после столь сильного сближения, прямо как в физике, силы притяжения стали силами отталкивания. Мы больно ударились друг о друга и, резко оттолкнувшись, разлетелись так далеко, что практически стали существовать в параллельных вселенных. Да, иногда его образ выплывал из зеркал, мерещился в мутных водах и мелькал в толпе прохожих. Были случаи, когда сердце снова дёргалось, как верный пёс, посаженный на цепь, увидевший вдалеке своего хозяина, по которому он очень соскучился. Но цепь была крепка, а я непреклонен, и сердцу не оставалось ничего большего, кроме как жалобно скулить и успокаиваться. Когда Дима подходил ко мне сзади и наклонялся надо мной сидящим, чтобы заглянуть в тетрадь и списать что-нибудь, пока учитель вышел из кабинета, моё дыхание учащалось, а в голове словно разливалась нефть, отравляя мысли и перекрывая доступ кислорода. Но я брал себя в руки, сосредотачивался на учёбе и преодолевал этот кризис.

Один случай чуть не пробил брешь в моей каменной броне. Тогда мы читали «Тень» Ганса Христиана Андерсона, и домашним заданием стала мини-постановка какой-либо из сцен произведения. Естественно, с Головиным в труппу объединились Дмитриев и Гавриленко. Дмитриев играл Теодора Христиана, а Дима – его тень, Христиана Теодора. Играли они совершенно бездарно, но эта бездарность настолько умиляла меня – чуть ли не до слёз. До сих пор помню заключительный момент их сцены: диалог ученого и его тени. После слов:

- Да, Христиан Теодор!

- Нет, Теодор Христиан! – я вообще куда-то поплыл, и был настолько не сосредоточенным, что едва не завалил нашу постановку.

Тем вечером, размышляя о смысле произведения, о противостоянии добра и зла, невозможности существования одного без другого и других вечных философских вопросах, я забрёл в непролазные дебри сознания. Там, совершенно сбившись с пути и потеряв ориентиры, я стал находить странные тропинки, ведущие в ранее неведомые места. Путём запутанных витиеватых умозаключений и находясь под нездоровым впечатлением от прочитанной книги и увиденной сценки, я решился на этот поступок.

Я решил: хм, ведь для чего-то мы украли книгу из библиотеки и организовали магический орден? Так почему бы не воспользоваться предложенной силой? В любви как на войне – все средства хороши. Тем более ничего плохого из этого не получится – если колдовство подействует, то мне будет хорошо, а если не подействует, то всё останется на своих местах и никто не пострадает. Вот так глупо и наивно я решился на приворот. Как совершается приворотный ритуал, я не имел ни малейшего понятия. Но это ни капли не смущало меня и не убавляло решительности. Удивительная наивность и самонадеянность выпирает из меня в таких случаях во все стороны. Откуда это только берётся, где прячется в остальное время?

Для начала необходимо было отыскать подходящее помещение. В условиях, в которых мы жили, задача казалась почти неразрешимой: найти коморку подальше от людей, в тихом и неприметном месте, находясь в пределах кадетского корпуса – да это загадка похлеще сфинксовой. Но неожиданно такая комнатка обнаружилась! Как-то раз старшина дал мне и ещё парочке человек задание – перетащить остатки вещей из его старой кладовой в учебном здании в новую, находящуюся в спальном корпусе. Чтобы облегчить нам задачу и сократить затраты времени, старшина открыл один из запасных выходов, о существовании которого мы и не знали до получения задания. Так вот этот самый выход вёл не сразу в здание, а сначала в небольшой предбанник, пустой, холодный, но на удивление не запущенный. В предбаннике не было ничего, кроме металлической бочки, полной опилок. Этот предбанник показался мне идеальным местом для будущего действа, а бочка с опилками только добавила предбаннику баллов. «Будет, где спрятать улики в случае непредвиденных ситуаций!» - подумал я тогда.

Найдя место, я раздобыл свечи, какие-то засушенные цветы, ракушки, камни, стеклянные шарики и перо. Всё это показалось мне подходящими атрибутами, и я собирал нехитрый скарб с маниакальностью сороки-воровки. Выбрав день и время, я достал из-под матраса полиэтиленовый пакет со всеми магическими принадлежностями, вооружился самодельной магической палочкой и отправился в тайную комнату – предбанник запасного выхода на первом этаже, рядом с кладовой старшины и комнатой с тренажёрами.

Только я разложил весь свой инвентарь, зажёг свечи и стал придумывать, что же делать дальше, как вдалеке послышались чьи-то шаги. Человек двигался явно в моём направлении, и довольно быстро. Спешно задув свечи и встряхнув их таким образом, что расплавленный воск оказался на полу, я сунул их в пакет вместе с остальными причиндалами, а пакет и палочку неаккуратно закопал в опилки. Но после совершённых действий я допустил роковую ошибку. Вместо того, чтобы затаиться и переждать, пока приближающаяся опасность не минует, я выскочил в коридор и стал ждать столкновения с нею лицом к лицу. Спустя какое-то время из-за угла показался старшина. Увидев меня, он от неожиданности вздрогнул и почти сделал шаг назад, но моментально собрался, пристально и с подозрением рассмотрел меня и продолжил движение в мою сторону.

- Здравия желаю, господин старшина!

- Здравия желаю… А ты что тут делаешь?

- Ничего.

Старшина перевёл свой вопросительный взгляд с меня прямо на дверь за моей спиной, потом снова на меня. В его глазах мелькнула догадка, и он направился ко входу в предбанник. Я был в ужасе, но не мог никак исправить ситуацию. Оставалось только ждать, когда гильотина упадёт на мою шею, и голова покатится к чьим-то ногам. Через несколько мгновений старшина вышел из предбанника с пакетом в руках, в котором были спички и свечи, и поинтересовался:

- Что это такое?

- Не знаю…

- Не ври! Что ты тут делал? Там стоит запах гари, ты что, пытался нас поджечь?!

- Нет, я просто… гадал!

- ГАДАЛ?? У тебя совсем мозгов нет? Там же бочка с опилками! Ты знаешь, как легко они загораются и как сложно их потом потушить???!!!! Гадал он! Кто твой воспитатель?

Спустя десять минут все те же самые слова до меня пытался при помощи истошного крика донести воспитатель. Закончив с конструктивной критикой моего безответственного поступка, сопровождавшейся здравыми аргументами из свода правил пожарной безопасности, мы перешли к этической стороне вопроса:

- Что это за чертовщина, я тебя спрашиваю? Ты что, связался с Сатаной??? Ты же ХРИ-СТИ-А-НИН!!! Как ты можешь заниматься подобным мракобесием? Нужно срочно сообщить твоим родителям и позвать батюшку… Если это дойдёт до директора, ты пулей вылетишь отсюда…

- Скорей бы… - проворчал я себе под нос.

- Что?

- Так точно, господин воспитатель…

Неизвестно, узнал ли в итоге о моём проступке директор или нет, но в пулю, вылетающую из дула кадетского корпуса, я не превратился. Да и вообще, хоть какого-нибудь наказания – пусть даже символического – со стороны администрации не последовало. Но горя хлебнул я из-за своей дурацкой затеи с лихвой. В отличие от директора, остальной персонал корпуса был осведомлён чуть ли не во всех подробностях о моем задержании на месте преступления с поличным. Каждый считал своим долом переговорить о случившемся лично, задавая один и тот же идиотский вопрос: «Это правда?». Далее следовал набор уже стандартных и не менее идиотских уточняющих детали вопросов, а после разговора собеседник со странным выражением лица, сочетавшим какую-то умалишенную отстранённость с жалостью ко мне, отходил в сторонку и позволял следующему желающему учинить допрос. Поначалу я пытался как-то отнекиваться, открещиваться от приписываемого мне греха, но в итоге стал просто игнорировать происходящее. Всё равно старшина уже давно растрепался всем воспитателям, а те не упустили возможности поведать эту историю своим воспитанникам. Здесь, в кадетском корпусе, очень явно проступала несправедливость утверждения, что любовь к сплетням и слухам - исключительно женская прерогатива. Порой мне казалось, что мужчины намного большие сплетники и интриганы, чем женщины.

Из-за глупого баловства моя звезда закатилась в первый раз. Всё случилось не сразу, не резко – всё-таки у меня был авторитет, у многих я был на хорошем счету. Но постепенно я стал чувствовать слабые покалывания, исходящие от чужих слов. То здесь, то там проскакивало неосторожное словцо, порою довольно крепкое. Некоторые стали как-то странно сторониться меня, избегать встреч и контактов, словно от меня можно было заразиться неизвестной, но опасной болезнью. День ото дня покалывания усиливались, простые слова превращались в шутки, а шутки – в насмешки. Возможно, попытайся я остановить происходящее, вмешаться в ситуацию и поставить некоторых личностей на место, катастрофы удалось бы избежать. Но я не умел, не знал, как это сделать, и позволил ситуации выйти из-под контроля – пустил всё на самотёк. Тогда дело дошло до того, что ко мне впервые за 12 лет жизни приклеилось прозвище – Шаман. Оно совершенно не казалось мне обидным, даже где-то нравилось. Ведь к этому я стремился, этого хотел – показать всем, что обладаю сверхъестественными способностями, тайной властью. Но пока что от прозвища исходила только насмешка, выуженная из недавнего конфуза. Никакого страха, трепета и благоговения передо мною остальные кадеты не испытывали, и как раз это больше всего раздражало. Если назвали меня шаманом – падите ниц! Но что-то никто не торопился…

Смеяться в открытую себе позволяли в основном парни из других взводов, преимущественно из тех, кто старше. Мои же одноклассники предпочитали это делать втихаря, за спиной. Они отдавали себе отчет, что я им ещё понадоблюсь, и не раз, поэтому в открытое противостояние мало кто хотел ввязываться. Очень хорошим подспорьем в трудную минуту стали Женя и Костя. От них в любое время можно было получить дозу подбадриваний. «Не обращай внимания!» - с готовностью повторял кто-нибудь из них каждый раз, как меня пытались оскорбить - «Забей на них, они идиоты!». Но вместе с тем самым болезненным ударом стали насмешки Димы. Он, наверно, чувствовал свою власть надо мной и совершенно не боялся высмеивать меня в открытую. О, Головин точно знал, что никаких последствий от выливания на мою голову помоев ему не грозит. Мы связали друг другу рты тайнами, причем мои тайны выглядели гораздо страшнее на фоне его. Поэтому он нисколько не боялся довести меня до отчаяния, поскольку был совершенно уверен во мне, как в могиле для своих секретов. А то, что списать можно у того, кто списал до этого у меня, он уже понял давно. И он смело полосовал скальпелем острот моё уязвимое перед ним сердце. Сволочь, он заставил забыть меня, почему лохи становятся лохами, и как нужно себя правильно вести, чтобы не упасть в грязь лицом. Его предательство сбило меня с толку, и я позволил себе проявить слабость, отчего едва спасся, и то – по воле случая, от перспективы быть втоптанным в грязь.

33.

Это случилось во время прогулки, на которую наш взвод вывел очередной воспитатель. От «ржавого» штатского с педофильскими замашками нас избавили уже давно. Ему на смену пришёл внушительных размеров бурят. Ростом выше любого другого мужчины в корпусе, довольно плотно сбитый, с большой головой, плоским лицом и раскосыми глазами – он одинаково успешно мог превратиться как в объект глупых и жестоких насмешек, так и в воспитателя, который получил бы над нами власть и смог нас укротить. Пока что его размеры внушали кадетам уважение, но вот мягкий характер и неприятные рытвины на щеках сводили весь эффект внешности на нет. Если честно, я даже не запомнил, как его звали. Во-первых, имя оказалось довольно сложным не то что для запоминания – его и выговорить-то не с первого раза удавалось. А во-вторых, пришлось это имечко выговаривать недолго и нечасто.

С этим Бурятом (такое уж он прозвище получил) мы часто выбирались на разные прогулки за пределы территории корпуса. Чаще всего мы бродили по берегам небольшой речки, которая впадала в Енисей. Но иногда добирались и до самого Енисея. На берегу этой полной мощи реки и произошёл тот странный, оказавший мне неожиданную поддержку случай.

Лед тронулся несколькими неделями ранее, и основная его масса уже ушла по направлению к устью, но периодически всё ещё можно было наблюдать то тут, то там проплывающие льдины. К тому же на одном из главных притоков Енисея – на Ангаре лёд сходил несколько позже, поскольку сама Ангара была намного холоднее, чем Енисей. Думаю, что причиной произошедшего как раз таки и явился лёд или ледяная крошка, образовавшая в русле реки затор. Однако самого этого затора на поверхности реки видно не было, а произошло следующее.

Мы как раз пришли прогуляться по берегу. Окружающий ландшафт должен был вызывать щемящее желание тут же утопиться или повеситься на ближайшем суку. Но для нас, переживших долгую, некрасивую зиму Города Смерти с его черной копотью и оседающей на всём сажей, показавшиеся из-под снега покрытые мёртвой жёлтой растительность берега реки казались раем. Со стороны, должно быть, мы напоминали сапёров – не зря же в народе бытует такое грубое, но тем не менее правдивое и ёмкое изречение: «Весна покажет, кто где срал». Устав от бесцельного брожения туда-сюда, многие стали подбирать с земли камушки и кидать их в воду. Естественно, сразу это всё переросло в соревнование. Сначала соревновались в дальности броска, потом кто-то вспомнил, что по воде можно плоскими камнями пускать «лягушек», и теперь многие демонстрировали своё мастерство или его отсутствие в этой дисциплине. Я же просто смотрел на воду, которая мощным массивом скользила мимо меня куда-то далеко-далеко, где я никогда не буду. Костя и Женя ходили где-то рядом, но мы не разговаривали, я почти не обращал на них внимания. Неожиданно из-за моей спины вылетел камень и с характерным звуком скрылся под толщей воды. Я развернулся и понял, что это сделал женя. Не знаю, зачем и почему, но тогда я сказал:

- Зря ты это делаешь. Нельзя тревожить духов воды, иначе они разгневаются. Нужно вести себя тихо, демонстрировать им своё уважение.

- Но ведь все же кидают камни в воду, что в этом такого? – Женя откровенно недоумевал.

- Все ещё пожалеют об этом. Вот увидишь. Конечно, они могут не понять, что произошло, да и чего-то особо страшного не случится, но неприятности с водой их будут преследовать всю жизнь, если они будут так неуважительно относиться к речным духам.

Женя с Костей переглянулись. Я понял, что зашёл слишком далеко со своим магическим бредом. Но мне хотелось их постращать, хотелось, чтобы все перестали кидать камни в воду и шуметь. Хотелось тишины, покоя и созерцания реки в одиночестве. Ведь на воду можно смотреть вечно…

Видимо, Женя тоже решил, что я захожу уже слишком далеко. Я ощутил, что в нём что-то надломилось. Он, возможно, перестал мне доверять, перестал верить мне и в меня. Он устал от моей и Костиной компании. Не обязательно в тот конкретный момент, это зрело в нём довольно давно, но для него тот момент стал поворотным. Он под каким-то предлогом оставил нас и примкнул к шумной компании, соревнующейся в пускании «лягушек». Мы с Костей стали о чем-то говорить, но я постоянно поглядывал на то, как Женя вёл себя с остальными парнями. Было очевидным, что он, присоединившись к парням, решил завоевать их расположение, и для этого пересказал мои слова. Несколько секунд все оборачивались, смотрели в нашу сторону и сдерживали или не сдерживали смех. Я понял, что это первый укол. Первый удар в спину. Первое предательство. Женя метнулся во вражеский стан.

Рисуя в воображении мрачные картины ближайшего будущего, где я становлюсь одним из главных объектов насмешек, первым заместителем Беса, а может, даже занимаю его место, я отвернулся от всех и пытался справится с подкатившим к горлу болезненным комком и с подступившими так не вовремя слезами. Но несколько секунд спустя услышал крики и повернулся обратно к реке. Чудо! Вода стала прибывать на глазах! Енисей и так тёк уже шире своих берегов, когда мы пришли сюда погулять, но уровень воды оставался одним и тем же, но теперь вода резко, на глазах отбирала всё новые и новые полоски суши, подступая к нашим ногам. Мои одноклассники уже с шумом бежали по направлению к воспитателю, и тот скомандовал, чтоб мы построились и приготовились вернуться в корпус.

«Неужели мой бред, мои шутки оказались правдой?» - лихорадочно соображал я. «Ведь никаких духов реки не может быть… Или может? Они услышали меня, они почувствовали, как мне плохо, разглядели предательство и решили всем доказать, что я прав. Спасибо, о, спасибо тебе, Енисей!» - а вокруг меня только и было слышно:

- Шаман… Шаман… Шаман…

Оставалось только поблагодарить Женю за его предательство, за то, что он всем передал мои слова аккурат перед разливом реки, ведь теперь если не все, то очень многие стали верить в то, что я обладаю какой-то сверхъестественной силой. В моду неожиданно вошли рассказы про бабок-шептух и прочих шарлатанов, которых чьи-то родители посещали или которые кого-то от чего-то вылечили. Некоторые смотрели на меня с отвращением, особенно не в меру религиозные представители кадетства. Они считали меня сатанистом, приспешником дьявола. Во время уроков закона божьего такие постоянно поворачивались и смотрели на меня при упоминании Люцифера, и как специально одно из ближайших занятий батюшка решил посвятить вопросам магии и колдовства. Вполне возможно, что он сделал это действительно специально, благодаря длинным языкам воспитателей, взбудораженных моими недавними «гаданиями» рядом с бочкой, полной опилок.

Но был и другой тип сверстников. Они подходили, чтобы посоветоваться по поводу какого-то волнующего вопроса или чтобы попросить об услуге. Самой главной темой стали, конечно же, любовные перипетии. У меня спрашивали о заговорах и заклинаниях для приворота или отворота, просили приготовить любовный эликсир. Причем с такими просьбами обращались как авторитеты, так и лохи – все наравне. Спрос, как известно, порождает предложение, и я действительно стал изготавливать любовные эликсиры. Не стоит заблуждаться, что это дело я поставил на поток – изготовлено было два или три, с позволения сказать, эликсира. И я искренне надеюсь, что никто ими не отравился и никого не отравил. Потому что рецепты эликсиров были воистину адскими. Основой служила «розовая вода» - лосьон с ароматом розы, которым я протирал лицо от прыщей (я покупал его, если не мог найти огуречный). Туда я добавлял каких-то сушеных трав, однажды даже умудрился засунуть в очень узкое горлышко пузырька несколько кусочков неизвестного гриба. Над этой смесью я читал псевдо-заклинания и отдавал «клиенту», рекомендуя добавить несколько капель эликсира в еду или питьё жертвы, но так, чтобы никто этого не видел и об этом не знал. Если заранее рассказать кому-то о планируемом привороте, то последствия могут быть плачевными, предупреждал я. И правильно делал, поскольку всех моих «клиентов» девушки в итоге бросили после применения чудодейственного средства. На вопрос «Почему?» я отвечал вопросом: «А ты кому-нибудь рассказывал о том, что собирался сделать? Или показывал кому-нибудь эликсир?» - «Да…» - «Так какие тогда претензии? Я ведь предупреждал…» - и это только укрепляло веру в меня.

Как ни парадоксально, но родители только усилили моё сумасшествие. Они решили сделать мне какой-то подарок за хорошую учебу. Подозреваю, что в середине учебной четверти это могло произойти по причине обострившегося чувства вины. За что? Видимо, за дефицит родительского внимания… Или за то, что мало похвалили за победы на олимпиадах. Короче, они сами нашли и вручили мне книгу про «Гарри Поттера». Конечно, платформу 9 ¾ я не искал, но вполне вероятно, что идея с любовными зельями оказалась заимствованной оттуда.

С Женей мы теперь почти не общались. Костя остался единственной поддержкой в столь непростой час. Пруцков же примкнул к тем, кто открыто высмеивал меня. Это были недавние друзья, с которыми раньше я сам состоял в коалиции – Ваня Гавриленко, Егор Дмитриев… Дима тоже был с ними, но атаковал не так часто и больно, чуть ли не превозмогая себя. Женя сумел затесаться в ряды таких высокопоставленных особ благодаря имевшемуся у него компромату. Он предательски пересказывал всё, чем мы занимались в рамках нашего магического ордена, силясь доказать, что отрёкся от меня окончательно и бесповоротно. А я, если честно, не испытывал особой горечи по поводу произошедшей утраты. Мне только было обидно и досадно, что доверился такому человеку. И что он теперь может выставлять меня в дурацком свете.

Однако чудеса продолжали твориться. Для устрашения моих «товарищей» я решил периодически делать вид, что насылаю порчу. Для этого я прищуривал глаза, нацеливал на человека указательный палец правой руки и шептал что-то нечленораздельное. Сначала всех такое поведение привело в неописуемый восторг! Новая причуда, новый сумасшедший, новая почва для дразнилок и издёвок. Но в этом случае меня спасла физкультура. Уж не знаю, чем объяснить творившиеся там чудеса… Простым совпадением или весенним острым авитаминозом. В общем, все, кого я якобы сглазил, сдали нормативы из рук вон плохо. Сам я всегда сдавал нормативы на «отлично», но никогда не был первым. Что в беге, что в прыжках, что в подтягиваниях или отжиманиях мне обычно доставались в общем зачете места с 3-го по 5-ое. Но той весной я почти по всем дисциплинам разделил с кем-нибудь первое или второе места. Когда Дима показал в беге на 60 или 100 метров одинаковый со мной результат, его обуяла ярость и он сделал ещё 3 попытки улучшить показатели, но так ничего и не добился.

- Димас, ты же лучше меня бегаешь, ты чего? – я не упускал возможности подколоть его. – Что случилось-то? Давай, попробуй ещё, ты должен пробежать быстрее!

Никогда не подумал, что физкультура могла бы мне чем-то помочь. И теперь я даже стал отрицать своё якобы влияние на людей, отчего они поверили в мои способности ещё сильнее. Теперь мало кто осмеливался открыто высмеивать меня. А великовозрастный ущербный Карелин даже подошёл однажды и попросил:

- Андрон, не надо больше так делать.

- Как?

- Я тогда над тобой посмеялся, а ты меня сглазил, и я на физ-ре упал и больно ударился.

Боги! Опять физкультура! Я пообещал Карелину, что если он меня трогать не будет, я оставлю в покое его самого, и мы уладили этот вопрос.

И самое странное произошло опять же на физкультуре! Все играли в волейбол, я как всегда отсиживался на скамейке, любуясь Димой и Егором, как вдруг ко мне подсел Пруцков.

- Андрей, я хотел попросить у тебя прощения.

- За что? – я немного опешил, но всё-таки прекрасно понимал, за что он будет извиняться. Ведь как-никак он был одним из самых впечатлительных кадетов нашего взвода и, как я не раз упоминал, обожал всё мистифицировать.

- За то, что предал тебя и… За то, что рассказал всем про твой магический орден. Прости меня, пожалуйста. Я просто знаю, на что ты способен, и не хочу, чтобы ты что-то сделал со мной.

Стоило больших усилий, чтобы сохранить на лице маску и не рассмеяться. На свою голову я его простил.

34.

Всё потихоньку возвращалось в своё русло. Лучшим моим другом оставался верный и такой солнечный Костя. Женя постоянно маячил где-то рядом, но прежней теплоты чувств между нами не наблюдалось. Прошлые отношения стали возрождаться даже с такими кадетами, как Гавриленко и Головин. Дмитриев меня по-прежнему презирал и недолюбливал. Наверно, Дима рассказал ему что-то… Хотя бы то, из-за кого он оказался в разных комнатах со своим лучшим другом и кто всячески пытался этого друга против него настроить. С Гавриленко получилось очень интересно – он сам из-за чего-то поругался с Димой и Егором, и те изгнали его из своей компании. Вот он и ходил, искал, тыкался, к кому бы пристроиться, с кем бы объединиться, и уткнулся в меня. Мы быстро сошлись на почве ненависти к Дмитриеву. Да, страстное желание его, как тела, не мешало мне ненавидеть его, как человека.

Учебный год близился к концу, впереди маячило лето. Стало известно, что Бурят пробудет с нами до конца года, а потом уйдёт, и в новом учебном году нужно ждать нового воспитателя. По поводу ухода Бурята никто не расстраивался, он ни в ком не вызвал хоть малюсенького отклика. Зато в корпус как-то заглянул Виктор Викторович, чему все несказанно обрадовались. Он мог раздражать нас или злить, когда мы находились у него в подчинении. Но лишившись такого мудрого и справедливого командира ещё той, старой, советской закалки, мы не могли не сожалеть о потере и не скучать по нему. Возвращаться к работе Виктор Викторович не собирался, ему давно пора было сидеть спокойно себе на пенсии и не испытывать своего порядком изношенного сердца подростковыми страстями. Какой-то идиот даже пустил слух, что у нашего Жмура появилась молодая любовница, и он теперь бережёт силы для неё одной.

Мало что теперь цепляло меня, как в хорошем смысле, так и в плохом. Я знал, что через каких-нибудь 3-4 недели мы всей семьёй поедем на море. Раньше мы обычно ездили в Крым – в Алушту, Евпаторию… Один раз папе и нам, его детям, как пострадавшим от результатов аварии на Чернобыльской АЭС, давали путевку в санаторий в Анапе. Но в этом году предстояло самое лучшее путешествие – нам дали путёвки в Сочи! Естественно, большая часть кадет об этом сразу же узнала (откуда? От меня, разумеется) и жутко завидовала. Ведь единицы из них видели море хотя бы раз в жизни, а в этом году такого счастья никому, кроме меня, не светило.

Учителя пытались угрожать кадетам четвертными и годовыми контрольными работами, но для большинства эти работы уже ничего не могли изменить. Все прекрасно могли предугадать свои итоговые оценки. Так что особой учебы в последний месяц в стенах корпуса не наблюдалось. Объявили об открытии летнего лагеря при корпусе для тех, кого родители никуда на лето не увозят, не забирают и за кем некому следить. Мне даже трудно представить, какой это ужас – ещё и лето провести в стенах учебного заведения, где ты и так прожил почти безвылазно последние полгода и ещё проживёшь ближайший учебный год. Костю мама как раз хотела запихнуть в такой лагерь, но Костин дедушка спас внука от подобной участи. Так что Салтыкову предстояло всё лето прогорбатиться в огороде на грядках. Женя уезжал с мамой в Приморский край к родственникам. Он так гордо об этом рассказывал, как будто это то же самое, что поехать в Сочи, если не круче.

Внезапно одна новость всё же заставила меня переживать. Выяснилось, что в следующем учебном году мы потеряем одного нашего одноклассника, нашего товарища по взводу. Моего друга, названного брата, мою первую любовь… Дима Головин вместе с родителями переезжал в Новосибирск. И узнали мы это не от Димы, а от его папы на одном из последних уроков информатики. Однако с кадетством Дима не прощался – в Новосибирске тоже был то ли кадетский корпус, то ли суворовское училище (что, по сути, одно и то же).

Мне тяжело было представить наш взвод без него. Кто же станет командиров второго отделения? Кто теперь будет лучшим другом Егора? Кто теперь будет заставлять моё сердце замирать, по кому я буду сохнуть и проливать слёзы, кто теперь будет вызывать в груди щемящую боль, такую острую и сладкую? Никаких ответов, одни вопросы. Из-за предстоящего расставания я как будто его ещё сильнее полюбил. Да и он перестал вести себя, как говнюк, и снова начал нормально общаться. Правда, такого благородного поступка, который совершил Женя Пруцков, никто не повторил. Никто ни за что не извинялся. Просто все начинали снова с тобой разговаривать, как прежде. Как ни в чем не бывало. Но меня устраивал и такой поворот событий.

Дата добавления: 2015-09-29