- А, ну да! Точно! – он улыбнулся. – У меня это даже вылетело из головы. Интересно, это грех – любить своего ненастоящего брата больше, чем настоящего?
- Не знаю… - такой поворот событий мне уже не нравился. Что значит – ненастоящий? – Знаешь, мы и правда как ненастоящие братья. Просто так назвали друг друга, но ничего не поменялось.
- А что должно было поменяться?
- Ну, знаешь, мы должны доверять друг другу больше, чем кому-либо. Я вот тебе даю иногда читать свой дневник…
- Я бы тебе тоже давал, если бы писал.
- Правда бы давал?
- Да! – это было произнесено даже с какой-то долей возмущения, словно я усомнился в само собой разумеющихся вещах.
- Тогда ты мне можешь просто так что-нибудь рассказывать, если не хочешь писать.
- Что рассказывать?
- Ну, там, всякие секреты… - я пытался произнести эту подпихивающую разговор в нужном мне направлении фразу как можно беззаботнее, не сильно акцентируя внимание на том факте, что я до смерти хочу знать все его секреты, обладать ими, как ненасытный любовник своими партнёршами.
- У меня нет от тебя секретов! – солгал Дима не слишком убедительно.
- Да ладно, я знаю, что у всех есть.
- И у тебя от меня? – ещё одна не слишком убедительная реплика подразумевала смесь возмущения и удивления.
- Конечно. Но если хочешь, я тебе расскажу свои секреты. А ты мне в обмен на это расскажешь свои. Согласен?
- Хорошо, давай. – и любопытный мальчик улёгся поудобнее набок, приготовившись слушать.
- Ладно… Так, дай подумать… - я умышленно тянул паузу, размышляя, с чего бы начать. Нельзя было резко переходить к шокирующим вещам, однако слишком невинные секреты здесь тоже не годились, иначе бы весь последующий разговор походил бы на наш недавний опыт общения со священником – ничего, окромя притворства.
- Ага! Вспомнил! Это я сделал так, чтобы Дмитриева перевели в другую спальню!
- Ты? Бигги (такое прозвище отчего-то приклеилось к Егору) убил бы тебя, если б узнал! – и он весело рассмеялся.
- Теперь твоя очередь.
- Подожди, а для чего ты это сделал?
- Хотел быть ближе к тебе. – вот так, прямо в лоб. Но эти слова не произвели ожидаемого эффекта на Диму. Он воспринял их совсем не так, как мне хотелось. То ли это была наивность, то ли осторожность и адская тактика.
- Окей, моя очередь… Однажды я подглядывал за братом, когда он кое-чем занимался.
- Чем занимался?
- Я не могу тебе сказать, чем. Это уже его секрет.
- А в чем тогда твой секрет?
- В том, что я подглядывал.
«Черт, так дело не пойдёт!» - решил я и прибегнул к более тяжёлым снарядам.
- Хорошо, моя очередь, да? – почему мы любим постоянно переспрашивать, когда всем всё предельно ясно? – Помнишь, что ты сегодня вечером показывал с карандашом?
- Нет, что я показывал?
- Ну, ты взял карандаш в руку, зажал его в кулак и стал водить кулаком вверх-вниз, как будто дрочишь. Так вот, я этим занимаюсь…
- Да? Когда я подглядывал за братом, он тоже этим занимался!
Блядь, да мы оставим сегодня твоего брата в покое или нет? Если это его секрет, какого черта ты мне его сейчас рассказываешь? Лучше расскажи о себе!
- Теперь твоя очередь, Димас.
- Подожди-подожди, и что, тебе нравится? Тебе приятно, когда дрочишь?
- Да, нравится. Давай, рассказывай свой секрет!
- Но я тебе уже рассказал про брата!
- Ты мой брат, а не твой брат, и поэтому мне неинтересно слушать про твоего брата! – его притворство и нежелание откровенничать уже потихоньку выводили меня из себя.
- Хорошо-хорошо, я тоже этим занимаюсь…
Бинго! Я так и знал! С первых же дней подозрительные усики над его губой не оставляли места сомнениям, а когда я увидел впервые его мускулистые волосатые ноги, то нестрашно даже стало отдавать руку на отсечение в спорах по этому вопросу. Конечно, он дрочил! Откуда на его огромном члене столько волос?
- А тебе нравится?
- Да. Ты часто дрочишь?
- По разному… - тут я немного смутился. Инициатива перешла теперь к нему, мне на сегодня хватило и его сакраментального признания, его же затронутая тема только раззадорила, и Дима хотел знать теперь все подробности, не стесняясь более говорить об онанизме. – А ты?
- Я? Раз десять в неделю.
- Я тоже! – восторженное облегчение было связано с опровержением факта моей ненормальности и одержимости рукоблудием. Он тоже занимался этим, порой не раз на дню разминая руку и стимулируя свой член.
Следующие полчаса поднятая тема не утрачивала своей актуальности. Мы делились накопившимся за недолгое время опытом, обсуждая, где мы можем этим заниматься, как, кого ещё мы подозреваем в тайном членстве Общества Анонимных Онанистов. Дима подтвердил мою глупую догадку о причине оволоснения его лица, паха и ног, согласившись, что волосы выросли после первых опытов дрочки. После того, как выяснили, кто какой рукой себя ублажает, пришло время вернуться к старой игре.
- Кстати, чья теперь очередь признаваться? – вставил я в первую же возникшую паузу. У меня был план, который ещё не до конца воплотился.
- Твоя, по-моему.
- Ну, да, моя. Только обещай, что никому не расскажешь о том, что сейчас узнаешь. Обещаешь? Так вот… Это… Мне нравятся мужские половые органы.
Последовавшая тишина шумела намного громче, чем любая другая прежде. Пытаясь прочесть на плохо различимом из-за полумрака и теней лице Димину реакцию, я чувствовал, что весь словно скукоживаюсь от ужаса и предчувствия дурных последствий только что сказанного. Его ответ меня удивил:
- И что?
- Ничего. Мне они просто нравятся.
- Тебе нравится их трогать, или смотреть на них, или что?
- Не знаю, просто они мне нравятся… - я не знал, как и что ему сказать. Мой план начал меня разочаровывать. Действительно, к чему была эта глупая реплика? И какой реакции я ожидал? Что, как и в случае с онанизмом, он весело признается и в любви к членам? Но он пока не выказывал никаких голубых наклонностей, исключая глупую игру «Оттрахай друга, пока тот нагнулся». Дима и сам несколько смутился и поспешил замкнуться:
- Теперь моя очередь? Я однажды ударил маму. Правда, случайно. Она на меня ругалась, была выпившая, и замахнулась, а я так разозлился, что ударил её первый. Мне теперь так стыдно из-за этого. – и он полностью ушёл в воспоминания и сожаления, позволив образовавшемуся молчанию отодвигать нас всё дальше и дальше друг от друга.
- Дима, ты бы дружил со мной, если бы я был голубым? – я решил сделать свой последний на сегодня ход, предполагая, что подобных возможностей может и не оказаться в будущем.
- Да, а ты собрался стать голубым?
- Нет, просто спрашиваю.
- Да, я бы дружил с тобой. Ты же не со мной собираешься голубиться.
Устав от идиотских полунамёков, полностью выдохнувшийся эмоционально, я только прошептал сдавленное: «Нет. Спокойной ночи» - и заснул, отвернувшись.
Следующей ночью произошло нечто, совершенно не укладывающееся в голове. Близился конец недели, и все любители не спать по ночам стали потихоньку сходить с дистанции, обессилев и накопив усталость за несколько ночей. Так и мы с Димой: немного поболтав часок-другой, повернулись друг к другу спинами и уже переходили в область сновидений. То есть, я переходил. А у «братика» имелись другие планы. Я уже крепко спал, когда кто-то настойчиво начал меня тормошить, выдёргивая из блаженной дрёмы. Постепенно приходя в себя, я пытался разобраться, что, черт возьми, происходит. Чей-то голос неустанно повторял: «Андрон, проснись! Проснись, слышишь? Андрон! Просыпайся!».
- Что случилось? – еле разлепив глаза, поинтересовался я у Димы. Он был каким-то странно возбуждённым и шептал горячо, напористо.
- Давай вместе подрочим!
- Димас, я сплю! Отвали.
- Да давай! Мне интересно, как ты это делаешь! Давай, я уже дрочу, доставай своего маленького Андрейку!
Чем дальше сползало с меня покрывало сна, тем лучше я осознавал происходящее. Оказалось, что вчерашние разговоры не прошли впустую. Всё-таки я сумел достаточно завести своего друга, раз он сам теперь почти пристаёт ко мне среди ночи. Так чего ещё можно желать, какие к черту сомнения? Я перевернулся на спину. Дима лежал, не раскрывшись, но по движущимся очертаниям его руки под одеялом становилась очевидна природа этих телодвижений. Он действительно мастурбировал. Я решил пока тоже не раскрываться, до тех пор, как пенис не проснётся и не нальётся соками. Моя рука тоже стала потихоньку двигаться. К вящему ужасу, спустя несколько минут ничего не происходило. Кровь отказывалась поступать в трубчатые ткани моего члена, оставляя его вялым и скукожившимся. Дима же не проявлял чудес терпения:
- Чего ты там прячешься, раскрывайся! – и он сам бесстыдно откинул край одеяла, обнажив сокрытый до этого момента процесс. – Я хочу посмотреть, как ты это делаешь!
Глаза мои так и норовили дёрнуться в сторону его паха да так и залипнуть, но я стеснялся. Я боялся даже пошевелиться лишний раз, не говоря уже о том, чтобы беззастенчиво уставиться на гениталии своего друга. А мой член как назло продолжал спать.
- У меня не встаёт. И вообще, я хочу спать.
- Какое спать! Подрочи его, и он встанет.
- Нет, я буду спать.
Меня уже начинала накрывать волна истерики. Подобного момента я ждал минимум последние три месяца, а то и больше. Мой возлюбленный сам проявил инициативу, уловив и растолковав все посланные ему сигналы, все оброненные намёки и псевдослучайные оговорки. Позволив цепной реакции начаться, мы бы не смогли её уже остановить, и я получил бы в итоге намного больше, чем простые ночные подрочульки. Но мой мозг протестовал. Моя долбанная натура, согласная возбуждаться от пьяниц и сомнительных типов, к которым ни душа, ни сердце не лежали, сейчас стопорила весь процесс, неустанно повторяя, что всё должно быть иначе, совершенно не так. Открыла свою пасть никому в данный момент не нужная романтика и принялась утверждать, что это не то, чего я хотел. Мол, я хотел любви, поцелуев и вздохов, а не сомнительной интрижки двух рукоблудов. И Похотливое Я проиграло Романтичному, Влюблённому Я. И я предпочел отвернуться и заснуть, чем позволить событиям течь по интересному, но не вполне меня удовлетворяющему руслу. То было внезапное затмение, а может, и просветление, о котором я ещё не раз пожалею. Этот момент я буду вспоминать очень часто, ругая себя, что сглупил и упустил такой хороший шанс. И всё испортил.
30.
Та ночь стала началом конца, явившись неким пиком, решающей чертой, за которой становилась понятна судьбоносность принятого прежде решения. Луна наших отношений пошла на убыль, начертав в небесах моей мечты жестокую букву «С» - смерть.
На следующий день между нами словно натянули струну, и мы постоянно старались держать дистанцию, чтобы натяжение не ослабевало. Когда Дима дернулся в сторону Егора, я приблизил к себе Костю с Женей. Удивительно, что даже подобные проявления делали отношения между нами скорее любовными, чем дружескими – ведь это любовники, поссорившись, часто досаждают друг другу общением с бывшими. До сих пор с улыбкой вспоминаю, как я драматизировал тот момент. Я иду из столовой, за мной – моя свита. А впереди я вижу Диму, мило болтающего с Дмитриевым и Гавриленко. Я спотыкаюсь, но продолжаю идти. И внезапно, поравнявшись с лестницей, я вскрикиваю: «Не могу на это смотреть!» - и, едва ли не заламывая руки, картинно убегаю с места маленькой трагедии. Свита кидается за мной, настигает уже на втором этаже, начинает успокаивать… Дурдом, в общем.
Одна из последующих ночей была также полна драмы. Мне казалось, что всё у нас снова утряслось, все колебания погашены и равновесие восстановлено. Осознав неправомерность своей ревности и смехотворность ситуации в целом, я решил занять более взрослую позицию – всё отрицать. Просто стереть из памяти досадную оплошность, сделать вид, что ничего не было, и в следующий раз отдаться Диме сразу, без сомнений и ломок. Но Дима никак не хотел проявлять инициативу, по всей видимости, напуганный и рассерженный прошлым провалом. Стоило мне позволить воспоминаниям вынырнуть из мутных глубин памяти во всех подробностях, как уши наполнялись горячим Диминым шёпотом: «Ты же говорил, что тебе нравятся мужские гениталии?». В этой фразе той ночью можно было различить столько обиды, негодования, досады… Этой ночью Дима решил взять матч-реванш и заставить меня испытать всё вышеозвученное.
Дежурные офицеры погасили свет и объявили отбой. С полминуты в спальнях второго этажа нашего крыла царила тишина, в которой шаркающим эхом разносились звуки шагов воспитателя, спускающегося по лестнице на первый этаж и удаляющегося по коридору в другое крыло, в коморку дневальных. Когда звуки шагов совсем стихли, все как по команде повернулись к своим соседям по кровати и начали говорить. Точно также поступил и я, повернувшись к Диме, но тот продолжал лежать ко мне спиной. Я окликнул его раз, другой. Не дождавшись ни ответа, ни любой другой адекватной реакции, я слегка потормошил его рукой. Это действие получило больший отклик:
- Что?
- Ты не хочешь поговорить? Я хотел рассказать тебе, что сегодня Титов, пока тебя не было…
- Я хочу спать.
- Ты уверен?
- Да.
- Димас, с тобой всё в порядке?
Холод его голоса вызвал у меня эффект гусиной кожи, заставив почти физически замёрзнуть.
- Да, всё в порядке. – Глухие односложные ответы, упавшие безразличные интонации и нежелание повернуться к собеседнику лицом свидетельствовали об обратном. И тут он выдал то, от чего моё сердце сжалось, словно до смерти напуганное, а грудную клетку наполнила неприятная боль, вытеснившая оттуда весь воздух: - Просто я очень скучаю по своей семье. Я хочу просто полежать и подумать о них. Спокойной ночи.
- Ладно, спокойной ночи.
Я отвернулся. Вместо этого мне хотелось кричать, бить его, отвешивать пощечину за пощечиной, пытаясь привести в чувство. Или чтобы всё то же самое кто-то проделывал со мной. Он скучает по семье? Он не хочет говорить со мной из-за семьи? Да ведь я – его семья! Он же назвал меня своим братом, так какого черта он не может просто поговорить со мной о наболевшем, излить душу, поделиться проблемами? Почему он замкнулся, завернулся в свой кокон, отстранил меня, выставил за порог своего внутреннего мира, и сейчас страдает в одиночестве, смакуя этот момент? Слёзы уже увлажнили глаза, а отвратительный комок успел образоваться в горле, словно и без него мне не было тошно. Все остальные тихо, а порой и не очень, перешептывались друг с другом. Мы же лежали, оба злые и разочарованные, спина к спине, и каждый жалел себя. Ну, точно как семейная пара, попытавшаяся заняться сексом, но потерпевшая неудачу из-за внезапной половой дисфункции партнёра. В сущности, приблизительно так и случилось, разве что не в одну и ту же ночь.
На этом череда занятий драматического кружка при кадетском корпусе не закончилась. Все занятия проходили практически перед сном, что вполне объяснимо: днём головы воспитанников занимали совершенно другие проблемы. А время перед отбоем даже специально называлось «личным», чтобы каждый мог депрессировать и драматизировать всласть. Это же личное. Так что следующая серия нашего «мыла» началась с интересной находки. Уж не помню, чем я там занимался и в поисках чего залез в Димин шкафчик, но как только я туда залез, так сразу и забыл о первоначальной цели, поскольку на глаза мне попалось нечто очень любопытное. Это была обычная тетрадка, наспех припрятанная в спортивной сумке среди прочих вещей. Её прятали так незатейливо, словно жаждали факта обнаружения. Не сумев побороть соблазн, я тотчас выдернул тетрадку из её гнёздышка, уселся на Димину кровать и принялся читать.
«Вчера очень классно поиграли в футбол. Были с Егорычем в одной команде, он хорошо пасовал. Я забил несколько мячей и он с моей подачи тоже. Не знаю, почему так злился на него в последнее время. Вчера я на него не злился и мы снова становимся друзьями…»
Это что же, Дима завёл дневник? Завёл дневник и ничего мне об этом не сказал? С одной стороны, меня умилял и радовал факт столь сильного своего влияния на друга, который, по моему примеру, тоже завёл себе дневник. Это делало нас членами одного братства. Но с другой стороны… Почему он не рассказал мне об этом сам, почему не дал почитать, как обещал, свои записи? Я стал читать дальше.
«Правда, вечер был не таким весёлым, как день. Мы с Андроном поссорились, и теперь он на меня обижается. А ещё я очень сильно скучал по маме».
Больше мне дневник не сумел ничего рассказать. Кривой некрасивый почерк запятнал девственность только первой страницы, остальные 47 листов оставались по-прежнему чисты. В тот момент, как я собирался убрать тетрадь туда, откуда извлёк её минутой ранее, в комнату вошёл её хозяин. Мы застыли, он переводил взгляд с тетрадки на моё лицо я лихорадочно соображал, что же сказать.
- Я искал у тебя в шкафчике нитки и наткнулся на это, - и я протянул тетрадь ему. – Ты завёл дневник?
- Да. И ты, конечно, уже его прочитал?
- Нет, ты что?! Я просто увидел его, посмотрел, понял, что это такое, и вот собирался положить обратно.
- Ты точно его не читал?
- Нет. А там есть что-то, чего мне нельзя читать? Ты вообще-то обещал мне показывать записи, если будешь их делать…
- Да, но пока я хочу, чтоб это был мой личный дневник. Хочу писать туда всё и не бояться кого-то обидеть.
- А, понятно…
Хотя мне было совершенно непонятно. Как это – писать о чем-то, боясь кого-то обидеть. Я вот пишу в своём дневнике, какой Дима у меня замечательный, как я люблю его братской любовью, обожаю и боготворю – разве такое может быть обидным? Такое может быть только приятным, и ему было приятно, когда он читал мои записи – я видел довольную улыбку, не сходившую с его лица, когда в волнении и с замиранием сердца следил, как он бегает взглядом слева на право, изучая мои новейшие каракули. Так почему он не хочет сделать мне приятно в ответ, а вместо этого скрывает от меня сам факт существования дневника? Через неделю мы раздвинули наши кровати, и я переселился в противоположный угол комнаты.
Случилось это быстро, по каким-то странным и загадочным, до сих пор непонятным причинам. Просто мы всё больше и больше отдалялись друг от друга, между нами появилась сначала небольшая трещинка, расколовшая теперь нашу дружбу на части, которые вряд ли когда-нибудь удалось бы соединить. Я сам толкал Диму на общение с Егором, и в итоге они вдвоём начали надо мной подшучивать, стали над чем-то посмеиваться, глядя в мою сторону. Всё это причиняло боль, усиленную донельзя подростковым максимализмом. Посему, когда Дмитриев заявил, что возвращается в нашу комнату из своего изгнания, я покорно, без дополнительных намёков и лишних попыток сохранить позиции, уволок свою кровать как можно дальше. Туда, где она стояла раньше. Туда, где меня встретили с радостью, где мною были готовы восторгаться, мне подчиняться и со мною считаться. Я переехал обратно к Косте и Жене.
Размолвка с таким дорогим на тот момент человеком вкупе с ослабляющим действием весеннего авитаминоза не могла не отразится на всех сферах жизни. Успеваемость моя резко упала, и учителя только удивлялись, что же со мной творится. Особенно беспокоиться стала преподаватель русского языка и литературы, которой по долгу службы приходилось читать мои депрессивные сочинения, полные беспросветного пессимизма и глубокого отчаянья. Там не давалось прямого указания на причину столь плачевного душевного состояния, однако многие принципы, на которых зиждилось кадетство, а порой и многие личности, знакомые нам с Татьяной Александровной одинаково хорошо, поносились безжалостно и безапелляционно. Часто Татьяна Александровна вызывала меня к себе в кабинет, садила напротив себя, доставала очередную тетрадку с моим сочинением, бегло просматривала написанное, чтобы лучше вспомнить содержание, вздыхала и говорила:
- Ну, что? Рассказывай, что тебя подтолкнуло к написанию подобных апрельских тезисов?
Естественно, я ни в чем не признавался, всячески уходя от ответа, но стараясь не казаться грубым, поскольку был благодарен за проявленные внимание и отзывчивость. Тогда Татьяна Александровна снова вздыхала, обещала поставить «пять», но советовала никому такие сочинения не показывать во избежание неприятностей.
31.
В попытках сбежать от малоприятных реалий, я всё глубже погружался в чтение книг, предпочитая вымышленные миры реальному. Тут-то и произошёл кратковременный сдвиг по фазе. Не имея сил, или точнее будет сказать – не видя способов, которыми я мог бы свои силы применить, чтобы изменить реальность вокруг себя, я всё больше завидовал могущественным героям фантастических историй – легендарным колдунам и чернокнижникам. В сочетании с насильно насаждаемым православием это породило новую волну протеста и интереса к оккультизму.
Обсуждая как-то раз с Костей прочитанный недавно роман, мы коснулись темы магии. И почувствовав в Косте поддержку, различив единомышленника, я решил не мешкая организовать с ним банду.
- А ты вообще веришь в магию?
- Не знаю… - в явном замешательстве Костя пытался угадать «правильный» ответ, который всё никак не угадывался. Тогда я помог ему в его поисках.
- Почему не знаешь? Ведь это всё существует. Я даже не раз сталкивался с ЭТИМ!
- Правда? Мне тоже казалось, что нечто подобное должно быть…
- Да у меня бабушка даже умеет колдовать! – я решил стать более убедительным и сыграл ва-банк. Попробуй-ка теперь скажи что-то о моей бабушке! Осмелишься? Конечно, нет.
- Прикольно… - только и смог родить Костя. Можно представить себе его смятение.
- А тебе когда-нибудь хотелось попробовать?
- Что попробовать?
- Ну, позаниматься магией?
- Хотелось, только я не знаю, как.
- Зато я знаю! Правда, не всё. Нам для занятий магией нужна книга специальная. Там описывается, как сделать магические инструменты, в какое время лучше заниматься любовными приворотами, а в какое – энвольтованием.
- Что это ещё такое?
- Я точно не помню… Говорю же, нам нужна книга!
Тут к нашей парте подошёл Пруцков. Мы резко замолчали и опустили глаза в наши тетрадки. Конечно, это выглядело слишком подозрительно и делало наши попытки скрыть разговор от Жени очевидными.
- О чём вы говорили?
- О книге, - расплывчато объяснил Костя. Для этого ему даже не пришлось прибегнуть к обману.
- О какой?
- Тебе какая разница, ты же не читаешь?
- Так, интересно. Просто я услышал, что вы говорите про магию… - произнося последние слова, Женя понизил голос до шёпота, и, едва они выпорхнули из его уст, стал озираться по сторонам.
Смысла скрывать наши намерения я не видел, к тому же с одним Костей было бы не так весело. В пословице говорится: «Одна голова хорошо, а две – лучше». Что же, я успел понять, что три – ещё лучше, чем две. Практически во всём, кроме любви. Посему карты перед Пруцковым раскрылись, не требуя для этого особых усилий с его стороны. Оказалось, что Евгения также интересовала данная область, и он готов был стать нашим единомышленником.
- Тогда так… В той книге, которую я читал, говорилось, что мы должны выбрать главного в нашей группе.
- Ты! – в один голос заявили мои соратники.
Конечно, я! Кто же ещё? Я и не сомневался в подобном исходе событий, однако готовность быть ведомыми и такая присяга на верность не могли мне не льстить. Для Жени с Костей я тут же придумал какие-то формальные должности. Кажется, Пруцков у нас стал Мастером Торжественных Церемоний, а Салтыков, в силу своей конопатости, Верховным Жрецом Солнца. Тут же Глава гильдии магов выдал своим подчинённым первые задания – придумать гимн Солнцу и продумать церемонию посвящения, - и мы разбежались в разные углы, как истинные заговорщики. Хотя через пять минут мы снова сбежались и принялись обсуждать только что произошедшее – зарождение новой школы магии. Хотя обсуждать-то было особо и нечего.
На следующий день я потащил Костю в библиотеку. Пруцкову удалось избежать этой участи по уважительной причине – он отправился собирать сплетни, а по совместительству и разучивать танцы в свой танцевальный кружок. Библиотека кадетского корпуса не отвечала нашим запросам, поскольку библиотекарь знала нас слишком хорошо, и спрашивать у неё книги по магии было страшновато и как-то неудобно. Впрочем, у работницы районной библиотеки, размещавшейся в соседнем здании ДК, мы тоже не решились с порога потребовать многотомники заклинаний, заговоров и рецептов зелий, поэтому на первое время ограничились книгами, содержащими древнегреческие мифы. Косте я поручил собирать всю имеющуюся информацию по Гелиосу, поскольку Костя теперь являлся его непосредственным подчинённым. Сам же я стал пролистывать страницу за страницей, сосредоточившись на атрибутике и символике богов. Через полчаса, когда я успел трижды нашипеть на Костю за его тунеядство и столько же раз просмотреть книгу мифов во всех направлениях, во мне наконец-то накопилось нужное количество решимости для серьёзного свершения. Встав из-за стола, я на дрожащих ногах поплёлся к столу библиотекаря. Та сидела и, ничего вокруг не замечая, что-то усиленно изучала. Приблизившись на довольно близкое расстояние, чтобы суметь рассмотреть причину столь повышенного внимания, я с радостью и облегчением обнаружил на столе библиотекарши гороскоп. Тогда я набрал достаточное количество воздуха в легкие и начал:
- Извините…кхгм-кхгм… Извините, а у вас есть какие-нибудь книги про магию? А то нам задали написать доклад…
Пояснение причин оказалось излишней тратой времени. Женщина просияла, блеск её глаз, преломленный и усиленный огромными линзами очков, чуть не ослепил меня.
- Конечно, есть! – она рывком бросилась к ближайшей этажерке, порылась там несколько секунд и извлекла довольно потрёпанную книжонку. – Вот!
Название поясняло: «Энциклопедия чародейства». Что ж, неплохо! Поблагодарив женщину, я едва ли не вприпрыжку прискакал к Косте, плюхнулся на своё место рядом с ним и похвастался добытым трофеем. Через пять минут мы уже прилежно, высунув языки, перечерчивали в тетрадки еврейские буквы, поскольку первым же разделом энциклопедии шла кабалистика.
В итоге эту «Энциклопедию» мы бессовестно утащили из читального зала. Думаю, все последующие несчастья, свалившиеся на мою голову, можно считать расплатой за это злодеяние – библиотекарша в расстроенных чувствах могла легко нас сглазить или навести порчу. Но пока что всё складывалось удачно, я бы даже сказал, весело, и главной проблемой стал вопрос, где колдовскую книжку прятать. Не проявляя особых чудес смекалки и умственной изворотливости, я просто-напросто сунул энциклопедию под матрас, где вскоре появится испещренная еврейскими буквами волшебная палочка, выстроганная на уроках труда вместо указки для учителей.
Женя относился к нашей затее несерьёзно, как к игре. Ему гораздо больше хлопот доставляли любовные многоугольники, возводящиеся и рассыпающиеся в рамках кружка народных танцев. Его душа и сердце в основном были там, лишь иногда отвлекаясь на наше тайное братство. Костя же оказался вполне милым и преданным ребёнком. Он делал, что я велел, был всегда рядом, если мне что-то требовалось обсудить, и всячески поддерживал все мои начинания. Вскоре я научил обоих своей придуманной молитве, и они теперь вместе со мной семь раз в день противостояли системе, совершая богомерзкое и несанкционированное администрацией действо.
Сам я, по правде говоря, быстро остыл к украденной книге. Содержащаяся на её страницах философия слишком утомляла меня своей сложностью, я ничего не понимал - порою ни слова из целого абзаца. Инструкции по изготовлению магических инструментов походили на сложнейший и мудрёнейший кулинарный рецепт, название половины продуктов из которого ты слышишь впервые, а остальную половину даже не представляешь, где можно достать. Я ломал голову, где бы мне раздобыть в нужных количествах серебро и свинец, медь и олово, ртуть, в конце концов. И даже если бы я их раздобыл, то каким образом я бы стал отливать из них жезлы, кубки и кадильницы? Да о чем речь, я даже ритуальные одежды пошить или раздобыть был не в состоянии! А во всех описаниях ритуалов обязательно присутствовали магические инструменты, и я чувствовал, что бессилен, пока они у меня не появятся. К заговорам и заклинаниям вроде: «На высокой горе, на зелёной траве, на острове Буяне в глубокой яме лежит камень. А под камнем тем..» - моё отношение было более чем скептическое. Приметы и поверья убивали меня своей глупостью. Поэтому почти вся книга оказалась совершенно бесполезной и неприменимой в моих тогдашних реалиях. Вместо изучения классических магических школ я часами бродил по лесу в одиночестве и продумывал свою систему, основанную частично на прочитанных книгах, частично на любимых компьютерных играх. Такой подход нравился мне гораздо больше – в любой момент можно было придумать недостающие элементы, и никаких специальных знаний и подготовки не требовалось. Это делало меня истинным мастером и учителем для Жени и Кости, кем я и считал себя.
Несмотря на такую несерьёзность к начатому делу, наша «магическая школа» очень сильно нас сплотила. Может быть, дело в том, что мы лучше узнали друг друга, или всё-таки Жене и Косте нравилось мне подчиняться. В любом случае, если раньше мы пытались собраться вне стен кадетского корпуса хотя бы на простую прогулку, у нас это никогда не выходило. Теперь же появился волшебный аргумент – волшебный во всех смыслах! Стоило упомянуть, что нужно собраться не просто ради прогулок, а ради обучения магии, совершенствования навыков или какой-нибудь другой эзотерической лабуды, организация собрания превращалась в совершенно нетрудоемкий процесс, занимающий от силы 2 минуты и требующий лишь уточнения даты и времени.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |