< Медаль за растление> 8 страница

Путешествовать в качестве кадета было жутко неудобно. Обязанность носить форму никуда не исчезала, однако в поезде разрешалось носить обычную, но неизбежным условием являлось наличие также и парадной. Как вам кажется, в плацкартном вагоне тринадцати кадетам и двум сопровождающим, один из которых офицер, а другая – преподаватель психологии, ограниченным тремя «купе» легко найти место, куда можно повесить четырнадцать комплектов парадной формы? Бои шли кровавые и беспощадные. Я молился, чтобы моя форма – самое главное! – не испачкалась, чёрт с ней, если бы помялась. Помимо места для парадной формы объектом всеобщего вожделения стало купе, в котором находилась наша сопровождающая-психолог. Возможно, кому-то она нравилась, как женщина – безусловно, яркая и интересная. Мне было важно занять место с нею рядом вследствие отвращения к офицеру и уверенности, что с психологом рядом поездка окажется намного интереснее. Я посещал кружок этой дамы, и знал наверняка, что у той в запасе множество интереснейших игр, рассказов и других, таких незаменимых в поезде, развлечений. К счастью, всё сложилось удачно. Малолетки и лохи отправились в купе к офицеру, а я, двое девятиклассников, Гавриленко, один восьмиклассник и психологша обосновались в соседнем. Ещё трое старших ребят делили купе с незнакомыми людьми. Это были всеми нелюбимые ботаны, поэтому все остались довольны. Мне только до сих пор интересно, каково было самой психологше путешествовать в окружении озабоченных подростков пубертатного периода? Была ли для неё эта обязанность неприятной, или она наслаждалась всеобщим вниманием? В конце концов, она сама определила себя в купе с ребятами постарше. Размышляя на подобные темы, мне всё чаще кажется, что в кадетский корпус приходили работать люди, нуждающиеся в поднятии собственной самооценки и в самоутверждении.

Если вы подросток и уже знакомы с Дуней Кулаковой, то вы просто таки одержимы свиданиями с этой почтеннейшей дамой. Посему самое интересное началось вечером. Я не определял целенаправленно, кто из моих попутчиков-кадетов может быть заядлым онанистом. Иногда, вскользь, я мог просто отметить: «Ага, у него вон тоже пробиваются жиденькие усики, наверно, он тоже подрачивает». Но усики пробивались мало у кого. Например, у Гавриленко, из-за его очень светлых волос и молочно-белой кожи, растительность над верхней губой была трудноразличимой, что не давало мне веских аргументов для каких-то выводов в его (или не в его?) пользу. Очень явные усики наблюдались у нечеловеческого вида девятиклассника Шауфлера, с инопланетянским строением черепной коробки и такой же фамилией. Но этот индивидуум был настолько мне неприятен, даже мерзок, что воображение отказывалось представлять его гениталии и тем более какие-то операции с ними. С остальными дела обстояли не легче: либо мальчики меня совсем не интересовали, из-за чего я даже не тратил время на размышления на их счет и какой-то хоть маломальский анализ, либо интересовали, но не могли похвастаться буйной растительностью на теле. Я решил понаблюдать за небезразличными мне парнями ночью. Но перед сном все они посетили туалет, где подолгу задерживались. «Неужели всем приспичило срать?» - удивлялся я.

Туалет я посетил последним. Тщательной осмотр не выявил никаких улик несанкционированной деятельности, поэтому мне пришла в голову мысль оставить здесь свою улику. Почему-то мне всегда нравилось тут и там разбрызгивать своё семя. Был ли это инстинкт сродни звериному, когда самцы метят границы своих территорий, или же эксгибиционизм в зачаточном состоянии. А может даже проявление какого-то бунта, попыткой привлечь внимание: вот он я, я здесь был и я здесь дрочил! В любом случае мастурбировать в туалете едущего поезда, где тебя шатало, где воняло смесью человеческих испражнений с каким-то мазутом, оказалось неприятно и неудобно. Несолоно хлебавши я вернулся в купе. Полка моя была верхней, я с удовольствием туда забрался и стал ждать. Ждать, когда же все уснут и, быть может, кто-то себя проявит. Но никто себя не проявил. Через двадцать минут ёрзаний, переворачиваний и вздохов всё купе погрузилось в тревожный сон, убаюканное движением поезда и постукиванием его колёс. И тогда я принялся за то, что мне не удалось в туалете.

Есть какая-то особенная прелесть в мастурбации под одеялом. Согнув ноги в коленях, лёжа на спине, ты пытаешься максимально натянуть ткань, чтобы та, как палатка, скрывала твои телодвижения под нею. С другой стороны, это очень приятно, когда твой член натыкается на этот шатёр, из-за чего хочется ослабить натяжение и опустить одеяло пониже, сделав при этом свои махинации слишком явными. При этом нужно следить за дыханием и за тем, что творится на соседней койке и под нею. И помимо всего прочего получать удовольствие. Любителям экстремального секса наверняка должна нравиться и экстремальная мастурбация. В итоге я быстро кончил, и вместо унитаза пометил простыню, отчего потом укрываться ею было неприятно, но другого выбора не оставалось.

По прибытии в здание Красноярского кадетского корпуса меня несколько расстроила его пустынность. Дело в том, что олимпиада выпадала на время зимних каникул, поэтому большинство учеников разъехались по домам. Но были и настолько несчастные люди, которым даже на каникулы приходилось оставаться в стенах училища. Как же нужно не любить свой дом, чтобы предпочесть ему казённый, как любят называть подобные места гадалки. Или насколько нужно не любить своего ребенка, чтобы оставить его в таком месте на все каникулы.

Другим сильным впечатлением от самого крупного, центрального кадетского корпуса в Красноярском крае стало соседство с ним мариинской гимназии. Не просто соседство, а совместное местонахождение на единой территории. Мариинские гимназии являлись девичьим аналогом кадетского корпуса. Только если кадеты делали упор на военную подготовку, то гимназистки углублялись в якобы духовную сферу – в православие. Они так же соблюдали форму одежды: чёрный цвет преобладал в их внешнем облике, а волосы всегда скрывались под косынкой или платком. По всему выходило, что красноярские кадеты и гимназистки постоянно пересекались в столовой, в учебных классах, в зданиях и на улице. Здесь были не только мальчики – у мальчиков были девочки! Они могли влюбляться, встречаться, расставаться, дружить… Даже мне, давным-давно определившемуся с предпочтениями, стало завистно и обидно. Что же в таком случае испытали другие мои товарищи?

Благодаря каникулам, мест для размещения нашлось предостаточно, и представителей кадетства из разных городов расселили по разным корпусам. Наверно, во избежание конфликтов и пагубных взаимных влияний. Хотя о таких вещах говорить было неуместно – всё-таки здесь собрались не быдло, а вроде бы как интеллектуальная элита. С удивлением я отметил, что кадеты из Ачинска (в морской форме – их корпус был морским, наш – казачьим), Норильска и других городов прибыли в сопровождении представительниц прекрасного пола. В их городах корпуса точно так же соседствовали с мариинскими гимназиями. «Лесосибирск либо слишком невелик, либо слишком распутен для мариинской гимназии» - подумалось мне.

Здание, давшее нам приют, располагалось ближе всех остальных к столовой. Зато к учебному корпусу от него было далековато, и я уже с неприязнью представлял, как и здесь нам придётся строиться, маршировать, в общем, выполнять все те скучные, рутинные и автоматические действия, которыми каждый из нас давно насытился. Отличные каникулы, хорошо отдохнём.

В наше распоряжение отдавались кровати воспитанников, находящихся в увольнении. Опять же, всех оставшихся на каникулы мальчиков согнали в один угол здания. Нас поместили в совершенно противоположный. Наверняка кровати экстренно освобождались от содержимого их тумбочек и подматрасных нычек, поскольку многие чужие вещи так там и остались. Помню, из той поездки я привёз домой для чего-то спизженные нашивки и чужие погоны. А под матрасом, заправляя свежее постельное бельё, я обнаружил карты. Да не простые, а эротические. Долго не мешкая, я спрятал их в карман, решив ознакомиться с ними получше поздним вечером.

Мы поужинали в столовой, хотя в Лесосибирске нам выдавали сухой паёк, рассчитанный на весь период поездки. Видимо, директор рассчитывал, что мы все пять дней будем давиться сухомяткой. Потом в красивом и большом актовом зале состоялось торжественное открытие олимпиады, где прозвучала важная и не очень информация, были представлены члены судейской коллегии, продемонстрированы подарки и сказаны несколько слащаво-приторных речей. Напутствовав нас банальными фразами, организаторы свернули мероприятие, и мы расползлись по своим норам, мандражируя и волнуясь. Многие принялись за последнюю подготовку к завтрашнему важному событию, я решил тоже почитать. Скоро потушили свет и скомандовали отбой. Моя кровать находилась близко к проходу. Чтобы было понятней, уточню, что планировка помещения здешних спальных корпусов разительно отличалась от нашей. Мы жили большими семьями в больших квартирах. Две спальни – две отдельные комнаты, а туалет и душ, как в общежитии, общие на этаж. Здесь этаж представлял собой большой ангар, у спальней было всего три стены, это были не изолированные комнаты, а до ужаса раскрытые карманы, соединявшиеся общим широким проходом. Так вот, моя кровать стояла близко к этому проходу, а в проходе горел свет, несмотря на отбой. И у меня была возможность читать дальше, в то время как остальные уже давно погрузились в омут сновидений. Конечно, заслышав приближающиеся шаги охранника-дневального, я быстро прятал книгу под одеяло и симулировал забытьё. Переждав опасный момент, я снова принимался за чтение. И вдруг я вспомнил про карты!

Чтобы не вздрагивать каждый раз от поступи мужских ног в солдатских сапогах, я поднялся с постели и направился в туалет. Там, заперевшись в кабинке и опустив крышку унитаза, я уселся и достал карты. Они лежалее в засаленной картонной коробочке, уже изрядно потрёпанной и износившейся. На самих картах изображения были малоинтересными для меня с сексуальной точки зрения, но любопытными с точки зрения женской анатомии. Бесстыдные девицы в развратных позах демонстрировали свои раскрасневшиеся влагалища и невероятных размеров груди. Если на первых картах я хоть как-то задерживал внимание, то потом шлюшки мне наскучили, и я, ругая себя за то, что вылез из тёплой кровати ради такого пустого занятия, уже просто автоматически перебирал картинку за картинкой, непонятно зачем решив просмотреть их все. И тут в самом конце мне попалось кое-что интересное. Видимо, хозяин карт отложил эти картинки в самый конец, поскольку его они мало забавляли, но мне же этого хватило, чтобы очень сильно возбудиться. На королях и вальтах этой колоды изображались не только девушки, но и парни. Никакого полового акта углядеть там нельзя было и в помине, однако мне хватало мускулистых мужских ягодиц или красивого и, увы, не эрегированного пениса. Тогда я достал свой, эрегированный сверх нормы, и принялся за дело.

Это был первый раз, когда я мастурбировал на что-то, будь то изображение, видео или текст. Если честно, ощущения мне не очень нравились. Картинка меня только отвлекала от удовольствия, отбирала у пениса внимание, предназначенное только ему. Но я упорно продолжал пожирать глазами крестового короля, изображенного здесь в виде огромного, обезьяноподобного, мускулистого негра с некрасивой, но большущей елдой. Наверно, мой взгляд был таким же обожающим, как у блондинистой бляди, вившейся у негра в ногах. Мой хуй уже почти падал, обиженный нехваткой внимания, а я тряс рукой всё быстрее и не отрывал глаз от черного конского елдака.

- Ты че тут делаешь? – услышал я насмешливый голос прямо над головой. В ужасе зажав в одной руке карты, которые от неловкого движения посыпались на пол, а в другой свой совсем обмякший писюн, я взглянул вверх. Там красовалась ухмыляющаяся рожа дневального.

- Ничего.

- Дрочишь, что ли? – он продолжал лыбиться. – Да ладно, успокойся, все дрочат.

Голова его скрылась за перегородкой, и он стал дергать дверь в мою кабинку.

- Открывай давай.

Отшвырнув оставшиеся в руке карты в мусорку и наспех натянув штаны, так что их приходилось придерживать, я открыл. Охранник смотрел на меня и улыбался. Ему было чуть больше двадцати, наверно. Нескольких зубов во рту не хватало. Светлые волосы почти непозволительной длинны, овальное лицо, худой. Черты лица выдавали в нём авантюриста и подлеца, но тогда я не был настолько опытным, чтобы всё это разглядеть и верно интерпретировать.

- Чё там у тебя? Показывай. – Я с ужасом решил, что он говорит про мой член. К счастью, он посмотрел мне под ноги и увидел выпавшие картинки. – А, карты. А ты чё их выкинул?

Он подобрал с пола несколько штук и стал их пристально рассматривать.

- Нехуёвые тёлочки… - глубокомысленно отметил он.

- Ага – подтвердил я, не зная, что ещё мне остаётся делать.

- Я бы сам на таких вздрочнул. – и краем глаза я отметил еле уловимое движение в районе его паха. Что-то словно дернулось под тканью штанов.

- Ну, чё, кадет? Доложить мне о тебе вашему офицеру? – он не отрывал взгляда от карт.

- Нет, не надо. – Фраза еле слышно выползла изо рта.

- А что тогда ты мне за это дашь?

- У меня ничего нет. – И это было правдой. Мне даже денег не дали в дорогу, поскольку знали, что я буду обеспечен всем необходимым.

- Ничего нету? – Он наконец оторвался от карт и посмотрел оценивающе на меня. – А ты же не на телочку дрочил, ты на мужика дрочил, я видел.

- Нет, на тёлочку! – и я попытался выдавить из себя возмущение.

- Подрочишь мне?

Вопрос был задан в лоб, и я даже сглотнул от напряжения. Голова взрывалась от количества операций, выполняемых мозгом. Но операции были одинаковыми. Как ответить, как ответить, как ответить?... Мозг оценивал ситуацию, оценивал дневального и возможные последствия любого из ответов. А дневальный уже расстегнул штаны, и оттуда зеленым парусом вздымалось его нижнее бельё, натянутое под давлением немалых размеров мачты.

- Хорошо, давай, - сдался я, умирая от любопытства и теперь уже возбуждения.

- Не давай, а давайте, господин дневальный! Чему вас, блядь, учат? Это ты давай… - и он сунул мне в руку свой горячий член.

Всё свершилось быстро, и через пять минут я уже лежал под одеялом, чувствуя себя и счастливым, и униженным. А этот дневальный всё ходил туда-сюда, много раз мимо моей кровати, до самого утра.

23.

Утром времени на обдумывание произошедшего совершенно не осталось. Спешно позавтракав в столовой и облачившись в парадную форму, мы все бодрым строевым шагом направились в центральное здание учебного корпуса, где всем предстояло сегодня потрудиться. Только сопровождающий нас офицер-воспитатель и пара кадет расстались с нами у входа в здание и отправились куда-то. Наверно, гулять по городу. Мы же – все остальные – узнали из списков свои аудитории, а психолог, оказывается, являлась ещё и членом судейской комиссии. Впрочем, это практически ничего не значило для нас, она вряд ли смогла бы повлиять решительным образом на результаты олимпиады в нашу пользу. Так – небольшое психологическое подспорье, на то она и психолог.

Первым предметом в списке моих испытаний стала математика. Аудитория наполовину пустовала, тем не менее целых пять преподавателей были приставлены к нам в качестве надсмотрщиков и советчиков. Их напутствия были банальны и стандартизированы: если не получается решить какое-то задание – оставь и вернись к нему позже; не сдавайся слишком быстро – посиди и подумай; даже если не удаётся решить до конца – напиши начальные рассуждения и хотя бы половину решения, чтобы жюри видело ход твоих мыслей. Задания поставили меня в тупик. На первый взгляд ничего общего с математикой они не имели, походя скорее на задания «на смекалку». Прочитав все пять задач, я даже не смог определиться, с какой начинать. Через два часа двери аудитории закрылись за моей спиной, голова гудела и разрывалась, а на учительском столе остались два листа, исписанных подробным изложением хода моей мысли, как будто это не по математике олимпиада, а по русскому языку.

Внизу, в холле, уже маялись бездельем Гавриленко, психологша и несколько старшеклассников. Виртуозы русского языка расправились с заданиями куда быстрее математиков. До обеда оставалось какое-то время, и мы решили сходить и переодеться, попутно делясь впечатлениями, ожиданиями и предвидимыми проблемами. В принципе, второй и третий дни олимпиады прошли аналогично, с тем лишь исключением, что по физике задачи оказались намного более адекватными, чем по математике, а всю биологию пришлось проставлять наугад. Вечера же наша команда коротала прогулками по ярко освещенным улицам Красноярска, часто-часто забегая в крупные магазины под предлогом «погреться», а на самом деле дабы поглазеть на неслыханное для захолустного и провинциального Лесосибирска обилие и разнообразие товаров.

В последний же вечер всё в том же актовом зале намечалось закрытие олимпиады, подведение итогов и награждение победителей. Психолог накануне много усмехалась и лукаво на меня поглядывала. Порой я замечал, что она о чем-то перешептывается с ребятами постарше, и те смотрят в мою сторону и злостно хихикают. Долго гадать о природе насмешек не пришлось – психолог наконец спросила: «Андрей, а ты раньше бывал на олимпиадах?».

- Да, но не на таких. На обычных школьных.

- Тогда всё понятно.

- Что понятно?

- Почему ты так много написал текста в своей работе. Это же математика была, а не литература. – И сучка снова стала ржать. – «Давайте рассуждать логически» - сквозь смех, кривляясь, цитировала она мою работу. Однако заметив тучу на моём лице, поспешила исправить ситуацию: - Но не переживай, все, конечно, посмеялись, но работа твоя была хорошая. Тебя ждёт сюрприз.

После этого кадеты, услышавшие историю, стали меня подкалывать при каждом удобном случае. Я подумал, что их выпады спровоцированы не самой историей, которая оказалась не такой уж и смешной, а скорее обещанием мне какого-то, пока ещё не совсем известного, но уже вполне определенного успеха. Если бы психолог не обещала никаких сюрпризов, хохма погибла бы на планете Забвение уже через 10 минут после рождения. Но слово «сюрприз» все трактовали не иначе, как призовое место, а ведь по отношению к другим таких обещаний не поступало. Это добавляло в подколы долю зависти и озлобленности, продлевая им жизнь и увеличив, так сказать, срок годности шутки.

Сюрприз и правда ждал. Оказалось, что я занял второе место и по математике, и по физике. Биология, естественно, надежд не оправдала, хотя она их и не порождала. Помимо меня грамоты за призовые места получили только двое, по тем же предметам. При выборе призов победителям организаторы проявили всю яркость своего скудоумия. Например, мне досталось две книги. За второе место по физике(!) – книга о растениях. А за эту же ступень в математике – книга о том, как построить собственный дом, сделанная крайне некачественно и на скорую руку с явным использованием вырезок из зарубежных журналов. Видимо, педагогический состав желал мне судьбы фермера или домохозяйки…

Однако что-то не давало мне радоваться своему успеху. В первую очередь, наверно то, что никто эту радость не разделял. Сверстники завидовали и злились, переживая личные неудачи. Психолог и офицер-воспитатель были недовольны общим командным местом. А кого-то родного и близкого, кто бы искренне меня поздравил и разделил со мной этот первый кадетский триумф, не было рядом. К тому же самочувствие моё оставляло желать лучшего. И этой же ночью, в поезде, у меня сильно поднялась температура.

Это вообще моя отвратительная отличительная черта. Когда предстоит некое значимое, серьёзное, ответственное мероприятие, мой организм начинает давать сбои. И тогда я до, во время или после мероприятия неминуемо сваливаюсь на несколько дней с жутким жаром. Как бы я ни настраивался, сколько бы ни успокаивался и не убеждал себя, что нужно быть сильным, что нечего бояться и всё будет хорошо, глубин подсознания эти слова не достигают, застревая где-то в трясинах мутного сознания. И даже если я абсолютно не нервничаю, организм даёт сбой.

Поэтому на следующее утро я с огромным трудом добрался до дома. Дорога от вокзала до дома стала невыносимой ещё и от того, что невесть откуда на мою голову, а точнее – желудок, свалился жуткий понос, и меня просто таки разрывало, пока я ехал в автобусе. Пару раз уверенность в фатальном исходе становилась столь крепкой, что я готов был сею же секунду покинуть автобус и насрать прямо за остановкой. Но подобные кризисы, к счастью, ничем не обернулись, и постоянно ёрзая на сиденье, пританцовывая в проходе, со слезами на глазах я всё-таки примчался домой, расшвырял все вещи и одежду в коридоре, и скинул груз ответственности в положенном месте. А после отправился в постель на три дня.

И вот теперь недуг не дал мне насладиться своим успехом. Что родителям, что мне было не до грамот первое время, все были заняты моим лечением. Когда же я пришёл, спустя неделю, в корпус, то там об олимпиаде успели забыть, там уже началась другая четверть, появились другие проблемы и заботы. Только учителя, по чьим предметам я привез грамоты, обняли меня и чмокнули в щеку, сопроводив это всё возгласами: «Ты мой молодец! Я верила в тебя! Я так и знала!». Однако и этого мне было предостаточно. Больше ни от кого я ничего и не ждал. И вообще, началась новая четверть, появились другие проблемы и заботы. Началась весна.

24.

Сибирская весна в марте понятие скорее календарное, чем соответствующее окружающей действительности. Стоят всё такие же морозы, сугробы уменьшаются лишь благодаря детям, прыгающим и валяющимся в них. И всё же есть нечто такое, что заставляет задуматься, заставляет вспомнить, что скоро конец холодам, скоро весь снег растает и устремится нескончаемыми, казалось бы, потоками воды туда – к реке, к Енисею. В людей вселяется надежда, сладкое дремотное ожидание скорых перемен. А такое настроение порождает и соответствующие мысли и соответствующее поведение. Уставшие от зимы, все становятся несколько вялыми, засыпающими на ходу. Агрессия у людей в марте заметно уменьшается. Организм как будто расслабляется и говорит: «Зачем теперь напрягаться? Скоро уже потеплеет, можно поберечь свои последние силы, скоро прибудет подкрепление».

А потом происходит взрыв. В апреле и в мае всё разрывается. Природа рвётся на куски от энергии жизни, от зелени, рвущейся на поверхность и вспарывающей почву или кору. Ручьи рвутся во все стороны, сметая на пути грязь и мусор, скопившееся за долгую застойную зиму. Солнце рвётся из-за туч, прожигая в них дыры, торопясь на новые и новые свидания с человечеством. Просыпаются мухи, а следом и другие насекомые, и все они врываются в дома, преодолевая двойные рамы, ставни и стекла, а потом они снова из домов вырываются наружу, словно залетели в гости в качестве будильника, и, пробудив здание, отправляются будить другое, следующее. Из гортаней птиц рвутся радостные вопли, счастливые гимны всеобъемлющей энергии пробуждения. А люди стремятся вырваться из клеток своих квартир, из сковывающих их пут зимней тяжёлой, громоздкой и неудобной одежды.

И тут в людях мобилизуются остатки былых сил. Все выходят на финишную прямую перед финалом – перед началом лета, перед порой витаминов, солнца, отдыха и удовольствий. Люди бегут к финишу так, словно вполне реальна возможность для кого-то не успеть, не добежать, опоздать. И здесь заснувшая в сладкой дремоте и бессилии марта агрессия рвётся наружу с новым напором, выплёскиваясь на окружающих. Знаете, словно вы чего-то долго-долго ждали, долго стояли в очереди в окошко, а окошко было закрыто. Вы стали уже засыпать от безделья и скуки, и внезапно окошко открылось, но работать оно будет очень недолго. И тогда вся очередь, весь строй ломается, каждый старается успеть, попасть, получить – непонятно, что, где, кого, когда – но каждому это очень нужно. И просыпается агрессия, гормоны, встревоженные после долгой зимней комы, снова носятся по организму, ударяя в голову и другие части тела и провоцируя людей на безумства, жестокости и бесконечно романтичные поступки.

А в целом, весна действительно придумана для романтики и любви. У этого времени года есть полный арсенал уловок и приемов, необходимых для одурманивания человеческого разума. Яркое солнце ослепляет, режет глаза, и ты щуришься, прикрываешь свои веки, ограничивая при этом кругозор. И сквозь приспущенные ресницы – разве можешь ты ясно видеть окружающий мир, различать его должным образом? Нет, ты теперь смотришь в очень узком направлении, и вряд ли на том конце твоего взгляда находится что-то неприятное. Там, скорее всего, кто-то интересный, способный собой затмить даже солнечный свет. Или же кто-то, спрятавшийся в тени, сделавший незаметными свои недостатки, в чем слепящее солнце ему очень помогло. Другой твой орган чувств атакуют птицы, надрывающиеся и безумные, упоённые радостью, пьяные весною. Их крики, радостные и ликующие, их счастливые трели заглушают весь остальной мир. И уже не слышно ничьих страданий, мучительных стонов или призывов о помощи. Ослеплённый и оглушенный, ты и сам погружаешься в некую эйфорию. И тот, на кого упал изначально твой взор, может теперь говорить тебе что угодно – ты больше не слушаешь его, ты уже просто им наслаждаешься. А затем приходит пора цветов и зелени. Воздух наполняется невероятными ароматами, смесью свежих, пряных, прелых, цветочных запахов. Это последний, сокрушающий удар природы и весны по ослабшему человеческому разуму – ты пьянеешь, словно выпивая все те ароматы из воздуха. Это сильнее любого наркотика, прекраснее любых галлюцинаций. Никакой алкоголь или табак несравним с теми психотропными веществами, которые есть у растений, даже мёртвых. И вот последний оплот разума, рассудка крушится, и ты полностью во власти человека, которому посчастливилось оказаться рядом и попасть в поле твоего взора. Весна сделала своё дело, взяла тебя без боя, и теперь вертит тобой, как хочет.

Впервые я серьёзно посмотрел на Него в марте. Это случилось на скучнейшем уроке истории, на котором я, в отличие от других предметов, старался сесть подальше от учительского стола, не за первую, а за одну из последних, задних парт. Учитель была крайне взбалмошной, непрофессиональной и не в меру болтливой женщиной. Делая вид, что рассказывает нечто, касающееся истории, она постоянно переключалась на собственное жизнеописание. Выглядело это приблизительно следующим образом:

- И вот на берегу этой реки как раз произошло решающее сражение. Кстати, у меня в том месте, на этой самой реке, сын живёт. Ну, как живёт? Дача у них там. С женой. Он у меня три года назад женился. И они летом на этой даче отдыхают. Я к ним частенько езжу, я не люблю здесь лето проводить, в городе. Мне лучше там, на реке. Дача такая красивая… Там ещё пианино стоит. Правда, никто на этом пианино давно уже не играет, но оно стоит. Чего оно там стоит?...

Женщину заносило на поворотах часто и надолго, отчего слушать её с каждой минутой становилось всё невыносимее. Но какой-то садист, составлявший расписание, всегда ставил два её урока подряд. А может, он наоборот был нашим спасителем, позволявшим единожды отмучиться и больше не вспоминать про историю целую неделю, до следующей встречи с ненавидимой всеми учительницей. Ко всему прочему, как назло, её уроки выпадали не на понедельник, когда кадеты, отдохнувшие и окрепшие, приходили из дома, полные сил и решимости справиться с любыми невзгодами, а на конец недели – на четверг или пятницу. В эти дни половина взвода выглядела совершенно удручающе. Глупые дети были измотаны бессонными ночами, которые они тратили не на отдых, а на всякую ерунду – на разговоры, на купленные в ближайшем магазине рулеты и на злые шутки над спящими товарищами. Парни ходили, как зомби, едва способные разлепить глаза. Реакции замедлялись, внимание притуплялось. Увидев такого кадеты, вы бы наверняка вспомнили устойчивое выражение «сонная муха». И вот полный класс сонных мух, разморенных тёплыми и слепящими лучами утреннего солнца, занятых перевариванием плотного завтрака, из последних сил вынужден был слушать бесполезное и раздражающее верещание гиперактивной учительницы. Естественно, каждый старался, преодолевая наваливавшийся многотонной тяжестью на и без того отяжелевшие и слегка опухшие веки сон, чем-то занять себя, чтобы как можно эффективнее убить время.

Костя Салтыков, я уверен, в это время читал. Некоторые наши одноклассники были солидарны с ним в этом. Одарённые умением рисовать что-то черкали на девственных страницах тетрадей, порою изображая запись под диктовку. Обделённые фантазией и талантами тупо смотрели в окно, положив головы на скрещенные на парте руки. Слишком непоседливые задирали сидящих с ними рядом товарищей по несчастью. Я занимался всеми перечисленными делами попеременно, иногда пытаясь делать хоть какие-то конспекты, а порою сочиняя стишки или чертя глупые бесполезные схемы, касающиеся разных сторон моей кадетской жизни. И вот в таких попытках бороться со снотворным действием учительского голоса я и обратил серьёзное внимание на Него.

В этот момент он задирал кого-то из наших общих приятелей. Знаете, такие глупые задирки: тыкать ручкой в спину, щелкать пальцами по оттопыренным ушам, стучать ногой по стулу впередисидящего человека. Глупости, в общем. От безделья. И меня привлёк его смех. Какой-то особенный, не такой, как у всех. Искренний, заливистый. Хотя его подшучивания носили порою злобный характер, никакой озлобленности или ехидства в смехе не прослеживалось. Кто-то ругнулся, он засмеялся, я отвлёкся от своих сочинительств и посмотрел в сторону, откуда исходил шум. Историчка заметила народные волнения и стала ругаться, но Дима просто сидел и дальше улыбался. Я смотрел на него сбоку и немного сзади. И что-то кольнуло внутри, а следующий вдох дался так тяжело, как никогда. Солнце делало заметным и золотило его пушок на скулах и щеках. Несколько крупных родинок на лице и шее только украшали его и без того привлекательную для меня внешность. Слегка вьющиеся волосы на затылке сворачивались настоящими кольцами, за что на ближайшем утреннем осмотре его обязательно должен был выругать дежурный воспитатель.

Дата добавления: 2015-09-29