Никодим ускакал. Ночью Никита не спал, вслушивался в шорохи и шумы леса. Под утро уснул. Днём сходил на озеро, принёс охапку камыша, и всё вслушивался, не едет ли Никодим. Никодим появился, когда солнце начало заходить. Измученный, голодный.
- Еле успел. Только корову из хлева выгнал, до леса успел доехать – смотрю, от селения толпа идёт к Ольгиному дому – к монастырю, то есть. Что за люди, не стал разбирать. Верно, громить пришли. Я быстрей в лес. И сюда. Зорька на ходу траву хватает, а я проголодался, устал. А ты молодец, Никитка, справился один. Камыша нарубил. Мы тут с коровой-то заживём. Надо будет хлев для Зорьки и конюшню для Ласки строить. Дел много. Иду спать. Есть не буду, устал.
Узнав о нечаянной радости: бегстве Ярополка с войском из Киева - Добрыня приказал окружить Киев со всех сторон и вступил в переговоры с жителями, не открывшими ему ворот.
- Ждёте, чтоб приступом взяли город. Наш князь – законный князь, сын Святослава.
- У нас князь – Ярополк, старший сын Святослава, ответил ему со стены скорняк Сила, старшина киевских скорняков.
- Что ж он вас бросил и убежал?
- Ты его догони, тогда и с нами переговаривай.
- Догоню, а сначала тебе, олуху, наподдам. Думайте крепче, думайте. Если не надумаете, как солнце в зенит войдёт, возьмём вас приступом. В Полоцке долго думали - чай, знаете, чем дело закончилось.
Киевляне застучали в била, собирая давно не собиравшееся при правлении князей вече. Народ собрался на площади.
- Открывать ли ворота Владимиру? – задал вопрос рыжебородый купец Ставр.
- А ты кто? Посадник что ли? Не помним такого. Не сажали, - закричал скорняк Сила, поигрывая мускулами рук, выпячивая грудь под дублёной безрукавкой.
- Стариков надо слушать, - поглаживая рыжую бороду, ответил Ставр.
- Ты в старики не рано собрался? – вступил в прения худой жилистый рыбак с Подола.
- Не балагурить собрались. Войско скоро на приступ пойдёт, - вышел вперёд седобородый боярин Куча.
- Так грабить же будут, - выкрикнули из толпы.
- Если не откроем, так и убивать будут. Продержаться нам, думаю, долго не удастся. Ярополк нас предал. Надо идти по домам и прятать всё самое ценное, а потом и ворота открывать.
- Владимир в церкви не крестился. Он нашей веры. Пусть княжит, - стукнул жезлом о землю чернобородый могучий верховный жрец Перуна Черноус.
Томительное ожидание закончилось скрипом открываемых ворот, и, насторожённо поглядывая по сторонам, въехали несколько конных варягов. Послышался сначала нестройный, а потом всё более ритмичный стук мечей о щиты, и в ворота въехали Владимир с Добрыней, и следом стало въезжать и входить многочисленное войско.
Встречали победителей хлебом – солью боярин Куча и купец Ставр. Отведав хлеба – соли князь Владимир направился к княжескому дворцу. Варяги первыми, нарушив строй, кинулись в переулки Киева, откуда вскоре послышались крики и плач женщин и детей. Киевская дружина, передавшаяся Владимиру на реке Друче, несколько раз вступала в стычки с варягами, защищая своих родственников и соседей. Пришлось вмешаться Добрыне. Он позвал варяжского воеводу Скуле и пообещал заплатить варягам из княжеской казны, если они прекратят грабежи и насилия.
- Мы взяли этот город. Он – наша законная добыча. Надо взять дань с каждого дома по пять дирхемов. Ладно, прикажу своим идти в казарму, - недовольно бурча, ушёл Скуле.
Тем не менее до ночи продолжались, постепенно утихая, грабежи и насилия.
- Надо выводить войска из Киева, вдогонку за Ярополком, а то киевляне и восстать могут из-за грабежей, - Добрыня дёргал правым плечом как всегда во время сильного волнения.
- Утихомирим их, дядя, - Владимир пил вино, прислушиваясь к звукам, доносившимся из ближнего покоя, где находился сейчас его походный гарем, - делай, как знаешь. Я тебе доверяю, - и встал, уходя на звуки женского смеха, доносящиеся из покоя.
Через день отдыха войско Владимира выступило вдогонку за Ярополком. Осадили Ярополка в Родне. Ватяжко был прав: припасов в Родне для такого большого войска не нашлось. Голод начался уже через неделю. Стали есть лошадей, и съели их быстро. Добрыня знал через посыльного от Блуда о тяжёлом положении осаждённых и не торопился с приступом, изредка осуществляя небольшие вылазки. Ватяжко с самого начала предлагал открытый бой с противником.
- А здесь мы ослабеем от голода и сдадимся, - убеждал он. Блуд возражал и для доказательства своей правоты дважды выводил по две тысячи пеших за стены города. Не выдержав напора конных и пеших войск Владимира, оба раза пришлось в спешке отступать и прятаться за стенами города. Но не эти неудачные вылазки определяли настроение осаждённых. Голод, тяжёлый голод, превращающий закалённых в тяготах, сильных мужчин в покачиваемые ветром привидения, небывалый голод царил в Родне. Съели всех кошек и собак, ещё раньше лошадей, кроме княжеских. Призрак людоедства появлялся в воспалённых головах отдельных людей. Зима уже сдавалась весне, и любимым занятием воинов стала ловля тёплых лучей солнца.
Блуд выбрал момент, когда положение стало критическим: умерло от голода несколько старых и верных дружинников, и предложил князю возобновить свои переговоры с Добрыней.
- Они поверят тебе? – усомнился князь.
- У нас нет выбора. Наши дружинники падают от сильного порыва ветра, - с горестной интонацией произнёс Блуд.
- Ты притащил меня сюда, – вдруг со злостью ответил Ярополк.
- В Киеве погибли бы наверняка. Смотри, как киевляне сразу сдались.
- Ладно, ладно. Узнай, на каких условиях они примут моё поражение?.
Навстречу Блуду выехал, как и раньше, Свен.
- Вы ещё не все сдохли от голода? – захохотал он, встречая Блуда.
- Скоро сдохнем. Мой старый господин готов сдаться моему новому господину великому князю Владимиру.
- На каких условиях?
- Я приехал обсуждать условия. Ярополка всё же надо убить, тогда и великий князь Владимир будет спокоен и я тоже.
- Заботишься о себе. Как мы сможем это сделать?
- Я его приведу к князю Владимиру, охрану оставлю за дверьми, а вы уж сделайте быстро. Я не хочу, чтоб он остался жив. Это опасно для нас всех.
- Сделаем. Приводи. Как ты его убедишь?
- Это моё дело.
Вечером при свете двух восковых свечей в покое Ярополка Блуд передавал князю совсем другую версию своего разговора со Свеном:
- Я ему сказал, великий князь Ярополк согласен уступить своему брату стольный город Киев, и просит себе небольшой удел. А он мне в ответ: «Может, несколько деревенек Владимир и отдаст брату, а уж удел вряд ли. Да пусть они сами уговариваются», - закончил их посол. Свен его зовут.
- А если всё-таки выйти на открытый бой?
- Наши дружинники от ветра упадут. Надо было не торчать в изменническом Киеве, а уходить оттуда раньше, пока они не окружили город, и припасы бы успели с собой взять.
- Что ж ты тогда не настоял?
- Я в полной вашей воле и сейчас и тогда был, великий князь.
- Уже не великий. Подбери дружинников покрепче силой. Поедем завтра в Киев к брату.
Ясным солнечным весенним утром, обещающим благо и счастье, небольшая группа всадников собралась выехать за ворота Родни.
- Не езди, князь. Убьют тебя. Уйдём к печенегам. Вместе с ними Киев себе вернём, - взял княжеского коня за повод Ватяжко.
- Поздно, мой верный воевода. Не хочу я от убийц моего отца зависеть. Владимир же брат мне.
В Киеве у великокняжеского дворца Ярополка встретила варяжская сотня охраны, ощетинившаяся копьями при виде Ярополка со своими конниками.
- Расступитесь, откройте ворота, кричал на варягов Свен. Те открыли ворота. Свен слез со своего коня и низко поклонился Ярополку. Потом схватил его коня за повод. Ярополк слез с коня. Тоже сделал Блуд, а за ним и дружинники Ярополка. Варяги из охраны дворца обступили их.
- Не ходите за нами, не дразните их, - обращаясь дружеским тоном к дружинникам, сказал Блуд, - Братья договорятся.
Свен открыл входные двери, а идущий за князем Блуд закрыл их. В коридоре было темно. Свен открыл двери в залу, за которыми стояли два варяга охраны с обнажёнными мечами. Ярополк подозрительно глянул на них, а Блуд закрыл за ним дверь. За дверью послышались звуки борьбы и крик Ярополка: «Блуд! Предатель!»
Будто поражённый бешенством выскочил Свен в коридор и заорал кому-то:
- Разоружите охрану Ярополка! Можешь быть спокоен, - восстанавливая дыхание, выдохнул Свен – Он тебе уже не отомстит. Разве что на том свете, когда и ты туда попадёшь.
- Хватит слов. Веди меня к Добрыне, - тяжело дыша, произнёс Блуд.
Дверь снова открылась, и убийцы потащили за руки тело Ярополка. Голова его запрокинулась, и пряди волос касались пола, борода нелепо торчала вверх, обнажая острый кадык. Кровавые полосы тянулись по полу за телом.
Глава 4
Избушка, приютившая беглецов, находилась на краю векового соснового леса. С другой стороны поле возле избушки выходило на берёзовую рощицу с мелкими сосенками – остаток лесного пожарища. И этот лесок тянулся до озера, где резал камыш Никита.
- Если мы хотим пережить зиму, нам надо сделать два дела, Никита, - Вечером, растапливая печку и глядя на огонь, тяжело вздохнув, сказал Никодим.
- Всего два? – удивился Никита.
- Всего два. Срубить хлев и конюшню для Ласки и Бурёнки, и подновить крышу на избе. А второе – заготовить на зиму еды для нас и для живности.
- Так мы не справимся.
- Не справимся – умрём с голоду, - разозлился Никодим.
- Тогда – справимся.
Никодим не выдержал, расхохотался, - У тебя то одно, то – другое. То – умрём, то – выживем. Работать много придётся до зимы, жилы тянуть, а я, считай, однорукий.
- Я помогу, дядя Никодим.
- И тебе придётся помучиться.
Ласку и Бурёнку привязывали верёвками на поле, густо заросшем травой. Первым делом Никодим сплёл из ивовых прутьев рыбацкую снасть – морду и поставил её в узкой протоке, идущей из озера к речке, и каждое утро посылал Никиту проверять её. Попадались окуньки, ерши и сороги. Так что на обед у них всегда варилась уха на костре. Однажды Никита, подходя к морде, увидел вокруг неё какое-то бурление воды, и испугался неведомого зверя, но оказалось, что это стаи тёмных с полосками рыб шли по протоке в озеро. Морда была полна ими. Никита не смог её вытащить. Тогда поймав руками прямо из протоки одну рыбину, он побежал к Никодиму, который рубил лес недалеко от избушки.
- Дядя Никодим, рыба! рыба! - запыхавшись, выговорил мальчик.
- Что рыба? – удивлённо спросил Никодим.
- Полная морда рыбы. Я не смог её вытащить. А эту я руками в протоке поймал. Протока кишит рыбой.
- Линь на нерест пошёл, взглянув на рыбину, крикнул Никодим, - Быстро неси мешки, я пойду Ласку седлать.
Лини шли сплошным косяком. Узкая протока шириной чуть больше полусажени была забита рыбой. Некоторые рыбёшки, вытесняемые другими рыбинами, выпрыгивали на берег и, изгибаясь, подпрыгивали в траве, стремясь вернуться в воду. Из морды, которую еле вытащили на берег, сразу набрался целый мешок рыбы. Снова поставили её в протоку и стали ловить рыбу, идущую плотными стаями, руками и выбрасывать на берег. Наловили ещё мешок. В морде тоже стало темно от рыбьих спин. Наконец набили все четыре мешка, привязали их к седлу, опасливо косящейся на шевелящиеся мешки лошади и пошли к избушке.
- Эх, соли у нас мало. Посыпай рыбу золой и развешивай её на верёвках в тени. Прикрывай ветками, и мух отгоняй, - приказал Никодим Никите. А сам стал разводить костёр, бросая в него гнилушки, от которых шёл густой дым и развешивал рыбу над этим дымом. Зажгли печь и обвешали её гирляндами рыбы. Печь топилась по-чёрному, и изба наполнилась дымом, выходящим через открытые щели под потолком и просачивающимся через камышовую крышу. К этим щелям тоже повесили рыбу.
- Сохранить бы рыбу, завялить, засушить – нам бы на всю зиму заедок был, - озабоченным и довольным голосом говорил Никодим, весь закопчённый, измазанный сажей. На следующий день часть подвяленной рыбы Никодим вывесил на ветерок в тень, прикрыл от мух ветками и рубахами. Высушенную рыбу сложили в короба из бересты. Наконец, через три дня вернулись к протоке. Нерест кончился, но морда была полна рыбой.
- Ну, зиму переживём, - улыбнулся отмывший сажу с лица Никодим.
Понемногу вплотную к избе стал подниматься хлев. Приволокли от озера много крупных булыжников, на них положили толстые обожженные снизу брёвна и стали понемногу рубить стены. Никодим левой изуродованной рукой мог поддерживать топор, Он подрубал ствол дерева, а ветки обрубал Никита. На Ласке подтаскивали брёвна к дому, ошкуривали их, рубили пазы и, положив на нижнее бревно мох, поднимали следующее бревно на сруб. Когда очень уставали, устраивали отдых и шли в лес собирать ягоды и грибы. Вдоль опушки соснового бора все кочки закраснелись брусникой. В сенях стояла рассохшаяся бочка. На неё надели новые обручи, налили воды. Дождавшись, когда бочка перестала течь, вымыли её и, насыпав полную бочку брусники, залили её водой.
Зорька давала много молока: стали и масло сбивать и творог делать, но Никодим ухитрился изготовлять небольшие головы сыра и творога. Но этот сыр быстро портился.
- Если б у меня был кусочек настоящего сыра, - горевал он, разрезая белый молочного цвета комок, часто уже насквозь проплесневелый, - В нём закваска на долгое хранение.
- Зачем нам сыр? Зорька же будет давать молоко и зимой.
- Зимой коровы дают мало молока. Сено – не трава, а у нас и хлев холодный.
К концу лета поспела лещина. Орехи собирали три дня подряд. Заполнили ими полати в доме. На полатях скопилось много сажи, и орехи прятали в короба. К концу августа сруб закончили. Выход из хлева и избы сделали общим через пристройку. Так было удобнее проверять скотину зимой, не выходя на улицу. Все постройки закрывались изнутри на массивную щеколду. Замков не было. Крышу хлева покрыли камышом и сделали два стойла: одно - для лошади, другое – для коровы. Для кур поставили клетку в новых сенях в пристройке. Два стога сена поставили недалеко от избы и ещё над стойлами нависали два сенника с запасом сена.
- К зиме мы подготовились прочно, - с удовольствием оглядывая плоды напряженных трудов своих, проговорил Никодим, - С голоду не умрём. Клюква поспела. Надо клюквы набрать.
Клюкву на время пришлось отставить. Надо было не опоздать с севом озимых. Никодим со своей рукой пахать не мог, а Никите приходилось наваливаться на соху всем своим весом, и он быстро уставал. Пришлось укрепить на сохе камень, но вспашка задернённого поля всё равно очень тяжелый труд. За три дня вытянувшей все жилы работы вспахали только половину поля. Засеяли его пшеницей. Другую половину решили пахать позже. Она и нужна была для весеннего сева и хотелось подготовиться заранее. В протоке рыба стала плохо ловиться, и морды (их уже стало две) Никита ставил в речке или в озере. Приносил щучек, налимов и вездесущих ершей. Однажды вернулся с заплывшим глазом.
- Кто это тебя? – спросил Никодим.
- Пчела. Их возле дуба очень много летало, и все в дупло большое залетали. Я подошёл посмотреть, а она как даст с размаху по глазу. Больно.
- Она сладкий мёд охраняла от тебя. Надо их дымом выкурить и взять часть сотов с мёдом. То-то питьё зимой будет. Запомнил, где она тебя стукнула?
- Запомнил.
Через день, приготовив дымящие факелы и закутавшись так, что только глаза были открыты, пошли к пчелиному рою. Никита с факелом залез на дуб, отгоняя пчёл дымом. Подставил факел к дуплу, и, когда пчёлы вылетели, просовывал руку в дупло, вынимал ароматные соты и складывал их в берестяной короб.
- Всё не забирай, - крикнул снизу Никодим.
- Тут ещё много, - ответил Никита и, наполнив короб, стал спускаться вниз. Что - то сильно ударило его в веко здорового глаза. Чуть короб не выронил. И второй глаз начал заплывать.
- Видишь, и пчёлы себя защищают.
- Дядя Никодим, а вы саблю повесили над лавкой, где спите. Если нападут, вы убьёте разбойника?
- Убью, если он меня не убьёт.
- А вы же мне читали, что если ударят тебя по правой щеке, поставь левую. Так Иисус говорил.
- Так это когда все христианами станут, тогда так и надо будет делать. А сейчас надо всем объяснить, чтоб они тоже в христианство крестились. Такое дело, чтоб людей переделать, только Богу под силу, а не нам слабым людишкам. Бог всех вразумит, а мы ему последуем. А сейчас, если щеки подставлять, нас всех перебьют, и у Бога не будет его паствы, как говорил наш настоятель отец Диомид. Зимой книжку будем читать. Есть у меня «Жития святых».
Киев притих как завоёванный город. Варяги, чувствуя свою силу, понимали, что никто не осмелится наказать их за «шалости». Обещанных денег они не получили, потому грабили киевлян. Началось ещё в Полоцке, а в Киеве, несмотря на запрет князя, продолжилось. Требовали с богатых купеческих домов выкуп за «ваше спасение от христиан», ловили девок и женщин на улицах и насиловали их.
- Надо варягов из Киева убрать, а то киевляне передадутся любому, кто пообещает это сделать, - в уединённом покое дворца Добрыня убеждал своего племянника.
- Варяги требуют дань с киевлян для оплаты своей службы. Ко мне уже приходили с этим требованием.
- Знаю. После этого нам в Киеве не усидеть.
- Что же им ответить?
- Скажи, через месяц пусть приходят. Деньги будем собирать.
- А через месяц что?
- Всем заплатить, мы разоримся, а они снова потребуют. Надо заплатить их воеводам и богатырям, и оставить их на нашей службе, а остальных отправить в Константинополь. Император греческий просит помощи против восставшего своего полководца Варды Фоки.
- Мы же без дружины останемся.
- Набираем дружину из киевских, новгородских и полоцких мужей. И кто из варяжских воевод в этом успеет, тем и заплатим.
Через месяц варяги, лишившись своих предводителей, возглавивших новонабранные войска, согласились идти в богатый Константинополь. Там-то заплатят сполна. Стоя на крепостной стене, Добрыня провожал взглядом нестройные ряды варягов, уходящих в Грецию.
- Удачно вышло с варягами, - говорил он вечером Владимиру, наполняя кубок золотистым греческим вином, - Ещё неплохо бы знать, о чем нынче наши воеводы и бояре думают. Людей верных к каждому не подставишь.
- Я знаю, что нужно делать. Раз в неделю или в две недели будем звать всех на пир во дворце. У пьяных языки развязываются, по себе знаю. Жаль, девок нельзя будет на эти пиры звать. Слава пойдёт нехорошая. А девки у меня хорошие. Дядя, бери любую. Кроме Нины. Она сегодня моя.
- Спасибо, племянник. Вино у тебя доброе. Ещё одно надо решить. Ко мне приходил жрец Перуна Черноус. Предлагает поставить кумиров на киевских холмах. Перуна, Стрибога – отца Богов и Бога ветров, Даждьбога- воплощением которого был завоеватель древний Александр из Македонии, Макошь – богиню удачи и урожая и Семаргла – бога растений. Он очень хочет объявить своего бога – Перуна – верховным богом. Бог воинов должен стать верховным. А то рядом с ним, говорит, и скотьего бога – Велеса поминают и бога Рода в виде мужского фаллоса.
- Бог дружины и войны – верховный бог. Это правильно. И кумиров поставить не только в Киеве, но и в Новгороде. Везде.
- Ещё одно. Появился ученик твоего деда – новгородский проказник или грабитель - Исаак. Хочет открыть синагогу. И мы могли бы молиться Богу твоей матери и деда.
- Не разобьют её?
- Охрану поставим. Исаак – очень хитрый, умный иудей. Будет нам полезен.
В парадной палате княжеского дворца накрыли столы. Поставили меда стоялые, вина заморские в бутылях узорных, на блюдах краснели ягоды и белели орехи очищенные, лежало на тарелках мясо и колбаса нарезанные, рыба маринованная и солёная, соусы в крошечных кувшинчиках и пиво пенилось в корчагах, стоящих на полу. Ждали гостей, и повара уже заканчивали тушить оленину и готовили главное украшение стола – запечённую дикую свинью.
- Садитесь, дорогие гости. Великий князь сейчас выйдет. Что-то я не вижу верховного жреца Волоса.
- Он не придёт. Он хотел своего Бога изваять таким же большим как Перуна. Он, говорит, всегда с Перуном наравне стоял даже в договорах с греками. А Волос, говорит, самый древний Бог после Рода. Рода вы в пантеон не берёте, и я не пойду.
- Как можно Роду поклоняться? Он изображается фаллосом. Над нами все князья и императоры смеяться будут. Через него не только детей зачинают, но и малую нужду справляют. Мы хотим своих богов прославить на века, а тут…, - сморщил нос Добрыня.
- Люди поклоняются Роду. В Новгороде он – один из первых. Выше Перуна,- начала защищать своих Богов жрица Макоши Нива.
- Жёнам, может, и нравится бог Род, но…, - Добрыня остановился из-за хихиканья кого-то из приглашённых бояр, - но мы со времени князя Святослава – отца нашего великого князя – одно из первых государств в мире, и выставлять себя на смех не нужно. Никто веру в Рода не отменяет, а рядом с дворцом великого князя фаллос – не у места. А ваша богиня – Макошь – богиня плодородия, рождений – она пусть заменяет Рода. Для приличия, для политики.
- Я против.
- Да, правильно всё Добрыня говорит, - заговорил жрец Перуна Черноус, - Мы Рода не свергаем. Как без него детям рождаться? Мы его не даём поднять на смех. У нас в пантеоне будет и Макошь – Богиня плодородия и Семаргл – Бог семян и первых побегов. У христиан Бог Иегова – отец Иисуса людей без жалости убивает за грехи, а наш Бог–отец – Стрибог – Бог неба и ветров. Дажьбог – Бог солнца и света. Хорс – Бог солнечного диска, от него все князья наши свой род ведут. Надо поставить всем этим Богам кумиры. Что нужнее всего нынешней Руси? Боевая дружина! Кто её главный Бог? Перун! Кто сейчас самый важный из Богов? Перун! Ему приносить жертвы за победу над врагами нашими: и печенегами, и хазарами, и греками – если хотим детей и жён наших защитить! – закончил свою речь Черноус.
- Так и порешим. Вы согласны, прорицатели воли Богов, - торжественным голосом обратился к жрецам Добрыня. Все закивали.
- Приговариваю – быть, как решили – торжественно произнёс князь Владимир, - Эй, слуги, вносите вепря! Прошу за стол, дорогие гости.
На другой день после пира в княжеском дворце Кий постучался в дверь бабушкиного дома. Бабушка выглядела усталой, и её моложавость будто слегка потускнела.
- Что случилось, бабуля? Много тостов подняли во дворце?
- Пир устроили небывалый. Столы ломились от вин и закусок. Но на пир не позвали жрецов Рода и Волоса.
- Почему?
- Изображение Рода, как сказал Добрыня, вызовет насмешки всех князей и императоров. А верховный жрец Волоса не пришел из-за того, что его поставили ниже Перуна. Черноус всех переболтал, и скоро на площади перед княжеским дворцом поставят кумиры. Главный - Перуну, потом отцу Богов – Стрибогу по правую руку от Перуна, по левую - Даждьбогу. Ещё Макоши и Хорсу – как предку князей русских. Отдельно псу моей богини– Семарглу.
- Всё поменяли. Изгнали Рода и Сварога из главного пантеона, изгнали Велеса. Много нового получается.
- Черноус старался. Я возражала, но Добрыня и Черноус всех переговорили. Я уверена, Род не потерпит своего умаления и отомстит.
- Перуну?
- Нет, - улыбнулась волхова, - Черноусу, а, может, и Перуну. Почему не вразумил своего жреца.
Осенью Никодим с Никитой с азартом занялись охотой. Никодим согнул для Никиты можжевеловый лук, сделал несколько стрел с острыми костяными наконечниками. Научил Никиту стрелять. Тому эта наука шла в радость. Первой добычей Никиты – стрелка стал зазевавшийся тетерев, которого он, полный гордости, положил на стол перед Никодимом.
- Ну, Никита, с почином тебя, - обрадовано поздравил Никодим, - Будешь добрый стрелок, - с непроизвольно прорвавшейся грустью добавил он.
Дичи вокруг водилось немало. Страшил крупный медведь, появившийся возле озера, когда созрела рябина. Наши охотники старались о нём не думать, ставя петли на зайцев и глухарей. Два раза медведь съедал пойманных в петлю зайцев. Никита теперь ходил с саблей на боку, а Никодим предпочитал копьё. Когда стали падать жёлуди с дубов, росших возле озера, появилось стадо кабанов. У охотников: и старого и малого – заблестели от азарта глаза. Возле одного из дубов чернела глубокая яма. Закрыли её сверху сучьями, набросали на сучья мха и листьев и разложили для приманки много жёлудей. На следующее утро Никита, ходивший проверять морды в озере и петли, услышал визг свиней и подсвинков и хрюканье, скорее, рёв, перемежаемый визгом, крупного зверя. Он побежал за Никодимом. Тот схватил копьё и топор. Никита прихватил свой лук.
В яме сидел крупный вепрь. Увидев людей, он стал бросаться на стены, но выпрыгнуть не мог. Он уже подрыл одну стену ямы, и мог скоро выбраться наружу. Никодим долго ждал, когда беснующийся зверь остановится, и немедля вонзил ему копьё в шею. Вепрь завизжал, подпрыгнул, вырвал копьё из руки охотника и прыгнул вверх почти до края ямы, полный злобы и желания отомстить. Никита изловчился и пустил две стрелы в беснующегося зверя. Тот упал набок, стремясь избавиться от стрел и копья.
- Стреляй под лопатку в сердце! – кричал Никите Никодим. Слюна белела у кончиков его губ. Никита прицелился под лопатку лежащего на боку кабана с огромными устрашающими клыками, и, натянув тетиву, пустил стрелу. Вепрь вскочил на ноги, кровь обильно потекла из последней раны. Он постоял, как будто задумавшись, и упал на согнувшиеся передние ноги и затем завалился на бок. Целиком огромного зверя даже из ямы не могли вытащить. Привели Ласку, и с её помощью притащили вепря к избушке. Надо будет вырыть погреб, и зимой накидать туда льда, а сейчас только коптить остается. Зажигай печку, Никита, будем окорока коптить. Два дня и две ночи коптили старик и мальчик окорока из вепря. Натопили жира. Истратили остатки соли, но в кладовую в сенях подвесили пудов пять окороков.
- Какое вкусное мясо. Я никогда такого не ел, - облизывая губы, говорил Никита.
- Зимой бы хорошо ещё одного добыть, но поменьше, а то устал я с ним до смерти, - поддержал его Никодим.
Выброшенные неподалёку от избы кости унюхал медведь. Услышав истошный лай Брехуна, медведь схватил одну кость и убежал. Кости пришлось унести подальше от избы.
- Как бы он за коровой не пришёл, - озаботился Никодим.
- А если ему яму вырыть, как кабану, и поймать.
- Медведь – зверь Волоса, а, говорят, сам Волос иногда в медведя превращается. Потому и имя у него Волос.
- Дядя Никодим, ты же крещёный.
- На крещёного Волос ещё злее будет.
Но зверь до морозов их не беспокоил, а как выпал снег, вероятно, лёг в берлогу.
Несколько раз Никодим оставлял Никиту одного и уезжал на целый день в поисках деревни Рябки. Жители её приезжали в Берестово, и Никодим знал, что дорога в Рябки шла сначала в ту же сторону, что и дорога к их нынешнему дому, но потом отворачивала вправо. На этот раз он предупредил Никиту, что может не вернуться к ночи.
- Запирайся на щеколду и выпускай Брехуна. Он уже подрос, и лаз у него в сени есть. Пусть караулит.
На этот раз Никодим добрался до Берестовской дороги и поехал до развилки, где угадывалась другая дорога. Дорога была мало езженная, но Никодим пустил по ней Ласку, и не успело солнце перейти зенит, как увидел с десяток изб и большое поле рядом с избами. Селение было окружено забором. Никодим ещё не доехал до ворот, как их затворили. Два мужика: один старый и морщинистый, а другой – молодой, улыбчивый, чуть дурковатый, но с добрым лицом – встретили его, сидя на заборе. Над забором виднелось остриё копья, прислонённого к забору.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |