— Так нельзя! Наша система обеспечивает водой сто пятьдесят тысяч домов, в том числе больницы, дома престарелых…
— Мы постараемся закончить поскорее.
На верхней ступеньке возникла высокая фигура — длинное пальто, длинное лицо. Постукивая каблуками по металлическим ступеням, к ним спускался Брикс.
Лунд тут же направилась ему навстречу.
— Тело Метты Хауге так и не было найдено, — быстро говорила она. — Ее велосипед обнаружили недалеко от того места, где погибла Нанна. Черный кулон раньше принадлежал Метте. Мы должны обыскать каналы. Это один и тот же человек.
— Хорошо, — сказал Брикс. — Пусть этим займутся водолазы.
Она не сразу поверила своим ушам. Неужели он так просто согласился?
— А я свяжусь с военно-воздушными силами, — добавил он. — И позвоню в НАТО. Может, что-нибудь еще? Как насчет подводной лодки?
— Послушайте. Холька тогда не было в стране.
— Значит, это не он убил Метту Хауге. Какой сюрприз. Но он убил Нанну. И это все, что нас касается. Дело раскрыто. У Холька был роман с Нанной, вся квартира в его отпечатках.
— Возможно, отпечатки остались от прежних визитов. Куда Хольк увез ее? Мы по-прежнему ничего об этом не знаем. На том складе, где он жил, никаких следов Нанны…
— Поезжайте-ка домой, Лунд. Помиритесь со своим приятелем. А потом улетайте в Швецию. Пожалуйста.
Он пошел к выходу. Она начинала злиться, ругая себя за это.
— Так вот чего вы хотите? Чтобы я заткнулась? Это одно из требований Бремера? Условие вашей сделки?
Брикс обернулся:
— Знаете, я человек терпеливый. Но все когда-нибудь заканчивается, вы не замечали?
— Почему вы не слушаете меня?
Он протянул руку:
— Сдайте удостоверение.
Она попробовала спорить, но он больше ничего не хотел слышать. Удостоверение пришлось отдать.
— И ключи от машины.
Майер заметил, что между ними что-то происходит, подошел.
— Вам действительно нужна помощь, Лунд, — сказал Брикс. — Слава богу, к моему ведомству вы больше не имеете отношения, так что мне не придется за это платить.
Он бросил ключи Майеру, тот поймал их на лету.
— Отмените все ее приказы.
Майер вез ее домой и пытался, как мог, утешить:
— Да мы проторчали бы там до конца жизни и все равно ни черта бы не нашли. Бросьте, не о чем переживать.
Швы на голове снова кровоточили, она промокала их салфеткой, оставляя в волосах красные от крови комочки бумаги.
— И вообще, тот парень с водокачки говорил, что они каждый день делают анализ на содержание бактерий. Участок, с которого вы хотели начать, как раз рядом с подачей воды. Если бы там что-то было, они бы давно нашли.
— Прошел двадцать один год. Забудьте пока о каналах. Зачем Нанна пошла в квартиру? Она чего-то ждала. Помните те фотографии на школьном празднике? Она была такой счастливой.
— Ей нравился Хольк. Отсюда и счастье.
Лунд посмотрела на него, чуть прищурившись.
— Ну ладно, может, и не самое удачное объяснение, — признал Майер. — Но узнать все невозможно.
— Почему они не поехали в квартиру вместе?
— Потому что он политик и не может появляться на публике с девятнадцатилетней школьницей. И еще…
— Майер, хватит. Или вы тоже считаете меня сумасшедшей?
— Конечно нет. Я даже согласился отвезти вас домой.
— Вы всегда шутите, когда не знаете, что сказать.
— Ладно, Лунд. Я не считаю вас сумасшедшей.
— Вы должны проверить дело Метты Хауге целиком. Это было громкое дело в свое время, опросили тысячу семьсот человек. Среди них наверняка есть кто-то, с кем можно связать Нанну.
Майер взвыл:
— Я должен этим заниматься?
— Да. Брикс забрал мое удостоверение, я не смогу попасть в архив. Сделайте это сегодня. Нам нужны имена, которые встречались в деле Бирк-Ларсен, адреса…
— Нет.
— Проверьте, есть ли…
— Нет! — крикнул Майер.
Лунд замолчала.
— Нужно остановиться, — сказал, он спокойнее. — Это дело прямо в наваждение какое-то превратилось.
Она отвернулась к окну и произнесла:
— Я понимаю, вам будет неприятно, если окажется, что это не Хольк.
Он бросил руль на мгновение, сжал кулаки, выдохнул, снова взялся за руль.
— Если вы не заметили, я застрелил Холька ради вас. Не ради Нанны. Она была уже мертва.
Лунд молчала.
— Почему вы так печетесь обо всем, кроме себя самой? — Помолчав, он добавил: — И кроме своей семьи.
— Вы поступили правильно, Майер.
— Я знаю, что поступил правильно. Речь не об этом. Дело закрыто. Все, конец.
Она не поворачивала головы.
— Вы единственная, кто не хочет этого понять. Вам и правда нужно обратиться к психиатру или кому-то еще.
— Значит, я все-таки сумасшедшая?
— Я не это имел в виду.
— А что же тогда?
— Ради бога, Лунд!
Она отстегнула ремень, схватила с заднего сиденья свое пальто.
— Остановите машину, я выйду.
— Вы ведете себя как ребенок.
Она покидала папки в сумку, положила ладонь на ручку двери, стала открывать на полном ходу.
— Успокойтесь! — заорал Майер.
— Остановите машину и дайте мне выйти.
— Вы хотя бы знаете, где мы?
Лунд мельком глянула на замедляющие свой бег уличные огни. Где-то в районе Вестербро, квартира ее матери в противоположном конце города.
— Да, — сказала она, — знаю.
Хартманн вошел в зал, где проводилась пресс-конференция. Риэ Скоугор шагала рядом.
— Зачем мы здесь вообще? — яростно шептала она. — Ты слышал, что сказал Стокке. Бремер с самого начала мог снять с тебя…
Очередное великолепное помещение, отделанное деревянными панелями, увешанное старинной и современной живописью. Журналисты уже рассаживались, операторы настраивали оборудование, политики собрались возле подиума.
Вебер — редкий случай — был заодно со Скоугор.
— Ты не можешь игнорировать факты, — сказал он, — это чистой воды фарс.
К Хартманну приблизилась Маи Йуль и пожала ему руку:
— Рада, что вы с нами, Троэльс, несмотря на все, что вам пришлось испытать.
— Его заставили испытать, — поправил ее Вебер вполголоса.
— Спасибо, Маи, — сказал Хартманн. — Простите, мне нужно кое с кем поговорить.
В зале появился Бремер, он читал на ходу какие-то документы. Заметив идущего к нему Хартманна, он воскликнул:
— А, ты пришел, хорошо. Давайте начинать.
— Нам нужно поговорить.
Репортеры раскрывали блокноты, доставали ручки.
— Нет, Троэльс, не сейчас.
— Вы знали, что деньги Олаву Кристенсену переводил Хольк, а не я.
Бремер сунул руки в карманы брюк, откинул голову, посмотрел на него из-под прикрытых век:
— Кто тебе это сказал? Нет, не говори, дай-ка сам угадаю. Кто-то из департамента Холька? — Бремер улыбнулся. — Ну, разумеется. Эти-то всегда умели подстелить соломки.
— Вы знали, — повторил Хартманн с нажимом.
— Конечно же нет! — Он похлопал Хартманна по плечу. — Троэльс… тебе пришлось несладко. И это сказывается. Тебе нужно бороться со своей вспыльчивостью.
Хартманн не попался на удочку — не стал реагировать на этот вызов.
— Послушай, — Бремер попробовал зайти с другой стороны, — сейчас в департаменте Холька переполох, они знают, что я собираюсь проводить завтра закрытое слушание. Они что угодно придумают, лишь бы свалить вину на кого-то другого. — Искренняя улыбка, подмигивающий глаз. — Ты прошел через ад. Я вполне могу понять твою подозрительность. Хольк и, возможно, кое-кто из его людей дурачили всех нас. Нам нужно вместе навести порядок. Ты согласен?
Хартманн молчал.
— Или ты веришь им, а не мне? — спросил Поуль Бремер. Снова хлопнул Хартманна по плечу, снова засиял улыбкой. — Ну вот и хорошо. Пойдем, пора начинать.
В зал торопливо вбегали опоздавшие журналисты. На подиуме уже хозяйничал Бремер, оглашал превосходно подготовленную вступительную речь о том, каким шоком стало для всех разоблачение Холька и как особенно тяжело пришлось одному из членов совета, на которого несправедливо пали подозрения.
— Мы все слышали, какие чудовищные обвинения выдвигались против Троэльса, — говорил Бремер, покровительственно кладя руку на плечо Хартманна. — Ни на миг я не усомнился в том, что они ложные. Но политики обязаны реагировать на события адекватно, и мы так и делали, из лучших побуждений, хотя и ошибочно. Теперь мы решили объявить в ратуше перемирие. Мы забудем о наших разногласиях во имя блага Копенгагена…
Хартманн повернулся к нему.
— Вы возглавляете комитет по финансам, — сказал он, и микрофон, стоящий перед Бремером, усилил его голос.
Мэр оборвал речь, уставился на Хартманна.
— Что? — спросил он.
— Вы возглавляете комитет по финансам.
Теплота и улыбки вмиг исчезли из его облика.
— Обсудим это позднее, — сказал он тихо и жестко.
Но Хартманна было не остановить.
— Разве мог комитет не знать, что это Хольк перечисляет деньги и кому? Разве такое возможно? Вы лгали мне…
Бремер заикался, разрываясь между аудиторией и Хартманном.
— Как… как мы все согласились…
Хартманн отвернул от него микрофон.
— Либеральная группа не станет участвовать в этом фарсе, — заявил он, глядя, как журналисты яростно застрочили в блокнотах. — Если мы сделаем то, чего так хочет Поуль Бремер, мы никогда не узнаем правду о действиях Холька и о том, кто был его соучастником.
Один из политических комментаторов с телевидения крикнул из зала:
— Что вы имеете в виду, Хартманн? Поясните!
— Я хочу сказать, что мэр знает гораздо больше о произошедшем, чем говорит мне, вам или полиции.
Растерянный взгляд Бремера метался между Хартманном и лидерами других партий.
— Пока мне больше нечего добавить, — сказал Хартманн. — Либералы будут рассматривать грядущие выборы так же, как любые другие. Мы будем бороться за каждое место, и мы будем бороться, чтобы победить.
Он сошел с подиума. Репортеры разделились: одна половина ринулась с вопросами за ним, вторая — за Бремером.
Вернувшись после пресс-конференции в кабинет, Хартманн распорядился, чтобы его помощники связались со всеми спонсорами, которые отказались поддерживать либералов. Необходимо было объяснить ситуацию им и искать новых.
Скоугор села на телефон. Вебер в задумчивости вцепился в свою лохматую шевелюру:
— Газетчики задушат нас, если мы немедленно не дадим объяснений, Троэльс. И что мне им сказать?
— Как только я уточню все у Стокке, мы опубликуем заявление. Договорись с ним о встрече.
— Стокке — государственный служащий. Он не согласится выступить в открытую. Какой ему смысл рисковать своей карьерой ради нас.
— Говорить правду — его гражданский долг, — настаивал Хартманн. — Я встречусь с ним, и мы обо всем договоримся. Да что с тобой, Мортен? Хватит уже трястись по каждому поводу. Разве не ты настаивал на отказе от перемирия?
— Да. Но ты, кажется, так и не усвоил урок: брось в Бремера камень — и получишь в ответ два. Я попробую…
Он побрел в соседнюю комнату.
Хартманн остался наедине со Скоугор. Стоял сунув руки в карманы, не зная, что сказать. Она закончила очередной разговор и положила трубку.
— Кажется, я забыл поблагодарить тебя, — решился он наконец. — За все, что ты сделала.
— Мне за это платят.
Волосы убраны назад, лицо усталое и бледное. Но стресс благотворно влиял на Скоугор, ее всегда увлекала борьба.
— Прости, что наделал столько ошибок, Риэ.
— Я тоже была не права.
Она не ушла, хотя могла бы. Улыбка на мгновение осветила ее глаза.
— Да, шоу удалось на славу. Как ты ловко перехватил инициативу у Бремера на глазах у всех. Я и забыла о твоем ораторском таланте.
— Что мне оставалось делать? Бремер знал, это было написано вот такими буквами у него на лице. Он знал, и ему было наплевать, понимаю я это или нет. — Троэльс взглянул за окно на ночной Копенгаген, на голубую неоновую вывеску. — Он на самом деле считает, что все здесь принадлежит ему, и только ему.
— Но Мортен прав. Бремер так ли иначе отомстит нам.
Хартманн сделал шаг ей навстречу.
— Как ты думаешь… может, нам с тобой сходить куда-нибудь поужинать? Мне все еще никак не перебить вкус тюремной пищи, — проговорил он с улыбкой, готовый смеяться над собой, готовый умолять.
— Не сегодня. Я начну готовить заявление для прессы.
— Тогда завтра?..
— Сейчас тебе лучше подумать о том, что сказать Стокке. Если он откажется играть на нашей стороне, мы пропали.
Тайс Бирк-Ларсен сделал несколько телефонных звонков — людям, с которыми не общался уже много лет, с которыми надеялся больше никогда не иметь дела. Но жизнь изменилась.
Он сказал, что было нужно, положил трубку на место.
Пернилле за кухонным столом читала газету и, как он рассчитывал, не слышала его. Он сел напротив. Пернилле снова смотрела на портрет на первой странице. Йенс Хольк.
— Пишут, что у него была семья, — сказала она. — Наш ровесник.
Он отодвинул газету в сторону.
— Я рада, что он мертв. Может, это неправильно, Тайс, но я рада. Считается, что мы должны простить. — Она посмотрела на него, ища ответа. — Но разве можно простить? Такое? Зачем он…
Он нахмурился, на несколько секунд отвернулся к окну.
— Я тут кое-кому звонил насчет дома. Агент говорит, что документы почти готовы. Завтра поеду встречусь с ней.
Он зажег сигарету. Она все еще смотрела в газету. Наконец положила ладонь ему на руку, улыбнулась и сказала:
— Прости, ты что-то говорил?
— Чем раньше мы продадим дом, тем лучше.
— Думаешь, к Рождеству?
— Я хочу дождаться, пока предложат хорошую цену. Эти кровососы из банка…
Она провела пальцами по его крепкому предплечью, коснулась колючей щеки.
— Все будет хорошо, — сказал он. — Ты же никогда не думала, что выходишь за миллионера?
Она рассмеялась этой шутке. Впервые он слышал ее смех с тех пор, как на них упала черная тень пустоши Кальвебод-Фэллед, с той темной сырой ночи целую жизнь тому назад.
— Я была молода, я понятия не имела, за кого выхожу. — Она снова погладила его по щеке. — Знала только, что хочу его.
На столе лежало краткое описание собственности Бирк-Ларсена, подготовленное агентством для продажи. Ее взгляд упал на чертежи. Три этажа, сад.
— Хумлебю, — произнесла она вслух.
Тайс Бирк-Ларсен наблюдал за ней, чувствуя, как на него накатывает теплая волна надежды и любви.
Снизу послышался звук открываемой двери — кто-то пришел.
— Я посмотрю, — сказал он.
Гараж казался пустым. Не видно ни души, вокруг только товары, которые они отвозили и перевозили. Ценные товары.
Бирк-Ларсен позвал, никто не откликнулся.
Первой пришла мысль о грабителях и о том, как безоглядно он полагался на худосочного человека по фамилии Скербек. Пусть он и старый друг, но как часто Тайс обижал его. Прихватив с верстака разводной ключ, Бирк-Ларсен зашел в закуток конторы, включил свет.
Из темноты показалась фигура. Кто-то тонкий и молодой.
Это был индиец в очках, с приятным круглым лицом, но с таким горестным видом, будто он вот-вот разразится слезами.
— Здравствуйте, — сказал он, подходя ближе и пожимая руку Бирк-Ларсену. — Было открыто. Вы не узнаете меня?
Бирк-Ларсен пожал плечами:
— Нет, не узнаю. Уже поздно, мы закрыты. Могу я…
— Я Амир. Амир эль-Намен. — Он махнул рукой куда-то за спину. — Помните моего отца? Из ресторана?
Вспышка памяти сопровождалась болью в сердце. Двое ребятишек, лет по шести, рука в руке, едут вместе в алом коробе трехколесного велосипеда «Христиания». Маленький мальчик-индиец и маленькая Нанна. Пернилле крутит педали, веселая и очень красивая. Вагн Скербек никогда не одобрял этой дружбы, да и Бирк-Ларсен не был уверен, что ему это нравится. А вот Пернилле умилялась и всегда приглашала Амира на детские праздники, шила ему западную одежду, возила его и Нанну в коробе велосипеда, и они хихикали, подскакивая на булыжных мостовых. Это и запечатлела одна из фотографий на столешнице кухонного стола.
Они почти не заметили, как Амир из иностранца, который ни слова не понимал по-датски, превратился в еще одного соседского мальчишку. У него был иной цвет кожи, но в остальном он мало чем отличался от сверстников. И кроме того, припомнил Бирк-Ларсен, Нанна любила его. Амир был ее первым бойфрендом, и длилось это года два, а может, и все три. А потом…
— Ты младший сын Карима, — сказал он и обнаружил, что в воспоминаниях больше светлого, чем боли.
Лицо Амира прояснилось.
— Да, — сказал он. — Я был в Лондоне, учился.
— Помню. Карим говорил мне. И у тебя скоро свадьба.
Модная куртка защитного цвета, сумка через плечо. У него был вид студента, не знающего недостатка в деньгах. Но отчего-то слова давались ему с трудом. И было совершенно очевидно, что он боится.
— Так что, Амир, чем могу помочь?
— Вы не согласитесь перевезти кое-что для меня? Завтра?
— Что именно?
Амир собирался с духом.
— Вещи для свадьбы. Столы, стулья…
— Завтра? Нет. Сейчас вечер воскресенья. Мы не можем отменить другие заказы, а водителей и так не хватает…
У Амира вытянулось лицо. Ему было стыдно.
— Простите. Я не хотел показаться грубым. Просто… Ничего, я что-нибудь придумаю.
— Постой. Ладно, я постараюсь найти для тебя машину.
— Мистер Бирк-Ларсен…
— Что?
Юноша подошел к нему с надеждой в глазах:
— Я бы очень хотел, чтобы это сделали вы.
— Я? Да какая разница?
— Мне очень нужно. Пожалуйста.
Двое малышей в коробе «Христиании». Первый друг Нанны. Такой славный, такой робкий, такой уважительный. Теперь уже совсем не чужой.
— Я заеду за тобой в обед, — сказал Бирк-Ларсен. — В час у ресторана. И тебе придется помогать мне.
— Конечно. — Он протянул руку. — Спасибо вам.
Бенгт уехал, и мать Лунд кипела негодованием:
— Что же ты ему такое сказала? Выскочил как ошпаренный.
Лунд полностью завладела рабочим столом Вибеке, завалила его отчетами из управления, сняла с манекена белое, наполовину законченное свадебное платье и вместо него приколола к безголовой фигуре фотографии Нанны и Метты Хауге.
— Я попросила его переехать в гостиницу.
По телевизору шли новости. Она услышала имя Хартманна, повернулась к экрану и успела услышать почти весь сюжет о его конфликте с Бремером и обещании рассказать о Хольке.
Вибеке в синем халате стояла, сложив на груди худые руки, и взирала на дочь, словно судья из античной драмы.
— Хартманн обвинил Бремера в сокрытии информации о действиях Холька, — передавали в новостях.
— Ты же говорила, что дело закрыто.
Лунд впилась глазами в экран и ловила каждое слово Хартманна.
— Сара, что с тобой? Марк переехал к отцу. Бенгта ты сама выгнала. Со мной обращаешься так, будто я нужна тебе только как прислуга.
Лунд увеличила громкость.
— Я хочу, чтобы ты объяснила мне! — крикнула Вибеке. — Почему?
— Потому что это важно! Важно! Ну что тут непонятного?
Ее мать смотрела на нее взглядом, достойным василиска.
— Я говорила с твоей тетей Биргит, — наконец изрекла Вибеке. — Она согласна, чтобы я погостила у нее несколько дней.
Тем временем новости стали менее интересными.
— Ты можешь поехать на поезде? Потому что мне понадобится твоя машина.
Вибеке закрыла глаза и запрокинула лицо к потолку.
В дверь позвонили. Так как мать не двигалась с места, Лунд оторвалась от телевизора и торопливо направилась в прихожую. За дверью никого не было. Она выглянула на площадку, прошла к лестничному пролету, который вел на следующий этаж, потом к тому, что вел вниз. Услышала, как хлопнула дверь подъезда.
Значит, он, кто бы это ни был, ушел. И — это была ее первая мысль — в старом доме, где жила Вибеке, не было ни одной камеры видеонаблюдения.
Она пошла обратно в квартиру, но что-то попалось ей под ноги у самой двери. Она глянула вниз.
На коврике лежал плотный конверт. Без надписи. Она подняла его и сразу — по весу, по форме — поняла, что внутри видеокассета.
Ее мать ушла к себе в спальню. Лунд аккуратно вскрыла конверт. Перчаток у нее не было, поэтому пришлось воспользоваться обрезками белого атласа Вибеке.
Внутри действительно была видеокассета. Старая, с содранной этикеткой. Точно такие же она видела у охранников в ратуше.
Она вставила кассету в проигрыватель и стала смотреть. После чего схватилась за мобильник.
— Майер? — произнесла она.
Он прибыл через полчаса с красным от злости лицом и изрыгая проклятия:
— Вы когда-нибудь оставите меня в покое?
— Вы же приехали. Садитесь.
— Это как неудачный роман. Все неприятности и риски, но никакого секса.
Пульт уже был у Лунд в руке.
— Я, конечно, ни на что не намекаю, — быстро добавил он.
— У вас никогда не было романа, Майер. Откуда вам знать?
После этих слов он уселся перед экраном как послушный мальчик.
На экране замелькали первые кадры.
— Ну ладно, зачем вы меня позвали?
— Это та самая пропавшая кассета. Из системы видеонаблюдения в ратуше.
Майер потянул себя за правое ухо. На экране люди расходились по домам после рабочего дня.
— Откуда она у вас?
— Нашла на пороге. Кто-то подкинул.
Она показала ему конверт, теперь убранный в полиэтиленовый пакет.
На экране появилась Нанна, очень красивая даже на черно-белой пленке. Волосы чуть растрепаны. Совсем взрослая. На лице улыбка — ласковая и немного нервная. Она медленно оглядывала все вокруг. Словно прощалась.
Слева к ней подошел мужчина — Йенс Хольк. Вынул из кармана что-то похожее на кольцо с ключами. Нанна приблизилась к нему, нежно обняла.
Лунд сунула в рот пастилку «Никотинеля», начала жевать.
— Будет видно, как Хольк выходит из здания? — спросил Майер.
— Через полчаса.
— Для нас тут нет ничего нового.
— Вы должны учиться смотреть, Майер. Сколько раз нужно повторять?
Она стала перематывать пленку назад.
— Я смотрел! Мы видим, как он передает ей ключи. Они договариваются о свидании. И потом она идет в квартиру.
— Я понимаю, вы мужчина и с этим фактом не можете ничего поделать. Но с чего вы взяли, что они договариваются о свидании? Смотрите!
Майер приклеился взглядом к экрану.
— Ну что, видите? Смотрите на лицо Холька. Счастливые люди так не хмурятся. Если Нанна вернулась к нему, почему ему грустно?
Прощальное объятие и поцелуй, наполненный дружбой, но не страстью. Хольк выглядел как человек, который все потерял. А Нанна была счастлива как ребенок, хотя ребенком она как раз и не хотела быть.
Майер кивнул:
— Допустим. Но это не значит, что он не встретился с ней в квартире.
Он поднялся и стал расхаживать по комнате. Рассматривал отчеты на столе, фотографии на манекене.
— А где ваша мать?
Лунд поставила кассету на паузу.
— Майер, вы должны помочь мне.
Он стоял к ней спиной.
— Если у вас есть хоть малейшее сомнение… — начала она.
Он помахал пакетом, в который Лунд положила конверт:
— Мне это не нравится. Кто-то подбрасывает вам пленку, и мы снова должны ворошить все это дерьмо из ратуши.
— Ну и что?
— А то, что кому-то это выгодно. Иначе бы вам ее не подбросили.
— Иногда вы бываете ужасно циничным. Вдруг нам просто хотят помочь?
Майер уныло смотрел на застывший кадр: несчастный Хольк целует радостную Нанну.
— Вот черт, — только и сказал он.
Понедельник, 17 ноября
Первым пунктом у Хартманна этим утром значилась встреча с Гертом Стокке. Чиновник сидел в его кабинете и опять вел себя уклончиво.
— Все, о чем я вас прошу, это сказать правду. Просто подтвердите, что вы сообщили Бремеру о том, что Хольк пользуется квартирой.
— Как будто этого мало.
У Стокке было длинное серое лицо английской гончей и розовые водянистые глаза.
— Я не могу вмешиваться в ваши с Бремером отношения.
— Вы уже замешаны, — заметила Риэ Скоугор. — Вас вызывают на слушания.
Атаку подхватил Мортен Вебер:
— Вы думаете, Бремер наградит вас за молчание, Герт? Вы его знаете. Он больше не может валить все на Холька, значит будет искать кого-то еще в том же департаменте. Вы станете первым, кого уволят.
Загнанный в угол, Стокке затравленно переводил взгляд с одного на другого.
— А вы, значит, на моей стороне? Теперь вы мои друзья? Нет уж, деритесь между собой, а меня не трогайте.
— Если Бремер останется у власти, вам конец, — сказал Вебер.
Стокке только затряс головой:
— Бремер никогда не признает, что мы с ним разговаривали.
— Должен был остаться протокол встречи, — возразила Скоугор.
После минутного колебания Стокке сказал:
— Он не хотел, чтобы это упоминалось в протоколе. Обещал, что переговорит с Хольком наедине, без лишних формальностей. Говорил, что так будет лучше.
Вебер в сердцах швырнул свой блокнот на стол.
— Мне очень жаль, но, если я выступлю, мне конец. Лично я всегда считал, что из вас, Хартманн, получится отличный мэр. Может быть, в следующий раз…
— Следующего раза не будет, — буркнул Хартманн. — Нам нужна ваша помощь.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |