— А ты как думаешь? — закричал Скербек.
Лотта уставилась на свои туфли. Бирк-Ларсен повернулся и посмотрел сверху вниз на хлипкого человека в красном комбинезоне, который нервно переминался с ноги на ногу в двух шагах от него.
— Что?
И тут Скербек взорвался:
— Нечего глазеть на меня! — Он ткнул пальцем в сторону лестницы. — Она там, где должен быть ты. Здесь. А ты свалил неизвестно куда!
Бирк-Ларсен развернулся к Скербеку всем телом, склонил большую голову набок и молча смотрел на него узкими холодными глазами.
— Даже на кладбище не соизволил явиться. Что, слишком занят был, алкаш несчастный? Все с ног сбились, пока тебя искали. Мы были здесь с Пернилле и мальчиками. А вот где ты был, мать твою?
Лотта на всякий случай отошла в сторону.
Скербек смело шагнул к Тайсу, глядя на него в упор:
— Ты струсил, сбежал, как последняя скотина. Здесь все летит к чертям, и я больше не буду тащить этот воз один. Хватит, наелся!
Он стянул рабочие перчатки, швырнул их на сломанный двигатель.
— Сам разгребай это дерьмо.
Смахнув на пути к выходу инструменты и банки с верстака и пнув попавшуюся под ноги канистру, он выбежал на улицу.
Бирк-Ларсен молча проводил его глазами, потом повернулся к Лотте.
— Что случилось? — спросил он.
Она испуганно молчала. Его большая рука опустилась ей на плечо.
— Лотта, я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло. Прямо сейчас.
Кухню заливало холодное зимнее солнце. Цветки в горшках, школьное расписание на стене, детские рисунки. Дверь в комнату Нанны открыта. Все на своих местах, все как прежде.
Пернилле сидела у стола спиной к входу и смотрела на залакированные фотографии, когда появился Тайс.
Он прошел к плите и налил себе чашку кофе.
— Вчера ездил в Хумлебю, — сказал он, не глядя на нее. — В доме не так все плохо. Лучше, чем я думал.
Сел за стол, бросил взгляд на утреннюю газету. На всю первую страницу огромная фотография Йенса Холька и рядом — поменьше — Нанны.
Пернилле казалась бледной. Должно быть, похмелье. А может, ей стыдно. Думать об этом не хотелось. Он подтянул газету к себе, уткнул в нее крупное, обросшее колючей щетиной лицо. Фотографию Холька наверняка взяли с предвыборного плаката. Вполне благопристойный вид, дружелюбный взгляд, внушает доверие. Столп столичного общества, любящий глава семейства.
— Говорят, его застрелили, — пробормотал Бирк-Ларсен.
Она смотрела на него. Глаза блестели от слез и никогда еще не казались такими огромными.
— Тайс. Я должна тебе что-то…
— Это все не важно.
По щеке Пернилле медленно покатилась тяжелая крупная капля.
Тайс поднял руку и осторожно вытер ее.
— Это все ерунда.
Она уже не сдерживала слез. А он думал, почему же ему не дано заплакать так же, как ей. Почему он не способен облечь в слова чувства, разрывающие ему сердце.
— Господи, как же я скучал по тебе, — сказал он. — Всего один день, а как целая вечность прошла.
И тогда она засмеялась, и две искрящиеся реки побежали вниз по щекам, такие бурные и неудержимые, что он не смог бы остановить их, даже если бы захотел.
Она подняла руку, притронулась к его подбородку, к рыжеватой, с проседью уже щетине. Погладила щеку, ссадины, синяки. Потом потянулась и поцеловала его.
Ее губы были теплыми и влажными, как ее кожа. Он обнял ее через стол с мозаикой из замороженных лиц, и она обняла его. И стало так, как было всегда.
Хартманн сообщил новость только во второй половине дня. Вебер пришел в неописуемую ярость:
— Перемирие? Не могу поверить, что ты согласился на это, Троэльс. Перемирие выгодно только Бремеру, никому другому. Это способ заставить тебя замолчать. Он обращается с нами как с непослушными детьми. Если ты пойдешь на пресс-конференцию, значит ты сдался.
Хартманн потягивал кофе, смотрел за окно и думал о том, как хорошо было бы вырваться на несколько дней из этих давящих стен. Поехать куда-нибудь с Риэ. Вдвоем.
— У нас нет выбора.
— Вот как! Ты хочешь сказать, теперь нас устраивает то, что Бремер сохранит свой пост?
— Нет, не устраивает. Но он загнал нас в угол. — Хартманн вполголоса выругался. — Как же он чувствует момент. Если я сделаю так, как он хочет, то не смогу критиковать его. Если не сделаю, то буду выглядеть одиноким выскочкой с сомнительным прошлым. Что так, что этак… Некуда деваться. Или у тебя есть какие-то идеи, Мортен?
Вебер сделал глубокий вдох. Он все еще не придумал, что сказать, когда открылась дверь и вошла Риэ Скоугор с лицом таким бледным и неприступным, что Вебер поспешно ретировался в соседнюю дверь.
— Я звонил тебе, — сказал Хартманн. — Ты, кажется, не ночевала дома.
— Да. — Она бросила сумку на стол, села. — Я была у друзей.
— Прости, что не рассказал тебе.
— Но почему?
— Я был… Я же извинился.
Она встала и подошла к нему:
— Через три дня после твоего исчезновения ты предложил мне переехать к тебе.
— Да, и я не шутил.
— Тогда почему ты мне не рассказал?
— Потому что… Я был пьян. Вел себя как болван.
— Мортену ты смог признаться. А мне нет. Газеты об этом узнают?
— Нет, — горячо заверил ее Хартманн. — Брикс дал мне слово, что будет молчать.
— Как будто его слово много значит.
— Мне кажется, в этот раз он говорил серьезно. Если эта история выплывет наружу, полиция тоже будет выглядеть не лучшим образом. Но бог с ней, с полицией, Риэ. Я просто не хотел тебя огорчать. Иногда… я не понимаю, чего тебе надо. Похоже, я один хочу, чтобы мы жили вместе, рожали детей.
— То есть теперь я еще и виновата?
— Я не говорил этого.
— И что же, по-твоему, ты говорил? А, к черту… Мне все равно.
Она вытащила из сумки документы, начала разбирать.
— По крайней мере, позволь мне объясниться.
— Не хочу ничего слушать.
Она посмотрела на него застывшим взглядом.
— Троэльс, все кончено. Пока ты кандидат, предвыборный штаб я не брошу, слишком много вложила в это дело. Скажи мне честно: ты действительно согласился на перемирие с Бремером? Ты понимаешь, что это значит?
— Я сказал ему, что поступлю так, как будет лучше для города. Но на самом деле он не оставил мне выбора.
— Теперь у тебя есть выбор. Перемирия не будет.
— Это решать мне, а не тебе.
Риэ Скоугор дотянулась до ежедневника на его столе:
— Пока ты портил отношения со всеми подряд и строил из себя мученика в руках полиции, я работала. У тебя сегодня будет одна встреча сверх запланированных, и после нее посмотрим, согласишься ли ты стать марионеткой Бремера.
Отец Метты Хауге жил на ферме в пригороде возле Кёге. Лунд приехала туда одна. Сельским хозяйством здесь больше не занимались, насколько она могла судить. Огромная теплица стояла пустая, стекла выбиты, часть панелей пропала. Машины перед домом не было, только возле боковой двери виднелся дешевый мопед.
Ей пришлось долго ждать, прежде чем Йорген Хауге открыл дверь. Он оказался крепким седым стариком в синем рабочем комбинезоне, похожем на тот, что носил Тайс Бирк-Ларсен, лет семидесяти или около того.
Он удивился, когда она показала ему полицейское удостоверение и сказала, что хочет поговорить о его дочери Метте.
— Почему вы вдруг о ней вспомнили? После стольких лет?
— Всего несколько вопросов, — сказала Лунд. — Много времени я у вас не отниму.
Хауге жил один, если не считать полдюжины кур да древней овчарки. В доме было чисто и прибрано. Старик производил впечатление аккуратного, даже педантичного человека.
Пока он варил кофе, она огляделась. На стене фотография девочки, играющей на пляже, рядом еще одна — та же девочка несколькими годами старше, сидит на диване. Повсюду множество призов с выставок коров и свиней.
— Это случилось двадцать один год назад, — сказал Хауге, вернувшись из кухни с чашками. — Она пропала седьмого ноября, в среду. — Он посмотрел на нее. — Шел дождь. Я боялся, что затопит дренажные канавы.
Он принес коробку с фотографиями и поставил на стол перед Лунд.
— Она тогда только что переехала на Христиансхаун. Впервые покинула дом. Нам сказали, что она возвращалась к себе после игры в гандбол. Мы позвонили в полицию.
В коробке, кроме фотографий, были вырезки из газет. Почти на всех — одна и та же фотография Метты. Красавица.
— Прошло две недели, потом три, а ее делом занималась всего парочка полицейских. Ее так и не нашли. — Он положил перед ней снимок: венки, могильная плита. — Мы похоронили пустой гроб.
— Возможно ли, что она совершила самоубийство?
Вопрос его не удивил.
— У Метты случались депрессии. Она была студенткой. Слишком доверяла людям. Думаю, она в то время общалась с хиппи. Ну, вы понимаете, Христиания, все такое. Нам она, конечно, ничего не рассказывала.
— Она не оставила никакой записки?
— Нет. И это не было самоубийство. Я знаю… — Он провел пальцем по одной из пожелтевших вырезок. — Ваши коллеги тоже твердили, мол, все отцы так говорят. Но она не могла себя убить.
— У нее был парень?
— Мы ничего такого не знали. Она тогда уже уехала в город, я говорил. — Он обвел глазами комнату. — Тут молодежи скучно, само собой. Да и давно это было, всего не вспомнишь. У нее была своя жизнь…
— Вам не показалось что-нибудь странным в то время?
При этих словах он возмутился:
— А вы как думаете? Сегодня у тебя есть дочь, которую ты любишь больше всего на свете, а завтра ее уже нет. Да, это было странно.
Она поднялась, сказала:
— Извините, что побеспокоила.
— Что же все-таки случилось? — спросил старик. — Столько лет прошло, полная тишина, и вдруг из вашего ведомства приходят дважды на одной неделе?
Лунд остановилась:
— О чем вы?
— Да говорю же вам. На днях приходил полицейский и задавал те же вопросы.
— Как его звали?
— Я записал куда-то… Он еще говорил как-то чудно. Я почти ничего не понимал.
Хауге стал перебирать ворох бумаг на старом письменном столе у окна.
— Нет, наверное, оставил в другой комнате. Сейчас принесу.
Она пошла за ним, не забывая все осматривать.
На стенах почти не осталось свободного места от семейных фотографий и живописных пейзажей в рамках. Один снимок особенно привлек внимание Лунд. Черно-белый. Метта, уже студентка, волосы распущены по плечам, дешевая футболка.
И цепочка с кулоном в виде черного сердца.
Лунд застыла перед портретом, на мгновение у нее перехватило дыхание.
Вгляделась пристальнее.
Черное сердце. Майер говорил, такие делали хиппи в Христиании. Штучный товар.
Вернулся Хауге.
— Откуда у нее этот кулон? — спросила она старика.
— Не знаю. Она тогда уже в городе жила. Может, подарили.
— Кто?
— Думаете, она стала бы отцу рассказывать? А что такое?
— Вы знаете, где сейчас это украшение? Оно было в ее вещах, которые вам вернули?
— Не помню. Вряд ли.
Он назвал ей фамилию человека, который приезжал перед ней. Она спросила себя, почему это ее так удивило.
— Вы разрешите мне взять эту фотографию на время? — спросила Лунд. — Я обязательно верну ее, обещаю.
Майер поехал к Бирк-Ларсенам. Они уселись все вместе на кухне вокруг их необычного стола. Он рассказал им все, что знал: Хольк познакомился с Нанной через сайт знакомств, а потом использовал пароль и имя Хартманна, чтобы скрыть переписку и свидания. Их любовная связь закончилась.
— Почему он это сделал? — спросила Пернилле.
Они с мужем держались за руки, словно подростки.
— Похоже, он был сильно влюблен в нее. До безумия. Нанна решила прекратить отношения. Хольк уговорил ее встретиться с ним в последний раз в квартире либералов. А потом… мы на самом деле точно не знаем, что было потом.
Бирк-Ларсен не сводил с Майера глаз.
— Как именно он умер? — спросил он.
— Он… — Майер почти заикался от волнения. — Он угрожал жизни полицейского… Поэтому у нас не было выбора. Его застрелили.
— Он что-нибудь сказал? — спросила она.
— Нет, ничего.
— И вы уверены, что это он?
— Уверены.
Они еще крепче сжали пальцы друг друга. Переглянулись, кивнули почти одновременно. На лицах — проблеск улыбки.
— Если уже можно, мы хотели бы забрать вещи Нанны, — сказала Пернилле.
— Конечно. И в дальнейшем, если что-то понадобится, звоните мне. Моя коллега Сара Лунд больше не занимается этим делом. — Майер положил на стол визитку. — В любое время. С любыми вопросами.
Он поднялся, вслед за ним встал и Тайс Бирк-Ларсен, протянул полицейскому широкую ладонь. Майер пожал ее.
— Спасибо, — сказал Бирк-Ларсен. Оглянулся на жену. — Спасибо от нас обоих.
Бенгт Рослинг был на кухне и пытался готовить одной рукой, Вибеке с улыбкой наблюдала за ним.
— Когда мы наконец уедем отсюда, все встанет на свои места, — говорил он.
На столе бутылка вина, спагетти с соусом. Вибеке подняла бокал, приветствуя слова Бенгта.
— Я буду рада, когда мой дом снова станет моим. Саре…
Хлопнула входная дверь. Вибеке понизила голос:
— Ей нужно, чтобы рядом был сильный человек.
Вошла Лунд в мокрой от мороси куртке, со спутанными волосами.
— Привет! — сказал Бенгт и достал третий бокал, налил вина.
— Нам нужно поговорить, — сказала она.
— Сейчас? Мы готовим ужин. Твоя мать помогает мне.
Лунд молча ждала.
— Ну вот, опять начинается! — проворчала Вибеке и ушла в гостиную, прикрыв за собой дверь.
Лунд вынула из сумки несколько папок, бросила на стол. Она пыталась сдерживаться, но не скрывала своего возмущения.
— Итак? — спросил он.
— Ты ездил к отцу одной из пропавших женщин.
Он сел и отпил вина.
— Ты притворился полицейским. Я могу арестовать тебя за это прямо сейчас.
— Нет, не можешь.
— Почему это?
— Потому что три дня назад мне позвонил твой шеф, Брикс. Он узнал о моей теории. Что этот человек уже убивал прежде.
Бенгт взял со стола папку с делом Метты Хауге, открыл на первой странице. На снимке хорошенькая девушка, волосы растрепаны. Это была фотография из архива полиции, Лунд проверяла. В свое время Метта привлекалась за употребление легких наркотиков.
— Я поделился с Бриксом своими соображениями, но он отмел их. Мне показалось, что он намеренно хотел обвинить Хартманна.
— Вот как?
— Он вел себя крайне грубо. Меня это задело.
— Никогда не знала, что ты такой неженка.
— Я ничем не заслужил такого обращения. И мне захотелось доказать свою правоту. Дело Хауге очень старое, но подходит больше остальных. Ты заметила, что ее велосипед нашли недалеко от места, где утопили Нанну? Вот почему я поехал и поговорил с отцом девушки. — Еще глоток вина. — Это все.
— И что ты узнал?
Он молчал.
— Бенгт, что ты узнал?
Он протянул ей второй бокал с вином. Она не взяла его.
— Вчера ты сказал мне, что ошибся. Что никакой связи со старыми делами нет. А оказывается, сам ездил туда. Значит, ты знал, что связь есть.
— Только с одним случаем. И то маловероятно.
— Маловероятно? — Она достала из сумки черно-белую фотографию. — Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не видел этого. Я хочу знать, какой ты, когда лжешь, потому что никогда раньше не искала этого в тебе.
Он глянул на снимок, нахмурился:
— Скорее всего, это просто совпадение. Таких побрякушек тысячи.
— Спасибо. Теперь я знаю.
Она развернулась и ухватилась за край раковины, пытаясь думать, пытаясь успокоиться.
— Сара… — Он подошел к ней, прикоснулся к ее плечу, но тут же убрал руку, словно передумал. — Я люблю тебя и беспокоюсь о тебе. Я не хотел, чтобы это дело стояло между нами…
Лунд повернулась и посмотрела на него.
— Что ты сделал потом? — спросила она.
— Записал свои впечатления и передал Бриксу.
Она зажмурилась, как от боли:
— Бриксу? Не мне?
— Мы тогда не разговаривали друг с другом. Я злился на тебя. Я не мог…
Лунд кивнула:
— Не мог.
Она собрала папки и фотографию, запихала как попало обратно в сумку.
— Сара…
Лунд оставила его на кухне, с вином, спагетти и своей матерью.
Незапланированной оказалась встреча Хартманна с Гертом Стокке, администратором департамента, который возглавлял в городском совете Хольк. Скоугор тоже присутствовала.
Стокке был высоким мужчиной около шестидесяти лет, в строгом сером костюме, с невыразительным умным лицом, лысый как колено и увертливый как угорь.
Он вошел, посмотрел сначала на Скоугор, потом на Хартманна и сказал:
— Я предпочел бы, чтобы наша встреча осталась в тайне. Не люблю приходить в ратушу по воскресеньям. Начнутся разговоры…
— Спасибо, что пришли, Герт, — гостеприимно улыбнулась Скоугор и проводила его к дивану.
— Вы отдаете себе отчет в том, на какой риск я пошел?
— Да, конечно. — Она глянула на Хартманна. — И мы признательны вам за это.
— Что ж…
Стокке проработал в городском совете больше двух десятков лет. Три года назад его назначили администратором департамента, главой которого был Хольк.
— Разумеется, по долгу службы у меня был доступ ко всем документам, касающимся расходов и бюджета. Это деньги государственной казны, и очень важно держать все под контролем, хотя мою работу часто недооценивают, так сказать.
Хартманн не скрываясь посмотрел на часы, потом кинул недовольный взгляд на Скоугор.
— Я отвлекаю вас от дел? — спросил Стокке.
— Расскажите нам о Хольке, — попросила она.
— Очень холодный человек, сухарь. Правда, этим летом неожиданно изменился. Всегда был такой пунктуальный, дотошный, даже неприятный, зато работу выполнял добросовестно. — Он пожал плечами. — И вдруг стал отлынивать.
— В каком смысле? — спросил Хартманн.
— Например, однажды взял выходной. Сказал, что заболел ребенок. А потом мне позвонила его жена, спрашивала, где он. У мужчин бывают романы. Но это не мое дело.
— Зачем я это слушаю, Риэ? — воскликнул Хартманн. — Все это не ново. Хольк мертв. Мне надо готовиться к пресс-конференции. — Он поднялся из-за стола.
— Герт, — сказала Скоугор, — вы знали, что у Холька роман и что он пользуется нашей квартирой?
Хартманн остановился в дверях.
— Я знал, что у него роман, — согласился Стокке. — Но насчет квартиры не был уверен. Не до конца. Ходили какие-то слухи. Однажды я хотел передать ему бумаги на подпись, и он попросил прислать их на Сторе-Конгенсгаде.
— Господи, — выдохнул Хартманн.
— Откуда я мог знать? Может, он там с вами встречался.
— Вы знали, что он бывал в нашей квартире? — Хартманн был вне себя. — Вы понимаете, что из-за вашего молчания меня бросили за решетку? Какого черта вы не сказали…
— Я сказал Бремеру, — быстро ответил Стокке. — Ему все было известно. Он мэр, к кому, как не к нему, следует…
— Бремеру?
— Да, еще несколько месяцев назад. Как только я все узнал, я сразу попросил о встрече. Бремер сказал, что во всем разберется и сам поговорит с Хольком.
— Когда это было?
— В мае. Или в июне. Это же Бремер, мэр как-никак. Если он сказал, что разберется, как я могу не поверить? Не смотрите на меня так, Хартманн. Я же здесь, не забывайте.
В коридоре послышались быстрые шаги. В дверь заглянул обеспокоенный Мортен Вебер:
— Троэльс, опоздаешь на экзекуцию. Журналисты уже собрались. Бремер хочет поговорить со всеми перед началом. — В кабинете стояла такая напряженная тишина, что Вебер почуял неладное. — Герт? А вы какого черта здесь?
У Яна Майера были гости. В кабинете сидели его жена и три дочки: семи, пяти и двух лет от роду. Они принесли ему две новые полицейские машинки и увлеченно играли ими на папином столе.
— Давайте все вместе поужинаем в ресторане, сегодня же воскресенье, — предложила жена.
Он держал на колене старшую девочку, обнимая ее за спину.
— Я бы лучше побыл с вами дома, если можно.
— Ладно, — согласилась она. — Дома так дома.
— У нас ведь есть дома еда? — Он заговорил громким мультяшным голосом: — Я хочу много мяса и много мороженого. А потом конфеты и кока-колу. А потом… потом… опять мяса!
— Можем по пути заехать за пиццей…
За стеклом возникла знакомая фигура — Лунд. На строгом лице тревога. Она остановилась возле двери, но не вошла.
— Подождите меня здесь, — попросил Майер. — Мне нужно сказать пару слов кое-кому по работе. Я быстро. — И выскочил в коридор.
— Что случилось, Лунд?
— Я не знаю.
Она прикоснулась к голове. Он взглянул на ее пальцы:
— У вас кровь идет. Надо снова швы накладывать, врач ведь говорил…
— Мы должны вернуться на канал. Мне кажется, там есть что-то еще.
— Лунд…
Дети махали ему с другой стороны стекла, изображали руками, будто едят. Жена уже не казалась такой счастливой.
— Я расскажу все по дороге.
— Нет, скажите сейчас.
— Я не сумасшедшая, Майер.
Он только приподнял одну бровь.
— Там должно быть что-то еще, — повторила она. — Поехали.
Лунд вела машину, Майер сидел рядом и читал документы, которые она взяла с собой. По радио шли новости: Хольк застрелен при задержании, полицейский захвачен в заложники, Брикс заявил о закрытии дела Нанны Бирк-Ларсен. Также упоминались слухи о том, что политики муниципалитета намерены заключить перемирие, чтобы объединенными усилиями справиться с последствиями скандала, разразившегося в самой их гуще.
Он долго смотрел на фотографию кулона, который нашли в кулаке Нанны. И на черно-белый снимок Метты Хауге, сделанный двадцать один год назад.
— Они абсолютно одинаковы, — сказала Лунд. — Вы так не думаете?
— Похожи. Почему вы обратили внимание именно на это дело?
— Ее велосипед потом нашли. Посмотрите на последней странице отчета.
Майер открыл нужную страницу.
— Возле Фрисландсвай?
— Этот канал течет через Кальвебод-Фэллед, вдоль главного канала. Недалеко от леса Пинсесковен. Стоит перебраться на другой берег, и ты скрыт среди деревьев. Велосипед был в семистах метрах от того места, где мы нашли «форд».
Местное общество любителей природы предоставило полиции карту района. Майер долго изучал ее.
— Да там все просто изрезано каналами во всех направлениях до самого побережья. Пол-Копенгагена можно утопить, и мы никогда ничего не найдем.
— Когда Метта Хауге пропала, Хольк был на учебе в Америке. — Она передала ему копию свидетельства о получении степени бакалавра из Калифорнийского университета в Санта-Круз. — В стране его не было целый год. Это не мог быть он.
— У вас только одна зацепка — кулон.
— И велосипед. Я уверена, что обеих девушек убил один и тот же человек.
— Мы уже обыскали весь канал.
— Он не вернулся бы точно в то же место, где был в первый раз.
Майер помахал перед ее лицом картой:
— На это могут уйти годы.
Они проехали мимо последней станции метро, затем дорога стала прямой, как стрела, уводя на юг, к Эресунну. Низменная равнинная местность. Вокруг ничего, кроме остовов мертвых деревьев справа.
— Нам, разумеется, понадобится помощь, — сказала Лунд. — Не волнуйтесь.
Возле насосной станции ждали два оперативника из ночной смены. Вместе с ними Лунд и Майер вошли внутрь, спустились по лестнице в темное помещение, где жили своей таинственной жизнью насосы и механизмы.
Служба водоснабжения прислала инженера. Он часто принимал посетителей, любил рассказывать историю каналов. Когда немцы вторглись в Данию, они искали любой предлог для вывоза местных мужчин в нацистские трудовые лагеря. Поэтому правительство Копенгагена изобретало фиктивные проекты, чтобы удержать горожан на родине. Одним из таких проектов была мелиорация прибрежных земель. Она не имела практического смысла, но в течение некоторого времени спасала от немцев сотни датчан.
— И теперь, — перекрикивал он лязг машин, — мы продолжаем качать воду. Восемьдесят процентов здешней почвы находится ниже уровня моря. Если мы остановимся, Эресунн заберет эти земли обратно.
У него была более подробная карта. Майер посмотрел на нее и вздохнул. Дренажная сеть была еще более запутанной, чем казалось с первого взгляда, она пронизывала весь район словно водяная нервная система, следуя замысловатым маршрутом к морю.
— Вот мост, где мы нашли Нанну, — сказала она, показывая точку на карте. — Куда ведет этот канал?
— Все каналы несут дренажные воды в коллектор морской воды. В этом и есть их предназначение.
Ее палец проследовал от места гибели Нанны к месту, где был брошен велосипед Метты.
— Это невозможно, Лунд, — простонал Майер. — Тут даже не понятно, с чего начать.
— Начнем с того, что будем думать, как он. — Она снова обратилась к инженеру: — А это что?
— Это водоотвод, который выходил к старой дороге.
— Какой дороге?
— К старой дороге, — сказал он так, словно удивился ее невежеству. — Мы закрыли ее лет двадцать назад за ненадобностью. Туда больше никто не ездил.
— Значит, искать будем здесь. — Лунд обвела пальцем квадрат на карте. — Пусть водолазы проверят все каналы и канавы на этом участке. И по этому озеру нужно пройтись с тралом.
— Ну нет, — засмеялся инженер нервно. — Вы не можете этого сделать. Нам придется перекрыть подачу воды, если люди узнают, что вы ищете здесь труп.
— Да, перекройте, это лучше всего, — сказала Лунд. — Для начала на сорок восемь часов. — Она нашла взглядом полицейских из ночной смены. — Вызывайте людей.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |