— Я тебе говорила.
Он не стал продолжать.
— Я тут решил спагетти приготовить, с мясным соусом.
У нее было странное лицо.
— Я позвонила тому журналисту, который заходил сегодня утром, — проговорила она.
Он перестал мешать соус.
— Договорилась о встрече. Он скоро приедет.
— Зачем ты это сделала? Почему не обсудила со мной? Мне же никак нельзя мешать расследованию, полиция предупреждала…
Она расхохоталась:
— Полиция? Теперь ты делаешь все, что они тебя велят?
— Пернилле…
— Нам нужна помощь. Мы должны сдвинуть наконец дело с мертвой точки. Ведь должны быть свидетели. Газета предложит награду за информацию.
Он запрокинул голову, зажмурив глаза.
— Если это был не Троэльс Хартманн, значит кто-то другой…
Он вернулся к плите, проверил соус.
— Мне это не нравится.
— Тем не менее это решено.
— Пернилле…
— Все, я уже согласилась дать интервью! — крикнула она. — Ты оставайся здесь и вари спагетти, если тебе нравится. Я сама справлюсь.
Майер снова и снова задавал Риэ Скоугор одни и те же вопросы.
— Значит, ни один из спонсоров не видел Хартманна до воскресенья?
— Я уже миллион раз вам говорила: он был болен.
Майер развел руками:
— Как же так? А мне он сказал, что его речь имела успех. Что-то я не пойму. Зачем вы его прикрываете? Ваш отец — член парламента. Что он скажет, когда вы предстанете перед судом за дачу ложных показаний и за соучастие в преступлении?
Она, по-видимому, готовилась к допросу: изящная блузка в тонкую полоску, аккуратно уложенные волосы. Привлекательная женщина. Даже красавица, когда соизволит улыбнуться.
— Неужели такой человек, как Хартманн, значит для вас больше, чем карьера?
— Вы не знаете Троэльса Хартманна. И я не покрываю его.
— А вы его знаете, Риэ? Он ведь не рассказал вам о своем псевдониме Фауст на сайте знакомств. Не рассказал о том, что встречался с десятками женщин.
Она улыбнулась:
— Все совершают порой поступки, о которых потом сожалеют. Разве вы не такой?
— Я всегда все рассказываю жене. Так надежнее. И так правильно.
— Все это закончилось после того, как мы познакомились.
Он встал со своего места, уселся на стол рядом с ней и начал зачитывать выдержки из электронных писем:
— «Я хочу тебя. Хочу прикоснуться к тебе. Хочу почувствовать тебя».
Следующая страница:
— «Я уже еду в квартиру. Дождись меня. Не одевайся».
Он положил листки перед ней:
— Все подписаны буквой «Ф», то есть «Фауст». Откуда вы знаете, что он не писал и Нанне Бирк-Ларсен?
Она вздохнула со снисходительной улыбкой.
— Что вам известно, Риэ? — настаивал Майер. — Пожалуйста, расскажите.
Никакого ответа. Он вернулся к конференции:
— Что именно случилось с Хартманном? Почему ему пришлось оставаться в номере?
Он закурил сигарету.
— Простуда. Обычная простуда, как у всех.
— Обычная простуда означает, что ты валяешься в кровати, потеешь, как свинья, кашляешь, сморкаешься каждую минуту. Так и было у Хартманна?
— Да.
— И он был весь в соплях?
— Ну да.
— Куча грязных платков, наверное?
— Точно.
— Ничего подобного. — Он посмотрел в свой блокнот. — Я говорил с горничной, которая убирала номер. Она сказала, что номер выглядел так, будто там жил один человек, а не двое. Никаких сопливых носовых платков, никаких следов больного человека.
— Она, должно быть, перепутала наш номер с другим.
— Нет, не перепутала. А вы покрываете человека, подозреваемого в убийстве. Что автоматически делает вас соучастницей. — Он сделал длинную затяжку. — Будет ли папочка навещать вас в тюрьме? Как вы думаете, дочерям членов парламента делают поблажки?
И по-прежнему ничего.
— Значит, так это работает? Для вас одни правила, а для несчастных, что оплачивают ваше жалованье, совсем другие?
— У вас слишком много комплексов.
Майер помахал рукой в воздухе, разгоняя дым от сигареты.
— Ума не приложу, откуда бы им взяться.
— Если вы больше ничего не хотите мне сказать, я ухожу.
В дверь заглянул оперативник из ночной смены — с сообщением.
— Подождите-ка…
Он взял протянутый лист бумаги, прочитал. Сообщение было от жены, она надиктовала список покупок: огурцы, молоко, хлеб, сахар, оливки, сыр. И бананы.
Скоугор уже надела пальто и взяла в руки сумку.
— Так вы утверждаете, что были с Хартманном все выходные?
— Сколько можно повторять…
Майер прищурился:
— Тогда почему вы звонили ему в субботу вечером на мобильный, который был тогда отключен?
Она остановилась, уже в дверях.
— Вы же были с ним, Риэ. Или вы хотели заняться телефонным сексом, лежа в одной постели? Но просто забыли напомнить ему включить телефон?
— Я не помню…
— Нет, нет! Не надейтесь, что вам удастся ускользнуть. — Он помахал перед ее лицом списком покупок, не забывая держать листок исписанной стороной к себе. — Я только что получил от мобильного оператора перечень всех звонков. Вы пытались связаться с ним. Несколько раз. Ни разу не дозвонились.
Впервые она почувствовала себя неуверенно.
— Похоже, вы беспокоились о нем. Что вряд ли имело смысл, коль вы находились в одном номере. — Майер затряс головой. — Ничего не понимаю. Совсем запутался.
Он подошел к ней:
— Я даю вам последний шанс. Вы врали мне от первой до последней буквы, но я готов закрыть на это глаза. Только помните: еще одно слово лжи — и вы соучастник, а не свидетель.
Он поманил ее обратно к стулу.
— Вам выбирать.
Она не двигалась с места.
— Приезжал ли Хартманн к вам в пятницу вечером? Подумайте!
Она шагнула в коридор.
— Последний шанс, Риэ…
Лунд стояла перед домом Хартманна. В высоких окнах второго этажа горел свет. Чудесный ухоженный сад перед крыльцом, на заднем дворе — обширный газон. Дом находился на просторной, хорошо освещенной улице в Северном Эстербро, рядом с районом посольств. Вилла, а не дом, и стоит как минимум десять миллионов крон. В политике водились деньги.
Она побродила по саду в поисках следов — любых: недавно вскопанной земли, свежих посадок, обломков чего-либо. Пересекла зеленый ковер газона, зашла за дом. Обнаружила выкрашенную белой краской дверь в подвал. Перед ней намело кучу сухих листьев высотой не менее полуметра. То есть дверью давно не пользовались. Она заглянула в единственное на первом этаже освещенное окно. Это был дом для большой семьи или даже для целой династии. Но там обитал лишь печальный и красивый Троэльс Хартманн.
Она обогнула дом, так и не обнаружив ничего интересного. Вышла через боковую калитку и вновь оказалась перед каменными ступенями входной двери, из-за которой не доносилось ни звука работающего телевизора, ни музыки, ни голосов.
Лунд позвонила в звонок.
Позвонила еще раз, потом постучала — громко, несколько раз.
Дверь открыла женщина, иностранка, вероятно филиппинка.
— Добрый вечер. Я Сара Лунд, из полиции. Троэльс Хартманн дома?
Ее впустили внутрь, не задавая вопросов.
Современная кухня сверкала безукоризненной чистотой. Дорогая плита, дизайнерский стол в центре, ни единого пятнышка.
Приходящая уборщица, подумала Лунд.
За стеклом включенной духовки была видна пицца.
Она стояла посреди этого великолепия в пальто и бело-черном свитере и покачивалась на пятках.
Он мог быть где угодно в доме. Поэтому она ждала, стараясь быть терпеливой.
Хартманн спустился со второго этажа в синей рубашке и брюках, вытирая полотенцем волосы.
Увидел ее и раскрыл от удивления рот. Бросил полотенце на стул.
— Я ответил на ваши вопросы, Лунд. И если соглашусь еще разговаривать с вами, то только в присутствии моего адвоката.
— Вы сказали, что в квартире вам никто не звонил.
Он закрыл глаза, тряхнул головой:
— Вы, вообще, слышите, что вам говорят?
— Только этим и занимаюсь. Вы сказали, что вам никто не звонил.
Он посмотрел на пиццу. Хлопнул себя по лбу:
— Ладно. Нетта Стьернфельтт.
— Я узнала это от нее.
— Мы говорили секунд тридцать, не больше. Я постарался дать ей понять, что не заинтересован в дальнейшем общении с ней.
Он надел варежку-прихватку, достал из духовки противень с пиццей, стряхнул на блюдо. Лунд наблюдала за ним. Мужчина, привыкший жить один.
— Она без конца звонила мне. Посылала сообщения. Мне это надоело.
— Вы уверены, что это был единственный звонок?
— Повторяю в последний раз: уверен. Я написал ту проклятую речь. Выпил лишнего. Потом поехал к Риэ примерно в половине одиннадцатого. Я все это уже говорил. И больше не намерен возвращаться к этому. — Он открыл дверь, ведущую в соседнюю с кухней комнату. — Мне нужно поесть. Прошу вас уйти.
— Давайте предположим, что кто-то действительно пользовался вашим компьютером, вашей машиной, квартирой. Кто мог узнать ваш пароль?
— И об этом мы уже говорили. Нашу сеть взломали.
В кухню вошла домработница, забрала пакет с мусором, сказала Хартманну, что придет через неделю, и ушла, закрыв за собой дверь.
— Я хочу помочь, — сказала Лунд.
Светлые брови Хартманна взлетели.
— Правда хочу.
— Поговорите с Риэ. Она нашла какие-то следы в системе. Кто угодно мог добраться до паролей. Я пользуюсь одним и тем же паролем для всего. Риэ составила для вас список тех, кто мог бы вас заинтересовать. Есть один служащий…
— Я бы хотела взглянуть на этот список.
— У меня наверху должна быть копия, сейчас принесу.
На лестнице Хартманн остановился:
— Угощайтесь пиццей, если хотите. Мне одному это не осилить.
— Мне нужен только список. Но все равно спасибо.
Он скрылся, и вскоре Лунд услышала, как заскрипели половицы у нее над головой. Дом был старый.
Она прошла в смежную комнату, это был кабинет с окнами, выходящими в сад. Первым делом направилась к книжным полкам. Большинство книг были о политике или политиках. Автобиография Билла Клинтона, несколько томов о Джоне Кеннеди. Между корешками стояла фотография обреченного президента с женой. Лунд потрясло сходство Джеки и Риэ Скоугор. Та же прическа, та же холодная красота. А вот Хартманн вовсе не походил на Кеннеди, который смотрел в объектив с нахальной самоуверенностью. Но, с другой стороны, Кеннеди, как и Хартманн, был серийным донжуаном, если воспользоваться выражением Майера. И Клинтон…
Из художественной литературы в библиотеке Хартманна нашлась только одна книга. «Фауст» Гёте в датском переводе.
В доме царили порядок, спокойствие и уединение. Это было так не похоже на его кабинет в ратуше, где он вечно находился на виду, в окружении людей и под угрозой очередных происков Бремера. И очередных обвинений с ее стороны.
На столе у окна лежал ежедневник. Она подошла, стала быстро перелистывать страницы. Записи делались редко и кратко, в одну строку. Ничего интересного. Она хотела найти пометки от тридцать первого октября, но ее отвлек телефонный звонок.
Она торопливо закрыла ежедневник.
— Лунд. Это Майер.
Она услышала, что Хартманн спускается по лестнице.
— Сейчас говорить не могу. Я перезвоню.
— У него нет алиби.
Она вошла в кухню. Хартманн был уже там, нарезал пиццу, открывал бутылку вина. Он улыбнулся ей.
Политики и женщины. Они неразделимы. Он был привлекательным, интересным, умным мужчиной. Она могла понять, почему он так нравился женщинам. Почти могла вообразить…
— Я заставил Риэ Скоугор говорить, — гордо сказал Майер. — Она не знает, где он был в тот уик-энд. То есть вообще не имеет ни малейшего понятия, Лунд. Поэтому ей пришлось наврать спонсорам и придумать историю о его мнимой болезни.
Хартманн обернул горлышко бутылки салфеткой, налил в один бокал вина.
— Что происходит, Лунд? Где вы опять, черт возьми?
— Все хорошо, — сказала она бодро и дала отбой.
— Вы в порядке? — спросил Хартманн.
— Да. Вы нашли список?
— Вот, держите. Кристенсен, он идет у меня под номером один. Я бы на вашем месте начал с него.
— Спасибо.
Хартманн сел за стол, быстро глянул на часы, посмотрел на остывающую пиццу.
— А знаете, я, пожалуй, съем кусочек, — сказала Лунд.
Не прошло и десяти минут, как Хартманн разговорился, он рассуждал о политике, тактике, затрагивал любые темы — но только не о себе самом.
Лунд попивала дорогое красное вино, по-прежнему сомневаясь в правильности своей затеи. Она осталась, чтобы увлечь его, заманить в ловушку. Но оказалось, что его планы по отношению к ней точно такие же. Сколько раз он проделывал это с другими женщинами, думала она. Незаурядная личность, привлекательная внешность, энергия и такая редкая в современном мире искренность… Этот человек обладал магнетизмом, которого она прежде никогда не встречала ни в одном мужчине.
Бенгт Рослинг был хорошим, добрым, умным. Но Троэльс Хартманн — теперь, в личном общении за обеденным столом на его кухне, — открылся для нее с иной стороны. Теперь, когда полицейские допросы и парадные кабинеты городского совета больше не сковывали его, он казался совсем другим человеком. Обаяние и подкупающая страстность, которую большинство мужчин, известных ей, постарались бы скрыть от случайного собеседника.
— Бремер… Возмутительно, что такой человек до сих пор остается у власти. Целых двенадцать лет! Он думает, что владеет всеми нами.
— Цель любого политика — удержать власть. Получить ее мало.
Хартманн подлил вина в ее бокал.
— Да, ты должен добраться туда первым. Но причина, по которой мы стремимся к власти, — это желание отдать ее. — Он посмотрел на Лунд. — Вам. Мы заставляем всех работать до седьмого пота и получить долю того, что мы вместе создаем. Копенгаген не собственность Поуля Бремера или какого-то политического класса. Он принадлежит всем жителям. Вот что значит честная политика. — Он улыбнулся с легкой самоиронией, догадываясь, видимо, что неожиданно произнес целую речь. — По крайней мере, для меня. Извините. Может показаться, что я агитирую вас отдать свой голос за меня.
— Я так и подумала.
— Конечно агитирую. — Он поднял бокал. — Мне понадобится каждый голос, который я сумею получить. Почему вы на меня так смотрите?
— Как?
— Как будто я… странный.
Лунд пожала плечами:
— Большинство людей находят политику скучной. Вас же, как я понимаю, кроме политики, мало что занимает.
— Ничего. Нам необходимы перемены. И я хочу начать их. Я всегда ощущал в себе это желание. Уж такой уродился, наверное.
— А как же личная жизнь?
— На втором плане, — сказал он тихо, как будто сомневаясь.
Возникла неловкая пауза. Лунд улыбнулась — отчасти от смущения, отчасти потому, что не находила верных слов.
— Вам это кажется смешным? — спросил Хартманн. — Почему? Я ведь ходил на свидания с половиной Копенгагена? По крайней мере, вы так считаете.
— Всего лишь с половиной?
Он мог бы обидеться, но вместо этого Троэльс Хартманн расплылся в широкой улыбке и покачал головой:
— Вы совсем не похожи на других полицейских.
— Это неправда. Как вы познакомились со своей женой?
Он помолчал.
— В старших классах. Мы учились вместе. Сначала терпеть друг друга не могли. Потом договорились, что не будем жить вместе. А потом — что ни при каких обстоятельствах… — он махнул левой рукой, словно хотел оттолкнуть что-то от себя, — …не поженимся. — Короткий смех. — Но есть вещи, над которыми ты не властен. Сколько бы ни старался.
Он налил еще вина. Казалось, ему ничего не стоит выпить целую бутылку.
— Должно быть, вам пришлось нелегко.
— Да. Если бы не работа… Не знаю… — Хартманн умолк.
— Не знаете чего?
— Иногда жизнь вдруг разваливается на куски. Ты совершаешь идиотские поступки, как будто это уже не ты… И все-таки… — Бутылка снова была в его руке. — Это по-прежнему ты.
— Идиотские поступки? Например, назваться Фаустом на сайте знакомств?
— Безусловно. — В кармане его пиджака зазвонил мобильный. — По здравом размышлении я бы назвался Дональдом Даком. Извините, я быстро.
— Троэльс, ты где?
Это был Мортен Вебер.
— Дома.
— Полиции известно, что твое алиби липовое.
Хартманн улыбнулся Саре Лунд. Поднялся из-за стола, вышел в холл.
— Что ты несешь?
После долгой паузы Вебер сказал:
— Риэ возвращается из Управления полиции. Ее там сильно прижали.
— Говори по делу, Мортен.
— Они выяснили, что она пыталась дозвониться до тебя в то время, когда вы должны были быть вместе.
— И давно им это известно?
— Уже какое-то время. Риэ вызывали пару часов назад. Троэльс, только ни в коем случае пока не общайся с полицией. Приезжай сюда. Я позову адвоката, нужно все продумать.
Лунд сидела за столом. Тот же черно-белый свитер, но на этот раз она подкрасилась и даже попыталась что-то сделать с волосами. Выглядела хорошо. Явно готовилась к встрече. Он почувствовал себя дураком.
— Троэльс?
Хартманн вернулся обратно в кухню.
— Так что будем делать, Троэльс?
Он прервал звонок и опустил телефон в карман.
— На чем мы остановились?
— Вы рассказывали о себе.
— Точно.
— Но вы, кажется, собирались уходить?
— Не сейчас. Поговорим еще.
Он с жадностью допил вино. Несколько капель пролилось на синюю рубашку.
Лунд протянула ему салфетку.
— У меня скоро пресс-конференция. Очень заметное пятно?
Она рассмеялась:
— Думаю, да.
— Тогда мне лучше… Извините.
И он снова ушел по лестнице вверх. Она осталась одна.
Одна.
Судя по стихшим шагам, на этот раз он поднялся на третий этаж.
Лунд встала из-за стола, бесшумно перешла в кабинет, взяла в руки ежедневник, который уже начинала листать. Открыла его на нужной ей странице в конце октября. Только одна запись: «Скучаю по тебе. Одиноко. Не могу спать». Затем несколько дней ежедневником не пользовались, судя по чистым листам, после чего шли целые две страницы, исписанные неровным почерком. Ничего конкретного, только разрозненные мысли, больше похожие на несвязные крики человека в агонии.
— Включить свет? — произнес Хартманн у нее за спиной.
Лунд вздрогнула, пробормотала что-то, обернулась. Увидела перед собой рубашку с винным пятном на груди.
Он вовсе не страдал неуклюжестью, и ей следовало это учесть.
— Что все это значит? — спросил Хартманн ровным холодным тоном. — Предполагалось, что мы будем пить весь вечер, пока не станем закадычными друзьями? И что потом? Я бы признался? Этого вы хотели? — Взгляд его голубых глаз буравил ее насквозь. — Неужели вы ни перед чем не остановитесь? — Он указал на лестницу. — Давайте тогда отправимся в спальню и я расскажу вам все уже после.
— У вас нет алиби. Вы говорили нам неправду. Риэ Скоугор…
— Ну и что? Разве это дает вам право приходить сюда и заговаривать мне зубы, чтобы потом тайком рыться в моих бумагах?
Она не представляла, что он собирается делать.
— Позвольте мне разобраться в вашей логике, — сказал Хартманн. — Значит, я беру машину своего собственного штаба и еду в представительскую квартиру. Там я насилую девятнадцатилетнюю девушку, а потом убиваю ее. После чего уезжаю в лес и сбрасываю машину и труп в канал. Так?
— Вы лгали нам. Все ваши пламенные речи о Поуле Бремере, о политике…
— То, что я делаю на публике, и моя частная жизнь — это две абсолютно разные вещи.
— Не для меня. Давайте поговорим об этом в управлении.
— Нет. Мы будем говорить здесь. Итак, я сделал все это, но не предпринял ничего, чтобы скрыть следы. Почему?
— Вы пытались. Вы похитили из помещения охраны пленку с записью камер наблюдения.
— Я даже не представляю, о чем вы говорите.
— Она приходила в вашу квартиру. Писала вам письма. Возможно…
— Возможно, возможно, возможно! Я этого не делал! Хотя бы как гипотезу вы можете это принять?
— Была бы только рада. Если вы скажете мне, где провели те выходные.
Он стоял так близко к ней, что она чувствовала аромат его одеколона и винные пары в его дыхании. Глаза Хартманна горели, грудь вздымалась.
В дверь забарабанили. Знакомый голос крикнул:
— Полиция!
— Больше мне от вас ничего не нужно, — сказала Лунд.
— Троэльс Хартманн! — кричали за дверью. Да, это голос Майера. — Полиция! Откройте!
Перед домом Майер и Свендсен теряли терпение. Они видели, что в окнах горит свет. Они знали от Скоугор, что Хартманн здесь. Майер не без труда, но добыл-таки у Брикса ордер на арест.
— Проклятье! — воскликнул Майер. — Я пойду погляжу, что за домом. Вызывайте поддержку. Придется взломать дверь, если он не выйдет через минуту.
Послышались шаги, над крыльцом зажегся фонарь.
Дверь открылась, и вышла Лунд с сумкой через плечо. Она спустилась по ступенькам, за ней следом шел Хартманн с мрачным лицом.
— Поехали, — сказала она.
Майер стоял на крыльце под фонарем, разинув рот, как и Свендсен.
— Поехали, — повторила она.
Журналист прибыл вместе с оператором. Они установили свое оборудование посреди пыли и хаоса гаража. Тайс Бирк-Ларсен из квартиры не спустился.
Пернилле записала все, что она хотела сказать, и это уместилось на одном листе бумаги.
— Прекрасно, — сказал журналист, прочитав.
— Будет ли от этого толк?
— Разумеется. Когда мы здесь закончим, поднимемся к вам домой…
— Нет, туда мы не пойдем.
Журналист был полон решимости настаивать на своем. Такая работа — добыть сюжет любой ценой. Она должна была это предвидеть.
— Мы хотим как лучше, Пернилле.
— В квартиру мы не пойдем.
Вспыхнул яркий свет прожектора, отчего гараж стал еще более неуютным.
— Хорошо. — Он был раздосадован. — А где ваш муж?
— Зачем он вам?
— Будет лучше, если вы выступите вместе.
— Я решаю, как пройдет интервью, а не вы и не Тайс.
Журналист растерянно молчал, и она добавила:
— Либо соглашайтесь, либо уходите.
Ему оставалось только кивнуть.
— Ладно. Значит, только в гараже и только вы.
Наверху Тайс Бирк-Ларсен покормил детей ужином и теперь раскладывал по маленьким вазочкам купленное в супермаркете мороженое. Со стола на них по-прежнему смотрела Нанна.
— А мама будет есть с нами мороженое? — спросил Антон.
— Ей надо поговорить с дядей.
— А мы завтра идем в лес, это называется поход, — сообщил Эмиль.
— Нет, не идем, — возразил Антон.
— А вот и идем!
— Заткнись.
Мальчишки готовы были сцепиться друг с другом.
— Почему ты думаешь, что вы не идете? — спросил Бирк-Ларсен.
Антон ковырялся ложкой в мороженом.
— Мама плохо себя чувствует.
— Конечно, вы пойдете в поход. И мама так сказала.
На лестнице появилась Пернилле.
— Они объявят награду, — сказала она. — По телевизору. И еще будет сбор средств среди соседей.
Бирк-Ларсен подложил детям еще мороженого.
— Антон и Эмиль хотят завтра пойти в лес.
— Знаю. Я обещала пойти с ними.
Фотографии на столешнице то и дело притягивали его взгляд. Сколько им уже лет? Вот тут Нанне шестнадцать, тут сыновья еще совсем малыши. Это часть их жизни, застрявшая во времени.
— Психолог на консультации говорила, что нам нужно уделять больше внимания тому, что у нас есть, — проговорил Тайс Бирк-Ларсен.
Она нахмурилась:
— Я сама знаю, что мне делать, спасибо.
Его лицо было мрачнее тучи.
— Тогда почему ты не здесь, с нами, а там, с чужими людьми?
Долгое молчание. Потом Пернилле улыбнулась детям:
— Пойдемте, ребята. Пора спать.
Они еще не доели мороженое, но без возражений слезли со стульев.
Бирк-Ларсен швырнул свою ложку, глядя, как она уводит их из кухни.
Грязная посуда. Счета и рейсы. Заботы и обязанности. Все это накатывало на него раз за разом, день за днем, словно бесконечный прибой в море проблем.
Он подошел к холодильнику, достал бутылку пива, сел на стул и начал пить.
В Управлении полиции в комнате для допросов адвокат вела себя так, словно с последнего их разговора ничего не изменилось.
— Мой клиент признает, что его алиби было сфабриковано, — говорила она уверенно. — Он не был с Риэ Скоугор в указанный промежуток времени.
Хартманн сидел рядом с ней, Лунд и Майер напротив. Леннарт Брикс расположился на дальнем конце стола и слушал.
— По какой такой причине он лгал нам? — спросил Майер.
— У всех есть право на личную жизнь. Тем более у политика во время предвыборной кампании.
— Это не аргумент, — сказал Майер. — Что вы делали в ту пятницу, Хартманн?
Он молчал, вместо него вновь заговорила адвокат:
— Как уже подчеркивалось неоднократно, мой клиент настаивает на своей невиновности. Он не был знаком с Нанной Бирк-Ларсен и не встречался с ней. После того как он покинул интересующую вас квартиру, он уехал в другое уединенное место, так как нуждался в покое. Он попросил Риэ Скоугор прикрыть его.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |