— Что? Где Вагн? — спросила она.
— Не знаю…
— Ну, тогда… — Она бессильно махнула рукой. — Тогда делайте как знаете.
— Пернилле?
Лотта все еще была в конторе, дожидаясь, когда сестра освободится и останется одна.
— Что?
— Тебе звонили из банка. Сказали, что хотят поговорить.
Букард надел свою лучшую, свежевыглаженную рубашку, лучший костюм. Такой была его форма для выслушивания лекций от комиссара полиции. Он только что вышел из кабинета начальника и пребывал в ужасном настроении. Нагнувшись над столом, он перелистывал утреннюю газету в сером свете утра за окном кабинета Лунд. Скорбно опущенные уголки рта, сведенные брови — он был красноречив, не говоря ни слова.
Лунд и Майер сидели бок о бок и переглядывались, как нашалившие ученики в ожидании выволочки от учителя.
Нарушил тишину Майер:
— Мы понимаем, что все пошло не совсем так, как следовало.
Букард ничего не ответил, только показал им газетный разворот с крупным заголовком: «С ролевой модели Хартманна сняты все подозрения».
— Если бы Кемаль сразу рассказал нам правду… — начала Лунд и умолкла, остановленная язвительной усмешкой Букарда.
— Как я уже говорил вам, у нас с самого начала не сложились рабочие отношения… — добавил Майер. — Я, конечно, не хочу никого обвинять.
— Кемаль лгал нам! — повторила Лунд. — Он мог в любой момент предоставить нам свое алиби, но не сделал этого. Если бы он…
Букард снова ткнул пальцем в газету.
— Люди знают только вот это, — буркнул он. — Ваши оправдания никому не интересны. — Пауза. — Комиссар требует отстранить вас от дела. Нам не нужна вся эта шумиха в прессе. И по вашей вине мы оказались замешаны в предвыборной гонке, что вообще недопустимо. В довершение всего отца жертвы обвиняют в покушении на убийство.
— Кемаль не хочет выдвигать обвинение! — воскликнул Майер. — Разве это ничего не значит?
— Это будут решать юристы, не он. Как бы то ни было, вы оба провалили дело.
Они опустили головы.
— А теперь назовите мне хоть одну причину оставить вас для продолжения расследования.
— Одну? — немного воспрянула духом Лунд. — Я могу назвать…
— Тогда начинай.
— Мы знаем об этом деле больше, чем кто-либо другой. У новой команды уйдет не меньше недели на то, чтобы ознакомиться со всеми материалами.
— Я лучше подожду одну неделю и получу результат. От вас же пока были одни проблемы и неприятности.
— Мы знаем больше, чем знали вчера.
— Сегодня я еду в гимназию, — добавил Майер. — Смогу прояснить там кое-какие вопросы. Мы держим ситуацию под контролем. Лунд права: приведите других людей, и им придется начинать с нуля.
Букард надолго замолчал, погрузившись в размышления.
— Если завтра дело не сдвинется с мертвой точки, я вас отстраню. Обоих.
Он поднялся, направился к двери.
— И держитесь подальше от ратуши и Троэльса Хартманна. Не желаю больше получать из-за вас головомойки. Ясно?
— Конечно, — сказал Майер.
Букард ушел. Лунд сидела молча, сложив руки на груди, а Майер вышел в коридор раздать задания дневной смене.
— Мы должны сегодня как следует поработать, — сказал он. — Для начала возвращаемся в гимназию. Допросим всех до единого, включая уборщиц.
Лунд встала и подошла к шкафу, где хранились вещественные доказательства, стала перебирать пакеты в поисках нужного.
— Покажите фотографию Нанны всем водителям такси, — продолжал Майер.
— Уже показывали, — недовольно протянул Свендсен.
Майер накинулся на него:
— Всем водителям? В целом Копенгагене? Сомневаюсь. Особое внимание уделите тем, кто работал в районе квартиры Кемаля. Может, оттуда она поймала такси. Узнайте хоть что-нибудь! За работу!
Он вернулся в кабинет, бурча себе под нос:
— Неужели это так сложно?
Лунд сидела перед раскрытым журналом регистрации автотранспорта, полученным из мэрии.
— Нужно разослать фотографию машины на все заправки в городе, — сказала она, — уточнить, не заправляли ли ее вечером тридцать первого октября.
— Зачем?
— Мы кое-что упустили. — Она передала ему журнал. — Если верить этой записи, в баке уже не должно было оставаться бензина, а он почти полный. Значит, преступник заезжал на заправку, и в таком случае…
— В таком случае его должны были зафиксировать камеры слежения, я понял, не дурак.
— Хорошо! Давайте начнем с заправок возле гимназии Нанны.
— Лунд. Если бы вы были за рулем украденной машины с похищенной девушкой в багажнике, стали бы вы сами заправлять бак? И потом, в журнале может быть ошибка.
Она кивнула:
— Верно. Тогда проверьте этот вопрос со службой безопасности ратуши.
Майер засмеялся:
— Ага. Вы слышали, что сказал Бремер? Он оторвет мне яйца, если я туда сунусь.
Поставив руки на бедра, склонив голову, она смотрела на него не мигая большими яркими глазами — выжидательно, упрямо.
— Не надо на меня так смотреть, мне это не нравится, — пожаловался Майер.
Она не шевельнулась.
— Я в ратушу не поеду, Лунд. И точка. Вы делайте что угодно. А я туда не поеду.
Он двинулся к двери.
— Майер! Вы обещали отцу Нанны, что найдете того, кто это сделал.
Он остановился, обернулся, хмуро посмотрел на нее.
— Или это были просто слова?
— А еще я обещал жене, что продержусь на этой работе не меньше трех недель. И что важнее, как вам кажется?
Она открыла рот, чтобы ответить, но он не дал ей:
— Все, не надо ничего мне говорить. Я сам знаю ответ.
Те же люди, то же место. И тем не менее все было иначе. Собрание группы началось в спокойной атмосфере, напряжения прошлого вечера как не бывало. Все шутили, смеялись, вели себя так, словно вчера ничего не произошло, и ждали продолжения. Шире всех улыбался Кнуд Падде. Он уже созванивался с Риэ Скоугор, интересовался свободными местами в комитете, метя на повышение.
Во главе стола сидел Троэльс Хартманн, рядом с Элизабет Хедегор. Присутствующие с удовольствием угощались булочками и пирожными. Он лишь изредка подносил ко рту чашку с кофе.
— Доброе утро всем, — сказал Хартманн и быстро покончил с вежливым вступлением: благодарю за то, что пришли, извините, что созвали в срочном порядке.
Бигум сидел в самом конце стола, сгорбившись на стуле, но пытался улыбаться.
— Уверен, мы быстро со всем разберемся… — приступил к делу Хартманн.
— Троэльс.
Это был Бигум, с улыбкой даже более вымученной, чем обычно.
— Прошу вашего внимания. Я хотел бы сказать несколько слов.
Хартманн изобразил удивление:
— Конечно, Хенрик, как пожелаете.
Бигум глубоко вздохнул:
— Я должен перед вами извиниться. За недавние неприятные события. — Он оглядел стол, все молчали. — Нам всем пришлось нелегко.
Падде сумел занять место рядом с Элизабет Хедегор, которая смотрела сейчас на Бигума, подперев подбородок ладонью.
— Надеюсь, все понимают, что наши разногласия были вызваны исключительно тревогой за благополучие партии. — Хенрик Бигум глянул на Хартманна. — Да, ничем иным, Троэльс. Ничего личного. Так что… — Деланый смех, вскинутые руки. — Предлагаю зарыть топор войны и двигаться вперед.
— Благодарю, Хенрик, — любезно произнес Хартманн.
— Не за…
— Но я согласен с тем, что вы вчера сказали. Так больше продолжаться не может.
Бигум заерзал на стуле:
— Троэльс, теперь у вас нет причин отзывать свою кандидатуру. Вас поддерживают и члены группы, и избиратели. Ваша позиция в отношении ролевых моделей…
— Да, да, да. — Взмахом руки Троэльс попросил его замолчать. — Не волнуйтесь, я вовсе не собираюсь отзывать свою кандидатуру. — Он посмотрел на каждого из присутствующих по очереди, скромно улыбаясь. — Не паникуйте. Наша общая цель — изменить систему в ратуше.
Все закивали, и Бигум энергичнее всех. Хартманн постучал пальцем по столу:
— Но мы не сможем этого сделать, если будем ссориться между собой.
Одобрительное бормотание. Словно шоумен, разогревающий публику, Хартманн воскликнул, смеясь:
— Я вас не слышу! Я прав?
Отклик был громче на этот раз, и Хенрик Бигум тоже засмеялся:
— Вы правы, Троэльс, и были правы с самого начала.
Хартманн направил на него долгий взгляд через весь стол:
— Я знаю, Хенрик. И вот теперь я хочу предоставить вам тот же выбор, перед которым вчера вы поставили меня.
Улыбка застыла на лице Бигума.
— То есть?
Выражение лица Хартманна тоже переменилось. С таким серьезным видом он обычно говорил с Бремером.
— Или вы уйдете добровольно… — Он помолчал. — Или мы решим это за вас голосованием.
Бигум затряс головой:
— Что?
За столом стало тихо. Помня нелюбовь Вебера к конфликтам, Хартманн не просил его присутствовать на собрании. А Риэ Скоугор стояла недалеко от стола, улыбаясь и ожидая развязки. Она с шести утра сидела на телефоне, так что они точно знали, каковы шансы Хартманна.
Бигум начинал злиться.
— Это немыслимо. Я работаю в этой партии уже двадцать лет — столько же, сколько и ты, Троэльс. Во всем, что я делал, я руководствовался только нашими общими интересами.
— Вы были у Бремера, Хенрик. Вы предложили ему сделку.
Костистое, аскетичное лицо университетского преподавателя вспыхнуло.
— Я только хотел узнать его мнение. Ничего больше. Наша победа совсем не гарантирована. Надо думать о возможных компромиссах…
— Так что вы выбираете, Хенрик? Добровольный отзыв или голосование?
Бигум посмотрел на каждого в комнате. Никто не смотрел ему в глаза, даже Падде.
— Понятно.
Он поднялся и, не спуская ненавидящего взора с Хартманна, выпалил:
— Пошел ты к черту, Троэльс. Тебе никогда не стать мэром. Ты… у тебя…
— Кишка тонка? — подсказал Хартманн.
Риэ Скоугор с лучезарной улыбкой открыла ему дверь.
— Чтоб вас всех… — пробормотал Бигум, уходя прочь.
Хартманн сложил на груди руки и откинулся по своей привычке на спинку стула. Падде встрепенулся и сказал:
— Ну. Вот и все. Как председатель я передаю слово Троэльсу.
Хартманн дотянулся до термоса, налил себе в чашку кофе.
— К вам это тоже относится, Кнуд. Дверь там.
Падде издал нервный смешок:
— Да бросьте, Троэльс. Я знаю, что ошибся. Но я много трудился на благо партии. Я ее преданный…
Хартманн глотнул кофе.
— Вы свободны, — только и сказал он.
Никто не смотрел в сторону Падде, никто не произнес ни слова, только улыбающаяся Скоугор снова открыла дверь.
— Так вот зачем вы притащили меня сюда? — воскликнул Падде. — Чтобы унизить?
— Кнуд, — позвала его Скоугор, постукивая костяшками пальцев по двери. — Нам нужно продолжать собрание. Прошу вас…
Он выругался — впервые на памяти Хартманна — и тоже исчез за дверью.
— Отлично, — провозгласил Хартманн удовлетворенно. — Давайте продолжим. — Он с улыбкой оглядел лица сидящих за столом. Теперь они принадлежат ему, и никому больше. — Элизабет, прошу вас занять пост председателя взамен покинувшего нас Падде, вы не возражаете?
Она кивнула с улыбкой.
— А теперь я хочу представить вам двух наших новых товарищей.
Скоугор выглянула в соседнее помещение:
— Саньджей? Дипика? Зайдите, пожалуйста.
Молодой человек и девушка азиатской внешности, хорошо одетые, профессионалы с хорошим образованием — результат программы интеграции.
— Это Саньджей и Дипика, вы с ними уже знакомы по работе с нашей молодежной организацией, они займут освободившиеся места в комитете, — представил вновь прибывших Хартманн. — Прошу вас, садитесь. Добро пожаловать.
Когда приветствия и небольшая суматоха с рассаживанием стихли, Хартманн спросил:
— Есть вопросы? Нет? Тогда за работу.
Когда собрание уже шло полным ходом, Хартманн выскочил из кабинета, чтобы попросить сделать несколько копий. У ксерокса препирались Риэ Скоугор и Мортен Вебер.
— Почему мне никто не сказал о том, что будут такие перестановки? — жаловался Вебер.
— Ты бы стал возражать.
— Да, потому что сейчас не лучшее время менять коней.
— Они сами напросились, Мортен, — сказала Скоугор. — И как можно терпеть среди нас такую змею, как Бигум?
— А Кнуд? — спросил Вебер. — Он-то что сделал? Всего лишь вел себя так, как всегда. Куда ветер клонит, туда ветка и гнется.
— Кнуд послужит уроком, — сказал подошедший Хартманн.
Вебер открыл рот в притворном изумлении:
— Уроком? И от кого я это слышу, не от святого ли Троэльса? С каких это пор ты стал вытаскивать кинжал по ночам?
— С тех пор, как захотел свергнуть Бремера. А Бигума и Падде больше нет, и хватит об этом. — Он шлепнул документы на крышку ксерокса. — Мне нужны копии вот этого и еще кофе.
— Сам ходи за своим кофе! Бигум так просто не сдастся. Он будет копать под тебя и дальше.
— Послушай, Мортен, — сказал ему Хартманн, — мы слишком долго были пай-мальчиками. Только и делали, что отбивались от нападок. Мне пришлось действовать. Я должен был показать свою силу.
— Это у тебя получилось. Я только надеюсь, что ты обговорил все с Кирстен Эллер. Бигум был близок с ней, если ты не в курсе. — Взгляд на Хартманна. — А, ты не в курсе! Что, трудно было спросить…
Хартманн еле сдерживался, чтобы не разозлиться.
— С Кирстен я сам все улажу. Выкинь это из головы.
— Проблема в том, — говорил служащий банка, — что вы платите за два дома.
Он сам пришел в гараж поговорить с ней. И сидел теперь в их застекленной конторе со смесью смущения и недовольства на лице. Она хотела крикнуть ему в лицо: почему сейчас? Вы что, газет не читаете? Неужели непонятно, что сейчас не время?
Но ведь он из банка, этот мужчина в костюме, и, несомненно, у него есть большой дом в фешенебельном пригороде. Это его работа — преследовать маленькие, едва сводящие концы с концами частные фирмы в Вестербро. Обстоятельства не имеют значения, считаются только кроны на банковских счетах.
— Долго это не будет продолжаться.
— Это вообще не может продолжаться. У вас нет средств поддерживать такие расходы. Итак…
— Итак — что?
— Когда вы сможете продать дом?
В контору заглянул один из работников:
— На большом грузовике заело подъемник.
Что сделал бы Тайс? Что сказал бы Вагн?
— Пусть груз отвезет маленький грузовик в два приема. Мы не можем отменить доставку.
— Тогда мы не успеем со следующим заказом.
Она посмотрела на него молча. Он ушел.
— Я могу заморозить ваш заем на время, — сказал мужчина. — То есть в этом месяце можете пропустить выплату. Но…
Она думала о грузовиках, заказах, доставках. Работай больше, и деньги будут — так всегда говорил Тайс.
— Пернилле? У вас сильно превышен кредит. Потом расходы на похороны… Нам нужно…
— Деньги? — спросила она. — Залог? — Она огляделась вокруг — контора, гараж, водители и грузчики. — Все это и так уже ваше. Что еще я могу предложить?
— Нам нужно выработать план. Иначе…
— Тайс скоро будет дома, — твердо сказала она. — Он найдет решение.
— Пернилле…
— Вы ведь можете подождать, пока Тайс не вернется домой? Или вы хотите вручить уведомление прямо на кладбище, когда я буду опускать прах Нанны в землю?
Ему не понравились ее слова. Да, думала она, это было жестоко.
— Я пытаюсь помочь…
У нее зазвонил мобильник.
— Вы получите свои деньги. А теперь извините меня, мне нужно ответить на звонок.
Это звонил из тюрьмы Тайс.
Она отошла в дальний угол гаража, чтобы ей не мешали говорить с ним.
— Привет.
— Как ты, Тайс?
— Нормально.
Она хотела представить себе его там, в тюрьме. Одет ли он уже в их одежду? Достаточно ли ему еды? Не затеет ли он там ссор, со своим-то характером…
— Как мальчики?
У него был голос сломленного старика.
— Они в порядке. Хотят, чтобы ты поскорее вернулся домой.
В телефоне сначала было слышно только прерывистое тяжелое дыхание, потом он сказал:
— Сегодня я не вернусь.
— Когда тебя отпустят?
— Меня продержат здесь до суда.
Двое работников стояли в задумчивости перед грузовиком. Там тоже возникла какая-то проблема.
— Сколько?
— Слушание через неделю. Может, после этого.
Она не знала, что сказать.
— Прости меня за…
Никогда она не видела, чтобы он плакал, даже когда умерла его мать. У Тайса все происходило внутри — там, лишенные слов, втайне бушевали его эмоции. Она научилась чувствовать их, ощущать. И представить не могла, что они способны выйти наружу.
— Мне пора идти, родная, — сказал он.
Рыдания перехватили ей горло от жалости к нему, к себе, к Нанне и к сыновьям. За весь печальный серый мир.
У Пернилле тоже не было слов, и почему-то это вынужденное молчание было хуже всего, оно казалось самым тяжким грехом.
— Пока, — сказал он, и все смолкло в телефоне.
Лунд отправилась в крепость из красного кирпича, что носила гордое имя ратуши, нашла в подвальном этаже место, отведенное для машин городской администрации. Там она — в коротком черном пальто, джинсах и шерстяном свитере — пыталась добыть нужную информацию от раздражительного старика в униформе, который был уверен, что у него есть гораздо более срочные и важные дела, чем отвечать на ее вопросы.
Гараж управлялся из пункта охраны, расположенного возле выезда. Старика и Лунд разделяла стеклянная стенка, выполняя абсолютно непонятное Лунд предназначение. Мониторы фиксировали все происходящее в здании ратуши, в коридорах городского совета, похожих на тюремные, в кабинетах чиновников, в подвале и в самом гараже.
— Мы заняты, — сказал дежурный охранник.
— Это не займет много времени. Мне необходимо понять, как работает ваша система.
Он вел себя так, будто работал здесь с момента постройки здания, то есть как минимум столетие. Ворчливый мужчина лет шестидесяти пяти, в очках с линзами в форме полумесяцев, с венчиком серебристых волос вокруг лысины, он носил свою униформу с такой важностью, будто герб города, вышитый на тужурке, — три башни, стоящие на воде, — является атрибутом высочайшего поста, и вообще его больше занимали связки ключей, мониторы и ящички для бумаг, чем люди, снующие вокруг.
— Это гараж, — сказал он. — Что тут непонятного? Водитель ставит машину и сдает ключи. Чтобы взять машину, нужно сначала взять ключи.
За его спиной была доска с крючками, увешанная ключами. Подошел человек и попросил машину. Старик встал, стянул на самый кончик носа полумесяцы очков, чтобы прочитать документы и заявку.
— Вам нужно сходить к окулисту, — сказала она, пытаясь быть дружелюбной.
Он вручил водителю кольцо с ключами, смерил ее недовольным взглядом и молча уселся на место.
— Значит, ключ от украденной машины висел бы здесь?
— Если бы ее не украли.
— Кто отвечает за заправку машин?
— Водители, наверное. Меня это не касается.
— И об этом всегда делается запись в регистрационном журнале?
Этот вопрос ему не понравился.
— Я не могу отвечать за поступки кандидатов. Обращайтесь к ним.
Лунд была настойчива:
— Я обращаюсь к вам.
Она вошла в крошечное помещение, положила перед ним журнал учета машин штаба Хартманна.
— Это один из ваших журналов. Объясните мне, пожалуйста, эту запись. Значит ли она, что никто не заправлял машину после этой даты?
— Вам полагается находиться снаружи.
— Вы работаете в городской администрации, вам полагается помогать полиции. Расскажите мне о том, что означают записи в журнале.
— Ничего не означают, — буркнул старик. — Водители не заполняют его каждый день, а ждут, когда у них будет свободное время, и тогда записывают то, что случилось за неделю или за две. А иногда вообще ничего не пишут.
Он всмотрелся в записи.
— Этот водитель больше не возвращался сюда. Само собой, он не сделал никаких записей. Ничего удивительного. Теперь я могу вернуться к работе? — Он поправил очки на носу, поглядел на нее сквозь них. — Или у вас есть еще вопросы?
Она вышла из его кабинки, направилась к выходу, за которым виднелся лишенный красок зимний день. Никто не помогает полиции. Для всех они особая разновидность врага. И даже в самом сердце городской администрации то же самое.
Лунд вернулась обратно и встала за стеклом, как полагалось. Старик все возился со своими очками — нервно, как ей показалось.
— Как водители платят за бензин?
Он нажал кнопку своего микрофона:
— Что?
— Как водители платят за бензин?
Он задумался:
— В каждой машине есть платежная карта. Послушайте, к нам это не имеет никакого отношения…
— Мы не нашли в той машине никакой карты. Как она выглядит?
— Не знаю я. Мы — охрана. Деньгами не занимаемся. А теперь, если позволите…
— Я понимаю. Но вы ведь можете выяснить, на какие заправки они обычно заезжают?
— Вам нужно только это?
— Да. — Она улыбнулась. — И потом я перестану вам мешать.
Он сидел на узком табурете с несчастным бледным лицом и теребил в руках очки.
— Обещаю, — сказала она.
Все нужные сведения нашлись в журнале, лежащем прямо перед несговорчивым охранником. Он переписал то, что нашел, на листок бумаги и просунул его под стекло:
— Что-нибудь еще?
— Не сейчас, спасибо.
Майер с командой, все как один в касках, осматривали стройплощадку, которая обещала стать новым крылом здания гимназии.
— Поговорите с каждым рабочим, — приказал он. — Узнайте, во сколько они пришли в тот день, когда ушли, что видели. Когда закончите, переключайтесь на уборщиков. А потом…
Договорить ему помешал звонок от Лунд.
— Вы собираетесь приехать сюда или что? Тут куча дел.
— В машине должна была быть платежная карта для покупки бензина. Карты у меня нет, но есть ее номер.
Она замолчала. Он слышал на заднем фоне шум городского транспорта и представил, как она сидит за рулем, жонглируя телефоном и бумагами и пытаясь вести машину.
— В ту пятницу картой пользовались в семь двадцать один вечера. Заправка на Нюропсгаде.
— Где это?
— В двух минутах от ратуши.
Молчание Майера было красноречиво.
— Надо просмотреть записи камер слежения с той заправки, — сказала Лунд.
— Мы должны выполнять указания Букарда.
Теперь промолчала она.
— А вы можете без меня это сделать? — спросил он, и тут же ему стало стыдно за свои слова.
— Конечно, — ответила она тем звенящим напевным тоном, который умела включать и выключать по желанию. — Как хотите.
И прервала связь.
Копы смотрели на него.
Он бросил каску ближайшему из них.
— Работайте. Вы знаете, что делать, — сказал он.
— А вы куда? — спросили его.
— Если что, я в управлении.
Дни становились все короче, темнеть начинало уже с четырех часов. Пернилле Бирк-Ларсен сидела в застекленной конторе и принимала звонки — от разгневанных клиентов, журналистов, незнакомцев с нелепыми предложениями помощи.
Тот служащий из банка тоже позвонил, ему понадобились кое-какие сведения о финансах Бирк-Ларсенов. Поэтому ей пришлось заняться поисками и найти-таки ключ к ящику с документами, который Тайс всегда держал закрытым. Там, среди прочих бумаг, лежала фотография Тайса с Нанной. Как показалось Пернилле, снимок был сделан от силы недели две назад. Тайс в шерстяной черной шапочке улыбался своей наивной улыбкой, которую она так любила. А Нанна, очень красивая, обнимала отца за плечи, словно защищая его. Именно так, а не наоборот.
Пернилле перевернула снимок. На тыльной стороне почерком Нанны было написано: «Я люблю тебя, папа!»
Она впервые видела этот снимок. Еще один секрет Нанны — и ее отца. Нанна всегда имела склонность делать то, что ей не позволялось: брала одежду Пернилле без разрешения, рылась в чужих шкафах, приглядывая что-нибудь для себя. Время от времени на этой почве возникали ссоры, но серьезных проблем у них с Нанной не было. И теперь Пернилле казалось, что, возможно, они и не были по-настоящему близки с дочерью. Или это ощущение вызвано неизбежным следствием смерти — растущей пропастью между ней и Нанной? Возможно…
Нанна была любознательной девочкой, всегда в поисках чего-то нового. Может, она и в секретные ящики Тайса заглядывала. Ему бы это не понравилось, думала Пернилле. В нем было нечто такое, что он хотел спрятать ото всех. Прошлой ночью ей довелось увидеть эту тайну: огромного неудержимого человека, занесшего кувалду над распростертым окровавленным телом. Она едва узнавала в нем мужчину, которого любила уже двадцать лет.
Шаги в темноте гаража заставили ее вздрогнуть. Из сгущающихся теней вышел Вагн Скербек — бочком, с виноватым видом, с порезом и синяками на лице.
— Привет, — сказал он.
Пернилле убрала фотографию, взглянула на него. Она не знала, что сказать. Понурая фигура в алом комбинезоне и черной шерстяной шапке — он мог сойти за младшего брата Тайса. Эти двое подружились еще до ее знакомства с Тайсом. До того, как она рискнула соединить свою жизнь с таким мужчиной — ради головокружительного восторга, который приносила ей близость с ним.
— Это была моя идея, — сказал Скербек. — Вини меня, не его.
Пернилле на мгновение зажмурилась, потом вернулась к бумагам, нужным банку.
— Его еще не отпустили?
Перед ней лежала стопка счетов, пестревших красными штампами «Повторно» и «Последнее уведомление». Она открыла ящик стола и смахнула туда всю кипу.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |