сомнений в
подлинности патриотизма своих политических противников. В ноябре 1916 г. лидер
конституционных демократов Милюков со всей силой своего таланта в
Государственной думе
(вопрошая, "Что это - глупость или измена?") публично заклеймил председателя
совета
министров Штюрмера как изменника. Успех у общества вознес политика - профессора
- до
небес популярности, но способствовал ли он здравой оптимизации государственного
механизма?
Кризис царизма
Опорой Штюрмера оставалась императрица Александра Федоровна. Западные
послы,
видя это, переносят огонь критики на державную властительницу, с необычайной
легкостью
обращаясь с основами государственного строения России. Бьюкенен пишет: "Ее
Величеством, к
несчастью, владела мысль, что ее призвание заключается в спасении России. Она
полагала - и
в принципе, как показали последующие события, не без основания, - что
самодержавие есть
единственный режим, который может обеспечить единство империи. Она знала, что
император
слаб и потому внушала ему твердость. Она неоднократно повторяла, что он должен
быть
самодержцем не только по имени, но и на деле.
Желая помочь и хоть отчасти облегчить ему бремя двойной роли самодержца и
верховного главнокомандующего, она приняла активное участие в управлении страной
и,
защищая политику "напролом", была искренне убеждена, что действует в интересах
России"
{278}.
В трагическом свете возникает фигура последнего императора. Именно в эти
дни
Палеолог вспоминает, что говорили о Юлии Цезаре: "У него есть все пороки, но ни
одного
недостатка". Можно сказать, что у Николая Второго не было пороков, но у него был
наихудший для самодержавного монарха недостаток: фактическое отсутствие
характера лидера.
Бьюкенен считал, что природой вещей предопределено так - слабый всегда уступит
сильному;
в данном случае, император подпал под влияние более сильной характером
императрицы. Та,
разумеется, существовала не в вакууме. Относительно небольшая клика авантюристов
оказывала влияние на царицу, используя ее практически в качестве
бессознательного средства
для реализации своих требований.
Огромный корабль не мог потонуть сразу. На капитанском мостике еще видели
спасительные маршруты. Один из них предполагал перемену лиц в высшем
государственном
эшелоне. Ощущая серьезность кризиса, режим пытался выйти из него за счет перемен
в
правительстве. В десять часов вечера 23 ноября 1916 г. один из осведомителей
посла Палеолога
передал записку: "Г. Штюрмер ушел в отставку и заменен на посту председателя
совета
министров г. Треневым". Новость восхитила посла. Свое удовлетворение Палеолог
обосновывал несколькими "аксиомами": Трепов - непримиримый противник Германии;
он
человек деятельный, энергичный, умный и методичный; у него большой практический
опыт.
Пытаясь скрепить расползающиеся межсоюзнические связи, Палеолог вручил Трепову
орден
Почетного легиона.
Но золото уже на глазах теряло цену. Наступала пора всеобщей инфляции.
Наедине с
французским послом, накануне речи в Думе премьер Трепов говорил:
"Для России наступил решительный момент. Если мы будем продолжать идти тем
же
аллюром, немецкая партия возьмет верх. А тогда катастрофа, революция, позор".
Французы
предпочли поверить в действенность производимых персональных перемещений.
Союзных
послов удовлетворила замена на посту начальника генерального штаба генерала
Алексеева
генералом Гурко. Между тем в данном случае лихой боевой генерал заменил столь
нужного
России аналитика.
Англичане оказались не столь легковерными. В отличие от Палеолога, Бьюкенен
не
ожидал ничего особенного от смены Штюрмера Треповым, оказавшимся к тому же
неприемлемым для Государственной Думы. Встреченный криками и свистом, он трижды
оставлял трибуну, прежде чем получил возможность говорить. Его программа: 1)
война до
конца - Россия не отступит ни перед какой жертвой; 2) цель - овладение
Константинополем
и проливами, оказание помощи Румынии; 3) Польша будет восстановлена в своих
этнических
границах и образует автономное государство; 4) обеспечение сотрудничества с
Думой до
благополучного конца войны.
Выдержка Трепова произвела определенное впечатление на Бьюкенена.
"Политическая
декларация была очень удовлетворительна, и Трепов подчеркивал как необходимость
продолжения войны до победного конца, так и борьбы с германцами и на поле
сражений, и
внутри страны. Однако Дума продолжала держаться враждебно, и даже заявление о
соглашении
относительно Константинополя, которое уполномочили его сделать союзные
правительства,
было встречено совершенно равнодушно. Дума и общество были до такой степени
захвачены
внутренним кризисом, что не могли думать ни о чем другом" {279}.
Тем временем патриотически настроенные офицеры организовали убийство
человека,
олицетворявшего для четы Романовых безбрежную Россию. С точки зрения Бьюкенена,
убийство Распутина, хотя и вызванное патриотическими мотивами, было фатальной
ошибкой.
Оно заставило, по его словам, императрицу решиться быть более твердой, чем
когда-либо, и
оно было опасным примером, так как побудило народ приняться за осуществление
своих идей
на деле. Оно сделало более затруднительным для императора вступить на путь
уступок, даже
если бы он решился на них, так как в этом случае он дал бы возможность
подозревать, что он
уступил, опасаясь за свою жизнь.
Тем временем в Лондоне приходит к власти правительство Дэвида Ллойд
Джорджа,
знаменуя собой смену поколений в британской политической элите. Уход Асквита и
Грея
насторожил русское общество. Ведь именно эти политики продемонстрировали
лояльность в
отношении России в критическом августе 1914 г. Бьюкенен фиксирует негативные
комментарии в русской прессе и обществе. Почти двадцать пять лет внешней
политикой
Англии управлял сэр Эдуард Грей. Он был сторонником британо-русской дружбы и
сближения,
он хотел прекратить вековую вражду и разделить мир между державами, самой
природой
предназначенными главенствовать на суше и море. Россия помнила этого деятеля и
скорбела по
его уходу. Теперь вставал вопрос о преемнике. Ллойд Джордж был известен своей
эффективностью и реализмом. Не потребует ли этот реализм более жесткого
обращения с
неэффективной Россией?
Обладая лучшей среди союзников службой добычи и анализа информации,
англичане
лучше прочих иностранцев (включая немцев) знали ситуацию в России. В конце 1916
г.
британская дипломатическая и разведывательная служба приходят к неутешительному
для себя
выводу о кризисе власти в России. Британский посол Бьюкенен осмелился говорить
царю
Николаю в декабре 1916 г. то, чего он никогда бы не осмелился сказать раньше:
"Лишь один
курс открыт для Вас, а именно: разрушить барьеры, которые разделяют Вас от
Вашего народа,
и восстановить его доверие". Император Николай, еще живя в мире собственных
представлений, постарался перефразировать вопрос в благоприятном для себя
ракурсе:
"Должен ли я вернуть доверие своего народа, или народ обязан восстановить мое
доверие к
нему?" {280}.
Царственное высокомерие еще не отпускало Николая. Но Бьюкенена уже менее
всего
интересовал политэсс в минуту, когда существование России, связанное с
существованием его
страны, подошло к критической черте. Он выразился прямее тех министров и
советников, чьим
прямым долгом было оградить императора и спасти династию. "Вы подошли, сэр, к
развилке
дорог, и Вам нужно сейчас избрать один из двух путей. Один ведет Вас к победе и
доблестному
миру. Второй ведет к революции и несчастью" {281}.
Французская сторона тоже стала подходить к оценке России, как союзника, с
вопросительным знаком. Старейший западный союзник стал исчерпывать запас своего
доверия.
Палеолог записал в дневнике 25 января 1917 г.: "Адмирал Нилов, генерал-адъютант
императора, имел мужество открыть самодержцу всю опасность положения; он дошел
до того,
что умолял удалить императрицу как единственное еще средство спасти империю и
династию.
Николай II, обожающий свою жену и рыцарски благородный, отверг эту идею с резким
негодованием. - Императрица - иностранка; у нее нет никого, кроме меня, кто мог
бы
защитить ее. Ни в коем случае я ее не покину" {282}.
Монарх, который не сумел обеспечить готовность своей страны, бросив ее
против лучшей
армии мира, который потерял связь со своим народом, одновременно не найдя
ответственных
помощников, способных эту связь сохранить, подошел к последней черте. После
убийства
Распутина Николай бросается в Царское село, манкируя военным совещанием, на
котором он
был особенно нужен ввиду отсутствия заболевшего (и находившегося в Крыму)
Алексеева
Генерал Гурко молился о пассивности немцев - Россия была на несколько дней
буквально
обезглавлена {283}.
В конце 1916 г. в России, в ее верхах, уже не спрашивали, случится ли
революция.
Спрашивали: когда она случится. Двоюродный брат Николая великий князь Александр
Михайлович увещевал: "Так долго продолжаться не может" {284}.
Итоги года
1916 г. прошел под знаком двух событий: на Западном фронте - битвы за
Верден (где
французы потеряли 650 тысяч человек), на Восточном фронте - наступления
Брусилова, где
потери были не меньше. К концу года на Западном фронте 127 германским дивизиям
противостояли 169 дивизий союзников (106 дивизий - французы, 56 дивизий -
англичане, 6
дивизий - бельгийцы, одна русская дивизия). На Восточном фронте у русской армии
теперь
было 16 тысяч пулеметов - ровно столько, сколько было у немецкой армии на
Западном
фронте. Важным достижением России было завершение строительства железной дороги
Петроград-Мурманск. В конце года под ружьем у России были более девяти миллионов
человек, у Германии - семь миллионов, Австрии - пять миллионов. В войне теперь
участвовали одиннадцать европейских наций (последней к Антанте присоединилась
Португалия). На стороне России были Франция, Британия, Италия, Сербия, Бельгия,
Румыния,
Португалия и Япония Британия вела за собой доминионы - Канаду, Австралию, Новую
Зеландию, Южную Африку, а также Индию и Вест-Индию. Им противостояли Германия,
Австро-Венгрия, Оттоманская империя и Болгария. Чехи, поляки и словаки ожидали
шанса на
самоопределение.
Значительная перемена произошла в Лондоне. Смертельно утомленный войной
Герберт
Асквит был сменен 6 декабря на посту премьер-министра Дэвидом Ллойд Джорджем. За
океаном президент 7 ноября 1916 г. Вудро Вильсон был переизбран президентом и
через
неполные две недели обратился к воюющим странам с предложением найти выход из
военного
тупика. Ответом было глухое молчание.
Но и Германия подошла к пределу своих сил. После слепого и бесполезного
упорства при
Вердене, после британского наступления на Сомме, после прорыва - Брусилова даже
кайзеру
стало ясно, что достижение победы проблематично. Требовался некий новый ход.
Вильгельм
Второй увидел его в предоставлении автономии полякам. Министру иностранных дел
Ягову он
пишет: "Давайте создадим Великое герцогство Польское с своей польской армией под
командованием наших офицеров. Мы сможем использовать эту армию" {285}. 5 ноября
было
провозглашено Польское королевство со столицей в Варшаве. Этот шаг имел немалые
последствия - он ликвидировал последние возможности германо-российской
договоренности.
Бетман-Голвег ощущал это лучше других: в Стокгольме уже велись секретные
переговоры
между германским промышленником Хуго Стиннесом и вице-председателем Думы А.Д.
Протопоповым. Царь, возможно, был готов на многое, но не на создание из русской
Польши
государства под германским протекторатом.
В конце года в Европе активно обсуждали неожиданную смерть престарелого
императора
Франца-Иосифа. Первой новостью для его наследника - императора Карла - было
сообщение
о переходе 23 ноября генерала Макензена через Дунай, чему способствовал
понтонный мост,
сооруженный австрийскими инженерами. Через два дня румынское правительство в
панике
покинуло Бухарест и переместилось ближе к русским войскам - в Яссы. 6 декабря
Макензен
въехал в Бухарест на белой лошади, а кайзер открыл шампанское. Теперь в руках
немцев были
пять столиц оккупированных стран: Брюссель, Варшава, Белград, Четинье и
Бухарест,
Спроектированная Фалькенгайном операция дала Германии одну из житниц Европы.
Стараясь использовать благоприятный момент, канцлер Бетман-Гольвег выступил
декабря в рейхстаге с предложением начать переговоры о мире в одной из
нейтральных столиц.
Ответом французов было наступление в районе многострадального Вердена. Президент
Вильсон предложил каждой из союзных сторон сформулировать свои мирные
предложения.
Фраза из послания Вильсона о том, что США "обладают слишком большой гордостью,
чтобы
воевать", покоробила многих в воюющих странах. Царь Николай отверг предложение
Вильсона
в очередном приказе по армии 25 декабря. Ллойд Джордж ответил, что "склонен
положиться
скорее на непоколебленную армию, чем на поколебленную веру" {286}. 30 декабря
страны
Антанты официально отвергли предложение Бетман-Гольвега как "пустое и
неоткровенное".
На следующий день генерал Людендорф потребовал начала неограниченной подводной
войны.
Кайзер поделился с ближайшим окружением, что "теперь побережье Фландрии
определенно
будет нашим". В конце года немцы начали бомбить Лондон не с цеппелинов, а с
аэропланов.
Глава четвертая. Февраль и союзники
На протяжении столетий массы населения России выносили войны,
болезни и материальные лишения с твердостью, которая лишь очень
редко сменялась силовым противостоянием с царями и их
правительствами. Снова и снова в полстолетия перед Великой Войной
крестьянский фатализм хоронил все надежды русских радикалов,
которые ошибочно полагали, что крестьянство должно восстать, а не
выносить условия своей жизни. Крестьянский фатализм казался
безграничным
У. Брюс Линкольн, 1986.
Я не против чувств пацифистов, я против их глупости.
Президент Вильсон, 1917.
Я обязан доложить, что в настоящий момент Российская империя
управляется лунатиками
М. Палеолог, 1917.
В январе 1917 г. внутренний кризис в России приблизился к апогею. Премьер
Трепов, не
сумев сместить фаворита императорской четы министра внутренних дел Протопопова,
ушел в
отставку, и правительство возглавил немолодой и консервативный князь Голицын. В
Думе
Керенский, ощущая себя гласом народным, возвысил голос против тех "поверхностных
мыслителей, которые призывают к сдержанности только для того, чтобы отсидеться
на теплых
местечках" {287}. Депутат Шульгин писал великому князю Николаю Михайловичу
(пожалуй,
самому умному среди Романовых), что "в слова теперь никто не верит" {288}.
Ситуация
обострилась настолько, что за столом у Бьюкенена аристократы обсуждали вопрос,
будет ли
убита императорская чета в ходе грядущих потрясений Легкость мыслей русских с
трудом
воспринималась основательным британцем, и он потребовал серьезного анализа
складывающейся ситуации Аргументы тех, кто видел впереди крах, были достаточно
убедительны - их подтверждали дипломатические и разведывательные источники
западных
посольств.
В Берлине бросают жребий
Кайзер Вильгельм решил окончательно определить свою позицию в отношении
неограниченной подводной войны. В течение января 1917 г. германские подводные
лодки
потопили 51 британское судно, 63 прочих корабля стран-противников и 66
нейтральных судов
(это составляло примерно триста тысяч тонн - треть приходилась на британские
корабли)
Этого было много для ущерба, но недостаточно для перелома в крушении
промышленных
центров Антанты. На Коронном совете 9 января 1917 г. начальник военно-морского
штаба фон
Хольцендорф заверил кайзера и присутствующих, что неограниченная подводная война
приведет к капитуляции Британии через шесть месяцев. Кайзер спросил адмирала,
какой будет
реакция Соединенных Штатов Америки. "Я даю Вашему Величеству слово офицера, что
ни
один американец не высадится на континенте" {289}. Эти слова произвели
впечатление.
Гинденбург поддержал адмирала - в противном случае противник одолеет Германию в
области промышленного производства, Бетман-Гольвег (традиционно уже)
предупредил, что
неограниченная подводная война вовлечет в конфликт Соединенные Штаты. Но, имея
против
себя руководство армии и флота, он снял возражения.
9 января 1917г. обергофмаршал двора Фрайхер фон Рейшах увидел в замке Плесе
одиноко
сидевшего Бетман-Гольвега. "Я вошел в комнату и увидел его абсолютно разбитым.
На мои
смятенный вопрос: потерпели ни Вы поражение? он ответил: "Нет, но наступает
конец
Германии. В течение часа я выступал против подводной войны, которая вовлечет в
войну
Соединенные Штаты. Это будет слишком много для нас. Когда я кончил, адмирал фон
Хольцендорф вскочил на ноги и сказал: "Я даю гарантию, как морской офицер, что
ни один
американец не высадится на континенте". "Вы должны уйти в отставку", -
прокомментировал
Рейшах. "Я не хочу сеять раздор, - возразил канцлер, - именно в тот момент,
когда Германия
играет своей последней картой" {290}. Рейшах пишет, что с этого момента он
потерял веру в
победу.
Теперь Вильгельм Второй отбросил сомнения. Приказ подводному флоту
повелевал
"выступить со всей энергией" против любых кораблей, идущих в воды союзников,
начиная с 1
февраля 1917 г. Командующий подводным флотом коммодор Бауэр объяснил командирам
подводных лодок, что их действия "заставят Англию заключить мир и тем самым
решат исход
всей войны" {291}.
Австрийцы были менее самоуверенны. В Вене глухо звучали речи о
необходимости
начать мирные переговоры, пока удача не отвернулась от Центральных держав. Граф
Чернин
предложил 12 января австрийскому кабинету министров начать поиски мира. Его
подстегивала
декларация союзников в Риме, провозгласившая одной из целей войны освобождение
народов,
находящихся под пятой Габсбургов - поляков, чехов, словаков, словенцев,
хорватов, сербов,
румын. А 21 января президент Вильсон в ежегодном Послании нации пожелал создания
"объединенной Польши" с выходом к Балтийскому морю. Царь Николай полностью и
публично поддержал эту идею. В свете происходящего граф Чернин и его
единомышленники
вынуждены были спешить.
В Берлине с надеждой и страхом ждали дату 1 февраля - переход к тотальной
войне под
водой таил неведомое. Недавно назначенный министр иностранных дел доктор Альфред
фон
Циммерман частично разделял опасения Бетман-Гольвега о возможной реакции
Америки. На
худой конец следовало обезопасить себя обострением мексиканского фактора в
американской
политике. 19 января 1917 г. он подготовил строго секретную телеграмму
германскому послу в
Мексике, где говорилось, что "с щедрой германской финансовой помощью" Мексика
сможет
возвратить себе территории, потерянные ею семьдесят лет назад - Техас, Аризону,
Нью-Мексико. Германия и Мексика "будут вести войну вместе и вместе заключат
мир". Через
несколько дней посол Германии в Вашингтоне граф Бернсторф запросил 50 тыс. долл.
для
подкупа отдельных членов конгресса.
Отвечая на вопросы американского посла в Берлине относительно возросших
масштабов
неконтролируемых атак германских подводных лодок, Циммерман благодушно изрек:
"Все
будет в порядке. Америка ничего не собирается предпринимать, ибо президент
Вильсон стоит
за мир и ни за что более. Все будет продолжаться как прежде" {292}. Более сотни
германских
субмарин вышли на битву в океан, и еще сорок ждали своего часа в доках
(пятьдесят одна
германская подводная лодка была потоплена за два с половиной года войны).
Полученная
командирами немецких лодок свобода топить все корабли без разбора дала
результаты
довольно быстро. Но также быстро росла решимость американцев противостоять
морскому
разбою. 5 марта президент Вильсон объявил о вооруженном нейтралитете своей
страны.
Немцы не смогли предусмотреть искусства британских дешифровальщиков. Те
сумели
прочесть вольные суждения Циммермана о судьбе американских южных штатов, о
фактическом предложении Мексике военного союза и передали текст в Вашингтон.
Вильсон
использовал шанс. 13 февраля он объявил конгрессу, что прерывает дипломатические
отношения с Германией. Пока он не просил об объявлении войны, но подошел к
последней
черте. 1 марта телеграмма Циммермана была опубликована в американской прессе и
вызвала
подозрение в грубой подделке. Однако через два дня Циммерман признал свое
авторство, и шок
американцев подорвал основы их нейтралитета.
Для немцев начало февраля было роковым не только ввиду подводного
наступления. 3
февраля германская армия на Западном фронте отступила на искусно подготовленную
новую
оборонительную позицию - "линию Гинденбурга", экономя (за счет выпрямления линии
фронта) тринадцать дивизий. Немцев радовали сообщения о значительном военном
ослаблении
России, о настоящей антивоенной кампании, развернутой в тылу у русской армии
Генерал
Гофман записал в дневнике 16 февраля: "Из глубины России приходят очень
ободряющие
новости. Кажется, она не сможет продержаться дольше, чем до осени" {293}.
Англичане берут на себя инициативу
Военный атташе при русской армии полковник Нокс послал в Лондон
обстоятельную
оценку потерь и возможностей России. В войне убито уже более миллиона русских
солдат. Еще
два миллиона находятся в плену. Полмиллиона раненых заполняют госпитали. Полтора
миллиона либо в долгосрочном отпуске, либо освобождены от несения воинской
службы.
Миллион солдат дезертировал. "Эти люди живут в своих деревнях, власти их не
беспокоят, их
скрывают сельские общины, которым нужен их труд" {294}. Русский кризис привел
даже
рассудительного британского посла в состояние крайнего возбуждения. Посмотрев в
феврале
лермонтовский "Маскарад" в трактовке Мейерхольда, аристократически сдержанный
Бьюкенен
был шокирован "богатством и экстравагантностью, идущими в России рядом с
потрясенной и
обнищавшей страной", где русский суд, высшее общество и правительство являют
собой не что
иное, как "фальшивый маскарад" {295}. Он попросил короля Георга позволить ему
обратиться
к Николаю от лица британского монарха. "Мы обязаны сделать это ради императора,
который
всегда был лояльным другом и союзником; мы обязаны сделать это для России,
которая
принесла такие жертвы в общем деле; мы обязаны, наконец, сделать это ради самих
себя, столь
непосредственно заинтересованных в том, чтобы предотвратить грядущую катастрофу"
{296}.
Бьюкенен взялся за дело немедленно - прежде всего, нужно было знать мнение
основных
действующих лиц. Посол пригласил к себе председателя Думы Родзянко: какие
уступки царя
могли бы удовлетворить русский парламент? Родзянко довольствовался малым:
русский
парламент настаивает на участии в процессе создания правительства, на назначении
председателем совета министров человека, который пользовался бы доверием не
только
императора, но и народа. Бьюкенен бросился" к императору - Запад постарался
осуществить
последнюю попытку сохранить лояльного союзника. 12 января 1917 г. в
сопровождении
камергера двора посол прибыл в Царское село. Из окна он увидел императора,
быстро
шагающего по снегу - так Николай всегда поступал в промежутках между
аудиенциями.
Вопреки обыкновению, царь не протягивал табакерку и не старался
продемонстрировать
дружественность. Он стоял посреди комнаты, подчеркивая официальный характер
встречи. То
был сигнал не касаться вопросов, не входящих в компетенцию посла.
Встреча началась сожалениями по поводу смерти русского посла в Лондоне
графа
Бенкендорфа, много сделавшего для укрепления англо-русской дружбы. Обсуждая его
замену,
царь упомянул о Сазонове (о его назначении было объявлено несколькими неделями
спустя).
Отметил значимость союзной конференции, которой предстояло состояться в
Петрограде:
надеялся, что это будет последняя конференция перед окончанием войны. Именно в
этом месте
Бьюкенен обрел необходимую смелость, усомнившись в такой перспективе:
политическое
положение в России не позволяет ожидать от петроградской конференции слишком
многого.
Царь спросил Бьюкенена о причинах его пессимизма. Тот ответил, что, если даже
конференции
удастся установить более тесное сотрудничество между союзными правительствами,
отсутствует гарантия того, что нынешнее русское правительство останется у власти
или что
решения конференции будут соблюдаться его преемниками. Чтобы выстоять в страшной
борьбе, России необходима солидарность всех классов. "Мы признали в Англии
необходимость
внутренней солидарности, и именно ради обеспечения сотрудничества рабочих
классов Ллойд
Джордж включил представителей труда в свой военный кабинет. В России дело
обстоит совсем
иначе, и я боюсь, что Его Величество не видит важности создания единого фронта
перед лицом
врага не только как коллектива союзников, но и индивидуально, как нации" {297}.
Бьюкенен имел смелость указать императору, что между ним и его народом
выросла
стена, что если Россия все еще едина как нация, то она едина в оппозиции
нынешней политике
императора. Народ, объединившийся вокруг государя в начале войны, увидел сотни и
тысячи
жизней, принесенных в жертву из-за недостатка винтовок и военного снаряжения.
Именно
катастрофическая неэффективность администрации породила жестокий
продовольственный
кризис, политизировавший протест всей страны. Раздором в русском доме
воспользовался
противник. Он не только стимулировал внутренний протест в России, но постарался
посеять
раздор между союзниками. "Их агенты работают повсюду. Они дергают за веревки и
пользуются как бессознательным орудием теми, кто обычно дает советы Вашему
Величеству о
выборе ваших министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через
окружающих ее лиц, и в результате, вместо того чтобы пользоваться подобающей ей
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |