всех
в опере {404}. Но все это уже лишь блестящая и ускользающая поверхность
российской жизни.
В политике вперед выступает новая сила. Перед Западом впервые с такой
отчетливостью встает
задача оценить явление, получившее название большевизм. По его поводу резки в
своих
оценках и французы и англичане. Мнение Палеолога о лидере большевиков - Ленине -
"Утопист и фанатик, пророк и метафизик, чуждый представлению о невозможном и
абсурдном,
недоступный чувству справедливости и жалости, жестокий и коварный, безумно
гордый, Ленин
отдает на службу своим мессианским мечтам смелую и холодную волю, неумолимую
логику,
необыкновенную силу убеждения и уменье повелевать" {405}. У представителей
Запада не
было иллюзий в отношении большевизма с самого начала. Но немало политиков в
Париже,
Лондоне и Вашингтоне считало, что послы, после многолетнего пребывания в сени
русского
престола, потеряли объективность и адекватность в оценке новых событий и
явлений. Париж
отзывает Палеолога.
Лондон предпочел выждать. Бьюкенен в конце мая 1917 г. встретился с
главными среди
министров-социалистов - Церетели, Черновым и Скобелевым, задавая им лишь один
вопрос:
может ли Временное правительство рассчитывать на поддержку Совета в деле
продолжения
войны? Церетели после некоторых колебаний ответил утвердительно. Совет желает
демократизации, а не деморализации армии. Русским социал-демократам было труднее
объяснить, как можно добиться демократизации армии (вплоть до выборности
командиров!), не
рискуя при ним деморализацией армии. При этом социалисты не были едины в своих
воззрениях. Крайние левые среди них - большевики - отрицали необходимость
продолжении
пленных усилий. В начале лета 1917 г. Бьюкенен говорил о большевиках следующее:
"Для
большевика не существует ни родины, ни патриотизма, и Россия является лишь
пешкой в той
игре, которую играет Ленин. Для осуществления его мечты о мировой революции
война,
которую Россия ведет против Германии, должна превратиться в гражданскую войну
внутри
страны; такова конечная цель его политики" {406}. После попытки большевиков в
июле 1917
г. захватить политическую инициативу, прозападные силы в России - в последний
раз -
консолидировались. Но будущее уже ничего не обещало той патриотической России,
которая,
поставив неверные цели и пойдя на грандиозные жертвы, лишилась доверия огромной
части
страны.
Бьюкенен вскрывает главную проблему: "Русская демократия желает знать, за
что она
борется, в противном случае - она потребует сепаратного мира". Эта дилемма
ставила
министра иностранных дел Бальфура в тупик. Существовали цели, не достигнув
которых
Британия не была согласна сложить оружие. Прежде всего, это касалось демонтажа
германского флота, захвата африканских колоний Германии и овладения турецкими
территориями в Месопотамии. Очевидны были цели, не достигнув которых, ни при
каких
обстоятельствах не остановится Франция - возвращение Эльзаса и Лотарингии.
Определенные
цели поставила перед собой и Италия. Если приноравливаться к русским, то
следовало
создавать новую шкалу ценностей, уже далеко не единую для всех союзников, В этих
условиях
Антанта теряла стабильное основание. Одно лишь открытие межсоюзнических дебатов
перед
лицом огромного могущества немцев грозило катастрофой; они могли подорвать
политическое
могущество западных правительств, предоставив их судьбе, уже разделенной
императором
Николаем.
Со своей стороны, генерал Гофман, "отвечавший" за Восточный фронт перед
Гинденбургом и Людендорфом, с некоторым недоумением записал в дневнике 12 мая:
"Мы
дали русским много хороших советов, рекомендовали им вести себя здраво и
заключить мир,
но они пока еще не спешат сделать это" {407}. И хотя уже целые русские дивизии
переходили
в плен (например, 120-ая), но основа вооруженных сил России еще держалась.
Насколько долго
хватит ее выдержки - этого не знал никто. 27 мая 1917 г. батальонный командир
сказал
полковнику Ноксу, что "все в тылу пошло прахом, водители автомобилей
разбежались, за ними
ремонтные бригады и так далее. Его люди абсолютно без сапог и страдают от
болезней" {408}.
Фактически Временное правительство потеряло под собой почву уже в июле 1917
г.,
когда, провозгласив своими целями "демократический мир" и "демократизированную
армию",
бросило эту армию в наступление. Призрак 1792 г., героика Вальми, где
французские
революционеры разбили регулярную австро-прусскую армию, витал над ними. Согласно
учебникам, новая революционная армия должна была обрести новый дух и победить
косного
реакционного врага. В жесткой русской реальности "революционная военная
доблесть" стала
наименее привлекательным понятием, и Временное правительство зря искало
Бонапарта.
Талантливый адвокат Керенский был им менее всех, что было впоследствии так
жестоко и
убедительно доказано.
А позиция Германии была подходящей для определенного урегулирования -
истощенные немцы искали мира на одном из двух своих гигантских фронтов. Вместо
того
доморощенные русские социалисты, потеряв всякую ориентацию во внутренней
обстановке,
бросили русские дивизии в наступление, под пулеметы более организованной
социальной силы.
Германия оценивает шансы
После апрельского ликования западных союзников по поводу вступления в войну
Америки наступило майское отрезвление. Союзники подсчитали морские потери и
ужаснулись.
За апрель 1917 г. они потеряли 373 корабля общим водоизмещением почти 900 тысяч
тонн -
самые высокие потери за время войны. Стало также ясно, что американцы в массовом
количестве смогут высадиться в Европе только примерно через год.
Но и немцы чувствовали себя двусмысленно. С одной стороны, резкое
ослабление России
давало им шанс на Западном фронте. С другой стороны, гонка за временем требовала
небывалого хладнокровия и концентрации сил. Германский историк Ф. Фишер так
оценивает
новое состояние германского планирования в войне: "С русской революцией и
американским
вступлением в войну идея национального самоопределения приходит в мир с востока
и запада;
теперь Германия должна была изыскать новые формы доминирования, отличающиеся от
аннексий и экономической эксплуатации безотносительно к национальным
устремлениям.
Именно в этом историко-мировом плане мы должны видеть переход политики от
неприкрытой
аннексии в Бельгии, Литве и Курляндии к более эластичным методам "ассоциации",
посредством которой Германия стремилась превратить новый принцип самоопределения
в
инструмент косвенного достижения целей своего доминирования" {409}.
Выразителем германских идей в отношении России стал начальник штаба
Восточного
фронта генерал-майор Гофман. 31 мая 1917 г. он пишет: "Необходима формула,
согласно
которой Германия отвергает аннексии, в то время как Россия подчиняется принципу
свободы
малых наций, освобождая земли, оккупированные ныне нами, от своего политического
влияния, передавая Германии задачу регулирования, их политическую будущность"
{410}. В
реализации этой концепции немцы рассчитывали на своих "остзейских
родственников".
Остзейские немцы столетия честно служили своей большой родине - России. Но в
ходе
первой мировой войны часть остзейцев, представлявших аристократов-
землевладельцев и
образованную городскую буржуазию Прибалтики, оказались в совершенно особых
условиях. В
условиях германской оккупации остзейцы пережили "революцию лояльности",
критическим
пиком которой было крушение монархии в России.
Составляя всего лишь семь процентов населения прибалтийских губерний,
остзейцы,
благодаря своему финансовому положению и преимуществам образования, играли
значительную роль в прибалтийских губерниях. В мае 1917 г. переселившиеся еще в
прежние
времена в Германию балтийские немцы основали "Германо-Балтийское общество". 18
сентября
1917 г. "Рыцари и землевладельцы Курляндии" создали парламент, в котором немцы
составляли большинство. Он официально попросил "защиты Его Величества и
могущественного Германского Рейха. Мы с доверием вручаем наши судьбы в руки Его
Величества и назначенной им германской военной администрации". 6 ноября 1917 г.
депутация
Рыцарей оккупированной части Ливонии вручила Гинденбургу и Людендорфу петицию с
просьбой о включении Ливонии и Эстонии под защиту прусской короны или
назначенного
императором вице-короля. 30 декабря 1917 г. Чрезвычайный Сейм Ливонии принял
резолюцию
об отделении от России.
Задача немцев в Литве была сложнее - здесь тяготы немецкой оккупации
породили
значительное антигерманское движение. Немцы должны были найти влиятельных
союзников
среди литовцев В ноябре 1915 г. германское министерство иностранных дел сумело
при
помощи германо-литовца Степутаты заключить соглашение с издателем газеты "За
Литву"
(издававшейся в Лозанне) Габрисом. Именно эта связь позволила к апрелю 1916 г.
создать
"Лигу нерусских народов". 2 мая 1917 г. Людендорф издал приказ о необходимости
всеми
силами привлечь литовцев на сторону Германии. Задача немцев была осложнена
удовлетворением основной массы литовцев решением Временного правительства
предоставить
права автономии в составе федерализированной России. Сложилось любопытное
соотношение
сил: консервативное сельское духовенство и владельцы небольших участков земли
были
привлечены германскими обещаниями, в то время как городская интеллигенция и
рабочие
искали союза с демократической Россией.
Созданному в июле 1917 г. комитету по созыву общелитовской конфедерации
немецкие
военные власти заявили, что "независимая Литва должна находиться в союзе с
Германией на
основе военного соглашения, таможенного союза и совместного владения
стратегическими
железными дорогами" {411}. Немцы выставили литовцам жесткие условия: либо они
выбирают в качестве покровителя Германию, и тогда Литва, связанная союзом с
Германией,
будет объединена полностью, либо она будет поделена между Германией и Россией,
причем
германская часть будет попросту аннексирована и включена в состав Рейха, Литовцы
предпочли пока не давать однозначный ответ и попросили немцев об увеличении
возможностей
их внутреннего самоуправления. 22 сентября 1917 г. был создан Литовский
национальный
совет (Тариба). Командующий германскими войсками на Восточном фронте принц
Леопольд
Баварский в специальной прокламации признал "Национальный совет находящимся под
контролем германской администрации" {412}. 11 декабря 1917 г. Тариба
провозгласила
"независимое литовское государство, связанное союзом с германским рейхом". Так
был создан
зачаток движения, приведшего к историческому разрыву Литвы с Россией.
Нужно особо отметить, что Запад категорически отказывался от всяких
контактов с
подобными органами, так как твердо держался принципа единой и неделимой России.
И
прибалтийские инициативы Антанта оценивала трезво: Германия осуществляла здесь
высший
контроль, она использовала раскол России в целях борьбы с нею и с Западом.
Глава пятая. Октябрьская революция
"О, народы Европы не знают, как дороги они нам. И я полагаю, что
мы (я имею в виду, конечно, не нас, а русских будущего) все в конечном
счете поймем, каждый из нас, что стать настоящим русским будет
означать именно следующее: стремиться принести примирение в
противоречия Европы, показать выход печалям Европы в нашем
собственном духе, универсально гуманном и все объединяющем; найти
место в ней с братской любовью для всех наших братьев и в конечном
счете возможно высказать слова братской гармонии для всех...".
Ф. М. Достоевский, речь при открытии памятника Пушкину
(Дневник писателя за 1877 год, с. 597-599).
Каждый, кто хоть немного знаком, с русским характером, не был
удивлен, что "свобода" была интерпретирована русскими, как свобода
говорить без конца и ничего не делать
А. Нокс, 1921.
В целях национального выживания британское адмиралтейство создало после
страшного
апреля 1917 г. систему конвоев. По распоряжению премьера Ллойд Джорджа кораблям
было
приказано плавать группами и всегда с полным военно-морским сопровождением.
Группы до
пятидесяти судов стали эскортировать крейсером, шестью эсминцами, одиннадцатью
вооруженными траулерами и двумя торпедными катерами плюс воздушная разведка на
предмет
обнаружения германских подводных лодок. Только после введения этой системы 24
мая 1917 г.
тоннаж отправляемых немцами на дно кораблей начал уменьшаться. В результате в
критический период - между маем 1917 и ноябрем 1918 г. - когда миллион сто тысяч
американцев в униформе переправились через Атлантику, союзники потеряли только
кораблей. Увы, Россия не дождалась этой помощи.
Русская армия
Русская армия - крупнейшая в мире в это время - становилась, все более
пестрым
образованием. В ней появились особые женские части. Некоторые подразделения
строились по
национальному признаку. Здесь были представители многих религий, были
представлены все
классы, едва ли не все возрасты. Политические предпочтения армии и флота,
политизированных революционным накалом, были не менее разнообразны. Кронштадская
военно-морская база и латвийская дивизия были оплотом большевиков. Другие
национальные
части, моряки-черноморцы и личный состав артиллерии были от большевиков
значительно
дальше. Части, противостоящие австро-венграм, отличались более устойчивыми
морально-психологическими качествами, чем те, кто видел перед собой немцев.
Офицерский корпус не был един - за годы войны в него влилось много
разночинцев -
здесь политика также проложила свои невидимые барьеры. Генеральский состав не
мог
оправиться от крушения монархии. Высшие офицеры, особенно высшие, ощущали себя
находящимися в опасности в свете тех социальных чувств, которые охватили младших
офицеров-разночинцев и революционных солдат. И все же важно отметить, что
основная
армейская масса безропотно и пассивно воспринимала свой рок. Фаталистически
восприняла
она приказ номер один, скомкавший ее дисциплину, и не менее знаменитый приказ №
военного министра Керенского "Декларация прав солдата", в котором Россия дала
своим
воинам все права участия в политической деятельности (в том числе антивоенной!).
Армия быстро разделилась. Одна ее часть фактически требовала забыть об
оккупированных противником двенадцати губерниях. Другая, уменьшающаяся, не
готова была
пойти на такой шаг ни при каких обстоятельствах. Но в целом все ощущали шаткость
возможностей договориться с противником в условиях потери большой российской
территории. При всем этом фатализм стоящих перед германскими пулеметами воинов
ощущался все более, а сопротивление революционным агитаторам слабело. Попыток
восстановить дисциплину было немало. В начале революционных дней военный министр
Гучков поручил комиссии во главе с генералом Поливановым выработать новые
уставные
правила. Затем самый талантливый русский стратег генерал Алексеев потребовал
восстановить
"безусловное подчинение командирам" - для этого он созвал 2 мая 1917 г.
совещание в ставке
фронтовых командиров. Керенский старался подкупить офицеров словесами: "Защитить
данное
нам нашими предками, то, что мы обязаны передать нашим потомкам - это
элементарная,
первостепенная обязанность, которую никто не может отменить" {413}.
Реальность оказалась жестче революционных песнопений. В апреле невыносимо
почувствовал себя в кресле командующего петроградским округом боевой генерал
Л.А.
Корнилов и попросил направить его на фронт: "Мое положение нетерпимо... Я не
владею
контролем. Я был счастлив на фронте, командуя прекрасными армейскими корпусами!
А здесь,
в Петрограде, в этом котле анархии, у меня есть лишь тень власти" {414}.
Корнилов сделал
свои выводы о будущем России, как и лидер крупнейшей буржуазной партии
октябристов
военный министр Гучков, протестовавший по поводу "условий, в которых реализуется
государственная власть". Милюкова возмутила отставка - "дезертирство" Гучкова
как знак
банкротства русской буржуазии правого фланга. Генерал Алексеев считал, что дело
заключалось в природном пессимизме лидера октябристов {415}. Просто
проницательному
Гучкову открылась бездна, перед которой встала Россия, осуществив революцию в
ходе
страшной войны. Отныне судьба революции и отечества была вручена почти
неестественному
союзу либеральных интеллигентов и социалистов всех оттенков.
Союзники следят за Петроградом
Новые боевые союзники - американцы - стремились не терять присутствия духа
и
постараться увидеть новые возможности в жутком русском раздрае. Э. Рут в отчете
о поездке в
Россию в мае-июне 1917 г. призвал направить значительные суммы на борьбу с
пораженчеством в рядах русской армии. Даже если русская армия и не начнет свое
долгожданное наступление, "положительные стороны такого финансирования для
Соединенных Штатов и их союзников будут столь велики, что оправдают возможные
траты"
{416}. Вильсон не особенно нервничал из-за традиционной русской переменчивости.
И только
возможность созыва петроградским Советом (его главой уже стал Троцкий)
международной
конференции о целях ведущейся войны поколебала спокойствие президента. Вильсону
пришлось бы тогда "спуститься с небес", покинуть позицию стоящего над спором и
начать
жалкий торг с союзниками по поводу их территориальных и прочих притязаний - он
мог
быстро потерять мантию неофициального вождя коалиции.
Э. Хауз настаивал: "апостол свободы" обязан выдвинуть привлекательную
идейную
доктрину, которая консолидировала бы расшатанные элементы в России. Среди ливня
и грозы,
обращаясь к спрятавшимся под зонтами вашингтонцам, президент Вильсон 14 июня
1917 г.
впервые дал относительно полное трактование мирового конфликта: "Война началась
военными властителями Германии, которые доминировали над Австро-Венгрией". Он
обвинил
военную клику Германии в продолжении войны, когда стало ясно, что относительно
быстрое
военное решение невозможно. "Военные властители, под игом которых Германия
истекает
кровью, ясно видят тот рубеж, который судьба начертала им. Если они отступят
хотя бы на
дюйм, их влияние как за границей, так и внутри страны рассыплется на части,
словно
карточный домик" {417}. Главная надежда немцев - заключить мир немедленно, пока
их
армии находятся на территории соседних стран Европы. Ради этого они используют
пацифистские и либеральные силы в европейских странах. Но горе легковерным.
"Стоит
немцам добиться своего, и сторонники немецкого мира, ныне выступающие их
орудием, будут
раздавлены весом создаваемой великой военной империи; революционеры России будут
отрезаны от каналов сотрудничества с Западной Европой, лишены возможности
получить ее
помощь, контрреволюция будет ускорена и поддержана, Германия потеряет
собственный шанс
на освобождение, а Европа начнет вооружаться для следующей, окончательной
схватки".
Британский посол в Швеции сэр Эвме Хоуард 14 апреля 1917 г. предостерег
свое
правительство от недооценки европейского социализма. Он сообщил правительству о
русском
социалисте Ленине, который на пути из Швейцарии в Россию совещался в Стокгольме
со
своими коллегами-радикалами из европейских стран и пообещал возвратиться в
Стокгольм во
главе русской делегации для мирных переговоров. Если западные державы отвергнут
его
требования о всеобщем мире, российская социал-демократия встанет на путь
сепаратных
контактов с немцами. Хоуард предупреждал: "Ленин является хорошим организатором
и
самым опасным человеком, в Петрограде его поддерживают значительные силы. Он
настроен
антибритански, у него связи с индийскими революционерами. Необходимо сделать все
возможное, чтобы проконтролировать его деятельность в России" {418}.
Британское правительство пришло к выводу, что чрезвычайную опасность
начинают
приобретать требования Петроградского Совета о пересмотре основных целей войны.
Именно в
таком - зловещем ракурсе - увидел дело премьер-министр Д. Ллойд Джордж: "Любая
фальшь, которую начнут пропагандировать немцы, будет воспринята с готовностью"
{419}.
Следует найти убежденных борцов против Германии, которые при этом не были бы
чужды
социалистическим идеалам. В конечном счете бороться с социализмом в России был
отправлен
член кабинета министров - лейборист Гендерсон. С точки зрения Гендерсона,
русские
социалисты были неоднородны и мало напоминали тех социалистов, которые вместе с
Мильераном вооружали Францию; тех социал-демократов Германии, которые голосовали
за
военные кредиты.
2 июня 1917 г. Гендерсон в Петрограде сразу же попал в обстановку
международной
социал-демократической дискуссии. Русскую сторону возглавлял министр иностранных
дел
Терещенко, французскую - принявший на себя обязанности посла (после отъезда
Палеолога)
прежний министр военного снабжения Альбер Тома, с бельгийской - министр-
социалист
Вандервельде. Тома убеждал Временное правительство проявить твердость на
внутреннем
фронте. Французы где-то в июне начинают относиться к Временному правительству с
плохо
скрытым презрением. Похоже, что они уже были готовы сражаться с немцами без
России. Их
все более раздражала русская пацифистская пропаганда, беспомощность русских
войск,
секретные контакты с австрийским императором Карлом.
Министр юстиции А. Ф. Керенский на встрече с британским военным
представителем
генералом Пулом предупредил: "Мы не уподобляемся Милюкову, когда он настаивает
на
получении Константинополя. Мы выступаем за интернационализацию Проливов, за
самоуправление Польши, Финляндии и Армении - последняя, как обособленная часть
Кавказа" {420}. Определение военных целей не столь уж существенно: кто может
сказать,
какой будет ситуация в конце войны? Он всегда был против империалистических
целей войны,
но, если альтернативой мировой войне будет гражданская война, он, Керенский,
выберет
первую {421}. Керенский определил "две опасности, угрожающие русской революции
-
последователи Милюкова и последователи Ленина". Милюков предлагал справиться с
коммунистами обращением к провинции, радикальными перестановками в кабинете.
Керенский
считал, что в правительстве должны остаться Некрасов, Терещенко и Коновалов.
(Далеко не все
тогда знали, что названные политики были членами масонской ложи, в которой
Керенский был
секретарем). Одетый в простую солдатскую косоворотку, бриджи и простые
солдатские сапоги,
Керенский чувствовал себя избранником судьбы - это замечал всякий, кто видел его
достаточно близко. Популярность его в эти краткие месяцы была велика. Английская
медсестра
на русском фронте свидетельствует: "Когда Керенский закончил, солдаты понесли
его на своих
плечах до автомобиля. Они целовали его, его униформу, его автомобиль, землю, по
которой он
шел. Многие, стоя на коленях, молились; другие плакали. Некоторых обуял восторг,
другие
пели патриотические песни" {422}. Именно в это время его увидела Марина
Цветаева,
призвавшая в своей поэме дерзнуть на диктатуру.
Став военным министром, Керенский собрал вокруг себя близких по духу
офицеров
среднего звена - адъютантов - капитана Дементьева и лейтенанта Винера. Главой
кабинета
военного министра стал его родственник полковник Барановский. От Гучкова он
перенял
полковника Якубовича и полковника князя Туманова Петроградский военный округ
возглавил
генерал Половцев. В военном министерстве был создан политический отдел,
возглавляемый
эсером Станкевичем. Штат комиссаров Временного правительства заполнили, в
основном,
эсеры и меньшевики. 19 мая 1917 г. Керенский объявил, что не будет отныне
принимать
прошений об отставке высших военных офицеров, а все дезертиры, которые не
вернутся в свои
части, будут наказаны. Лишь офицеры будут назначать офицеров; в бою командир мог
наказывать нерадивых и т.п.
Наступает апофеоз внутрироссийского влияния Керенского. Тома передает свои
впечатления, впечатления знающего в риторике толк французского политика о стиле
тридцатишестилетнего русского лидера "Его речь соткана из коротких, отрывистых
фраз,
бьющих из единого потока и едва связанных между собой. Речь эта представляет
собой призыв
к сентиментальным струнам души. Все его сердце в этом порыве. Он вкладывает в
речь всю
наивную силу своих мыслей, всю собственную сентиментальность. Это позволяет ему
приобщиться к сентиментальности других, пробраться в тайный угол души, где страх
и ужас
смерти, которые есть у каждого. Это позволяет ему утверждать себя во главе
дивизии в день
наступления, убеждать идущих на смерть людей Жертва, которую он, как
революционер,
принес, позволяет ему говорить подобным образом... В его красноречии есть шарм и
грация...
Он излучал веру в Россию и Революцию, справедливый мир и успешное наступление"
{423}.
Керенский прибыл в Каменец-Подольск по приглашению командующего Юго-
Западным
фронтом и назначил верховным главнокомандующим вместо генерала Алексеева
генерала
Брусилова, слава о прошлогоднем наступлении которого еще находила отклик.
Керенский
находил его несколько оппортунистически настроенным и определенно тщеславным,
но, в
отличие от стратега Алексеева, тот не тянулся в политика Наиболее тяжелое
впечатление на
него произвел адмирал Колчак, с которым они проспорили весь путь от Одессы до
Севастополя.
Керенский был оратором, но не был стратегом, не был организатором и не был
реалистом.
Прямо в лицо он комментировал речь Ленина: "Гражданин Ленин забыл, что такое
марксизм.
Его трудно назвать социалистом, потому что социалистическое учение нигде не
рекомендует
решать экономические вопросы вооруженным путем, посредством ареста людей - так
поступают только азиатские деспоты... Вы, большевики, даете детские рецепты -
"арестовать,
убить, разрушить". Кто вы: социалисты или тюремщики из старого режима?" {424}
В Царском Селе Керенский впервые близко увидел царскую чету и сразу
признал, что
социалистические карикатуры имели мало общего с оригиналом. "Рядом с приятным,
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |