переговоры.
Людендорф предупредил министерство иностранных дел, что условием мирных
переговоров должно быть признание Россией ассоциации Польши с Центральными
державами,
оставление русскими Финляндии, Эстонии, Ливонии, Молдавии, Восточной Галиции и
Армении. Предполагалась реорганизация русской системы коммуникаций с германской
помощью, финансовая поддержка русской реконструкции, установление тесных
экономических
отношений, расширение торгового товарооборота, поставки Россией на льготных
условиях
зерна, масла и пр. Если русские представители выразят опасение в отношении
японской
интервенции, Германия предоставит России необходимые гарантии. В дальнейшем
Германия
заключит с Россией формальный союз {534}.
От переговоров Гинденбург и Людендорф ждали максимально быстрых решений.
Все их
мысли были уже на Западе. Несколько иначе думали австрийцы. Напряжение в
двуединой
монархии было таково, что каждый жесткий шаг грозил усугубить внутреннюю
неустроенность. Чернин: "Удовлетворить Россию как можно скорее, а затем убедить
Антанту в
невозможности сокрушить нас и заключить мир, даже если придется от чего-то
отказаться...
Брест-Литовск дает шанс выйти из войны с меньшими потерями" {535}.
Переговоры
Над Восточным фронтом воцарилась тишина. 1 декабря большевики овладели
ставкой
верховного главнокомандования в Могилеве Последний из главнокомандующих -
генерал
Духонин - был убит революционными матросами. Людендорф 27 ноября 1917 г. назвал
дату
начала официальных переговоров - 2 декабря. Обстановка в Петрограде - да и в
стране в
целом - не располагала к академическим размышлениям. Правительственную делегацию
формировал нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий. Во второй половине дня 2
декабря 1917 г.
на участке фронта близ Двинска три человека: лейтенант киевских гусар, военный
хирург и
солдат-волонтер - пересекли "ничейную землю". Горнист дал сигнал, замахали
белыми
флагами, и маленькая русская делегация пересекла германскую линию. Немцы
завязали им
глаза и повели их в дивизионный штаб. Через сутки они были уже на обратном пути
в
Петроград: переговоры могут начаться через неделю в штаб-квартире командующего
германскими войсками на Восточном фронте генерала Гофмана в Брест-Литовске.
Предварительные переговоры о перемирии вели генерал Гофман и представитель
министерства иностранных дел Розенберг. Кайзер поручил государственному
секретарю по
иностранным делам Кюльману не просто подписать мир, а постараться установить с
Россией
отношения долговременного характера. "Несмотря ни на что, достичь соглашения с
русскими.
Сейчас, как и после русско-японской войны, это сделать легче". Ради быстрого
дипломатического решения поручалось использовать как кнут, так и пряник.
Показать русским,
что оно рассчитывает на долговременное сотрудничество. "В более отдаленном
будущем
император надеется установить с русскими тесные торговые отношения". Замаячили
призраки
континентального союза против Запада. Эти идеи поддерживались гражданскими и
военными
аналитиками Германии, которые вырабатывали конкретные условия соглашения.
3 декабря 1917 г. Кюльман отправил кайзеру свои соображения: "Россия
видится нам
слабейшим звеном в цепи противника. Задачей является ее медленное ослабление и,
по
возможности, вывод из строя противостоящей коалиции. Это было целью той
подрывной
активности, которую мы осуществляли в России за линией фронта - в первую
очередь,
помощь сепаратистским тенденциям и большевикам. Заключение сепаратного мира
будет
означать достижение нашей военной цели - достижение разрыва между Россией и
союзниками. Оставленная своими союзниками, Россия будет вынуждена искать нашей
поддержки". Немцы абсолютно серьезно рассуждали о грядущем "союзе двух стран".
Это пряник, больше ощущался кнут. При непосредственном наущении немцев в
период
между просьбой России о перемирии и началом мирных переговоров недавно созданные
национальные советы в Курляндии, Литве, Польше, части Эстонии и Ливонии
выступили с
декларациями о национальном самоутверждении. Задачей Кюльмана было защитить эти
"подлинные выражения народного мнения". Объясняя лидерам рейхстага
правительственную
позицию, министр иностранных дел Кюльман 20 декабря 1917 г. утверждал, что
главной целью
является дезинтеграция "старой России". "Германия должна признать отделение
Финляндии,
Украины, Кавказа и Сибири, как только это сделает русское правительство".
Множество
слабых отделившихся государств, пояснял Кюльман, будет нуждаться в германском
покровительстве.
Кюльман возглавил германскую делегацию. Австрийцы послали Чернина, болгары
-
министра юстиции, турки - главного визиря и министра иностранных дел. Во главе
советской
делегации стоял Адольф Иоффе. Военный эксперт делегации подполковник Фокке
считал его
"неприятным и относящимся к людям презрительно" {536}. Вcем бросались в глаза
его
длинные волосы, нестриженая борода, поношенная шляпа и огромное черное пальто.
Двумя
"львами" делегации были Лев Каменев и Лев Карахан. Первый еще не отошел от
противостояния с Лениным в Октябре, второй (по словам Фокке) "был типичным
армянином,
почти карикатурой на "восточный тип", переходящий от сонной инерции к бурному
движению
в считанные секунды". Женщин в революционной делегации представляла Анастасия
Биценко - молчаливая женщина крестьянского происхождения, проведшая в Сибири
семнадцать лет после убийства царского генерала. Казалось, делится впечатлениями
Чернин,
"что она ищет очередную жертву" {537}.
Необычными членами делегации были представитель Балтийского флота Федор
Олич -
настоящий морской волк - и призванный из рабочих в солдаты Павел Обухов. По
дороге на
Варшавский вокзал Иоффе и Каменев вспомнили: "Мы забыли русское крестьянство!
Среди
нас никто не представляет миллионы сельских тружеников". В этот момент на
вокзале
появилась фигура в типичном крестьянском зипуне. Некоего Романа Сташкова
убедили, что он
более всего нужен в Бресте, на переговорах с врагом {538}. Большевики придали
Иоффе
лучшего своего историка М.Н. Покровского и бывшего царского генерала А. Самойло.
К
комиссии были прикомандированы несколько офицеров генерального штаба и адмирал
Альтфатер. Генерал Гофман довольно долго беседовал с ним о былой мощи
императорской
русской армии. Как могла самая большая в мире армия потерять свою
боеспособность?
Солдатские массы, отвечал Альтфатер, оказались исключительно восприимчивыми к
большевистским идеям. Не обольщайтесь, сказал адмирал, то же самое произойдет и
с
германской армией. В ответ Гофман расхохотался.
Вожди в Смольном желали видеть всеобщее - а не лишь на русском фронте -
перемирие. Немцы настаивали на том, что перемирие не должно длиться более 28
дней: в
течение этого времени Гофман обещал не продвигать войска вперед. На всех фронтах
Германия
перемирия установить не может, так как западные державы отказываются участвовать
в
переговорах {539}. Генерал Гофман предложил прекратить боевые действия на время
переговоров, а Иоффе предложил шестимесячное перемирие и эвакуацию захваченных
на
Балтике островов. "Собравшиеся 20 декабря в Брест-Литовске неуклюжие апостолы
новой веры
и элегантные защитники старого порядка приготовились к прямому столкновению
большевизма с Западом" {540}. Штаб генерала Гофмана издавал для пленных газету
"Русский
вестник", которая на первых порах отзывалась о большевиках с трогательной
симпатией. "Что
за странные создания, эти большевики, - пишет в дневнике министр Чернин после
первого
совместного ужина. - Они говорят о свободе и примирении народов всего мира, о
мире и
единстве, и вместе с тем это самые жестокие тираны в истории. Они просто
уничтожают
буржуазию, и их аргументами являются пулеметы и виселицы" {541}. Возглавляемую
Иоффе
делегацию фельдмаршал Леопольд Баварский принимал как своих "гостей". Банкет 20
декабря
описывает английский историк Уилер-Беннет: "Картина была богата контрастами. Во
главе
стола располагалась бородатая несгибаемая фигура принца Баварского, по правую от
него
сторону сидел Иоффе, еврей, недавно выпущенный из сибирской тюрьмы. За ним сидел
граф
Чернин, грансиньор и дипломат старой школы, рыцарь Золотого Руна, воспитанный в
традициях Кауница и Меттерниха, которому Иоффе, человек с маленькими глазами и
мягким
голосом поведал: "Я надеюсь, мы сумеем поднять революцию в вашей стране тоже"
{542}.
Этим вечером Чернин лаконично записал в своем дневнике: "Едва ли нам понадобится
помощь
от доброго Иоффе для осуществления революции среди нас. Народ сам сделает все
нужное,
если Антанта будет настаивать на своих условиях" {543}.
Гофман пишет о лояльности большевиков западным союзникам: "Русские
придавали
большое значение привязке к Восточному фронту германских войск, размещенных
здесь, и
предотвращению их транспортировки на запад... Еще перед началом брест-литовских
переговоров нами был получен приказ о переводе на запад основной части нашей
восточной
армии. Поэтому мне не составило труда согласиться с условием русских" {544}.
Это
положение было включено в соглашение о перемирии от 25 декабря 1917 г.:
"Договаривающиеся стороны обещают не предпринимать переводы войск до 14 января
1918 г.
на фронте между Черным морем и Балтийским морем, если такие переводы не были уже
начаты
к моменту подписания перемирия" {545}.
Кюльман начал 22 декабря 1917 г. трехдневные переговоры сладкими речами:
"Наши
переговоры начинаются в преддверии праздника, который на протяжении многих
столетий
обещал мир на земле и благоволение в человецех" {546}. Перед Германией
распростерлась
жертва, и немцы были близки к цели, которой они три года добивались огнем и
мечом, газами и
огнеметами. Переговоры представляли собой необычное зрелище. Вспоминает один из
членов
русской делегации;
"Собранные вместе поспешно, составленные из элементов, ни в коем случае не
единодушных в своих тактических взглядах и - хуже всего - не имеющих возможности
прийти к взаимопониманию между собой, не имея опыта в искусстве дипломатического
обмана
там, где многое значило каждое слово, большевистская делегация выступила против
опытного
противника, который предусмотрел все свои действия заранее. Не зря перед немцами
и
союзными с ними дипломатами лежали отпечатанные инструкции, ремарки,
меморандумы, в то
время как перед нами лежали лишь чистые листы белой бумаги с аккуратной синей
оберткой,
приготовленные самими же немцами" {547}.
На первом же заседании Иоффе выступил с обращением ко всем воюющим
державам:
прекратить войну и заключить общий мир. Иоффе представил русские условия мирного
соглашения {548}. Шесть его пунктов исходили из отрицания аннексий и
контрибуций. Он
требовал права свободно распространять революционную литературу. После неловкого
молчания Гофман запросил русскую делегацию, уполномочена ли она своими
союзниками
делать такие предложения? Иоффе должен был признать, что от стран Антанты
русская
делегация таких полномочий не получила. Немцы потребовали от русской делегации
держаться
в рамках собственных полномочий. Требование русской делегации о
беспрепятственном
провозе литературы и листовок в Германию Гофман отклонил, но охотно согласился
на провоз
подобной литературы во Францию и Англию.
Генералу Гофману были даны две главные инструкции: 1) "категорически
требовать от
России эвакуации Ливонии, Эстонии и Финляндии"; 2) если Запад предложит всеобщие
переговоры о мире, соглашаться на них лишь при отсутствии ограничений на
подводную войну.
Второе условие было обязательным для Гинденбурга - он хотел свободы маневра
против
Запада на максимально широком фронте. Германские дипломаты присоединились к
лозунгу
мира без аннексий и контрибуций. Таким образом они хотели расшатать мораль
Запада. Но
немцам, сидевшим за столом переговоров в Брест-Литовске, была удивительна
убежденность
русских в том, что аннексий можно избежать и на Восточном фронте. Гофман вынес
впечатление, что в их рядах царит счастливая убежденность в возможности
восстановления
предвоенных границ, в том, что немецкие войска, восприняв идеи абстрактной
справедливости,
добровольно отступят к границам 1914 г.
Гофман полагал, что нельзя позволить русским возвратиться в Петроград с
иллюзиями
относительно готовности Германии повиноваться прекраснодушному порыву. Они могут
внушить эти фантазии своему правительству и широким народным массам. Когда же
выяснится, что германская позиция истолкована неверно, это вызовет нежелательный
психологический шок, который перерастет в решимость сопротивляться немцам.
Следует
заранее объяснить русским фантастичность их надежд.
27 декабря немцы представили свои условия. Советская делегация выглядела
так, словно
она "получила удар по голове" {549}. Фокке увидел главу советской делегации
"пораженным,
истощенным и сокрушенным". Покровский рыдал: "Как можно говорить о мире без
аннексий,
если Германия отторгает от России восемнадцать губерний" {550}. По
свидетельству Гофмана,
Иоффе был потрясен германскими условиями и разразился, протестами. Каменев впал
в ярость.
Возникает вопрос: какова была степень реализма лидеров большевистской России,
если они не
предполагали подобных требований от Германии? 28 декабря советская делегация
подписала
формальное перемирие и отбыла в Петроград на двенадцатидневный перерыв {551}.
Гофман
хотел, чтобы Иоффе обрисовал ситуацию Ленину и Троцкому. Людендорф ликовал:
"Если в
Брест-Литовске все пойдет гладко, мы можем ожидать успешного наступления на
Западе
весной" {552}.
30 декабря 1917 г., по возвращении Иоффе из Бреста, Троцкий обратился к
прежним
союзникам, снова приглашая их к переговорам. Он объявил, что "сепаратное
перемирие не
означает сепаратного мира, но оно означает угрозу сепаратного мира" {553}.
Троцкий
параллельно угрожал: самоопределения ждет не только Эльзас и Галиция, но и
Ирландия,
Египет, Индия {554}. Ленин решил отложить подписание мира настолько, насколько
это
возможно. Но Ленин нуждался в мире, и в Брест он послал лучшего из наличных
талантов -
Троцкого.
Предвкушения немцев
Встречая Рождество 1917 г., император Вильгельм Второй заявил, что события
уходящего
года неопровержимо доказали ту истину, что Бог на стороне Германии. Англичане
могли
сказать то же самое, празднуя Рождество в только что оккупированных Вифлиеме и
Иерусалиме. И только Россия не могла разделить такой уверенности. Большевики
испытывали
страшное напряжение, осознавая, что подписание мира с немцами может стоить им
правления в
стране. А вдали уже маячил грозный знак гражданской войны.
Выработка условий Брест-Литовского мира была для германских дипломатов
захватывающей задачей. Кюльман поставил перед собой задачу прибегнуть к тактике
косвенных аннексий, используя принцип права на национальное самоопределение.
"Мой план
состоял в том, чтобы втянуть Троцкого в академическую дискуссию о праве на
национальное
самоопределение и приложении этого принципа на практике, чтобы получить
посредством
применения этого принципа все территориальные уступки, в которых мы абсолютно
нуждались" {555}. "Союз немецких производителей стали и железа" потребовал,
чтобы
немцам была гарантирована свобода экономической деятельности в России. Их
особенно
интересовала железная руда и марганец, для того чтобы в будущей войне с
англосаксами
получить независимую базу производства оружия. "Россия должна быть превращена в
поставщика сырьевых материалов, зависимого от Германии". Было выдвинуто
требование
разорвать соглашения России с Америкой, Англией и Францией, осуществить
"свободную
миграцию рабочей силы из русских индустриальных районов" {556}.
Пробным камнем грядущих переговоров была Украина. Германия следила, за тем,
как
реализовывалось решение наркома иностранных дел Троцкого и наркома внутренних
дел
Церетели предоставить Украине право самоопределения. Хотя первый "Универсал"
решительно провозгласил единство Украины и Великороссии, автономия Рады
предоставила
немцам новые возможности. 24 декабря 1917 г. украинская Рада провозгласила свою
независимость. Через два дня Берлин пригласил представителей Рады в Брест-
Литовск.
Одновременно немцы проявили "полное непонимание" миссионерского пыла
большевиков. Делегация во главе с Г. Зиновьевым, задачей которого было
осуществление
социальной революции в Центральной Европе, была остановлена первым же немецким
часовым. Тонны подрывной литературы были по немецкому требованию сожжены.
Германским
независимым социалистам было запрещено посещать невиданное новое государство -
Советскую Россию. В то же время Россия впервые за два с половиной года
приоткрылась для
Германии - появилась возможность провести линию сообщения между Петроградом и
Берлином. Германские коммерческие агенты стали нащупывать почву возвращения в
Россию.
Англичане считали серьезным просчетом прямолинейную дискредитацию
правительства,
которое все-таки выступало от лица одной то крупнейших стран мира. Постоянные
глупые
атаки на большевиков в британской прессе - что Ленин является германским агентом
и т. п. -
сбили с толку население в Англии и привели в бешенство большевиков здесь;
Получилось все
по-детски. Французы ведут себя еще хуже, но янки играют более тонко. В любом
случае у нас
(пишет англичанин из Петрограда. - А.У.) сложилось впечатление капитуляции в
пользу
Германии, что ощутимо бьет по нашему престижу... Нашим интересам соответствует
избегать,
настолько долго, насколько это возможно, открытого разрыва с этой сумасшедшей
системой"
{557}. Заведомая враждебность может дорого стоить. Долг России Британии
составил к началу
1918 г. 600 млн. фунтов стерлингов.
Лондон запрашивал свою агентуру, в чем немцы будут заинтересованы, получив
доступ в
Россию, и что британская военная миссия может скупить с целью ограничения
экономических
возможностей Германии. Генерал Пул рекомендовал сконцентрироваться на резине,
металлах,
хлопке, нефти и химикатах - действовать как можно скорее, ввиду дипломатических
переговоров России с Германией, и учитывая исключительную активность
американцев. "Если
повести дело умело, то Россия благоприятно воспримет пряток британского
капитала".
Англичане полагали, что в случае обрыва мирных переговоров германские
войска смогут
быстро оккупировать и Петроград и Москву, но у них не хватит сил распространить
влияние на
колоссальные русские просторы. Более вероятна попытка немцев мирными средствами
проникнуть в Россию. План экспертов заключался в том, чтобы разместить примерно
15 млн.
фунтов стерлингов в восьми-десяти ведущих русских банках - рычаг эффективного
воздействия на общую экономическую ситуацию в чрезвычайно ослабленной стране. К
этой
операции следует привлечь лучшие финансовые умы, имеющие опыт общения с русскими
банками. Все это говорит о том, что в Лондоне и в Париже пока еще не
воспринимали
Октябрьскую революцию как устойчивый акт русской истории. Майор Бантинг убеждал,
что
специально созданный в одной из русских стадий британский комитет "должен
контролировать
использование в России огромных сумм, предоставленных Англией и представляющих
собой
долги военных лет". Важно получить концессии, внедриться в русскую
промышленность,
овладеть русским рынком. Бантинг предупреждал, что нереально требовать от России
скрупулезной и пунктуальной выплаты долгов - их у Россия нет. Чтобы вести
кампанию
против возвращающихся немцев" с его точки зрения, достаточно было бы 40 млн.
фунтов
стерлингов. Учитывая геополитическую значимость такого приза, как Россия, это
была не столь
уж большая сумма.
Брест-литовская конференция
Первыми на переговоры в середине января 1918 г. в Брест явились самозваные
представители Украины, которые, ссылаясь на декларацию советского правительства
о праве
народов на самоопределение, хотели заключить с Германией свой собственный мир.
Их
прибытие Кюльман и его заместитель Гофман стремились использовать в случае
несговорчивости петроградской делегации {558}. Украинская делегация столовались
вместе с
германской и всячески давала понять, что с ней договориться будет проще. Немцы,
не
намеренные воссоздавать независимую Польшу, с легкостью обещали украинской раде
присоединение к Украине Холмщины.
Вовсе не так рады были прибытию украинской делегации австрийские
представители.
Свидетельствует Гофман: "Молодые представители киевской центральной рады были
глубоко
несимпатичны графу Чернину" (главе австро-венгерской делегации). Австро-Венгрия
боялась
"инфекции" сепаратизма и раскола в собственных рядах если бы она согласилась на
присоединение Холмщины к Украине, то рискнула бы навлечь смертельную ненависть
со
стороны австрийских поляков, а если бы согласилась на определенную степень
автономии
украинских земель в составе Австро-Венгрии, то тем самым поставила бы вопрос о
праве
прочих народов на самоопределение в своем многонациональном государстве.
Позже Троцкий вспоминал, что пребывание в Бресте было для него равнозначно
"визиту в
камеру пыток" {559}. Накануне пересечения границы он говорил провожающим, что
"не для
того мы свергали свою буржуазию, чтобы склонить голову перед иностранными
империалистами и их правительствами". Но он знал, что у правительства
большевиков нет
средств отразить германское наступление. Первым требованием прибывшего в Брест
Троцкого
было перенесение переговоров в Стокгольм - в столице нейтральной Швеции наличие
у
России западных союзников ощущалось бы больше, а возможности революционной
пропаганды в обоих воюющих лагерях увеличивались.
Немецкая сторона недооценила Троцкого. В течение нескольких недель шел
словесный
бой между ним и Кюльманом, и немецкий чиновник, вначале не видевший угрозы в
русском
эксцентрике, вынужден был все чаще оставлять поле словесной битвы. "Выглядящий
внешне,
как Мефистофель, равно блестящий как полемист, оратор, историк, дипломат,
революционный
тактик и военачальник, Троцкий был для большевиков находкой. Уступая только
Ленину в
способности обращать неблагоприятные обстоятельства в преимущества, он был
первым в
обращении сердец" {560}, - пишет американский историк. А другой специалист
более краток
"Дьявольски интеллигентный. Дьявольски презрительный, он был одновременно и
архангелом
Михаилом, и Люцифером революции" {561}. Наряду с речами, предназначенными явно
не для
германских официальных лиц.
Троцкий выпускал по радио обращения "всем, всем, всем", и, поскольку мир
следил за
брестской эпопеей, идеи русской революции распространялись самым эффективным
образом.
Гофман вспоминает, как "по приказу Троцкого его зять Каменев произнес речь,
от
которой у всех сидевших за столом офицеров кровь ударила в голову. Русские Могли
бы
выступать с такой речью лишь в том случае, если бы германская армия была
разбита, а русские
войска победоносно вступили на германскую территорию" {562}. Русская делегация
потребовала подтверждения "деклараций об отделении". Кюльман отверг всякую идею
о
проведении на отторгаемых территориях референдумов. Обе стороны - германская и
русская - пытались использовать в собственных целях принцип права наций на
самоопределение. Германская сторона старалась, используя этот принцип,
отторгнуть от
России Прибалтику и Украину. Русская сторона была уверена, что, следуя этому
принципу (не
по видимости, а в реальности), Германия не получит шансов даже в Прибалтике.
Различное
трактование одного и того же принципа привело к тупику в переговорах. Кюльман, в
поисках
выхода из тупика, предложил провести выборы в Прибалтике (в условиях,
разумеется,
германской оккупации). Троцкий парировал это предложение указанием, что насилие
препятствует свободному волеизъявлению.
Кульминацией германской политики раскола России было подписание в Брест-
Литовске
сепаратного мирного договора между Германией и Украиной. Начальник политического
департамента германского генерального штаба генерал Бертерверфер полагал, что
потеря
Украины будет решающим ударом по России; она будет отделена от Черного моря и
Проливов,
отделена от балканских народов, лишена лучшей климатической зоны {563}. Вожди
рейха
ликовали: Польша замыкалась Украиной в германской зоне влияния - мост между
германизированными Прибалтикой и Украиной делал ее стратегически неуязвимой. По
вопросу
об Украине Троцкий заявил, что делегаты Центральной Рады не уполномочены вести
самостоятельные переговоры от имени Украины, так как еще не установлена граница
между
Советской Россией и Украиной.
Большевики игнорировали "самостийников", и их позиция, по сведениям немцев,
все
более соответствовала складывающейся на Украине действительности Центральная
Рада и
временное украинское правительство бежали, а большевики возобладали на Украине.
В
Брест-Литовске появились новые украинцы (Медведев и Шахрай), уполномоченные
вести
мирные переговоры не от имени Центральной Рады, а от лица образованного в
Харькове
большевистского правительства Украины. Троцкий заявил представителю Рады
Любинскому,
что власть Центральной Рады распространяется лишь на его комнату в Брест-
Литовске.
Время шло, красноречие Троцкого было признано всем миром, а формальное
определение
отношений России и Германии откладывалось в будущее. Генерал Гофман заявил, что
германская сторона не намерена вступать в длительные дискуссии. Некоторые истины
для нее
уже самоочевидны. Так вопрос об окраинных областях России германская сторона
считает
решенным - представители этих областей высказываются за отделение от Советской
России, и
немцы склонны поддержать их намерения. Троцкий немедленно заговорил об
аннексиях, и
никто не смог оспорить убедительности его слов. Мир слушал и видел, какой
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |