Ну а пока... Пока идет 1937 год и советская власть находится в апогее своей мощи. Уже принята сталинская Конституция, дарующая людям труда невероятное количество свобод, которые, впрочем, им все равно не нужны. Ибо нет в мире более свободного и счастливого человека, нежели человек советский — уникальный сплав дисциплинированности, сплоченности и партийной выучки. Полным ходом идет подготовка выборов в самый демократический Верховный Совет СССР. Будущие депутаты встречаются с избирателями, внимательно выслушивают их народные наказы, как сделать нашу великую страну еще краше, еще мускулистей, еще более цветущей.
И вот — кульминация всего. Только сухие строки газет могут передать истинное величие происходящего: «Вечером 15 декабря на площади Дзержинского состоялся стошестидесятипятитысячный митинг, посвященный сообщению центральной избирательной комиссии. Трудящиеся Харькова с радостью узнали, что все избранные депутаты являются кандидатами сталинского блока коммунистов и беспартийных. С большой любовью и гордостью они узнали, что первым депутатом Верховного Совета СССР является всенародный кандидат Советского Союза великий Сталин. При упоминании имени вождя трудящихся всего мира огромная площадь содрогается от бурных аплодисментов: «Ура! Да здравствует товарищ Сталин!» Оркестр играет “Интернационал”».
В тот вечер на площади Дзержинского толпой было задавлено два человека.
Глава 19
Катастрофа
18 сентября 1941 года начальник Генерального штаба вермахта Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Наряду с удовлетворительным продвижением наших войск, замыкающих кольцо восточнее Киева, отмечены новые сосредоточения противника, выдвигающего свои войска западнее Харькова. Не следует придавать этим группам большого значения, так как они малочисленны и не представляют серьезной ударной силы».
Немцы рвались к Харькову — бывшей столице Украины, городу, где производилось 40% промышленной продукции республики, месту, где выпускались лучшие в мире танки Т-34. Первым признаком нависшей опасности были начавшиеся бомбардировки города. Появились жертвы среди мирного населения.
Харьков спешно готовился к обороне. Город покрылся баррикадами из мешков с землей, ощерился зенитками. Враг неумолимо приближался. Началась эвакуация промышленности, потянулись беженцы. Похоже, никто не верил, что город удастся отстоять.
Тем не менее на ближних подступах к Харькову завязались упорные бои. Немногочисленные советские войска пытались задержать фашистскую армаду. Немцы потеряли в битве за Харьков 20 тысяч человек, 450 танков, 200 орудий. Однако и наши войска были обескровлены настолько, что не смогли организовать эффективную оборону города. Кстати, одним из защитников Харькова был будущий министр обороны СССР маршал А. А. Гречко.
23 октября 1941 года основные силы советских войск оставили город. Позже начальника Харьковского гарнизона судили за преждевременную сдачу города врагу. Справедлив ли был этот суд или нет — сейчас понять трудно.
24 октября немцы вступили в Харьков и, легко очистив город от арьергардных отрядов Красной армии и ополченцев, расположились в нем. Началась оккупация.
В первый же день своего пребывания фашисты повесили на балконах домов на Пушкинской улице и улице Свердлова 116 советских граждан. Но это было только начало. 26 октября в Харьков прилетел один из главных создателей расовой доктрины нацистов Гиммлер. И после его личных указаний в городе начался массовый террор.
В Дробицком яру было расстреляно все оставшееся еврейское население Харькова, от стариков до грудных младенцев. А в детском доме по улице Артема у детей отобрали запас продуктов и через несколько дней 170 ребят умерло от голода. Свидетельствует бывший шофер душегубки Буланов: «Дети из городской больницы были оборванные и распухшие от голода. Гестаповцы в упор из автоматов расстреливали детей в голову, после чего сталкивали их в яму. Дети, видя происходившее, кричали: «Дядя, я боюсь», «Дядя, я хочу жить, не стреляйте в меня», но немцы на это не обращали внимания».
Подлинным кошмаром для горожан стали облавы. Вспоминает харьковчанка, известная актриса Людмила Гурченко: «Овчарки гнали толпу людей к душегубкам. Машины набивали людьми, и они отъезжали. В эти душегубки пускали выхлопные газы. И пока машины шли до окраины города, люди в них задыхались. Я видела, как люди, тесно прижатые друг к другу, с искаженными от ужаса лицами смотрели из машины, хватали последний свежий воздух. Их загоняли по доскам в машину, была видна спина, но, очутившись в машине, человек тут же разворачивался лицом. Так и мелькало: спина — лицо, спина — лицо. Такие разные люди, разные лица...»
Облик Харькова постепенно менялся. Появились вывески на немецком языке, напротив нынешнего Дворца бракосочетания расположилось гестапо, на Кооперативной — гаражи душегубок, а бывший Дворец пионеров немцы приспособили под свое варьете. Завелась даже оккупационная газета «Нова Україна», печатавшая объявления немецкого командования типа того, что каждый харьковчанин, пользующийся электрическим током для своих нужд, будет расстрелян как саботажник.
Расцвел базар. За полбуханки черного хлеба можно было выменять золотые часы. Такие вещи за бесценок отдавали люди, не сумевшие приспособиться к жестокому времени. Когда нечего становилось продавать — они тихо умирали в нетопленных квартирах.
Зимой 1941/42 года в Харькове от голода умерло несколько десятков тысяч человек, преимущественно интеллигенции.
Однако, несмотря на все старания оккупантов — от искусственного голода до массовых репрессий, — Харьков так и не удалось усмирить. Уже через месяц после начала оккупации первой в истории радиоминой был взорван штаб командующего немецким гарнизоном фон Брауна (кстати, брат знаменитого ракетчика), а другой фашистский генерал был застрелен на площади Тевелева. Подобных терактов были десятки. По свидетельству старожилов, немцы боялись самого слова «партизан».
Тем временем, в мае 1942 года Красная армия сделала первую попытку освободить Харьков. Началась так называемая Барвенковско-Лозовская операция. Однако, не дойдя до Харькова буквально 20 километров, советские войска попали в окружение и были уничтожены. Это стало одним из крупнейших поражений Красной армии в этой войне. За ошибку маршала С. Тимошенко и члена совета фронта Н. Хрущева, недооценивших опасность окружения, расплатились своими жизнями десятки тысяч солдат.
Вторая попытка освободить Харьков относится к февралю 1943 года, когда после поражения под Сталинградом немцы отступали по всему фронту. Гитлер приказал «во что бы то ни стало удержать Харьков, потеря которого могла сказаться на престиже Германии, как своего рода Сталинград».
Советские войска под командованием генерала Н. Ватутина перешли в наступление, стараясь окружить харьковскую группировку противника. Фашисты под угрозой попасть в котел были вынуждены отступить. 16 февраля советские части вошли в наш город. Немецкая печать скрыла от своего народа факт потери Харькова. И снова вспоминает Людмила Гурченко: «По Клочковской проехало несколько мотоциклов с колясками. Потом такая же группа мотоциклистов. И только потом вступила армия. Это были изнуренные, усталые люди. И валенки по мокрому снегу «хлюп-хлюп»... Когда уже повсюду раздавалось радостное «наши», мама вывела меня на улицу. Сколько людей: все плачут, обнимаются!»
Однако радость оказалась преждевременной. Немцы под Красноградом сконцентрировали отборные танковые дивизии СС «Райх», «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер». Контрнаступление немцев возглавил знаменитый фельдмаршал Э. Манштейн. Именно здесь немцами впервые массировано были применены тяжелые танки «тигр».
Манштейн, невзирая на потери, хотел преподнести Харьков к визиту фюрера в Запорожье в штаб группы армий «Юг». В Харькове завязались тяжелейшие уличные бои, которые продолжались шесть суток. Площадь Дзержинского неоднократно переходила из рук в руки. Наконец 16 марта Харьков пал. В город вошли эсэсовские части.
Немцы шли, тесно прижавшись друг к другу, шеренгой, от тротуара до тротуара. Они разряжали автоматы на малейший звук. В окна, в двери, вверх, в стороны...
Началась новая волна репрессий. Расстреливали всех, кто приветствовал приход Красной армии. Госпиталь с тяжелоранеными красноармейцами подожгли, а тех, кто пытался спастись из огня, расстреливали тут же. Одного из пленных фашисты распяли и фотографировались возле его изувеченного тела. Размах зверств «вторых немцев», как их называли горожане, превзошел все мыслимые границы. Всего же в период первой и второй оккупации гитлеровцы убили сто тысяч жителей нашего города.
Окончательное освобождение Харькова связано с битвой на Курской дуге. Наступление на Харьков, получившее кодовое название «Полководец Румянцев», учитывая все прошлые неудачи, готовилось особенно тщательно.
Потом, когда советские войска уже вошли в Харьков, стороннему наблюдателю могло показаться, что все прошло без сучка и задоринки. Словно не было за спиной многодневных кровопролитных боев, будто не случилось танкового контрнаступления немцев под Ахтыркой, едва не сорвавшего всю операцию.
«Это была совершенно другая армия, — пишет Л. Гурченко. — Не верилось, что за полгода может произойти такое перерождение. Танки, машины, солдаты в новой форме. Это вам не валенки по мокрому снегу «хлюп-хлюп». Взрослые говорили, что это наши новые моторизованные части».
Днем 23 августа в город вступила армия победителей. Командующий операцией «Полководец Румянцев» маршал Конев позвонил в Москву, разбудил отдыхавшего после рабочей ночи Сталина и лично сообщил ему эту радостную новость. А вечером столица СССР салютовала освободителям первой столицы Украины.
Страшная картина предстала перед освободителями, когда они вошли в Харьков: в центре города фактически не осталось ни одного целого здания, только обгоревшие стены. То, что не было разрушено во время уличных боев 1941 и 1943 годов, взорвали отступавшие гитлеровцы. Писатель Алексей Толстой, приехавший в Харьков, писал: «Я видел Харьков. Таким был, наверное, Рим, когда в пятом веке через него прокатились орды германских варваров — огромное кладбище».
Но еще страшнее были следы преступлений, совершенных нацистами над мирным населением. Именно в Харькове, крупнейшем из освобожденных тогда городов, впервые стал вопрос о суде над военными преступниками.
Это была прелюдия Нюрнберга. Судили трех гитлеровских офицеров и одного предателя, виновных в массовом истреблении харьковчан. На процесс приехали Илья Эренбург, Константин Симонов, Леонид Леонов. За его ходом следили все телеграфные агентства мира...
Преступники были повешены на Благовещенском базаре, где раньше оккупанты сами проводили публичные казни, в присутствии 40 тысяч харьковчан.
Постепенно возвращались беженцы, возвращалась мирная жизнь, но трагический перелом уже произошел. Никогда больше Харьков не смог подняться до уровня того красавца-города, каким он был до войны. Были разрушены десятки памятников архитектуры, вывезены в Германию многочисленные художественные ценности (например, картины П. Рубенса и Д. Веласкеса из художественного музея). Но еще страшнее были невосполнимые человеческие потери — гибель сотни тысяч харьковчан, носителей культуры, традиций и самого духа нашего города.
Харьков был разрушен гораздо больше, чем Киев (не говоря уже обо Львове), но денег на его восстановление было выделено недостаточно, а генеральный план 1946 года в основном остался на бумаге. Из первой столицы мы начали превращаться в рядовой областной центр.
Да, наши предки подняли город из руин и в первую очередь его заводы и фабрики. Они сделали все что смогли и даже то, что было выше человеческих сил.
Вернуть же Харькову статус крупнейшего интеллектуального центра, славу города-красавца, гордое имя Первой столицы — это наш сегодняшний долг. Кроме нас этого сделать никто не сможет.
Глава 20
Осколки
7 ноября, 1947 год. Харьков вместе со всей страной отмечает выдающуюся дату — тридцатилетие Великой Октябрьской социалистической революции. Остались позади кровавая фашистская оккупация, смерть родных и близких, ожесточенные уличные бои. И только изредка встречающиеся на улицах колонны конвоируемых немецких пленных да обгоревшие руины напоминали харьковчанам об отгремевших грандиозных сражениях Второй мировой войны. К 1947 году был почти полностью отстроен водопровод, освещены улицы, высажены сотни тысяч деревьев. В городе работало 600 промышленных предприятий, 23 вуза, 30 НИИ, 38 техникумов. Вернулись из эвакуации оперный, украинский и русский драматические театры. Харьковчане пытались склеить свою привычную жизнь, с таким ожесточением разбитую войной...
Начиная разговор о послевоенных годах в истории Харькова и всей страны, мне принципиально важной кажется задача разобраться в феномене репрессивных кампаний, определивших всю жизнь конца сороковых — начала пятидесятых годов. Без осознания этих процессов мы с самого начала рискуем запутаться во всех сложностях тогдашнего бытия.
Разоблачения космополитов, низкопоклонников, вейсманистов-морганистов и прочих многие сегодня склонны приписывать лишь параноидальным наклонностям Сталина. Однако я предлагаю взглянуть на проблему под другим углом зрения: опираясь на логику, а не на конъюнктурные соображения современных разоблачителей.
Я глубоко убежден, что поступками «отца народов» двигали не паранойя или, скажем, старческий маразм, а наоборот — циничный холодный расчет. Только что закончилась Великая Отечественная война. После заграничного освободительного похода к мирной жизни вернулись миллионы демобилизованных солдат и офицеров. Но это была не просто армия уверенных в себе и своих силах победителей. Это была армия, впервые увидевшая иную жизнь. Они воочию могли сравнить реальные достижения социализма с тем, как живут люди в Европе. И сравнение это далеко не всегда оборачивалось в пользу социалистического отечества.
Хлынувший в страну Советов яркий поток человеческих впечатлений и высококачественных трофейных товаров оказался для соцстроя едва ли не более опасен, нежели открытое столкновение с ярым врагом. Так ржавчина страшнее для железа, нежели все бури и землетрясения.
Сталин благодаря своему отлаженному репрессивному аппарату был прекрасно информирован об умонастроениях подданных. Перед ним встала весьма сложная задача: вновь доказать поколебавшимся в своей слепой вере гражданам, что советское, несмотря ни на что, — самое лучшее.
И второй аспект проблемы. Начавшийся после войны передел мира между англо-американским блоком и Советским Союзом крайне обострил международную обстановку. Оккупация Советами Восточной Европы, положившая начало холодной войне речь У. Черчилля в Фултоне, монополия США на атомное оружие, война арабов с израильтянами, в которой СССР поддерживал Израиль, а Великобритания — арабов — все это делало опасность новой мировой войны весьма ощутимой. А в такой ситуации любые прозападные симпатии населения были недопустимы.
Естественно, основной упреждающий удар должен был быть нанесен по традиционно неустойчивой, а потому наиболее опасной прослойке — интеллигенции. Но давайте обратимся к документам. Из доклада М. Суслова 21 января 1948 года на торжественном заседании ЦК ВКП(б): «Всякое проявление низкопоклонства перед буржуазной культурой — есть отступление от социализма. Нельзя забывать, что империалисты стремятся использовать в своих коварных целях низкопоклонство перед иностранщиной со стороны отдельных неустойчивых советских граждан».
Одно за другим из Москвы спускались грозные постановления ЦК — «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», «Об одной антипартийной группе театральных критиков», «Об опере Мурадели “Дружба народов”». Вот лишь маленький отрывок из последнего документа: «В творчестве Шостаковича, Хачатуряна, Прокофьева, Мясковского особенно наглядно представлены формалистические извращения, чуждые советскому народу и его вкусам. Эта музыка сильно отдает духом современной буржуазной музыки Европы и Америки, отражающей маразм буржуазной культуры».
Борьба с реальными или воображаемыми проявлениями западничества начинала стремительно набирать обороты, в том числе и в нашем городе. Харьковские композиторы В. Н. Нахабин, М. Д. Тиц, В. Т. Борисов были публично обвинены в формализме, а профессор консерватории Пильстрем — в протаскивании идеалистических музыкальных теорий.
Из газеты «Красное Знамя»: «Таким же безродным космополитом является и харьковский лжекритик Гельдфандбейн. Рабски повторяя зады эстетствующих хулителей всего советского, он цинично оплевывает все самое дорогое в искусстве советского народа, при этом восхваляя в своих лекциях шаманствующего эстета Пастернака, почтительно расшаркиваясь перед салонной поэтессой Анной Ахматовой».
А на пленуме Союза писателей Украины выступления известных харьковских писателей И. Муратова, И. Багмута, И. Выргана, К. Гордиенко показали, что местная писательская организация с глубоким возмущением и гневом клеймит безродных космополитов и их подголосков.
Не надо говорить, что время было такое. Когда в Харьковском университете начался разгром школы генетики, а ученый совет ХГУ записал в своей резолюции, что «враждебное вейсманистско-морганистское учение нужно истребить до конца», профессора Уманский и Калабухов, несмотря на все давление, отказались осудить своих коллег. Так что не время было другое, а понятие о совести для каждого разное: и вчера, и сегодня.
Так или иначе, но липкий ярлык «космополит» настолько вошел в каждодневную жизнь, что молодежь начала называть костюмы, перешитые из старой одежды, «космополитками».
И все же борьба с западным влиянием не достигла в Харькове должного результата. Виной тому оказались многочисленные обучавшиеся в Харькове студенты из стран так называемой «народной демократии»: Чехословакии, Польши, Венгрии. И не в последнюю очередь благодаря им харьковчане начали менять устаревшие клеши и пресловутые «космополитки» на элегантные брюки-дудочки, а традиционный вальс сменил новомодный танец «Линда». Запад упорно брал свое.
Молодежь обычно прогуливалась от площади Дзержинского до площади Тевелева, а более короткий участок — от Зеркальной струи до театра имени Шевченко назывался «стометровкой». Здесь знакомились с девушками, а могли просто выпить бутылочку вина на скамеечке в парке.
К более интеллектуальному досугу можно отнести посещение выставки, точнее выставки-ярмарки, которая каждое лето проводилась на площади Дзержинского. Посмотреть на этакое чудо не брезговали и первые лица УССР.
Незаурядные задатки сеятеля кукурузы у Никиты Сергеевича Хрущева проявились уже в те далекие времена, когда он был первым секретарем ЦК Компартии Украины. Только увлекался он тогда китайским растением чумизой. Хрущев категорически требовал от председателей украинских колхозов расширять посевы чумизы, которую он представлял себе как хороший заменитель проса. Конечно, когда из шестнадцати тысяч председателей колхозов только три тысячи были специалистами по сельскому хозяйству, можно было еще и не то вытворять.
А может, любовь Хрущева к китайской сельхозкультуре связана с тем, что Китай тогда являлся стратегическим союзником СССР, как Великобритания для США? Недаром же пели: «Сталин и Мао слушают нас». Кто его знает, а вдруг действительно Мао Цзэдун прислушивался к тому, что Хрущев говорил о харьковской чумизе? Благо китайцев к тому времени обучалось и работало в нашем городе предостаточно.
Заместитель Мао маршал Чжу Дэ заявил во время посещения бывшей столицы Украины: «Харьковчане не щадят сил и энергии для того, чтобы помочь народному Китаю создать свои высококвалифицированные кадры для всех отраслей народного хозяйства. Китайский народ высоко ценит эту помощь и никогда ее не забудет».
По-моему, самое время напомнить китайцам эти проникновенные слова. Ведь наш город сегодня и сам нуждается в помощи, и лишние деньги весьма не помешали бы.
В этой связи любопытно проследить политику киевского правительства в отношении Харькова — как тогда, так и сейчас. Традиционное соперничество этих двух городов власти попытались облечь в форму социалистического соревнования, к которому присоединился также Днепропетровск.
Но разве можно выиграть у шулера, играя его же краплеными картами, да еще ни разу их не сдавая? Условия для финансирования были неравными. Столица всегда находилась на льготном положении. Достаточно сказать, что и ныне на каждого жителя Киева приходится в два с половиной раза больше бюджетных средств, чем на харьковчанина.
В результате прошедшей войны Харьков оказался разрушенным на две трети, на фронте и во время оккупации было убито двести восемьдесят тысяч его жителей, а мощнейшая харьковская тяжелая промышленность фактически перестала существовать. Учитывая масштабы разрушений и размеры города, Харьков остро нуждался в многолетнем мощном финансировании восстановительных программ.
Я не могу не отдать должное харьковским руководителям, которые нашли остроумнейший способ выбивать деньги из Киева. Дело в том, что после освобождения нашего города Сталин, стремясь подчеркнуть значимость победы, неосторожно сказал: «Вторая столица Украины, наш родной Харьков освобожден от немецко-фашистских мерзавцев». И теперь все официальные письма в Киев начинались со слов: «Как говорил товарищ Сталин о нашем городе: «вторая столица Украины, наш родной Харьков», — и далее по тексту: нуждается в том-то, том-то и том-то... И попробуй после этого отказать Харькову, родному для самого вождя.
Но все равно — денег катастрофически не хватало. Почти все уходило на восстановление промышленности. Более того, к концу 1950 года план по вводу новой жилой площади выполнен лишь на 34%, по капремонту — на 84%, из 43 комплексных ремонтов жилой площади закончено лишь 11.
А когда все деньги идут на промышленность и строительство, значит, денег на развитие культуры, образования, науки остается очень мало. Харьков из крупнейшего промышленного и культурного центра, каким он считался до войны, начал превращаться просто в промышленный город.
Резко снизилось количество регулярных периодических изданий, театров. Тот же прекрасный, довоенной закваски, харьковский ТЮЗ полным составом отправили во Львов. А Харьковский художественный музей начал терять свой статус крупнейшего на Украине, ибо его фонды, сначала разграбленные гитлеровцами, после победы оказались в Москве, Ленинграде, Киеве.
И все же, несмотря на колоссальные людские, материальные, архитектурные потери, несмотря на нехватку средств, репрессии, Харьков не сдавался. В городе продолжали жить и творить такие замечательные люди, как актер И. Марьяненко, физик А. Вальтер, астроном Н. Барабашов, селекционер В. Юрьев.
Любопытно, что академик Юрьев, который не был коренным харьковчанином и которому как дважды Герою Соцтруда при его жизни должны были установить бюст на родине, обратился с ходатайством к правительству воздвигнуть бюст именно в Харькове — на истинной родине его научных открытий.
Всегда помнили и гордились своим харьковским происхождением знаменитые певцы И. Козловский и К. Шульженко, концерты которых с неизменными аншлагами проходили в родном городе.
Не сидели сложа руки и наши харьковские архитекторы, построившие харьковский аэропорт и один из красивейших в СССР железнодорожных вокзалов — Южный. Венцом возрождения Харькова должно было стать здание Государственного университета, задуманного как самое большое здание на Украине. И не вина талантливых авторов, что Университет до сегодняшнего дня так и остается недостроенным. Когда культурой управляют партийные выдвиженцы, ничего хорошего ожидать не приходится — серая стихия постепенно захватывала наш город, отравляя саму атмосферу его.
Нет, я не упрекаю тех инвалидов войны, которые пьяными появлялись на улицах города. Эти люди проливали кровь за Родину. Могу объяснить кошмарное количество квартирных краж: люди жили очень бедно. Мне просто обидно, что мы не извлекаем из истории никаких уроков. Прикрываясь разговорами про объективные трудности, угробить культуру и дух города можно за несколько лет, а чтобы их восстановить — потребуются десятилетия.
Я упомянул, что люди жили в послевоенное время очень бедно, но все же не в такой нищете, как сейчас. Нормальная зарплата составляла от восьмисот до тысячи рублей, а хлеб стоил 2 рубля 20 копеек, бутылка водки — 21 рубль, а банка икры — 40 рублей. Из Харькова до Симферополя можно было на такси добраться всего за 150 рублей.
Харьков продолжал славиться своими замечательными конфетами, колбасами, мороженым, но качество товаров длительного пользования оставляло желать лучшего: лишь за один год харьковский Центральный универмаг вернул фабрике им. Тинякова бракованной продукции на 200 тысяч рублей. Мебельную фабрику им. Щорса уличили в том, что она на выставках представляет отличные изделия, а покупателям реализует низкосортную продукцию. Колоссальная проблема была с детской одеждой, особенно со школьной формой.
К 1952 году в советской экономике сложились ужасающие диспропорции. С 1940 по 1952 год объем выпуска продукции в тяжелой промышленности вырос в 2,5 раза, в то время как в сельском хозяйстве лишь на 10%. Немногим лучше оказалось положение и в легкой промышленности. Исправление перекосов между экономической мощью и низким уровнем жизни граждан стало основной темой обсуждения на ХIХ съезде ВКП(б).
Сегодня ХIХ съезд больше известен тем, что на нем утверждено новое название партии — КПСС, однако мне он представляется важным в другом аспекте.
Противостояние с западным миром достигло своего апогея. Создание противостоящих друг другу военных блоков, охота на идеологических врагов — как в Америке, так и в СССР, гражданская война в Корее. Но шла война не только армий и дипломатов. Шла борьба идей, сопоставление различных ценностей двух систем, а как результат этого — различных уровней жизни рядовых граждан.
Порой дело доходило до курьезов. В поле зрения партии оказалось даже то, что и в потреблении спиртных напитков советский человек должен быть обеспечен лучше других. Из доклада Микояна на ХIХ съезде: «Мне не приходится доказывать, что с улучшением питания населения возникает и необходимость увеличения производства всяких напитков, улучшающих аппетит (оживление в зале, смех, аплодисменты)».
Важнейшим орудием борьбы партии за доверие собственного народа стали знаменитые сталинские снижения цен. Люди до сих пор помнят и ценят именно этот аспект внутренней политики. А значит, и нам не избежать анализа механизма понижения цен. Тем более, что на голодный желудок это чертовски приятное занятие.
К примеру, 1 апреля 1952 года цены на хлеб были снижены на 12%, на мясо и мясопродукты — на 15%, на молоко и сахар — на 10%, на чай — на 20%. Простым людям это казалось чудом. Или, как минимум, достижением партии и правительства. А на самом деле все очень просто. Средства на снижение цен появлялись не только за счет роста производительности труда и снижения себестоимости, но и за счет восстановления разрушенных во время войны предприятий, огромных репарационных поставок, бесплатной работы миллионов зэков и немецких военнопленных. Последние, к примеру, строили шоссе Харьков—Симферополь.
Кроме того, в считанные дни после снижения цен резко возрастала покупательная способность населения, компенсировавшая затраты государства на данную акцию. И, вдобавок, все отрасли промышленности, все города и села в знак благодарности товарищу Сталину брали на себя повышенные соцобязательства. А это, при и так высоких производственных планах, также давало существенную прибавку к госбюджету. Государство оставалось «при своих», а пропагандистский эффект по стране и по всему миру был оглушительный. Всего же с 1941 по 1954 год было проведено семь снижений цен. И неспроста, когда экономика страны стабилизировалась, практика снижений цен постепенно ушла в прошлое.
Хотя я до сих пор не уверен, что послевоенная экономика развивалась так уж динамично. Неужели признаком интенсивного развития народного хозяйства являются регулярные походы молодежи «на грызунов», вредителей сельхозугодий. Один раз для харьковских парней даже выделили сто сорок восемь премий — тем, кто уничтожит наибольшее количество грызунов на колхозных полях и в амбарах, а шкурки сдаст на заготовительные пункты. Куда там китайцам с их войной против воробьев — мы и здесь были впереди планеты всей.
Впрочем, под четким руководством партии расцвело не только ремесло истребления несчастных мышат, но и высокое искусство соцреализма.
На харьковской кинофабрике с помощью титропечати на тувинский язык был переведен фильм «Пирогов», на мордовский — фильм «Человек с ружьем» и, наконец, на японский язык — «Депутат Балтики». Теперь-то я точно знаю, с чего началось японское экономическое чудо.
И безусловно, выдающееся достижение группы местных композиторов под руководством А. Лебединца — создание музыки к гимну Украинской ССР. «Нам завжди у битвах за долю народу був другом i братом росiйський народ, i Ленiн осяяв нам путь до свободи, i Сталiн веде нас до свiтлих висот». Слова М. Бажана и П. Тычины. Это было, было...
Как были в те же времена и колодцы в Галиции, которые герои-оуновцы заполняли трупами украинских же крестьян. Как и позже — убийство Бандеры, организованное бывшим харьковчанином, сталинским суперагентом Судоплатовым. Так что — будем продолжать делить нашу общую историю?
А может, вспомним слова Тараса Шевченко, тоже ныне благополучно забытые самостийниками: «Славяне, несчастные славяне, так нещадно и так много пролито вашей храброй крови междоусобными ножами. Настанет ли час искупления? Придет ли мудрый вождь из среды вашей погасить раздоры и слить воедино любовью и братством могущественное племя?» Ну кто же виноват, что вождь оказался грузином.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |