На какую-то пару секунд за столом повисло молчание. Гермиона прекрасно видела, что ребят не убедили их с Джинни бездарные попытки скрыть причину своего настроения, а потому она лихорадочно соображала, что ещё она может сказать, чтобы перевести разговор в безопасное русло.
— Кстати, мне тоже показалось, что что-то тут не так, — задумчиво протянул Рон, ястребиным взором окинув лица подруг. — Какие-то вы обе невеселые...
Гермиона едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, в то время, как Джинни сдерживать это желание не стала.
— Ради Мерлина, Рон, тебе это «показалось» после того, как Гарри высказал свое — повторюсь — глупое предположение, — с легким раздражением в голосе произнесла Джинни и сделала глоток коктейля. — К тому же, вы сами знаете, Малфой в последнее время ведет себя как никогда мирно.
Гермиона уловила в последних словах Джинни едва заметную иронию, очевидно адресованную ей, но не подала виду.
— А что на счет Забини? — резко спросил Гарри, посмотрев прямо в глаза своей невесте. — Как он себя вел?
Затаив дыхание, Гермиона наблюдала, как внезапно Джинни замерла и всего на долю секунды, растерявшись, раскрыла глаза от изумления. К счастью, она быстро пришла в себя и вновь нацепила маску безразличия, хоть и отвела взгляд от Гарри, слегка покраснев.
— О, ну с этим никогда особых проблем не было, — пренебрежительно бросила она и неожиданно обратилась к Гермионе. — Ведь правда?
Гермиона на какое-то время опешила от столь абсурдного заявления, особенно если учесть, что она совсем недавно узнала, что, в общем-то, Забини был корнем одной из огромнейших проблем Джинни.
— Да, вы же сами знаете, Блейз всегда был самым сдержанным из всех слизеринцев, — спохватившись, наконец, быстро подтвердила она, подавив желание скептически выгнуть бровь в ответ на слова Джинни, и посмотрела по очереди в глаза Гарри и Рону. — И вообще, почему в такой отличный вечер мы должны говорить о каких-то двух...
Все трое явно ждали продолжения, но Гермиона лишь неопределенно повела рукой в воздухе и, выдохнув, опустила её, с досадой обнаружив, что просто не может найти подходящее слово, чтобы описать Драко и Блейза. С Забини у неё конфликтов никогда не возникало, а оттого и необходимости вступать с ним в перепалки, но с Малфоем все было наоборот. Раньше она бы нашла сотню определений, которыми могла бы его смело наградить, начиная от привычного и уже не такого эффектного «ублюдок», заканчивая чем-то посложнее, вроде «жалкий несносный отвратительный убогий пожиратель смерти». Но сейчас...
Конечно, нужно было хоть что-то выдавить из себя. Но язык просто не повернулся, и, кажется, Гарри с Роном это поняли, судя по тому, как синхронно помрачнели их лица.
К счастью, внезапно Гермиона уловила в толпе знакомое лицо Матео и активно замахала ему рукой. Он помахал в ответ и двинулся прямо к их столику.
— О Боже, только не это... — мрачно изрек Гарри, проследив за её взглядом.
— Если этот индюк снова попросит нас поучаствовать в каком-то дурацком конкурсе, я пас, — с неприязнью добавил Рон, покосившись на итальянца. Гермиона была уверена, что он по-прежнему считает, что Матео «положил на неё глаз».
— Ой, ладно вам! Только недавно упрекали нас в том, что мы недостаточно веселые, а теперь сами отказываетесь веселиться! — шлепнула Гарри по руке Джинни и озорно улыбнулась, после чего бросила на Гермиону быстрый взгляд, означающий что-то вроде «Слава Мерлину, пронесло».
Как раз в этот момент Матео подошел к столику. Весь его лик излучал жизнелюбие, и Гермиона невольно восхитилась способностью этого итальянца никогда не унывать.
— Добрый вечер, синьоры, синьориты! Я искренне надеюсь, что вам по-прежнему нравится отдых на нашем курорте, — бодро произнес он, окинув взглядом присутствующих, и виновато улыбнулся. — Но, к сожалению, вновь вынужден попросить помощи у вас, Гарри, Рон, если вы, конечно, согласитесь.
— Если это что-то, связанное с танцами, песнями, стихами, да и вообще, с какими-либо конкурсами, то, при всем уважении... — настороженно начал Гарри, но Матео остановил его жестом.
— Нет, синьор, помощь нужна в другом. Я слышал, вы оба хорошо летаете, а у нас как раз только что кое-кто из гостей неудачно пошутил и... В общем, нужно достать пару вещей с крыши дворца Магнолии, а я как назло не могу найти никого, кто бы смог справиться с этой задачей, — сбивчиво затараторил итальянец виновато разведя руками. — И акцио тут бессильно.
— А что, вы не умеете летать? — с едва скрываемым интересом спросил Рон. Гермиона заметила, как при упоминании о том, что он хорошо летает, на его лице появилась самодовольная ухмылка, которую, впрочем, он тут же подавил.
— Увы, я делаю это крайне плохо, — покачал головой итальянец, и теперь Рон уже откровенно усмехнулся и кинул быстрый взгляд на Гермиону. Очевидно, он был невероятно доволен тем, что в чем-то лучше Матео.
— Ну, раз такое дело, то, думаю, мы сможем помочь, правда, Гарри? — снисходительно произнес он и посмотрел на друга.
Гермиона видела, что в отличие от Рона, на Гарри не произвели слова Матео никакого впечатления, а оттого он неуверенно пожал плечами.
— Не знаю, Рон, а как же Джинни с Гермионой?
— О, дорогой, даже и не беспокойся! Мы будем сидеть тихо, как мышки, — неожиданно для Гермионы, заверила Гарри Джинни.
— Точно? И никуда не пойдете? — подозрительно перевел он взгляд с неё на Гермиону.
— Конечно, не пойдем! Мы дождемся вас. Кстати, Матео, как долго нам ждать возвращения Гарри и Рона? — небрежно бросила она, хотя внутри неё все замерло. Ей необходимо было знать, что у них с Джинни будет достаточно времени на разговор. Она надеялась, что времени будет достаточно.
— Bella, я обещаю, что через пятнадцать, максимум двадцать минут ваши друзья будут на месте в целости и сохранности. Не переживайте! — положил руку на сердце Матео в знак искренности своих слов.
Гермиона тепло ему улыбнулась, после чего перевела вопросительный взгляд на Рона.
— Чтож, — откашлялся тот, и, приосанившись, важно поднялся со стула. — Веди нас к метлам.
Это прозвучало несколько высокопарно, и Джинни прыснула. К счастью, Рон этого не заметил.
Гарри, в последний раз кинув предупреждающий взгляд в сторону подруг, неуверенно встал со своего места.
— Идите, идите! Мы будем ждать вас здесь, — ободряюще закивала Джинни, лишний раз подтвердив, что не против их кратковременного ухода, и ребята, наконец, скрылись в толпе.
Гермиона молча наблюдала, как мгновенно поменялось выражение лица её подруги. Казалось, она из последних сил прятала безумную усталость, а теперь дала себе волю и как-то сразу обмякла, со вздохом закрыв глаза. От былой улыбки не осталось и следа, голова склонилась к груди, а плечи заметно опустились. Джинни какое-то время просто так и сидела, нахмурившись, не говоря ни слова. В свою очередь, Гермиона тоже не знала, что сказать. Она так долго ждала этого момента и вот, когда они остались наедине, теперь внезапно осознала, что ей просто страшно задавать вопросы, хотя, вернее будет сказать, ей страшно услышать ответы.
— Это началось в тот год, когда мы вернулась в Хогвартс, — не открывая глаз, неожиданно начала Джинни уставшим голосом. — Ты помнишь то жуткое время, когда мы все были подавлены войной, вернее тем, что она принесла. Я потеряла брата, потеряла друзей, и всерьез думала, что сойду с ума. Эта боль... В тот момент было очевидно, что её нельзя забыть, нельзя убить, можно разве что заглушить на какое-то время. Но я не могла и этого сделать, как и не мог Гарри, которому было больнее всех. В тот последний вечер перед началом учебного года, когда я раздумывала над тем, возвращаться в Хогвартс или нет, он сказал, что лучше будет, если я вернусь. И в глубине души я понимала, что он прав, потому что в тот момент я была просто не способна помочь ему, как и он не был способен помочь мне. Наши отношения оставались подчеркнуто дружескими, хотя о какой любви тогда могла идти речь? Только боль, только горечь утраты.
Она на какое-то время замолчала, ещё больше нахмурившись. Казалось, к ней вновь вернулись все мрачные воспоминания, которые со временем выцвели, хоть и оставили неизгладимый след в душе.
— И мы вернулись в Хогвартс, — наконец, открыла она глаза и задумчиво уставилась вдаль. — Я и ты, а из знакомых только Малфой и... Забини. Нам невольно приходилось общаться всем вместе, четверым единственным семикурсникам, когда мы восстанавливали залы Хогвартса, когда делали совместные задания, когда обедали за одним столом, потому что число вернувшихся в школу учеников было до того ничтожным, что разделение на факультеты стало бессмысленным.
Гермиона внимательно слушала слова Джинни, но внезапно осознала, что плохо помнит все то, о чем говорит подруга, хотя, честнее будет сказать, не помнит вообще.
— Стой, разве мы общались с ними, разве?.. — нахмурившись, медленно спросила она, силясь вспомнить хоть что-то, но память лишь подсовывала ей расплывчатые образы, которые никак не хотели вырисовываться в четкую картину. Гермиона понимала, что Джинни говорит правду, но видимо для неё весь учебный год тогда прошел в каком-то дурмане после пережитого стресса.
Подруга перевела на неё усталый взгляд.
— Да. Конечно, не сразу, прошло пару месяцев, прежде чем нам удалось действительно худо-бедно наладить контакт, — Джинни вздохнула и вновь отвела взгляд. — Я не удивлена, что ты не помнишь. Ты весь учебный год была сама не своя, полностью погрузилась в учебу, замкнулась в себе, и ещё, к тому же, то неудачное заклятие, которое по ошибке угодило в тебя на уроке Флитвика прямо перед выпускными экзаменами...
— Какое заклятие? — ещё сильнее нахмурилась Гермиона. Она узнавала все новые и новые факты о том времени последнего курса школы, и ей они не нравились.
— Парень с шестого курса, не помню его имени, неправильно произнес заклинание восстановления памяти, и оно срикошетило в тебя, оказав совершенно противоположный эффект. Помнишь, ты пару дней лежала в своей комнате и не ходила на занятия? Как раз в тот момент шел процесс восстановления памяти, хотя мадам Помфри предупредила, что ты будешь смутно помнить события последних шести месяцев.
Гермиона и впрямь что-то припоминала, но не могла с точностью сказать, что так оно и было. Прошло три года с момента окончания школы, и столько всего произошло за это время, что её воспоминания о последнем курсе учебы в Хогвартсе, казалось, полностью стерлись из памяти. Наконец, бросив попытки докопаться до истины, она молча кивнула, дав Джинни понять, что та может продолжать.
— Поначалу мы не ладили, цапались по мелочам, а потом как-то неожиданно разговорились, и я узнала, что во время войны мать Блейза скрывалась от Пожирателей. Однажды, они едва не убили её за то, что она, будучи чистокровной волшебницей с идеальной родословной, отказалась вступать в их ряды. Они пытали её круцио, хотели подчинить империо и силой заставить принять метку, но она сбежала. И была в бегах вплоть до того момента, как... — Джинни бросила на неё тяжелый взгляд, — Ты знаешь. А потом нам с Блейзом поручили совместную работу по зельям, и все произошло так стремительно, что я сама и не заметила, как мы стали общаться больше, перестали звать друг друга по фамилии и постепенно полностью рассказали друг другу все, что наболело. Неожиданно для себя, я поняла, что это общение, каким бы оно ни казалось неправильным, невозможным, абсурдным, постепенно возвращает меня к жизни. Блейз умел слушать, умел хранить тайны, но лучше всего ему удавалось отвлечь меня от жутких воспоминаний. И если боль не могла исчезнуть, то лишь общаясь с ним, я получала хотя бы временное обезболивание. С ним на какое-то время я забывала обо всем.
Джинни замолчала, горько улыбнувшись. Гермиона, затаив дыхание ждала, когда она продолжит.
— Однажды мы поругались с ним. Поспорили из-за того, что я утверждала — если бы не война, мы бы никогда не нашли общий язык, а он говорил, что просто не складывалось подходящих обстоятельств, чтобы мы узнали друг друга лучше. И в тот момент, когда я собиралась уйти, он неожиданно схватил меня за руку, развернул лицом к себе и... Поцеловал. — На секунду окунувшись в воспоминания, она замерла, но тут же перевела тяжелый взгляд на Гермиону. — Я прошу, пожалуйста, не осуждай меня. Никто не знает о том, что происходило между мной и Забини, и мне жаль, что я обременила тебя этой правдой.
— Значит, после того, как он... — находясь в состоянии глубокого потрясения, начала Гермиона, словно не услышав последние слова Джинни. — Вы начали встречаться?
Джинни мрачно усмехнулась.
— О нет, не думаю, что эти отношения можно было так назвать. Мы не гуляли с ним за ручку под луной, и он не водил меня в кафе по выходным. Мы не целовались при встрече и не говорили друг другу трогательных слов. Просто на тот момент... Нуждались друг в друге. — Она ненадолго замолчала, кусая губу. — Мы оба понимали, что все это не может долго продолжаться, что рано или поздно все равно придется это прекратить.
— Из-за Гарри? — тихо спросила Гермиона.
Джинни глубоко вздохнула.
— Из-за Гарри тоже.
На пару секунд повисло молчание.
— Ты его любила?
Услышав вопрос Гермионы, Джинни метнула в неё быстрый, полный боли взгляд, после чего вновь уставилась куда-то впереди себя со странным выражением лица. Немного помолчав, она горько произнесла:
— Мне было с ним хорошо, по-настоящему легко. Я не понимала, что люблю его, пока мы были вместе. Но лишь когда я уехала после окончания школы домой, когда вернулась к семье, к друзьям, к Гарри, то поняла, что... Да, я любила его, Гермиона.
Это признание ошеломило её, выбило почву из-под ног.
— Но как же... Гарри? — почти возмутилась Гермиона, почувствовав, что воздуха стало мучительно не хватать. — Только не говори, что ты не любишь его, что всё это время...
— Я люблю его, Гермиона, даже не думай сомневаться в этом! — твердо произнесла Джинни, чуть повысив голос, и посмотрела на неё таким взглядом, что та моментально замолчала. — Люблю. Но это совсем другое чувство. Любить Гарри проще, легче, потому что он родной, близкий, такой по-настоящему мой, понимаешь?
Гермиона, хоть и полностью понимала то, о чем говорит подруга, все же отрицательно закачала головой, и Джинни выпрямилась, облокотившись предплечьями о стол.
— А Блейз... С ним я никогда не чувствовала того, что сейчас чувствую с Гарри. В наших отношениях не было уверенности в завтрашнем дне, не было надежды на хоть какое-то совместное будущее, и мы даже не пытались загадывать дальше, чем на день вперед. Блейз всегда акцентировал внимание на том, что к жизни нужно относиться легче, как и к отношениям в частности. Я была уверена, что для него, как и для меня, всё то, что между нами происходило, было лишь временным утешением, способом отвлечься от болезненных воспоминаний, не более.
Внезапно она замолчала, словно подавив желание сказать что-то ещё. Гермиона, уловив это, тихо спросила:
— Но ведь ты ошибалась, так?
Джинни вздохнула.
— Мы оба ошибались, но поняли это лишь после того, как окончили школу и вернулись домой. Он писал мне, Гермиона. Святой Мерлин, ты не представляешь, какие письма он писал! Он предлагал бросить все, уехать вместе, говорил, что скучает, тоскует, места себе не находит, одним словом, обрушил на меня всю ту отчаянную нежность, которую ни разу не проявил, пока мы были вместе. Но главные слова так и не сказал. Я читала письма, плакала, злилась на него, на себя, на нас, и невероятным усилием воли заставила себя не писать и строчки в ответ. Я струсила, когда поняла, что всё ещё нуждаюсь в нем не меньше, чем он во мне. А потом... — На секунду она замерла, упершись взглядом в столешницу. — Все вернулось на круги своя. Блейз перестал присылать письма, Гарри вновь принялся за мной ухаживать, и постепенно стало казаться нереальным то, что ещё совсем недавно я едва не поддалась соблазну сделать самый эгоистичный и сумасшедший поступок в своей жизни: послать всё к черту и поддаться на уговоры Забини.
Гермиона была слишком потрясена услышанным, чтобы что-то говорить. Она молча смотрела в лицо подруги и чувствовала, как с каждой секундой ей становится дурнее. На протяжении всего рассказа она не могла отделаться от чувства, что всё то, что испытала Джинни, происходит сейчас с ней, вот только в отличие от подруги она понятия не имела, к чему все это приведет. И это было самым страшным, ведь она уже осознанно отказалась от Рона, от его чувств, но во имя чего? Думать об этом было невыносимо.
Наконец, потрясение начало отступать, давая волю другим эмоциям, и Гермиона почувствовала медленно нарастающее возмущение.
— Почему ты не сказала мне? Ты же знала, что я никогда никому не расскажу об этом! — нахмурившись, выпрямилась она.
Джинни покачала головой.
— Я не могла, Гермиона, просто не могла. Слишком многое сыграло тогда в пользу того, чтобы я хранила эту тайну в секрете от всех. Мне было всего семнадцать, я была полностью раздавлена, и, если ты помнишь, на тот момент мы не были настолько близки с тобой, в то время, как Гарри и Рон были твоими лучшими друзьями. И потом... Когда всё зашло слишком далеко... Мне было просто стыдно признаться тебе в том, что у меня появились чувства к Забини, в то время, как Гарри, бедный Гарри...
Её голос дрогнул, и Гермиона, смягчившись, положила свою ладонь на кисть её руки.
— Ты бы не поняла меня, меня бы никто не понял, — собравшись, твердым голосом продолжила Джинни. — Блейз не был на стороне Пожирателей в той войне, он прочувствовал её ужас наравне со всеми нами, но... Ты же сама знаешь — никто бы не стал разбираться что к чему, ни ты, ни Рон, ни Гарри. И мои родители... Разве смогли бы они принять то, что их дочь влюбилась в кого-то, вроде Забини? Что она предпочла его легендарному Гарри Поттеру? Сам факт того, что Блейз Забини учился на Слизерине, исключает его из списка «достойных людей», и никакие доводы тут не помогут. Именно поэтому я даже никогда и не думала, что наши отношения могут продолжиться после школы. Хотя, все же, основной причиной моего решения, было то, что наши чувства возникли не в то время не в том месте.
— А если бы это произошло сейчас? — спросила Гермиона первое, что пришло ей в голову.
Джинни медленно перевела на неё взгляд, и её глаза слегка расширились от удивления. Она молчала какое-то время, внимательно вглядываясь в лицо Гермионы.
— Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? — наконец, тихо спросила она.
— Почему не меняет? Меняет, хотя бы потому, что я не стала бы тебя осуждать!
— Нет, Гермиона, ты ошибаешься. Я не спорю, сейчас, конкретно в этот момент, ты способна меня понять, но расскажи я тебе обо всем случившемся ещё месяц назад, ты бы и слушать не стала! И знаешь почему? — чуть повысила голос Джинни. — Потому что сейчас ты сама находишься в точно такой же ситуации, в какой я была тогда, и именно поэтому ты способна меня понять!
Гермиона пораженно молчала. Ей казалось, она разучилась дышать. Джинни буравила её жгучим взглядом ещё несколько секунд, после чего огонь в её глазах потух, и она устало прикрыла веки.
— Впрочем, если бы у меня не было тех отношений с Блейзом, я бы тоже вряд ли смогла войти в твое положение.
Теперь Гермиона понимала, откуда в Джинни столько участия, сострадания к ней. Конечно, если бы она сама не пережила подобное, вряд ли бы она смогла спокойно вынести рассказ Гермионы о её странных чувствах к Малфою.
— Что же мне делать, Джинни?
Этот вопрос, обращенный скорее к самой себе, прозвучал тихо, но так отчаянно, что по восприятию был подобен крику.
Гермиона видела, как застыло лицо подруги, едва она услышала эти слова. Внезапно вся обстановка вокруг, все эти радостные крики и смех волшебников, перекрываемые веселой громкой музыкой — все это показалось до ужаса неуместным, как если бы на похоронах кто-то начал танцевать чечетку, насвистывая при этом глупую песню из репертуара лепреконов.
Джинни долго молчала, а Гермиона ждала её ответа, словно приговора. Наконец, что-то в лице подруги дрогнуло, и она очень медленно покачала головой, не сводя с неё взгляд, полный сожаления.
Этот жест был красноречивее любых слов.
Вскоре вернулись Гарри и Рон, начали с воодушевлением что-то рассказывать, активно жестикулируя, и Гермиона едва сдерживалась, чтобы не закричать «стоп». Напряжение стучало в висках, воспоминания о разговоре с Джинни давили, рушили её спокойствие, и в какой-то момент, Гермиона резко поднялась с места и произнесла:
— Простите, что перебиваю, но я себя неважно чувствую. Пойду, пройдусь немного.
Рон замер на полуслове и удивленно посмотрел на неё, в то время, как Гарри нахмурился и спросил:
— Стой, куда ты пойдешь одна? Давай мы с тобой!
Гермиона вымученно улыбнулась.
— Не стоит, оставайтесь здесь. Я скоро вернусь.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и зашагала прочь, ловко лавируя между столиками. Она была уверена, что наверняка Гарри и Рон ринулись бы следом, если бы их вовремя не остановила Джинни: её громкий возглас и последовавшую за ним быструю речь Гермиона слышала даже с такого расстояния.
Джинни.
Удивительно, сколько в её хрупком, маленьком теле мужества и силы. Она наступила на горло собственной песне, сознательно отказалась от такой заманчивой перспективы быть с тем, с кем ей по-настоящему хотелось быть, и всё это из-за всепоглощающей любви к родным и близким людям, из-за нежелания причинить боль их и без того истерзанным страданиями сердцам.
Сейчас Гермиона понимала, почему они так сблизились с ней. Джинни была совершенно другой: легкой на подъем, энергичной, активной, жизнерадостной. Она обладала искрометным чувством юмора, была любимицей любой компании и так сильно отличалась от Гермионы, что наверняка со стороны их дружба казалась весьма сомнительной. Но, все же, было нечто, что их двоих объединяло крепче любых совместных интересов: бескорыстная жертвенность и мудрость, с которыми обе шли по жизни. И именно поэтому порой Джинни понимала её гораздо лучше, чем Гарри или Рон. Лучше, чем кто-либо в мире.
Гермиона не заметила, как какофония безудержного и давящего на неё веселья осталась позади, а ноги сами привели её на безлюдную часть пляжа. Солнце давно скрылось за горизонт, сумерки сгустились, и она с удивлением обнаружила, что атласное, темно-синее небо уже украсили изящные золотые пуговки-звезды. Море теперь казалось угольно черным, пугающим, так и норовящим затянуть в свои глубины незадачливых незнакомцев, осмелившихся приблизится к его бушующим водам, и в другой ситуации Гермиона поостереглась бы подойти почти к самой его кромке. Но сейчас она чувствовала себя как никогда комфортно, стоя прямо здесь, всего в метре от лижущих берег волн. Казалось, всё вокруг олицетворяло то, что творилось в её душе: абсолютный хаос, смятение, отчаяние и, вместе с тем, какое-то странное мрачное торжество от осознания того, что не одну её угораздило попасть в такую неурядицу под названием «неправильные чувства к неправильному человеку».
Сильные порывы ветра путали волосы, обдавали холодными потоками её лицо и тело, но, вместе с тем, странно исцеляли, приводили в чувство. Гермиона не могла, не хотела сейчас о чем-либо думать, добивать себя пережевыванием тех фактов, которые она недавно узнала. Она лишь бесстрастно смотрела вдаль, на вздымающиеся в безумном танце волны, вдыхала запах моря, смешанный со свежестью дождя, и находила в этом необходимое успокоение.
Гермиона не знала, сколько прошло времени, прежде чем она почувствовала, что готова вернуться к друзьям, а заодно вновь очутиться в эпицентре праздника. Удивительно, но чем дальше она уходила от бушующего моря, чем явственнее слышала приближающиеся звуки музыки и жизнерадостные голоса, тем сильнее ей хотелось присоединиться к этому безудержному веселью, хотелось забыться и запретить себе думать о чем-либо, кроме развлечений и отдыха. Наверное, она слишком много страдала в последнее время, калечила себя самыми уничижающими мыслями и — кто знает? — может быть, сейчас хвалебная целительная магия Магнолии наконец-то вступила в силу в виде непонятно откуда взявшегося сумасшедшего желания Гермионы сделать нечто безумное: полностью отпустить себя, на этот раз осознанно.
Возможно, высшие силы покарали её за столь неуместный порыв, потому как первое, что она увидела, шагнув на танцевальную площадку, был Малфой, прижимающий к себе в танце смуглую вертлявую итальянку, которая, похоже, была всерьез намерена полностью ощупать его тело своими ловкими ладонями. И внезапно, не смотря на то, что Драко явно не был столь воодушевлен танцем, как его партнерша, не смотря на то, что при внимательном рассмотрении, все же прижимала к себе его она, а не он её, не смотря на то, что неожиданно материализовавшийся рядом Забини, обнимающий одной рукой знойную белокурую красавицу, начал отчаянно жестикулировать Малфою, очевидно, призывая того обратить внимание на Гермиону, она почувствовала моментально вскипевшую в груди злость, смешанную со жгучей обидой. На какое-то время замерев на месте, она увидела, что Драко, наконец, вскинул на неё взгляд, но прежде чем поймать в его глазах тень каких-либо эмоций, Гермиона, резко развернувшись, зашагала прочь. Она, абсолютно себя не контролируя, невольно расталкивала толпу, пытаясь как можно скорее пробраться к столику своих друзей. В голове крутились такие словесные характеристики по отношению к Малфою, что, пожалуй, даже Рон мог бы присвистнуть, озвучь она их вслух. Хотя, разве имеет она право злиться? Какого черта она сейчас ведет себя, как ревнивая подружка? Что она вообще о себе возомнила?! Это его дело, как проводить время, а главное, с кем. Она не его жена, не его девушка и даже не его подруга, а если говорить прямо, то просто напросто никто. Во всяком случае, никто для того, чтобы сейчас трястись от гнева только из-за того, что Малфой нашел себе развлечение на танцполе.
Внезапно, Гермиона почувствовала, как чья-то рука сомкнулась на её запястье. На секунду она замерла, сердце ухнуло вниз, а внутри живота вмиг поднялось волнующее чувство чего-то...
Она медленно обернулась и едва сдержала разочарованный стон: за её спиной стоял весело улыбающийся Матео.
— Куда так спешишь, bella? Веселье в самом разгаре! Давай потанцуем!
Гермиона заставила себя через силу улыбнуться и уже готовилась вежливо отказать, когда внезапно ей пришла в голову гениальная мысль. И хотя внутренний голос безжалостно констатировал, что она ведет себя как полная дура, она все же медленно проговорила:
— В самом деле, Матео, куда спешить? Пожалуй, я могу себе позволить немного потанцевать. — Она на миг задумалась, продумывая детали своего плана действий. — Вот только давай отойдем поближе к центру: я там комфортнее себя чувствую.
Итальянец не смог скрыть удивления, но тут же быстро протянул ей руку, очевидно, боясь спугнуть момент, и она с мрачным предвкушением её приняла, теперь уже улыбнувшись почти искренне.
Гермиона знала, что ревность Рона небезосновательна: она и сама чувствовала, что симпатична итальянцу, но при этом прекрасно знала, что он никогда не посмеет перешагнуть профессиональную грань, если она этого сама не захочет, конечно. Развлекать отдыхающих входило в его обязанности, а потому не было ничего предосудительного в том, чтобы периодически приглашать на танец кого-либо из гостей, чем Матео сейчас и воспользовался.
Молча следуя за ним, Гермиона исподтишка смотрела по сторонам, выискивая знакомое лицо Малфоя или Забини, и, когда она увидела недалеко от себя Блейза, внезапно остановилась. Ага, раз он здесь, значит и Драко, скорее всего, недалеко. Сощурив глаза, она с холодной расчетливостью приняла выгодную стратегическую позицию для её глупого, но необходимого для чувства собственного удовлетворения плана, и повернулась к Матео. Он смотрел на неё, вопросительно вскинув брови.
Не говоря ни слова, Гермиона начала покачивать бедрами в такт музыки и приблизилась к нему. Итальянец сразу понял, что к чему, а потому мягко обхватил её за талию и сжал ладонью кисть её правой руки. Как по заказу, музыка стала ещё громче и разнеслась над танцполом вихрем латиноамериканских ритмов. Злость Гермионы моментально растаяла, стоило ей лишь их услышать, и она полностью отдалась ведению итальянца. Она искренне наслаждалась танцем и почти забыла про желание по-детски отомстить Малфою. Ведь, не зная, сработает её план или нет, она хотела, чтобы он испытал те же эмоции, что и она, увидев его в объятьях той девицы. До смешного наивно.
Темп музыки нарастал, толпа одобрительно загудела, и Гермиона почувствовала, как оторвал её за талию от пола Матео и закружил. Вскрикнув от неожиданности, она весело засмеялась, и когда её ноги вновь коснулись пола, внезапно увидела из-за плеча итальянца, что буквально в паре метров от неё стоит Малфой и смотрит на неё, скрестив руки на груди и скептически выгнув бровь. На его лице играла легкая ухмылка, но глаза оставались холодными, жалящими, прожигающими насквозь, и на какую-то долю секунды Гермиона невольно съежилась под его взглядом, словно нашкодившая школьница, застигнутая врасплох. К счастью, к ней практически сразу же вернулись все остальные чувства, и, в первую очередь, внутреннее ликование от того, что она видела — желаемый эффект достигнут.
Гермиона, как ни в чем не бывало, отвела взгляд, словно столкнулась глазами с незнакомцем, и вновь посмотрела на Матео. Тот сиял от удовольствия.
— Bella, я, конечно, знал, что у тебя есть способности к танцам, но никогда бы не подумал, что ты сможешь так раскрепоститься в движениях за столь короткий срок!
Невольно смутившись, Гермиона отвела взгляд. Если б он только знал, что поспособствовало этому раскрепощению...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |