Логический анализ «Ю.п.» дается в рамках деонтической логики и оценок логики. Ни деонтическая логика, изучающая логические связи нормативных высказываний, ни логика оценок, исследующая логические связи оценочных высказываний, не нарушают «Ю.п.» и не санкционируют рассуждения (выводы), ведущие от чисто фактических (описательных) посылок к нормативным или оценочным заключениям (к утверждениям с «должен»).
Невозможным считается и логический переход от нормативных или оценочных высказываний к описательным (от «должен» к «есть»).
Обсуждение проблемы «автономии этики» (независимости этических теорий от фактов социальной жизни) требует, конечно, учета «Ю.п.». Однако данный принцип не предопределяет решение методологической проблемы обоснования этики и подобных ей наук. Невозможным является и переход с помощью только логики от фактов к естественно-научным законам. Но это не означает ни того, что естественные науки независимы от опыта (автономны), ни того, что конкурирующие естественно-научные теории равноценны и между ними нет возможности сделать выбор.
Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 1; Ивин А.А. Основания логики оценок. М., 1970; Пуанкаре А. Последние мысли // Пуанкаре А. О науке. М., 1983; Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000.
ЮНГ (Jung) Карл Густав (1875-1961) — швейц. психолог и психиатр, основатель одного из направлений глубинной психологии — «аналитической психологии». Один из ближайших учеников и сотрудников З. Фрейда, впоследствии переосмысливший фрейдистскую трактовку либидо и порвавший со своим учителем. Основные работы (в скобках — годы рус. изд.): «Либидо. Его метаморфозы и символы» (1912), «Психологические типы» (1921), «Отношения между Я и бессознательным» (1928), «Проблема души в наше время» (1931), «Психология и религия» (1940), «Paracelsica» (1942), «Формы бессознательного» (1950), «Misterium Coniunctionis» T. 1—2 (1955—1956), «Современный миф» (1958).
В своей психиатрической практике Юнг обратил внимание на то, что в сновидениях, в шизофреническом бреде, камлании шаманов, в поэтических и религиозных откровениях часто появляются одни и те же фольклорные и мифологические мотивы, что натолкнуло его на мысль о существовании в психике помимо личного бессознательного более глубокого слоя — коллективного бессознательного, бессознательного прошлых поколений. Коллективное бессознательное — это совокупность архетипов, древних способов переживания человеком окружающего мира, оно не существует наподобие неких врожденных структур нашей психики, оно не поддается осознанию при нормальных условиях, никакая аналитическая техника не поможет «вспомнить» его, поскольку в отличие отличного бессознательного оно никогда не было вытеснено или забыто. Архетипы — это не врожденные представления, а врожденные возможности представления. Архетип — это фигура демона, человека или события, повторяющаяся на протяжении истории везде, где свободно действует творческая фантазия. Это прежде всего мифологическая фигура, итог огромного типического опыта бесчисленного ряда предков, психический остаток бесчисленных переживаний одного и того же типа. Архетип есть своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные мифические представления. При этом архетип, в виде символа проявляющийся в сновидениях, фантазии или жизни, всегда несет в себе некоторое особое влияние или силу, благодаря которой его воздействие носит нуминозный, зачаровывающий характер. Подобно тому, как наше тело, полагал Ю., в целом ряде рудиментарных органов хранит пережитки старинных функций и состояний, так и душа, переросшая архаические влечения, хранит в себе признаки пройденного развития и бесконечно повторяет древние мотивы в своих фантазиях и снах.
С помощью архетипов создаются мифы, религии и философии, оказывающие воздействие на целые народы и исторические эпохи. Если личные комплексы суть компенсация за односторонние или дефектные установки сознания, то сходным образом религиозные мифы можно, согласно Ю., интерпретировать как вид ментальной терапии для обеспокоенного и страдающего человечества в целом.
Ю. различает два вида мышления: логическое, словесное, приспособленное к действительности и обслуживающее наши повседневные «дневные» нужды, и фантастически-мифологическое мышление, которое преобладало в древности. Оно существует и сейчас у примитивных народов, у детей, повсеместно проявляется в снах. Логическое мышление — более поздний продукт развития культуры. Эпоха, создавшая мифы, мыслила по-детски. И люди никогда не могли отрешиться от этой эпохи. Если бы удалось одним разом отрезать всю мировую традицию, то вместе со следующим поколением вновь возникли бы вся мифология и все исторически существовавшие религии.
Религия и искусство создавали символы, служившие защитной стеной нашей психики от бессознательного. Молитвы, обряды, ритуалы защищали человека и укрощали его звериную природу. Протестантизм разрушил эту стену, и мощная энергия бессознательного хлынула в сознание, что первоначально привело к экспансии зап. мира, бурному динамическому развитию общества, но постепенно положило начало массовым психозам, весь западный мир оказался в состоянии шизофрении. «Освободившийся» зап. человек не понимает, насколько его рационализм, расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям, отдал его на милость психической преисподней. Он освободил себя от суеверий, но его моральная и духовная традиция распалась, и он расплачивается за этот повсеместный распад дезориентацией и разобщенностью.
Многие современные последователи Ю. считают его пророком, гуру, показывающим европейской цивилизации новые пути развития.
Воспоминания, сновидения, размышления. Львов, 1998; Gesamtnelte Werke. Bd 1—17. Zurich; Stuttgart, 1958—1976.
Вер Г. Карл Густав Юнг. Урал-LTD, 1998.
ЯЗЫК — знаковая система, используемая для целей коммуникации и познания. Системность Я. выражается в наличии в каждом Я., помимо словаря, также с и н -таксиса и семантики. Синтаксис определяет правила образования выражений Я. и их преобразования, семантика является множеством правил придания значений выражениям Я. Каждый Я. имеет также прагматику, определяющую отношение между ним и теми, кто использует его для общения и познания.
Обычный, или естественный, Я. складывается стихийно и постепенно, его история неотделима от истории владеющего им народа. В Я. сосредоточены опыт многих поколений, особый взгляд целого народа на мир. С первых лет жизни, втягиваясь в атмосферу родного Я., человек не только усваивает определенный запас слов и грамматических правил, но и незаметно для себя впитывает также свою эпоху, выраженную в Я., и тот огромный опыт, который отложился в нем.
Естественный Я., пропитывающий ткань повседневной практической жизни, должен быть столь же богат, как и сама жизнь. Разнородность, а иногда просто несовместимость выполняемых им функций — причина того, что не все свои задачи он решает с одинаковым успехом. Но как раз эта широта не дает Я. закоснеть в жестких разграничениях и противопоставлениях. Он никогда не утрачивает способности изменяться с изменением жизни и постоянно остается столь же гибким и готовым к будущим переменам, как и она сама.
Разнообразные искусственные Я., подобные Я. математики, логики и т.д., генетически и функционально вторичны в отношении естественного Я. Они возникают на базе последнего и могут функционировать только в связи с ним.
Обычный Я., предназначенный прежде всего для повседневного общения, имеет целый ряд своеобразных черт. Он является аморфным как со стороны своего словаря, так и в отношении правил построения выражений и придания им значений. В нем нет четких критериев осмысленности выражений. Не выявляется строго логическая форма рассуждений. Значения отдельных слов и выражений зависят не только от них самих, но и от их окружения. Многие соглашения относительно употребления слов не формулируются явно, а только предполагаются. Почти все слова имеют несколько значений. Одни и те же предметы порой могут называться по-разному. Есть слова, не обозначающие никаких реально существующих объектов, и т.д. Эти и др. особенности обычного Я. говорят, однако, не столько о его определенном несовершенстве, сколько о могуществе, гибкости и скрытой силе.
По вопросу об отношении Я. к действительности имеются две противоположные т.зр. Согласно первой из них, Я. есть продукт произвольной конвенции; в выборе его правил, как и в выборе правил игры, человек ничем не ограничен, в силу чего все Я., имеющие ясно определенную структуру, равноправны («принцип терпимости» Р. Карнапа). В соответствии со второй т.зр. Я. связан с действительностью и его анализ позволяет вскрыть некоторые общие факты о мире.
Конвенционалистская концепция Я. принималась многими представителями философии неопозитивизма. Она основана на преувеличении сходства естественных Я. с искусственными и на ошибочном истолковании ряда фактов, касающихся последних.
Я., являющийся инструментом мышления, связан своей смысловой стороной с действительностью и своеобразно отражает ее. Это проявляется в обусловленности развития Я. развитием человеческого познания, в общественно-историческом генезисе языковых форм, в успешности практики, опирающейся на информацию, получаемую с помощью Я.
Весьма распространенным является тезис о зависимости наших знаний о мире от используемого в процессе познания Я. К различным формам этого тезиса ведут представления о Я. как об одной из форм проявления «духа народа» (В. Гумбольдт) или реализации свойственной человеку способности символизации (Э. Кассирер), утверждение об искажении результатов непосредственного познания в процессе их выражения (А. Бергсон, Э. Гуссерль). Принцип неизбежной зависимости картины мира от выбора понятийного аппарата вместе с положением об отсутствии ограничений в этом выборе составляет существо «радикального конвенционализма», принимавшегося К. Айдукевичем.
Положения о связи Я. с мышлением и действительностью позволяют найти решение вопроса о роли Я. в познании. Я. есть необходимый инструмент отображения человеком действительности, оказывающий влияние на способ ее восприятия и познания и совершенствующийся в процессе этого познания. Активная роль Я. в познании состоит в том, что он влияет на уровень абстрактного мышления, на возможность и способ постановки вопросов относительно действительности и получения ответов на эти вопросы. Утверждение, что Я. является активным фактором формирования нашей картины мира, не означает, однако, ни того, что Я. «творит» эту картину, ни того, что он определяет принципиальные границы возможностей познания. Я. не только влияет на познание, но и сам формируется в процессе познания действительности как средство адекватного ее отображения.
Философы и логики неоднократно обращали внимание на ошибки, проистекающие из неправильного употребления и несовершенства естественного Я., и призывали к осторожности в пользовании им. Наиболее радикальные из них требовали создания некоторого «совершенного» Я. (Г.В. Лейбниц, Б. Рассел). Современная лингвистическая философия положению, что Я. должен быть предметом философского исследования, придала форму утверждения, что Я. является единственным или во всяком случае наиболее важным предметом такого исследования. Философия оказалась при этом сведенной к «критике Я.», задача которой состоит в том, чтобы туманные и запутанные мысли делать ясными и четко друг от друга отграниченными. В рамках лингвистической философии сложились два направления: одно из них ставит своей целью логическое усовершенствование естественного Я. и замену отдельных его фрагментов специально сконструированными Я. (реконструкционизм); второе уделяет основное внимание исследованию способов функционирования естественного Я., пытается дать наиболее полное описание его свойств и устранить тем самым затруднения, связанные с неправильным его употреблением (дескрипционизм).
Анализ Я. не является, однако, единственной задачей философии и не может быть сведен к прояснению его логической структуры. Я. связан с мышлением и действительностью и не может быть понят вне этой связи. Он должен рассматриваться в контексте целого ряда проблем, касающихся познания и общения; важна не только логическая, но и гносеологическая и социальная проблематика Я.
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. М., 1986; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994. Ч. Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998; Рассел Б. Исследование истины и значения. М., 1999; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Ajdukiewicz К. Jezyk i poznanie. Warszawa, 1960. Т. 1-2.
A.A. Ивин
ЯЗЫКА ФУНКЦИИ, или Употребления языка, — основные задачи, решаемые с помощью языка в процессе коммуникации и познания. Идея проведения различия между Я.ф. принимается в большинстве теорий языка; реализуется она, однако, по-разному.
Широкую известность получило введенное в 1920-е гг. Ч. Огденом и А. Ричардсом противопоставление референциального (обозначающего) употребления языка его эмотивному (выражающему) употреблению.
Распространено также выделение следующих двух Я.ф.: формулирования мыслей в процессе познания и коммуникации этих мыслей, а также связанных с ними переживаний. Первая из этих Я.ф. иногда считается предельным случаем второй, т.е. мышление рассматривается как общение с самим собой.
К. Бюлер, анализируя знаки языка в их отношении к говорящему, слушающему и предмету высказывания, выделяет три функции языкового высказывания: информативную, экспрессивную и эвокативную. В информативной функции язык используется для формулировки истинных или ложных утверждений; вэкспрессивной— для выражения состояний сознания говорящего; в эвокативной — для оказания влияния на слушающего, для возбуждения у него определенных мыслей, оценок, стремлений к каким-то действиям. Каждое языковое высказывание выполняет одновременно все три указанные функции; различие между употреблениями языка определяется тем, какая из этих функций является доминирующей. Так, утверждение о факте, являющееся типичным случаем информативного употребления языка, непосредственно описывает положение дел в действительности, косвенно выражает переживание говорящим его опыта и вызывает определенные мысли и чувства у слушающего. Основная функция команды (характерный образец эвокативного употребления языка) — вызвать определенное действие слушающего, но команда представляет также сведения о предписываемой деятельности и выражает желание или волю говорящего, чтобы деятельность была выполнена. Восклицание непосредственно выражает эмоции говорящего, а косвенно оказывает влияние на слушающего и дает ему информацию о состоянии сознания говорящего.
Выделение Я.ф. является классификацией утверждений, или высказываний. Как и всякая классификация, она зависит от выбранного основания, т.е. от тех целей, для которых предполагается использовать противопоставление разных функций. Подобно большинству делений сложных классов объектов, здесь трудно рассчитывать на создание естественной, и значит, единственной классификации, подобной классификации растений К. Линнея или периодической системе химических элементов Д.И. Менделеева. В лингвистике может оказаться полезной одна классификация Я.ф., в логике — другая, и т.д.
С т.зр. лингвистики и философии языка несомненный интерес представляет описание Я.ф. т.н. теорией речевых актов. Данная теория приобрела известность в последние десятилетия, хотя в ее основе лежат идеи, высказанные ранее Л. Витгенштейном и Дж. Остином. Эти идеи были развиты и конкретизированы Дяе. Сёрлом, П. Стросоном и др. Объектом исследования теории речевых актов являются акты речи — произнесение говорящим предложений в ситуации непосредственного общения со слушающим. Теория развивает деятельностное представление о языке, рассматривая его как определенного рода взаимодействие между говорящим и слушателями. Субъект речевой деятельности понимается не как абстрактный индивид, лишенный к.-л. качеств и целей, а как носитель ряда конкретных характеристик, психологических и социальных. В теории речевых актов выделяются пять основных задач, решаемых с помощью языка: сообщение о реальном положении дел (репрезентатив), попытка заставить что-то сделать (норма), выражение чувств (экспрессив), изменение мира словом (декларация) и принятие обязательства что-то реализовать (обещание).
Теория речевых актов, начавшая формироваться в философии, затем сместилась в лингвистику и постепенно утратила свою первоначальную общность.
Во-первых, вызывает сомнение, что указанными пятью Я.ф. исчерпываются все те задачи, для решения которых употребляются высказывания. Витгенштейн полагал, в частности, что употреблений языка неограниченно много, и они не могут быть сведены к какому-то каноническому их перечню. Во-вторых, неудачным представляется описание сообщений о реальном положении дел, или репрезентативов. «Самый простой тест для репрезентативов, — пишет Сёрль, — следующий: можете вы буквально оценить высказывание (кроме прочего) как истинное или ложное. Сразу же добавлю, что это — ни необходимое, ни достаточное условие...» Последняя оговорка превращает описания в утверждения о намерении сообщить нечто о реальности. В-третьих, в теории речевых актов пропускается ряд самостоятельных, не сводимых к другим употреблений языка. В первую очередь это касается о ц е -нок и т.н. орективов — утверждений, основной функцией которых является возбуждение чувств, стимуляция воли слушателя. Пропуск оценок объясняется, скорее всего, двумя обстоятельствами. Многие высказывания обычного языка, кажущиеся по своей грамматической форме оценками (т.е. содержащими слова «хорошо», «плохо», «лучше», «хуже», «должен быть» и т.п.), на самом деле являются не оценками, а описаниями; существуют также двойственные, описательно-оценочные высказывания, подобные моральным принципам или законам науки, играющие в одних контекстах роль описаний, а в других — роль оценок.
И наконец, теория речевых актов не ставит вопроса о редукции одних употреблений языка к др. Напр., нормы можно свести к оценкам, дополненным санкцией за невыполнение позитивно оцениваемого действия, обещания — к нормам, адресованным самому себе, и т.д.
С т.зр. логики, философии и теории аргументации важным является проведение различия между двумя ключевыми Я.ф. — описательной и оценочной. В случае первой отправным пунктом сопоставления высказывания и действительности является реальная ситуация и высказывание выступает как ее описание, характеризуемое в терминах понятий «истинно» и «ложно». При второй функции исходным является высказывание, выступающее как стандарт, перспектива, план; соответствие ему ситуации характеризуется в терминах понятий «хорошо», «безразлично» и «плохо». Цель описания — сделать так, чтобы слова соответствовали миру, цель оценки — сделать так, чтобы мир отвечал словам. Это две противоположные Я.ф., не сводимые друг к другу. Нет оснований считать, что описательная Я.ф. является первичной или более фундаментальной, чем оценочная функция.
Иногда противопоставление описаний и оценок воспринимается как неоправданное упрощение сложной картины употреблений языка. Так, Остин высказывает пожелание, чтобы наряду со многими другими дихотомиями, всегда плохо приложимыми к естественному языку, было отброшено и привычное противопоставление оценочного (нормативного) фактическому. Сёрль также говорит о необходимости разработки новой таксономии, не опирающейся на противопоставление оценочного — описательному или когнитивного — эмотивному. Сам Остин выделяет пять основных классов речевых актов: вердикты, приговоры; осуществление власти, голосование и т.п.; обещания и т.п.; этикетные высказывания (извинение, поздравление, похвала, ругань и т.п.); указание места высказывания в процессе общения («Я отвечаю», «Я постулирую» и т.п.). Однако все эти случаи употребления языка представляют собой только разновидности оценок, в частности, оценок с санкциями, т.е. норм. Сёрль говорит о следующих пяти различных действиях, которые мы производим с помощью языка: сообщение о положении вещей; попытка заставить сделать; выражение чувств; изменение мира словом (отлучение, осуждение и т.п.); взятие обязательства сделать. Здесь первый и третий случаи — это описания, а остальные — разновидности оценок (приказов).
Описание и оценка являются двумя полюсами, между которыми много переходов. Как в повседневном языке, так и в языке науки есть всякие разновидности и описаний, и оценок. Чистые описания и чистые оценки довольно редки, большинство языковых выражений носит двойственный, или «смешанный», описательно-оценочный характер. Все это должно учитываться при изучении «языковых игр», или употреблений языка; вполне вероятно, что множество таких «игр» является, как это предполагал Витгенштейн, неограниченным. Но нужно учитывать также и то, что более тонкий анализ употреблений языка движется в рамках исходного и фундаментального противопоставления описаний и оценок и является всего лишь его детализацией. Она может быть полезной во многих областях, в частности в лингвистике, но лишена, вероятнее всего, интереса в логике.
Важным является, далее, различие между экспрессивами, служащими для выражения чувств и близкими описаниям («Искренне сочувствую вам», «Извините, что не смогу быть» и т.п.), и орективами, сходными с оценками и используемыми для возбуждения чувств, воли, побуждения к действию («Возьмите себя в руки», «Вы преодолеете трудности» и т.п.). Частным случаем оректического употребления языка может считаться нуминозная его функция — зачаровывание слушателя словами (заклинаниями колдуна, словами любви, лести, угрозами и т.п.).
Две оппозиции «мысль — чувство (воля, стремление)» и «выражение (определенных состояний души) — внушение (таких состояний)» составляют ту систему координат, в рамках которой можно расположить все основные Я.ф. Описания представляют собой выражения мыслей, экспрессивы — выражения чувств. Описания и экспрессивы относятся к тому, что может быть названо «пассивным употреблением» языка и охарактеризовано в терминах истины и лжи. Оценки и орективы относятся к «активному употреблению» языка и не имеют истинностного значения. Нормы представляют собой частный случай оценок, обещания — частный, или вырожденный, случай норм. Декларации («Объявляю вас мужем и женой», «Назначаю вас председателем» и т.п.) являются особым случаем магической Я.ф., когда язык используется для изменения мира, в частности для изменения человеческих отношений; как таковые, декларации — это своего рода предписания, или нормы, касающиеся поведения людей. Обещания представляют собой особый случай постулативной Я.ф., охватывающей не только обещания в прямом смысле слова, но и принимаемые конвенции, аксиомы вновь вводимой теории и т.п. Имеются, т.о., четыре основные Я.ф.: описание, экспрессив, оценка и оректив и целый ряд промежуточных употреблений языка, в большей или меньшей степени тяготеющих к основным: нормативное, магическое, постулативное и др.
Данная классификация Я.ф. обладает большей общностью, чем их классификация в рамках теории речевых актов.
Остин Дж. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986; Сёрль Дж. Что такое речевой акт // Там же; Он же. Классификация иллокутивных актов // Там же; Строссон П.Ф. Намерение и конвенция в речевых актах // Там же; Ивин А.А. Теория аргументации. М., 2000; Он же. Риторика. М., 2002; Seorle J.R. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language. London, 1969.
A.A. Ивин
ЯЗЫК НАУКИ — система понятий, знаков, символов, создаваемая и используемая той или иной областью научного познания для получения, выражения, обработки, хранения и применения знаний. В качестве специального языка конкретных наук обычно используется некоторый фрагмент естественного языка, обогащенный дополнительными знаками и символами. Я.н. отличается точностью и ясностью своих выражений. Даже те понятия, которые заимствуются наукой из повседневного языка, напр., «сила», «скорость», «тяжесть», «звезда», «стоимость» и т.п., получают гораздо более точное и порой даже парадоксальное с т.зр. здравого смысла значение. Если на первом этапе своего развития наука в основном пользуется понятиями естественного языка, то по мере более глубокого проникновения в предмет исследования появляются теории, вводящие совершенно новые термины, относящиеся к абстрактным, идеализированным объектам, к новым открываемым явлениям, их свойствам и связям. Таковы, напр., названия элементарных частиц, их свойств и взаимосвязей; химических элементов; понятия электродинамики и т.д. В целом Я.н. возникает и развивается как орудие познания определенной области явлений, и его специфика определяется как особенностями изучаемой области, так и методами ее познания.
Я.н. стараются строить т.о., чтобы избежать недостатков естественного языка: многозначности терминов; расплывчатости и неопределенности их содержания; двусмысленности выражений; семантической замкнутости и т.п. Это обеспечивает ясность, точность и понятность выражений Я.н.
ЯЗЫКОВЫЕ ИГРЫ — одно из главных понятий философии позднего Л. Витгенштейна. Служит для обозначения целостных и законченных систем межличностной коммуникации, подчиняющихся своим внутренним правилам и соглашениям («глубинная грамматика»), нарушение которых означает выход за пределы конкретной «игры». В текстах Витгенштейна встречаются три основных понимания Я.и., дополняющие друг друга. Во-первых, это исходные лингвистические формы, с которых начинается обучение языку путем включения обучаемого в определенные виды деятельности. Во-вторых, «игры» рассматриваются как упрощенные, идеализированные модели употребления слов, последовательное усложнение которых демонстрирует динамику языка. Наконец, социокультурный аспект «игр» отражен в понятии форм жизни. У Я.и., по Витгенштейну, не может быть общего им всем признака; их следует классифицировать по принципу «семейного подобия», т.е. описывая цепочки взаимосвязанных или пересекающихся по отдельным признакам «игр». Пристальное внимание к «естественным» контекстам употребления слов должно, согласно Витгенштейну, способствовать «терапии» филос. заблуждений, вызванных смешением правил различных «игр». После Витгенштейна это понятие получило широкое распространение в зап. философии и культуре.
ЯЗЫЧЕСТВО — термин, обозначающий предшествующие теизму формы религий многобожия. Считается, что он происходит от слав. «языцы» — нехристианские «народы», враждебные православию. На Западе его синонимом является лат. «paganus». Т.о., это понятие изначально носило обличительный характер: Я. — ложные верования неразвитых примитивных племен, практикующих идолопоклонство, а потому подлежащие искоренению в ходе миссионерской деятельности по обращению в истинную веру. В научном религиоведении Я. обычно заменяется более однозначным и оценочно нейтральным термином — «политеизм» («многобожие»).
Одной из наиболее ранних форм религии был фетишизм, основанный на представлении, что физические предметы, природные стихии обладают сверхъестественными силами, которые люди при помощи особых магических ритуалов способны использовать для того, чтобы предотвратить катастрофическое воздействие окружающей среды. В рамках той же тенденции выделяют и анимизм — веру в самостоятельное существование души человека, время от времени покидающей его тело, а также духов отдельных сил природы, растений, животных, умерших предков. Древнейшей формой религии является и тотемизм — представление о мистической связи между человеческим родом и конкретным видом животных или растений — его могущественных предков, требующих особого почитания.
Политеистические религии возникают в рамках мифологии и наследуют характерные для нее особенности. Здесь образ мира также складывается в результате переноса на природу связей и зависимостей, характерных для первобытного общества, т.е. путем ее одушевления, олицетворения. В результате отсутствует четкое разделение субъекта и объекта, личности и окружающей среды, сверхъестественных существ и природных явлений.
Языческие боги не стоят над природой, они действуют внутри равновесного космоса как олицетворения многочисленных природных и социальных стихий, как действующие лица вечного круговорота умирания и возрождения, обеспечивая раз и навсегда установленный порядок мироздания, неподвластный усилиям ни людей, ни богов. Тем самым достигается как бы снятие напряженности в отношениях природного хаоса и целенаправленной человеческой деятельности, определенная предсказуемость результатов последней.
Вместе с тем постепенно выявлялось и существенное отличие ранних форм религии от мифологии, а именно, наличие в них особой технологии целенаправленного воздействия на потусторонние силы — того, что называется религиозным культом. Впоследствии облики сверхъестественных существ усложняются, им приписываются черты антропоморфных богов и героев, наделенных всеми человеческими переживаниями и страстями. Происходит размежевание мифологических и религиозных персонажей: все более жесткое противопоставление тела и духа, плоти и души, священного и профанного, земного и небесного, формируется представление о едином, стоящем над миром всемогущем трансцендентном Боге. Примером может служить древняя религия иранских народов — зороастризм (I тыс. до н.э.), своим культом высшего благого начала и дуалистической картиной мира оказавший существенное воздействие на формирование теизма. Специфические комбинации языческих и теистических элементов так или иначе характерны для всех религий.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 159 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |