|
Читайте также: |
Помню, рассказывал в басне Некрасова.
Много трудов на дорогу легло.
Насыпи были покрыты костями.
И много людей полегло.
Много составов по рельсам промчалось
Там, где когда-то проехал поэт.
Вот и сегодня, нагруженный лесом,
Он пробегает чуть свет.
«Мама! Откуда везут эти бревна? -
Сын малолетний у мамы спросил. –
Где погружаются эти платформы,
И кто эти бревна пилил?»
К ним подошел поседевший мужчина,
Но по годам ему нет сорока.
Строгий на вид, и лицо все в морщинах.
Он превращен в старика.
Он этот лес, что везут с пятилетку,
Потом и кровью облил.
Услышал вопрос малолетки
И страшные тайны открыл.
Там, далеко, где бушуют метели,
Там, где мороз и пурга,
Там и растут эти сосны и ели,
Там их и пилит наш брат.
Сидят под решетками, под замками,
Черного хлеба не вдоволь едят.
Хлеб этот черный просят как нищие
За непосильный их труд.
Хлеб заработанный просят как нищие,
Пишут домой, чтобы им помогли.
Мать со слезами вышлет посылку:
Кушай, сынок, да Богу молись.
Гонят работать еще до рассвета
Старых и молодых,
Плохо обутых и плохо одетых,
Иногда даже больных.
Гонят работать под сильным как вест,
В снегу по пояс, под снегом вода.
Вечно голодные, и смерть за спиною.
…………оваты всегда.
А кто-то послабже душой или телом,
Сам себе руки рубил в 1947 г. топором,
Или ноги ставил на рельсы
Или ломал под бревном.
После поруба лежит в лазарете,
Вылечат снова, без пальцев пошлют.
Только остался на веки безруким.
Больше руки не вернуть.
А если работать не хочешь,
Парня в наручники быстро замкнут,
Волоком вытащат вниз за ворота
И издевательски бьют.
Эх! Разве расскажешь,
Что видишь глазами,
Разве раскроешь всю душу свою.
Травят собаками, в карцер суют.
Снова осудят, срок добавляют,
А после в закрытку везут.
Любо смотреть на эти платформы.
И бревна вряд красиво лежат.
Все они смочены потом и кровью,
Так их и пилит наш брат.
12.09.1956 г.
В неволе.
Покинуты мы с малых лет,
Тюрьма разлучила с любимой.
Любви и желаний у нас больше нет,
Друзья нас давно позабыли.
Так пой же, гитара, сердечный мой друг,
Пусть слушают все про неволю.
Ох, сколько нам выпало горя и мук,
Проклятая ты наша доля.
Меня осудили, в карьер привезли,
Кирку и лопату вручили.
Гремя, вагонетки по рельсам ползли,
Их камнем тяжелым грузили.
С утра до поверки я камень грузил,
Все тело болело и ныло.
Меня как собаку гонял бригадир,
В работе иссякли все силы.
Я много работал, так месяц прошел,
Потом я совсем обессилел.
Вдруг кровью я харкнул на каменный пол,
Больного меня окружили.
О чем загрустил, мой братишка родной?
Всем трудно в неволе жестокой.
Кругом охраняет суровый конвой,
В сердцах наших лютое дело.
В санчасть я пошел, порошок проглотил,
Работать в обрез отказался.
Но в зону начальник со свитой входил,
К нему на глаза я попался.
«Ты лодырь! - ругаясь, начальник сказал, -
Ты должен работать в карьере!»
А врач равнодушно в носу ковырял,
Мурлыча какие-то трели.
Чтоб свести на работу ко мне подошли
Два типа: конвой, надзиратель.
Первый промолвил: «Ну, лодырь, пошли».
Второй прокричал «разлагатель».
И злоба проснулась в разбитой душе,
Начальство я дико ругаю.
Сейчас я сижу, весь избитый, во тьме,
Я в карцере срок отбываю.
Ковиса Скородум. 1956 г.
Грусть.
Кто поймет мою грусть одинокую?
Кто поверит той доле лихой?
Не забыл я тебя, черноокую
Здесь, в тайге нелюбимой, глухой.
Не страшна мне тайга нелюбимая,
Я живу лишь одною тобой.
Знаю, ждешь на свободу, любимая,
С чистым сердцем, с открытой душой.
Но порой в голове пробуждается
Мысль лихая, гоню ее прочь.
Тебя кто-то украсть собирается
От меня в эту темную ночь.
Грусть настанет, и слезы закапают
Из моих спеленавшихся глаз.
Я скажу, чтоб другие не трогали,
В жизни можно любить только раз.
Все равно я по-своему сделаю.
Все невзгоды, преграды пройду.
…………..силою воли
Я к тебе, моя детка, приду.
13.09.1956
Арестант.
Поверь, что улыбка – профиль точный.
Дороже, чем слава, богатство талант.
С тоскою глядит на тебя заключенный,
В тюремной одежде простой арестант.
Оборванный, грязный, немытый, голодный.
Сейчас он не вправе с тобой говорить.
Он курит махорку, но только не думай,
Что он папиросы не смог бы купить.
В глазах его светится светлая душа.
Он думает, как бы свободы добыть.
Он ходит в лохмотьях, но только не думай.
Что он не сумел бы в бостоне ходить.
Не надо стыдиться тюремной одежды.
Он горд и не робок во мраке ночном.
Любовь пробуждает все чувства надежды,
И слезы невольно бегут из очей.
Ты если бы в душу проникнуть сумела,
И все, что в ней есть, прочла неспеша,
Ты знала бы что скрыто, под рваным бушлатом:
Большая любовь и большая душа.
Не надо ни слов, ни богатств, ни талантов.
Это все ни к чему в этот тягостный век.
Сумей полюбить ты его, арестанта.
Он тоже такой же как ты человек.
13.09.1956 г.
***
Тюрьма, тюрьма – какое слово!
Для всех позорно и страшно.
А для меня совсем иное.
С тюрьмою свыкся я давно.
Мать на свиданье приходила
И весть такую принесла,
Что, как меня арестовали,
То баба скурвилась моя.
Гуляй, гуляй, моя лохудра,
До освобожденья моего.
Освобожусь, на волю выйду.
Побойся взгляда моего.
Я руки, ноги поломаю
И на хуй голову сверну.
Тебя в могилу я отправлю,
А сам сидеть опять пойду.
Пускай, пускай тогда уж судят
Хоть сроком на все тридцать лет.
Но я и там доволен буду.
Тебя, засранки, больше нет.
13.09.1956 г.
Грусть.
Что-то грустно стало мне сегодня,
Сердцу хочется вдруг зарыдать.
Чтобы душу тоской не тревожить,
Я решила тебе написать.
Я не знаю, что стало со мною.
Может быть, тяжело потому,
Что уносятся юные годы
В неизвестно холодную тьму.
Улетят, не вернутся обратно,
Только старость тряхнет головой.
Эти годы пройдут безвозвратно,
Эти годы пройдут стороной.
Я часто хожу вечерами
И смотрю на сиянье луны.
И твой образ рисую глазами,
Вспоминаю прошедшие дни.
Я стараюсь всмотреться в прохожих
И сравнить тебя с кем-то из них,
Но не вижу я даже похожих
И так молча хожу мимо них.
13.09.1956 г.
Новый год.
Вы новый год встречаете свободно,
У вас веселье, множество друзей.
Вы в этот вечер пьете, что угодно,
А нам от этого ничуть не веселей.
Вы с новым годом поздравляете друг друга,
У вас в бокалах пенится вино,
А за окном гуляет ветер, вьюга.
Вы за столом, вы пьете, вам тепло.
А что у нас? Холодные бараки,
На нарах сотни бьющихся сердец.
И мне не спится в этом полумраке,
Лежишь и думаешь, скоро ли конец.
В новый год вы, счастья нахлебавшись,
Заснете сладко в чистой простыне.
А мне с рассвета, нехотя поднявшись,
Пойду на трассу, бредя в полутьме.
И, так печально годы провожая,
Дождется каждый своего звонка.
А может быть, на нарах умирая,
Сквозь зубы скажет: «Вот моя судьба!»
Любимой.
Не грусти, у ворот поджидая,
Не гляди на дорогу с тоской.
Я вернусь, когда подметает
Ветер листья, как дворник с метлой,
И пройду по знакомой тропинке,
Что проходит сквозь старый наш сад,
И быть может, в туманном окошке
Встречу твой я задумчивый взгляд.
А быть может, в морозную вьюгу
Дверь впотьмах наощупь отыщу.
Сердце вздрогнет в груди от испуга,
Когда в дверь я тебе постучу.
И, открыв, ты меня не узнаешь,
Тихо спросишь: «Простите, к кому?»
А узнаешь меня, приласкаешь,
Я тебя крепко к груди прижму.
И глядеть долго в очи мне будешь,
Все не веря, не уж это я.
Нам не хватит с тобою и ночи
Рассказать все-все-все про себя.
И присядем с тобой у камина,
Я спрошу, как жила ты одна,
Как растила любимого сына
И ночами страдала без сна.
Вспомни ты, как меня провожала,
В ногу шли и смотрели в глаза,
Как прощались с тобой у вокзала,
И в слезах утопали глаза.
13.09.1956 г.
Серый крест.
У реки, на севере далеком,
Там, где расстилается темный лес,
На могиле чьей-то одинокой
Был поставлен грубый серый крест.
Кто там спит под шум великана,
Спит, не зная летних светлых дней?
Для своей шел сюда он цели
Или для разбойничьих идей,
Или без умышленных краж он
Шел в безвременный конец?
Или же бежавший из-под стражи,
На пути подстреленный беглец.
Долго над могилой одинокой
Рассуждал охотник молодой.
Сзади подошел к нему высокий
Старый дед с огромной бородой
И сказал охотнику сурово:
«Выслушай сначала до конца
И навек запомни это слово
О судьбе несчастного беглеца.
Знаешь ли ты, друг, о заключенных
Где-то там, в болотистом краю?
По дороге Северо-Печерской
Есть такая станция Гибью.
Осенью холодной, не погодной,
Когда ветер хлесткий завывал,
С целью возвратить себе свободу
Арестант из лагеря бежал.
Зло перекликались часовые,
Слышал он рычание собак.
Он прополз посты сторожевые
И ушел в сырой, холодный мрак.
В три часа начальник караула
Обходил на зимние посты.
Из-за туч луна свой след блеснула,
Осветила мятые кусты,
Осветила и спряталась за тучи.
Но увидел делавший обход
В проволоке ржавой и колючей
Аккуратный маленький проход.
Здесь два раза выстрел прокатился,
Над контрольным вспыхнул яркий свет.
По команде вахтенной явиться
Это был из лагеря побег.
В этот час в погоню побежали
Пятеро подвинувших бойцов,
И по следу свежему сначала
Две собаки рвались с поводов.
Но в пути собаки заскулили
И по следу дальше не пошли,
Лишь хвостом уныло покрутили
И на землю, взвизгивая, легли.
Беглеца ужасно проклиная,
Двигаясь обратно вразнобой,
От начальства выговора ждали,
Возвращаясь к лагерю, конвой.
В этот день начальнику отдела
Срочно позвонили из Гибью:
Беглеца приметы, номер, дело,
Срок, фамилию, статью.
Срочно зазвонили телефоны,
И пошли приказы без конца
В дальние и ближние районы:
Срочно задержите беглеца.
А успев с побегом тем же летом,
К нам сюда, отсюда в трех верстах,
Девушка, разута и одета,
Прибрела с ребенком на руках.
Можно в девушку влюбиться: гибкий стан,
Волнистая коса, длинные, пушистые ресницы
И большие карие глаза.
Тут жена ее моя позвала,
Пригласила девушку в избу.
И она подробно рассказала
Про свою несчастную судьбу.
Ей 17 лет, зовут ее Ларисой,
А ребенку год уже второй,
Муж ее работал мотористом
В городе, в ремонтной мастерской.
Получая скудную зарплату,
Он не мог с женой роскошно жить,
Но зато умел он свято, ласково
И преданно любить.
Жизнь текла, ни в чем не померкая
Юные прекрасные года.
Но однажды в двери постучалось горе,
Несчастье и беда.
Как-то раз на пригородной даче
Ей сказал директор мастерской:
«Неужели мужа побогаче
Не найдете с этой красотой?»
С небольшим обидным предложеньем
Приставал он к девушке не раз,
Но всегда с подчеркнутым презреньем
Получал решительный отказ.
Стал тогда над нею насмехаться
Злой и предуверенный старик,
На работе к мужу придирался,
Ни за что рабочего винит.
Срезал он зарплату, стало трудно,
Горе одолело через край,
Все терпел бедняга Николай.
Как-то раз ему он улыбнулся
И похабно подмигнул притом,
Что как будто бы пришла к нему Лариса
Подработать ночью на пальто.
Все терпел рабочий, стиснув зубы,
Но такой обиды не стерпел,
И директорского кабинета
Переступил решительно порог.
Долго с ним, конечно, не возился,
В мастерской раздался дикий крик,
И, ломая стулья, повалился
На пол окровавленный старик.
А потом отправили в больницу,
Там четыре месяца лежал.
Девушка рассказывать не стала,
На мгновенье голос задрожал.
Ну а Коля? Колю посадили,
А потом отправили в Гибью.
Девушка осталася с ребенком
Продолжать несчастную судьбу.
Мы тогда ей комнату отдали,
А потом устроили в колхоз.
Чем могли, тем и помогали,
Да самим невесело жилось.
Был в колхозе Хаин председатель,
Сокращенно звали его хан.
Не напрасно названый председатель,
Не напрасно назвали Абрам.
Он тогда с гитарой к нам явился,
Мигом на Ларису посмотрел,
Моментально в девушку влюбился
И романсы нежные запел:
«Ты одета будешь, словно кукла, -
Достает он золотой браслет. –
Но в таком изношенном наряде
Трудно жить в 17 юных лет».
Но Лариса посмотрела злобно
На Абрамку, словно как змея.
«Лучше бедной жить свободно,
Чем рабом богатого купца.
Посылал тогда ее он в поле
Вывозить из скотного навоз,
Да работать так, что поневоле
Проклинала девушка колхоз.
Постоял немного у кровати,
Покормил немного малыша,
С поцелуем спать его уложил,
Но с пустым желудком трудно спать.
Отдохнув, уходит на работу
В родном сердце жалость велика,
И она украдкой приносила
Для ребенка с фермы молока.
Как-то раз случилося несчастье,
Заболел ребенок у нее.
Нужно было скорое леченье,
Но лекарство стоит сто рублей.
Мы о ней с женой потолковали,
Обошли знакомых и друзей
И насилу к вечеру набрали
Для ребенка тридцать шесть рублей.
На лекарство денег не хватило,
У знакомых денег больше нет.
Ничего Лариса не сказала,
Только мама пошла в сельсовет.
Перед тем помянутый туда
Получил из лагеря приказ,
Что не давно вор бежал из-под стражи,
И в районе, кажется, у вас.
Заносил желающих он в список,
Отвечал сердито в телефон.
И когда пришла к нему Лариса,
Хаин был немного удивлен.
Но Лариса молча приоткрыла
Толстую створку крашеных дверей
И в рассрочку выдать попросила
Для ребенка семьдесят рублей.
Вели ты поймать иль застрелить
Беглеца отсюда на пути.
В общем, сына вылечить поможем,
На облаву надобно уйти.
И Лариса молча посмотрела,
Не сказав ни слова никому.
На злое дело согласилась,
Против сердца затаив тоску.
Постояв немного у кроватки,
Приласкав немного малыша,
Две слезинки вытерла украдкой
И пошла в засаду неспеша.
Ночью разыгралася погода,
Кое-где местами выпал снег.
И когда с востока засветлело,
На дорогу вышел человек.
Шел он осторожно по дороге,
Дико озирался, словно волк.
Молча Лариса посмотрела
И нажала пальцем на курок.
Человек свалился на дорогу,
Струйка крови из-под шапки потекла.
Поборов внезапную тревогу,
К беглецу Лариса подошла.
Подошла и тут же в нем узнала,
Подкосились ноги у нее.
«Коля, милый! – прошептала. –
Ненаглядный Коля, отзовись».
Но холодный труп не отзывался,
Тихо спал бедняга крепким сном.
Ветер шевелил его лохмотья,
Да осенний мелкий дождь стучался.
И навек закрылися ресницы,
И потухли карие глаза.
Чтоб одной на свете не скитаться,
Рядом с мужем смерть себе нашла.
В этот день Абрам прислал по почте
Денег из района сто рублей.
Но ребенок умер той же ночью,
Не дождавшись матери своей.
На те деньги мы решили.
Всем селом три гроба заказали
И в могилу рядом положили
Беглеца-отца, ребенка, мать.
И под буйный ветер, шум унылый
С топором пошел я в темный лес
И над этой жалобной могилой
Сам поставил серый грубый крест».
25.10.1956 г. Ковжа.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 107 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Голубоглазая. | | | Помнишь ли ты. |