Третья четверть 3 страница

— Все и так супер! — сказала Лиза.

— Но еще не безупречно, — отрезала Юля.

Она прекрасно понимала, что все уже ждут флешмобов, и каждый раз они должны быть все интереснее и изобретательнее.

Посмотрев на измученных танцами партнеров, Кошка смягчилась.

— Ладно, давайте вполноги. Просто проходим под музыку. И главное, внимательнее следите, кто и когда вступает. Каждое новое вступление должно быть ВАУ! Димка, ты — супер! Но не расслабляйся.

Дима только усмехнулся. Так похвалить может только Кошка. Между делом, походя, как будто ничего важного не сказала, просто: «Димка, ты — супер!»…

— А я супер? — спросила Аня.

— Нет, — серьезно ответила Кошка.

Секунду любовалась на то, как вытягивается Анечкино лицо, и добавила:

— Ты — звезда. Все, давайте начинать. На счет «три» я включаю музыку. И-раз. И-два. И-три!

…В день танца-флешмоба она так нервничала, как не случалось ни на одной предзащите. Что-то было в этом танце символичное. Как будто она должна завоевать вражескую территорию.

После третьего урока рекреация второго этажа гудела, сюда уже привычно стекались любопытные ученики, чтобы посмотреть, что сегодня придумают «эти».

А «эти» подозрительно не спешили. Более того, никого из «этих» в рекреации не наблюдалось. Время тянулось медленно, самые нетерпеливые были уже готовы уйти, но тут в дверном проеме показалась Кошка.

Она вытянула руки вверх и этим нехитрым движением уже смогла привлечь всеобщее внимание, потом выпрямилась, заполнив собой весь проем.

А на третий счет включилась музыка.

Кошка вообще танцевала отлично, а сейчас она еще и очень старалась. Ее движения завораживали, она двигалась по коридору — и перед ней все расступались.

— Ой, их трое!

Никто не заметил момент, когда к Кошке присоединились еще и Лиза со Светой.

— Вау!

— Вау!

Танец незаметно для всех обрастал участниками. Вот стоят три девчонки — смотрят и даже пытаются снимать, а через секунду — раз! Уже танцуют!

Анечка примчалась из коридора с криком:

— А что здесь такое?

Влезла в середину, посмотрела на Юлю, подумала…

И влилась в общий рисунок.

Каждого вновь вступившего народ встречал овациями. Многие снимали видео, стоя на подоконниках.

Ну и финал… В финале выходил Димка, и они с Кошкой зажигали. Это был не просто танец, это было то самое ВАУ, о котором потом еще месяц говорила вся школа. Потому что одно дело увидеть такое по телевизору, и совсем другое — вот так, у себя в школе, на перемене.

Кошка отрывалась. Димка страховал. Кошка могла крутить с ним самые невероятные сальто, потому что точно знала — Дима поймает. А Дима ни с кем другим не мог танцевать вот так, на полную катушку, потому что от Кошки шел ток, и этот ток его подпитывал круче любых аплодисментов.

А потом они разлетелись в разные стороны на максимуме музыки, и… Все кончилось. Только что в коридоре гремела музыка и отплясывали двадцать человек, и вдруг — тишина, и участники разошлись по своим делам.

Правда, тишина продлилась только секунду, школьный коридор превратился в спортзал сумасшедшего дома. Одноклассники рванули к участникам флешмоба, чтобы просто постоять рядом, потрогать, продемонстрировать, что они причастны. Видео уже начало кочевать с мобильника на мобильник.

— А ты этого снял? А я снял! С самого начала!

— Ух ты, круть! А я зато вон тех девчонок угадал и их снимал!

До звонка оставалось еще несколько минут, но тут в коридоре появилась Злыдня, и ее вид не предвещал ничего хорошего.

— Что? — завизжала она. — Что вы тут устроили? А ну слезли с подоконников!

Коридор загудел.

— А что такого… А почему нельзя?

— Это школа, а не балаган!

— У нас перемена!

Злыдня шваркнула журналом по стене. От резкого звука все, как обычно, затихли.

— Перемена дана для того, чтоб подготовиться к уроку. Антонова! Ты отвечаешь первая! Кузнецов — второй! А остальной класс пишет контрольную. И дневники на стол — всем «неуды» по поведению.

— За что? — пронеслось по коридору.

— Это школа, а не балаган!

И бормоча под нос «Я вам покажу, что такое порядок», Злыдня удалилась в учительскую.

А вечером Птицы сидели во дворе дома Жени, хохотали, пересматривали видео, хвалили друг друга. Принимали сообщения от одноклассников, хвастались, гордились. Строили планы на ближайшие флешмобы. Напланировали еще на неделю всяких штук, а потом договорились потихоньку подбираться к сути проблемы.

Юля последнее время все чаще раздражалась.

Одноклассницы лезли к ней «дружить», но она чувствовала, что ее на самом деле не любят, просто боятся с ней ссориться. Это бесило.

Разговоры у девушек были все ненастоящие. Листать модные журналы или сидеть в кафе с томным видом Кошке было смертельно скучно. Обсуждать по двадцать пятому разу подробности очередной лав-стори (кто на кого КАК посмотрел и что при этом сказал) тошно. Других интересов у одноклассниц не было. Или они тщательно скрывались, потому что быть умной в 8 «Г» было немодно, модно было быть крутой и выглядеть на восемнадцать.

Ужасно бесил Денис. Он, как рыба-прилипала, все время таскался рядом. Заколебал звонками и эсэмэсками. Ну поцеловались и поцеловались, с кем не бывает? Это что, повод ее изводить до скончания века?

А больше всего бесила Эля. Первое время она вела себя с Кошкой как ни в чем не бывало, потом заподозрила неладное и принялась приставать с идиотскими вопросами. Ну, Кошка ей все и вывалила. Все-все…

Сначала Эля слушала с интересом, потом пошла красными пятнами. Кошка продолжала рассказывать со смелостью камикадзе. Эля слушала. Про то, как сама повелась на Юлины манипуляции, про то, как отдалилась от подруг.

— Да ты не переживай, — махнула рукой Кошка, — это не дружба. Это стая. Они найдут нового вожака и пойдут за ним.

Эля, сузив глаза, слушала про то, как Кошка лихо развела ее в кино, и даже про то, как Юля потом целовалась с Денисом в парке.

— Если б я знала, как он меня задолбает, я б с ним не связывалась, — призналась Юля.

Она прекрасно видела, что Эле очень неприятно выслушивать все это, но остановиться не могла. Эля раздражала, ее хотелось укусить побольнее.

Назавтра, придя после второго урока в холл второго этажа, школьники обнаружили, что коридор перекрыт столами, в центре устанавливается экран, а Злыдня прогоняет всех с прохода.

— Здесь будет проходить семинар. Освободите коридор!

Отличницы блеклого вида переминались с ноги на ногу внутри огороженной зоны предполагаемого семинара и растерянно хлопали глазами.

— Что стоите? — рыкнула Злыдня. — Запускайте ролик!

На большом экране появилось изображение 33-й школы и из всех углов кадра начал хитроумным образом выкручиваться текст про показатели успеваемости, поступаемости и прочие нудные подробности.

Пришедшие поглядеть на флешмоб попытались сбежать, но были остановлены дежурными учителями и превращены в зрителей.

Флешмобщики растерялись. Они попытались скоординироваться, но времени не хватило. К тому же в этот день все было придумано так, что быстро перенести все действо в другое место было крайне сложно.

Прозвенел звонок на урок, флешмоб не состоялся.

На следующей перемене Птицы снова собрались на втором этаже. Экран висел грозным предупреждением: никаких флешмобов! Столы стояли, как противотанковые ежи, а вдалеке сторожевой башней маячила Злыдня.

— Эта Злыдня просто доктор Зло! — мрачно сказал Женя. — Я раньше думал, что в жизни таких не бывает, они живут только в плохих фильмах.

— Жизнь еще хуже, — ответил Дима. — Все время какая-то фигня происходит, и никакого хеппи-энда…

— Тогда давай вспомним, как в кино побеждают доктора Зло, — продолжил Женя.

— Он сам лопается от злости, — сказал Дима, — особенно в мультиках. И черная туча расползается по экрану.

— Итак, — громко сообщил Женя всем присутствующим, — на повестке дня вопрос. Как сделать так, чтоб Злыдня лопнула от злости?

— Разозлить ее до смерти! — нашлась Анечка.

— Мы на правильном пути, — мрачно сказал Дима, — только она скорее нас из школы вышибет, чем лопнет.

— Ее, кстати, все ненавидят, не только мы, — сказал Женя. — Просто остальные думают, что ничего не могут изменить, вот и терпят.

— А ведь это мысль! — вскинулся Дима. — Нужно объединиться! Всех она из школы не вышибет!

Он и не думал, что повод для объединения представится так быстро.

Шестым уроком состоялся классный час.

Злыдня зашла в класс и заперла за собой дверь. Потом она рассказала, что преподает в этой школе уже много лет и еще никогда не находились отморозки, позволявшие себе до такой степени не уважать людей, которые тут работают. Что в то время, когда другие в поте лица трудятся, чтобы обеспечить безопасность и повысить успеваемость, эти пришедшие извне и совершенно беспринципные молодые люди…

— О чем это она? — не выдержала Кошка.

Она спросила шепотом у соседки по парте, но Злыдня услышала.

— Рябцева! Антонов! Встать! — взревела она. — Я не позволю вам позорить мой класс! Я не позволю вам своими танцульками устраивать балаган!

Димка понял, что сейчас Кошка ответит. Так ответит, что ее выгонят не только из школы, но из всей системы образования. С волчьим билетом. Поэтому за четверть секунды до Кошки сказал сам:

— Да чего вы привязались с этим «балаганом»? Чуть что — сразу «балаган»!

Очень спокойно сказал, даже дружелюбно, но Злыдня словно поперхнулась его словами. Слова были возмутительными, но тон таким располагающим… Пользуясь замешательством, Димка развил мысль:

— Есть же множество синонимов: «цирк», «шапито», «вертеп»… в крайнем случае «бардак».

Злыдня вздрогнула, выходя из оцепенения:

— «Бардак»?! Ты смеешь сравнивать школу с публичным домом?!!

Но воздуха она набрала слишком мало, последние слова на выдохе звучали змеиным шипом. Злыдне пришлось срочно заглатывать еще воздух, и Дима успел объяснить:

— Ни в коем случае! В публичном доме, как мне кажется, должен быть образцовый порядок, а «бардак»… да это всего лишь «стакан» по-турецки! Точнее, традиционный стакан в виде тюльпана, из которого пьют чай.

Злыдня замотала головой: этот сволочной ученик совсем ее запутал. Вместо того чтобы грубить, оправдываться или отмалчиваться (так должны вести себя нормальные дети!), он нес какую-то ахинею про турецкие стаканы. Впрочем, неважно. Все бредни учитель обязан пресекать. Жесточайше.

— Молчать! — рявкнула учительница так, что у самой уши заложило.

Не замолчать было трудно.

— Я вам тут не позволю! — Злыдня решила закрепить успех. — Устроили тут… балаган!

Слово словно само слетело с ее языка — и вызвало лавину придушенного смеха. Это уж не лезло ни в какие ворота педагогики! Злыдня резко развернулась и ткнула пальцем в ближайшую хихикающую голову:

— Ты! Двойка! Дневник на стол!

Только тут она поняла, что тычет в красавчика Дениса… Меньше всего классной хотелось начинать репрессии с него, но — отступать было нельзя ни при каких условиях. Или они ее боятся, или класс станет неуправляемым.

Класс пока боялся поэтому резко затих. Денис позволил себе только пожать плечом и чуть резче, чем нужно, хлопнуть дневник на учительский стол.

— Злая вы… и слабая, — вдруг сказала Кошка.

Димка никогда не слышал от нее такого тона — спокойного и умиротворенного. Даже Злыдня завертела головой, пытаясь понять, кто с ней разговаривает. Не эта же вечно буянящая девчонка! А Кошка продолжила:

— Вы нас просто боитесь. Вот и отыгрываетесь на тех, кто под руку попался. Нам-то вы ничего не сделаете.

«Сделает, — подумал Димка. — Ох, Кошка, она нам может такого наделать!» Но внешне остался спокойным и подтвердил слова подруги вежливой улыбкой. Злыдня не верила своим глазам. Над ней насмехались! Причем так тонко, что она не понимала, в чем насмешка!

А Кошка ощущала вселенскую безмятежность. Да, конечно, эта выжившая из ума старуха может испортить жизнь. А может, и наоборот, навсегда исчезнуть из Кошкиной биографии. «Точка бифуркации, — подумал примерно о том же Дима. — Сейчас любой камешек может вызвать лавину. И сойти она может по любому склону».

И Дима решился. Он встал и сам понес дневник на стол:

— И мне двойку, — спокойно сказал он, — я ведь тоже смеялся.

Следом подскочила Алена. Она и сама не понимала, зачем это делает, но встала и с милой улыбкой положила свой дневник поверх Димкиного:

— И мне, пожалуйста, двойку.

А за Аленой вскочили подружки:

— Да… И мне, пожалуйста… И мне…

Злыдня растерянно моргала, а стопка дневников на ее столе все росла. Все до единого отметились вежливым: «И мне, пожалуйста, двойку». Это оказалось самым убийственным — вежливость. Наверное, надо было просто наорать на них, швырнуть дневник в лицо и потребовать прекратить бала… Нет, не балаган… а… ералаш! В крайнем случае, отоварить только первых, самых смелых, а над остальными просто посмеяться.

Но Злыдня уже плохо соображала, что делает. Она в ярости ставила и ставила «пары» всем — одну в дневник, другую в журнал…

…На следующем уроке десятый класс, в котором учился Женька, в полном составе попросил «одвоячить» их. За плохое поведение. И следующий класс тоже…

…В этот день Злыдня установила мировой рекорд: 93 двойки в четырех классах.

Елена Ивановна Кочеткова — заслуженный учитель математики с тридцатилетним стажем — пылая праведным гневом, собиралась домой.

Когда к ней в кабинет заглянула какая-то молоденькая учительница (всех их не упомнишь) и попросила зайти к директору, Елена Ивановна только поправила прическу и подкрасила губы. Да, в школе проблема. И эту проблему нужно решить. Им с директором есть о чем поговорить.

Елена Ивановна заперла кабинет и, гордо подняв голову, прошествовала по школьным коридорам. В школе было пусто. Кочеткова любила, когда в школе пусто — никто не мельтешит, не носится под ногами и не мешает разрастающемуся в душе чувству собственности. Это моя школа. Я тут работаю. Я тут хозяйка.

Поколения детей приходили и уходили, а Кочеткова оставалась. Она знала, что за глаза ее зовут «Злыдней», но не сильно переживала по этому поводу. Хороший педагог — строгий педагог. А строгих педагогов современные инфантильные детишки не любят. По мнению Кочетковой поколение выросло совершенно гнилое, гиблое. Нет в них стержня, нет основ, нет фундамента. Один только интернет на уме со всеми вытекающими из него мерзостями.

Кочеткова дошла до директорской двери и, не глядя на секретаршу, вошла в кабинет. Она не привыкла спрашивать разрешения у всяких девиц непотребного вида. В старые времена за такую юбку быстро из школы выгнали бы, пошла бы зарабатывать другим способом.

Директор, Павел Сергеевич, разговаривал по телефону.

При виде Злыдни… то есть Елены Ивановны он поморщился. Ее привычка заходить в кабинет без стука и предупреждения раздражала.

Елена Ивановна по-царски махнула рукой. Она видела, что директор недоволен и прекрасно понимала почему — какой-то навязчивый тип звонит и отвлекает Павла Сергеевича от разговора с ней. У этих молодых совершенно нет чувства такта и чувства меры!

Пока директор договаривал, Елена Ивановна так глубоко погрузилась в изучение шкафа с книгами по педагогике, что чуть не пропустила окончание телефонного разговора. Среагировала уже на обращение к себе.

— Елена Ивановна, я хотел с вами поговорить по поводу сегодняшнего инцидента.

— Да, я с вами согласна, это безобразие, и это нужно немедленно прекращать.

— Елена Ивановна, я надеюсь, вы понимаете, что все двойки, которые вы сегодня поставили, придется убрать?

— Что?!

Кочеткова захлебнулась словами. Уж этого-то она делать точно не собиралась.

— Убрать? — визгливо спросила она. — Павел Сергеевич, вы шутите, я надеюсь?

— Елена Ивановна, вы за сегодня вывели нас, наверное, на последнее место в районе по успеваемости. А нам это абсолютно не нужно. У нас и так проблем по горло.

— Я не буду ничего убирать! — гордо заявила Елена Ивановна. — Я — педагог. А педагог должен быть последовательным. Если мы все начнем передумывать, отменять… Эти дети и так уже разболтаны и разбалованы, они устроили из школы балаг… вертеп с танцульками!

Кочеткова опять перешла на визг.

— Я с этим боролась, борюсь и буду бороться! Я не допущу! Пока я здесь, в школе будет порядок!

Павел Сергеевич молча перебирал бумажки у себя на столе. Когда Кочеткова прервалась, он продолжил:

— Елена Ивановна, сегодняшние двойки из журналов вам придется убрать. Это не обсуждается.

Кочеткова шумно втянула в себя воздух, потом спикировала на стул, схватила ручку, первый попавшийся лист бумаги и стала выводить каллиграфическим почерком: «Прошу уволить меня по собственному желанию…». Закончив, она размашисто расписалась и гордо посмотрела на директора.

— Или они — или я! — сказала учительница и, гордо подняв голову, вышла из кабинета.

«Посмотрим, где он посреди учебного года математика найдет, — шипела она себе под нос. — Прибежит в понедельник, будет уговаривать, упрашивать. А я еще подумаю! Двойки убрать! Распоясались совсем!»

Директор в бессильной злобе смотрел на захлопнувшуюся дверь и думал совершенно непедагогичные вещи.

Злыдня, вылетая из школы, чуть не сшибла Женю, который вернулся за зонтиком. Он успел отскочить, но в самый последний момент. Учительница бешеным метеором пронеслась мимо него с перекошенным лицом и скрылась в направлении автобусной остановки.

Женя помедлил секунду, посмотрел, ни гонится ли за ней кто-нибудь, потом аккуратно вошел в школу.

Зонтик лежал там, где он его и оставил, в коридоре, на подоконнике, напротив учительской.

— Что, опять что-то замышляете?

Женя вздрогнул и оглянулся.

К нему обращалась директорская секретарша, голубоглазая Таня.

— Нет, я просто за зонтиком зашел.

Таня улыбнулась.

— Видела я вчера ваши танцы. Здорово! Вы занимались где-то?

— Нас в школе учили, — объяснил Женя, — у нас было два хореографа. И акробатика была для желающих.

— А Кочеткова опять заявление написала. Из-за вас, — неожиданно поменяла тему Таня.

— Что? — не понял Женя.

— Кочеткова. Написала по собственному желанию. Она всегда так делает, когда с директором ругается.

— И почему ее до сих пор не отпустили? — тактично спросил Женя.

— А как ее отпустить? Кто на ее место пойдет? У нее нагрузка почти две ставки, классное руководство. И вообще, сейчас середина учебного года, а математиков в городе не хватает.

У Жени в голове вспыхнуло. Он даже Таню за руку схватил от неожиданности.

— Послушайте, а если мы найдем математика, ее уволят?

Таня задумалась.

— Может, и уволят. Она ж всех достала. Злыдня и есть Злыдня. Только это нужно быстро решать, если она в понедельник выйдет на работу, то свое заявление сразу порвет. Так что учителя нужно найти за выходные.

— Я сегодня найду! — сообщил Женя и чуть ли не побежал к выходу.

— Зонтик! — крикнула вслед Таня.

Женя вернулся, схватил зонтик, уже говоря по телефону.

— Димка, звони всем нашим, встречаемся через десять минут!

«Всем нашим» удалось дозвониться не всем — Анечка отключила телефон, потому что ей нужно было умно подумать. Она часто так делала, когда проблема оказывалась сложная и с ходу не решалась. «Просто загрузите проблему в голову, — советовал Впалыч, — и переключитесь на что-нибудь другое. Или поспите. Сходите в кино. Мозг — штука умная, умнее человека, он без вашего участия быстрее разберется». Иногда так и получалось. Но иногда Анечка не могла пустить процесс на самотек, садилась за стол, набирала полный рот леденцов и упиралась взглядом в стенку.

Она вообще была очень неправильная с точки зрения психологов. Однажды Впалыч собрал целый консилиум, чтобы разобраться с ее психотипом. Половина тестов уверенно относила Аню к логикам-интровертам, половина — к этикам-экстровертам. Перекрестный допрос только усугубил кашу в головах психологов. В конце концов, один из профессоров взмолился:

— Девочка, скажи сама — кто ты?

На что девочка ответила, не моргнув глазом:

— Я Аня!

Отсмеявшись, специалисты в шутку завели разговор о введении нового психологического типа «Анечка»: с пластичными свойствами, которые проявляются в зависимости от решаемой задачи. Потом проскочило слово «исследование», потом — «диссертация» и «постоянное наблюдение в клинических условиях». Впалыч быстренько свернул разговор и отправил коллег по их институтам. Ему никак не улыбалось превратить Аню в подопытного кролика.

Но ей на следующий день сказал:

— Вот потому ты такая умная!

Аня тогда почти удивилась (сама она себя считала совершенно обычной), но не успела — надо было срочно придумывать концепт для проекта: «Можно ли представить невозможное?».

Но теперь она вспомнила это «ты такая умная» — оно внушало надежду. Ведь Ане предстояло решить очень мудреную задачу: как спасти одноклассников от улыбчивой, но ядовитой, как гюрза, Анастасии Львовны? Во-первых, надо со всеми подружиться, стать своей. Но как? Ответ она получила на пятой минуте размышлений, но он ей так не понравился, что Анечка упорно пыталась придумать что-нибудь другое.

Через час она сдалась. Решение было только одно — надо разделить интересы тех, кто учится рядом с ней. То есть играть в компьютерные игры, смотреть их фильмы и читать их журналы. Еще куча времени ушла на обзвон: «Привет! А ты в какую игрушку играешь? А кино какое смотришь? Да мне просто скучно…» Одноклассники (и особенно одноклассницы) не ограничивались простым перечислением названий, они тут же начинали пересказывать сюжеты в лицах, зачитывать фрагменты из любимых журналов и запускать по телефону «крутые треки». Впрочем, когда речь заходила о чем-нибудь компьютерном — играх или сайтах — мальчишки оказывались даже болтливее девчонок. Аня пыталась поговорить с братом, но тот сразу переходил на безумный сленг. Стоило переспросить хоть слово — раздражался и обзывал дурой. Анечка решила подойти к задаче системно…

…Уже поздним вечером она, сжимая в руке список, зашла в гостиную. Родители жевали под бубнеж телека.

— Мне нужно это! — сообщила Анечка, вручая список папе.

И отправилась спать с чувством перевыполненного долга. А папа читал список и принимал все более озадаченный вид.

— Что это? — забеспокоилась мама.

— Не знаю, — признался папа. — Но на закачку поставлю.

А остальные Птицы в компании с Молчуном лихорадочно трезвонили в домофон Впалыча.

Влетели в квартиру взъерошенные, возбужденные, заговорили все разом. Но при виде психолога вспомнили их занятия, попытались успокоиться, собраться с мыслями и изложить новости спокойно и по порядку.

Слово дали Жене.

— Виктор Павлович, в 33-й школе работает учительница математики, ее зовут Елена Ивановна, но все называют ее Злыдня.

— Потому что она Злыдня и есть! — встряла Кошка.

Дима придержал ее за руку. И держал все время, пока Женя старался кратко пересказать всю историю их отношений со Злыдней, включая последние флешмобы, ее попытки их прекратить, а также почти сотню двоек, которые она выставила накануне.

— И вот, представляете, она написала заявление об уходе! Она-то уверена в том, что никуда не уйдет, но если на ее место придет кто-то другой, то директор сможет ее уволить!

Впалыч слушал внимательно.

— И? — спросил он.

— Виктор Павлович, вы же можете преподавать! Вы сами говорили, что по первому диплому вы учитель математики! А нашей школы все равно пока больше нет.

Впалыч растерялся. Это был, наверное, первый случай на их памяти, когда он не сразу нашелся с ответом. Он встал, пригладил волосы, подошел к окну.

— Виктор Павлович, пожалуйста! — сказал Дима. — Мы опять будем вместе!

Впалыч криво улыбнулся и сел в кресло.

— Ребят, — сказал он, — понимаете… Одно дело работать в 34-й школе, вы сами понимаете, что у нас там были несколько другие условия. Другое дело — в обычной. У меня три высших образования, я совершенно не готов идти и объяснять теорему Пифагора балбесам, которым это не нужно.

— Но там же мы! — сказал Дима. — Нам-то это нужно!

— Мне не дадут работать только с вами. На меня навесят еще пять классов, классное руководство и заставят заполнять кучу бумажек. Я буду 80 процентов своего рабочего времени тратить на заполнение формуляров и выяснение отношений с директором, и только 20 процентов на общение с детьми. Причем из этих 20 процентов эффективными будут только 20 процентов. Остальное время уйдет в полный пшик.

— Но почему? — не выдержала Кошка. — У нас физик есть, он хороший. И у него даже уроки интересные.

— И историк! — добавил Женя.

— Возможно, — сказал Впалыч. — Но они, наверное, уже привыкли к этой системе. А я себя в ней не представляю.

— Но… Но… Но если ничего не менять, то ничего не изменится! — воскликнула Кошка. — Вы нам сами говорили, что если что-то не нравится, не нужно ждать, что оно изменится само. Нужно идти и переделывать!

— Да, говорил, — подтвердил Впалыч, — у меня была возможность работать вне системы — я работал. А ввязываться сейчас, в середине года, в расшатывание устоев… Ребят, хватит того, что у меня жена — врач в обычной больнице. И двое детей. Если еще и я сяду на бюджетную зарплату, то нам есть будет нечего.

Птицы подавленно молчали. Даже Кошка. В квартире было зябко, все сидели, кутались, прятали друг от друга глаза. Впалыч еще что-то объяснял, но его уже не слушали, очень хотели уйти, но все никак не находили предлог. Мучились, пока Молчун не наплевал на все приличия, просто встал и вышел, не попрощавшись.

Впалыч вздрогнул от щелчка входной двери, а Птицы воспользовались моментом и выскочили следом за Молчуном.

На улице вздохнули свободнее.

— Может, по объявлению математика поискать? — предложил Дима.

— А ты уверен, что это будет не вторая Злыдня? — спросил Женя.

— Уверен. Другой такой больше нет.

— Я вот подумал, — сказал Женя, устраиваясь на детской карусели во дворе, — мы и правда, какие-то не социализированные.

— Это почему? — возмутилась Кошка.

— Да потому что! Сколько лет наша школа существовала?

— Десять… или двенадцать даже… а что?

— А то, что у нас было все — поездки, учителя, оборудование! И ни разу у нас не возник вопрос, откуда деньги! Наверное, зарплаты у учителей там были не маленькие, раз они с нами так возились.

— Они не за деньги с нами возились! — возмутилась Юля.

— Не за деньги, — подтвердил Женя. — Но деньги позволяли им жить и заниматься любимым делом. А вот откуда они брались, интересно?

— Вроде бы гранты какие-то, — вспомнил Дима. — Или фонды?

— Все, не могу больше сидеть! — вскочила Юля. — Я пошла на тренировку. Или я за себя не отвечаю!

А Женя с Димой еще долго сидели на карусели, думая каждый о своем.

Когда Эля позвала Диму в кино, он не заподозрил ничего необычного. Ему часто звонили и звали. Звонил кто-то один, а потом выяснялось, что в кино идет почти весь класс.

— И где все? — спросил Дима, подбежав к кинотеатру.

— А нет никого. Мы с тобой вдвоем, — спокойно ответила Эля.

— Зачем? — невежливо удивился Дима.

— А может, ты мне нравишься, — усмехнулась Эля.

— Неправда, — серьезно сказал Дима.

— Да ну тебя! — засмеялась Эля. — Пойдем скорее, сеанс через пять минут!

Сначала Дима держался настороженно. Но Эля вела себя нейтрально, глазки не строила, гадостей не говорила и провокаций не устраивала. Поэтому Дима быстро расслабился и даже с удовольствием болтал о всяких посторонних вещах.

— И все-таки, — спросил он после сеанса, — зачем ты меня позвала?

— А кого? — вздохнула Эля. — Денис меня бросил… Ты, кстати, знаешь, что у них роман с Юлей?

Дима постарался безразлично мотнуть головой.

— Вот и я не знала, — вздохнула Эля. — А вчера она мне рассказала. Представляешь, они первый раз поцеловались после того, как мы в прошлый раз в кино ходили. Во-о-он там, в парке. Странно, что ты не знаешь, я думала, что вы друзья.

— Мы друзья! — сказал Дима. — Но мы не отчитываемся друг перед другом в своих… похождениях.

— Понятно, — кивнула Эля. — А мне раньше казалось, что Юля тебе нравится.

— Нет! — горячо ответил Дима.

Слишком горячо…

На следующий день была суббота. Анечка уже привыкла, что бывают выходные, когда не нужно идти в школу (да и неохота, если честно). Она даже научилась получать удовольствие от валяния в постели. Но, в отличие от брата, хватало ее всего на пару минут, после чего она подрывалась и шла, например, на кухню помогать маме делать голубцы. И хотя помощь заключалась большей частью в уничтожении хрустящих кочерыжек, мама все равно была довольна, что дочка интересуется делами кухонными, а не своими странными «проектами».

Дата добавления: 2015-11-04