Насущные заботы Наркомздрава

Трансформация государственного строя всегда сопровождается учреждением бесчисленных комиссий и преображением целого ряда властолюбивых, но незаметных раньше обывателей в более или менее влиятельных чиновников. Поскольку руководить каким-либо, пусть самым ничтожным, заведением обычно проще, чем своевременно установить точный диагноз конкретному больному, вскоре после октябрьского переворота при всех народных комиссариатах (наркоматах), сменивших прежние министерства, и всевозможных советах возникли свои медицинские отделы и врачебные коллегии.

Лихорадочное социалистическое строительство на руинах Российской империи требовало однако, возведения собственной вертикали власти в каждом ведомстве, в том числе и медицинском. Для наиболее рационального руководства службой, призванной охранять здоровье трудящихся, новым хозяевам страны необходимо было сформировать специальный государственный аппарат. В связи с этим 11 июля 1918 года Ленин подписал декрет об организации Наркомата здравоохранения (Наркомздрава) во главе с правоверным большевиком Семашко^6. Отныне Наркомздраву подчинялись все медицинские управления других наркоматов, все врачебные коллегии, все медико-санитарные отделы разного уровня Советов и вообще весь медицинский персонал страны.

Главной целью Наркомздрава Семашко и его сторонники считали окончательное разрушение «капиталистической» системы медицинской помощи населению и создание совершенно иной, уникальной структуры, предназначенной для «обслуживания трудящихся» (в первую очередь пролетариата) на основе классового принципа. Само по себе существование Наркомздрава открывало, по мнению большевиков, поистине необозримые перспективы «для оздоровления» советских подданных посредством массовых гигиенических мероприятий. Ускоренному выполнению столь грандиозной задачи изрядно мешали, однако, Гражданская война и повальные болезни (сыпной и брюшной тифы, холера и даже оспа), но «классовый компас», как говорил позднее Семашко, большевики «не выпускали из рук ни на минуту»^7.

Утопические грезы медицинского начальства страны не встретили понимания у врачебного сословия, попавшего фактически в полную вассальную зависимость от самобытного феодала – Наркомздрава. Между тем Наркомздрав, словно желая подчеркнуть свое всевластие, издал приказ о трудовой повинности принадлежащих ему крепостных: «Привлечению к трудовой повинности подлежат врачи медицинские и ветеринарные, женщины-врачи, зубные врачи (не исключая женщин), фармацевты, акушерки, лекарские помощники и помощницы и сестры милосердия – не состоящие на государственной службе. Отбыванию трудовой повинности не подлежат врачи старше 55 лет, женщины-врачи и лица прочих медицинских званий старше 50 лет; лица, предоставившие удостоверения от врачебной комиссии медико-санитарного отдела Совдепа о непригодности своей по состоянию здоровья к выполнению возлагаемых на них обязанностей; беременные в течение 8 недель до и 8 недель после родов» ^8.

В действительности на врачей независимо от их возраста распространялись и другие виды трудовой повинности, например, «снеговая» (по расчистке от снега железнодорожных путей) или «дровяная». В этом отношении показательна беседа профессора Л.О. Даркшевича (самого крупного московского невропатолога) с больным Лениным в марте 1922 года. Даркшевич, которому исполнилось 64 года, давал врачебные советы вождю обстоятельно и неторопливо, опустив голову, будто читая лекцию в аудитории. Ленин перебил его вопросом: можно ли ему заниматься физическим трудом? «Отчего же нет, – ответил профессор, не поднимая головы. – Легкие домашние работы возможны, конечно. Нельзя колоть дрова и носить их на третий этаж, как заставляли делать меня большевики. Ведь это абсурд – заставлять профессора таскать дрова». Ленин расхохотался и подтвердил, что это полный абсурд. Впрочем, через несколько месяцев ленинский лечащий врач Ф.А. Гетье в своих записках констатировал: «Смех В[ладимира] И[льича] производит впечатление деменции»^9.

Деморализация труда, откровенное издевательство над его идеологией и «кризис паразитарно-хищнического хозяйства», по выражению П.Б.Струве¹⁰, гражданская война и наступающий голод вынудили врачей искать спасения в эмиграции. Массовое бегство врачей за границу побудило в свою очередь Семашко в октябре 1918 года выпустить два строгих предписания. Он запретил медицинским учреждениям выдавать врачам разрешения на выезд за рубеж, а также предложил всем военнообязанным врачам и фельдшерам немедленно явиться на призывные пункты. От мобилизации освобождались только университетские профессора и приват-доценты, читавшие обязательные курсы лекций. Сведения о лицах, не исполнивших его приказы, нарком обещал передать чекистам^11.

Поскольку распоряжения Семашко желаемого эффекта не произвели, «единственно правильное», как всегда, решение медицинских проблем нашел вождь мирового пролетариата 7 апреля 1919 года. Не доверяя всем «буржуазным» специалистам вообще и врачам в частности, Ленин возложил на Особый отдел ВЧК обязанность медицинского освидетельствования всех бывших офицеров и военных чиновников. Для этого начальнику Особого отдела М.С. Кедрову надлежало собрать комиссию из коллег по заплечному делопроизводству, одного представителя Главного штаба армии и двух специалистов, обладавших врачебными дипломами и выбранных лично начальником Главного военно-санитарного управления. Данная комиссия наделялась неслыханными полномочиями: при освидетельствовании призываемых на военную службу ее не должны были стеснять никакие прежние расписания и правила, а ее заключения признавались окончательными по утверждении их Кедровым. Ленинская директива завершалась стандартной угрозой: передать в руки военного трибунала всех уклонившихся от явки по вызову товарища Кедрова^12.

В тот же день, 7 апреля 1919 года, вождь мирового пролетариата соизволил начертать еще одно постановление: «Поручить Особому отделу Всероссийской чрезвычайной комиссии произвести переосвидетельствование для определения пригодности к военной службе всех медицинских врачей, лекарских помощников, зубных врачей и фармацевтов, находящихся ныне на службе в других ведомствах либо не состоящих на службе вообще, проживающих постоянно или временно в городе Москве и окрестностях. <…> Поручить Народному комиссариату здравоохранения передать тов [арищу] Михаилу Кедрову все имеющиеся в комиссариате здравоохранения сведения о лицах перечисленных выше категорий» ^13.

Поскольку никто, нигде и никогда еще в мировой практике не предлагал тайной полиции выносить категорические медицинские решения, Ленин распорядился на всякий случай оба постановления, подписанные им в качестве председателя Совета обороны, не публиковать. В результате чекисты приобретали дополнительный повод для расправы с отдельными категориями сограждан, так как незнание данных постановлений и неявка в трехдневный срок на вызов комиссии Особого отдела ВЧК карались по всей строгости интуитивных правил революционного безумия и беззакония военного коммунизма.

Тем не менее 3 мая того же 1919 года Ленин счел целесообразным уведомить своих подданных о найденном им способе «наибольшего использования специалистов санитарного дела». По сообщениям прессы, право безапелляционного переосвидетельствования врачей в Москве временно передавалось тройке, составленной из одного чекиста Особого отдела, одного представителя Мобилизационного управления Всероссийского Главного штаба и одного сотрудника Наркомздрава^14. С той же целью максимальной утилизации «специалистов санитарного дела» 12 мая 1919 года Ленин предоставил Особому отделу ВЧК право на безоговорочное освидетельствование всех студентов пятых курсов медицинских факультетов, а через неделю (19 мая) распространил это феноменальное право на весь медицинский (в том числе женский) персонал страны^15.

Начальник Особого отдела ВЧК Кедров прославился в годы Гражданской войны совершенно исключительной репрессивной активностью и свирепостью. По его приказу сажали в тюрьмы и расстреливали гимназистов 8–14 лет, объявленных «шпионами», казнили детей в присутствии родителей и родителей в присутствии детей, устраивали дни «Красной расправы». Карательные экспедиции Особого отдела ВЧК во главе с Кедровым наводили ужас на жителей Архангельска, Вологды и Воронежа, Заволжья, Прикаспия и Западной Сибири^16. Однако вождей его деятельность вполне устраивала, хотя в партийных кругах ходили слухи о неизлечимом психическом заболевании Кедрова. В декабре 1920 года Дзержинский с удовлетворением отметил: медицинская комиссия Особого отдела ВЧК «дала Красной армии более трех–пяти тысяч врачей», демобилизованных ранее другими (в том числе врачебными) комиссиями^17. Во всяком случае, между Наркомздравом и ВЧК (ГПУ, ОГПУ) установились с тех пор незримые, но достаточно прочные связи.

Дата добавления: 2015-11-04