Конец Осиного гнезда 20 страница

Я распорядился обыскать убитых солдат и взять все их документы, а сам занялся карманами Гюберта и Похитуна.

Похитун вел себя чрезвычайно благоразумно. Он не оказал ни малейшего сопротивления, сидел обмотанный веревкой и мелко постукивал зубами, точно в лихорадке. Трясущийся мешок костей...

Фома Филимонович подошел и к нему, сопровождаемый Сережей Ветровым.

- Вот и молодчина! - проговорил старик. - Сразу лапки поджал - и ребра тебе не наломали... Покорную голову и меч не сечет. Говорил тебе сколько раз: сиди дома, соси свою брыкаловку и не суй нос в лес! Не послушал... А что это у тебя в брюхе так урчит?

- Это у него на почве несварения желудка, - серьезно сказал Сережа Ветров.

- Пить... пить... - мертвым голосом попросил Похитун.

- Можно, - отозвался Фома Филимонович. - Ради старой дружбы, можно. Ну-ка, внучка, спроворь моему "другу" водицы.

Таня улыбнулась и пошла за котелком.

А кобыла Фомы Филимоновича продолжала стоять все на том же месте. Теперь она не торопясь сосала зеленую воду из протока, потряхивала головой, пофыркивала.

- Умная тварь! - ласково произнес старик и зашагал к лошади.

45. ОГОНЬ И ГРАНАТЫ

Первая часть операции была, закончена. Солнце клонилось к, закату. Мы готовились к выступлению. Партизаны подвешивали к седлам гранаты, обвертывали тряпками запалы и прятали их кто в карманы, кто в шапку. Особенно осторожно нужно было обращаться с бутылками самовоспламеняющейся жидкости "КС". Их приходилось нести в руках, так как в мешках они могли разбиться. Минеры, сидя в сторонке, возились с деревянными самодельными коробками, набитыми взрывчаткой.

Я сунул в один карман толовую шашку, а в другой - медный капсюль с кусочком бикфордова шнура.

Таня и Сережа укладывали на телеги пустые мешки и оружие. Трофим Степанович и Логачев давали последние указания двум партизанам, которые должны были вести Гюберта и Похитуна сразу на поляну, на наш аэродром.

- Смотрите, хлопцы, строже, как бы не убежали эти гады, - предупредил Карягин. - Этот господин Гюберт, видать, хитрый, как змей.

Ко мне подбежала встревоженная Таня и, кивая на белку, которая была в ее руках, спросила:

- А как же быть с ней, Кондратий Филиппович?

Я усмехнулся. Действительно, проблема!

- Давай мне своего зверя, - сказал один из партизан, который должен был конвоировать пленных, - я его уберегу.

В поход к "осиному гнезду" выступали двадцать четыре человека.

- Филимоныч! - спохватился я. - Где же твоя приманка?

- Ай, батюшки! - всплеснул он руками. - Чуть не запамятовал... Сей минут! - И старик бросился к своей телеге.

- Миша, - обратился я к Березкину, - дай-ка мне один порошочек от насморка.

Березкин усмехнулся, достал из кармана спичечную коробку, завернутую в бинт, извлек из нее порошок и подал мне.

Фома Филимонович порылся в своем мешочке и достал кусок полувяленой говядины. Я разделил его на две части, сделал в каждой глубокий надрез и осторожно высыпал порошок.

- Получай, - сказал я старику.

- Порядок, - заметил он и осведомился: - А начинка верная?

За меня ответил Березкин:

- Будь здоров! Как глотнет, так и зубы на полку. Мгновенный паралич. И гавкнуть не успеет.

- Добро! - И Фома Филимонович кивнул головой.

Он старательно обернул мясо листьями орешника и положил в карман. Потом достал из-за голенища нож, попробовал лезвие концом большого пальца и заметил:

- Вот навострил, что бритва! Видал?

Подошедший Трофим Степанович доложил:

- Все готово, майор. Можно в путь-дорогу...

- Одну минутку... - проговорил я и крикнул Сереже Ветрову: - Парень, за тобой остановка!

Сережа, возившийся на телеге у радиостанции, ответил:

- Сейчас, Кондратий Филиппович...

Немного спустя он закончил сеанс и подал мне коротенькую радиограмму. Большая земля сообщала:

Вторично подтверждаю прибытие самолета ночью на воскресенье два ноль-ноль. Обеспечьте шесть сигнальных костров коридором, два ряда, дайте белую и красную ракеты направлении посадки.

Я чиркнул спичкой и сжег бумажку. Ветров отдал рацию партизанам, идущим на аэродром.

- Всё? - осведомился Трофим Степанович.

- Всё!..

- По коням, хлопцы! - скомандовал Карягин. - Дозор вперед! Держаться, как я сказал.

Четверо партизан выехали вперед и вскоре скрылись в лесу.

Логачев и я сели на коней тех двух партизан, которые повели Гюберта и Похитуна на аэродром.

Отряд всадников вытянулся длинной цепочкой. Впереди ехал Трофим Степанович. Замыкали шествие две телеги: на одной сидели Фома Филимонович и Таня, на другой - Березкин и Ветров.

Солнце зашло. Я посмотрел на часы: стрелки показывали без пяти девять. Двигались точно по тому пути, по которому мы уже прошли в среду. Сгущались зеленоватые сумерки, лес окутывался мраком. Ехали шагом, не торопясь, в полном молчании, только слышно было, как похрапывали кони да под копытами трещал сухой валежник.

Когда землю и лес накрыла теплая тихая звездная ночь, мы наткнулись на наш передовой дозор.

- Большак, - доложили ребята. - Направо развилок.

- Спешиться! Привязать коней к телегам, - скомандовал Трофим Степанович и спросил дозорных: - Далеко ли до большака?

- Сотня метров, не больше, - ответили ему.

В кружок собрались партизаны, назначенные в охранение, и минеры.

- Сверьте часы, - предложил я. - По моим двадцать два сорок пять. Мины ставить ровно в двадцать три тридцать. Минеры могут отправляться.

- Сбор здесь! - предупредил Трофим Степанович.

Два всадника скрылись в темноте. Перед ними стояла задача заминировать дорогу из "осиного гнезда" в районный центр.

Спустя несколько минут отъехали еще четверо - боевое охранение: двое к Селезневке и двое в Ловлино. Вооруженные ручными пулеметами, они должны были обеспечить операцию от какой-либо случайной угрозы со стороны и блокировать подъезды к гюбертовскому гнезду. Одного парня оставили сторожить лошадей.

Все остальные - четырнадцать человек, предводительствуемые Фомой Филимоновичем, - зашагали в сторону "осиного гнезда". Кольчугин повел нас по узкой, одному ему известной тропке. Пересекли большак и вновь углубились в лес.

Шли тихо, бесшумно, стараясь не шелохнуть листом, не наступить на сухую ветку, не звякнуть оружием.

Прошло около часа, прежде чем Фома Филимонович остановился на краю поляны. Впереди, шагах в полутораста, виднелись очертания строений Опытной станции.

- Ближе никак нельзя! - шепнул мне старик. - Собаки учуют. - Он глубоко вздохнул и закончил: - Ну, Кондрат, пойду я!..

- Иди! - сказал я и крепко пожал его руку.

Ночная темнота быстро скрыла его удаляющуюся фигуру. Ко мне подошли Таня и Сережа, стали рядом, молча, недвижимо. В тишине леса чуялось что-то обманчивое, враждебное.

Вдруг тишину нарушило грозное ворчание псов, и сразу раздался повелительный окрик, громкое щелканье затвора:

- Хальт!

- Это я, Гейнц... Фома, - раздался в ответ голос Кольчугина. (И я ощутил, как к моей руке прижалась дрожащая всем телом Таня.) - Майор едет... Отворяй ворота!

- О, гут, гут!

Потом взвизгнула калитка на несмазанных петлях, скрипнули и распахнулись ворота - и снова тишина.

Я затаил дыхание и напряг до боли глаза. Чтобы унять нарастающее волнение, стал отсчитывать про себя секунды: пять... семь... десять... двадцать пять... сорок... пятьдесят. Секунды превращались в минуты, волнение нарастало. Сейчас там, за глухим забором, решалась судьба всей операции, и решал ее Фома Филимонович. Прошло пять минут. Я загибал пальцы и уже машинально отсчитывал снова: десять... пятнадцать... тридцать... пятьдесят...

Но вот снова взвизгнула калитка, и немного спустя появился силуэт Фомы Филимоновича. Старик подошел вплотную, шумно вздохнул и брезгливым движением отбросил в сторону нож.

- Как? - спросил я одними губами.

- Уложил обоих! - проговорил старик. - Впервые за всю жизнь, и сразу двоих! - Он опять вздохнул. - Ничего не попишешь... Такое лютое время подоспело - надо либо убивать, либо самому мертвяком делаться!

Я хорошо понимал, как взволнован старик, почему он не ко времени многословен, и не прерывал его.

- А собаки? - тихо спросил Трофим Степанович.

- Готовы, - ответил Фома Филимонович. - Пошли скорее. Двое шоферов не спят... Я подглядел... В карты режутся.

- Вперед, за мной! - тихо произнес я и тронулся вслед за Кольчугиным.

Старик повел не прямо к воротам, а к забору. Затем мы пошли вдоль него. Перед самыми воротами я увидел телефонные провода, выходившие из-за забора пучками и растекавшиеся на три стороны. Я указал на них Берёзкину.

У самых ворот я наткнулся на труп наружного часового и при помощи Трофима Степановича оттащил его в сторонку.

Из окна дежурной комнаты сквозь маскировочную бумагу узенькой полоской просачивался свет. Я заглянул в окно: двое солдат, сидя за столом, играли в карты, а третий, видимо дежурный, спал на голом топчане.

Я поискал глазами труп второго часового, но не нашел и обратился с вопросом к Фоме Филимоновичу. Он молча показал мне на колодец посередине двора.

Партизаны бесшумно сновали по двору и занимали свои места у окон.

Трофим Степанович остановился у окна дежурной комнаты. Он стал совать запал в противотанковую гранату.

Ко мне подкрался, как кошка, Березкин и тихо шепнул:

- Провода готовы...

Я кивнул головой. Он, а за ним и прикрепленный к нему в помощь партизан скользнули вправо и скрылись под навесом, где вырисовывались контуры грузовой машины.

- Штейна нет! - шепнул мне Фома Филимонович. - И машины легковой нет... А жалковато, что он не успел вернуться. Ох, как жалковато!..

Старик был в сильном возбуждении.

- Иди на свое место, - сказал я. - Сейчас начнем.

Отсутствие Штейна облегчало мою роль. Значит, в доме Гюберта никого не было, и я мог сначала помочь ребятам. Хотя, с другой стороны, неплохо было бы захватить или прикончить Штейна.

Я огляделся. По двору уже никто не сновал. Все заняли свои места и ждали моего сигнала. Я подошел к угловому окну, отцепил от пояса гранату, вжался в простенок между домами и приблизил к глазам часы. Да, ребята уже давно должны были заминировать дорогу, можно начинать...

Прошло еще несколько секунд, прежде чем со стеклянным звоном разорвалась первая граната, брошенная мною. И вслед за нею дружно заухали вторая, третья, четвертая, пятая... Взрывы сотрясали все вокруг, отдаваясь в лесу перекатами эха. Вылетали рамы, окна, двери, звенело стекло, корежились и вставали дыбом кровли домов. Красные вспышки мгновенно озаряли темный двор.

И вдруг все стихло. Партизаны бросились внутрь помещений, и около меня выросли Таня и Логачев.

Я услышал команду Трофима Степановича:

- Зотов, Терехов, Рябоконь! За мной!

Дверь в дом Гюберта оказалась запертой. Я навалился на нее, но она не подалась. Тогда распаленный Логачев попятился на несколько шагов и с разгона ударил в нее плечом. Дверь упала, а вместе с нею упал и Логачев.

- Осторожно, Николай! - предупредил я его. - Фонарь!

Вспыхнули сразу три фонаря: мой, Логачева и Тани. Мы проскочили в первую, затем во вторую комнату, и, наконец, в третьей я увидел знакомый сейф.

Логачев подбежал к письменному столу.

- Таня, выгребай бумаги! Все до одной! - крикнул он.

Они торопливо запихивали бумаги в принесенные мешки.

Я не без труда сдвинул с места тяжелый сейф и свалил его на пол. Затем я вытащил из кармана толовую шашку, положил ее на замок и вставил капсюль со шнуром.

- Вы долго еще? - спросил я.

- Уже готово, - откликнулся Логачев.

- Вон из комнаты!

Я достал спички. Через несколько минут грохнул еще один взрыв, и мы втроем стали выгребать из сейфа и письменного стола папки с делами, сколотые документы, связки бумаг.

Когда мы выскочили из дома, я столкнулся с Ветровым. Сережа волочил по земле объемистую сумку, чем-то доверху набитую.

Я взглянул на часы. Прошло всего двенадцать минут с начала операции, а "осиное гнездо" уже опустело. Здорово! Таких темпов я не ожидал. Партизаны носились по двору, как одержимые, с какими-то узлами в руках, с мешками и даже ящиками.

- Огонь! - скомандовал я.

И через мгновение в дежурной комнате вспыхнул бурлящий, слепящий глаз огонь от жидкости "КС".

- Все наружу! - крикнул Трофим Степанович. - Бросайте бутылки!

Тут я услышал шум заработавшего мотора. Молодец "цыган"! Он знает свое дело. Из-под навеса рывками выкатилась грузовая машина и остановилась посреди двора. Я схватил за руку подбежавшего Фому Филимоновича и спросил:

- Через Ловлино проскочим?

- В аккурат. Там, кроме двух полицаев, никого нет.

- А мины у развилка?

- Эх... - отмахнулся Фома Филимонович. - Это для отвода глаз. Я по этим минам каждый день ношусь на кобыле.

Огненная грива уже выбивалась из помещений наружу. Разъяренный огонь полыхал во всех домах, и сталь оружия отражала его языки. Султаны багрово-синего дыма пробивались сквозь крыши и рвались вверх. Дым клубился в доме Гюберта, в дежурном помещении, в двух других домах и тугими волнами выливался через окна и двери.

- Вещи в машину! И сами все туда! Быстро! - скомандовал я.

- А радиостанция! - крикнул Сережа. - Почему ее не сжечь?

- На! Дуй! - сунул Фома Филимонович Ветрову последнюю бутылку с "КС".

- Погоди-ка. Дай сюда! - сказал я и, схватив бутылку, побежал к радиостанции.

Дверь ее была распахнута настежь. Я вошел внутрь. Чинно и строго выглядела аппаратура. На никелированных частях играли отсветы пламени. Я вышел, стал у порога и метнул бутылку в железную печь. Мгновенно горящие ручейки потекли во все стороны, и я отпрянул назад.

Партизаны уже топтались в кузове машины. Во дворе было светло, как днем. "Осиное гнездо" корчилось в испепеляющем пламени.

Я заглянул в кабину. Там сидели Березкин и шофер-партизан.

- Лезь и ты, места хватит, - сказал я Фоме Филимоновичу. - И показывай дорогу... Все сели? - обратился я к сидящим в кузове.

- Все. Я сделал перекличку, - ответил Трофим Степанович.

- Трогай! - приказал я и вскарабкался в кузов.

Машина зарычала и толчками покатилась со двора. Видимо, шофер давно уже не держал в руках баранку. Но по дороге машина пошла уже ровнее, увереннее.

Все стояли в кузове, держась друг за друга и качаясь из стороны в сторону.

- Жми, Петро!

- Давай на полную железку! - подбадривали ребята шофера.

- Темно, перевернет, - послышался чей-то осторожный голос.

- Свет включи! - посоветовал кто-то.

- Верно! Правильно! Пусть знают наших!..

Шофер включил фары, свет лег на дорогу, и машина стала увеличивать скорость.

Оглушенные, взволнованные и взбудораженные успехом, мы мчались по большаку, миновали "заминированное" место, достигли развилка и свернули направо, в Ловлино.

Я оглянулся. Торжествен и грозен был вид пожарища. Над лесом высился и рвался к небу, как символ возмездия, жаркий огонь.

"И все же мы еще не квиты, господа гитлеровцы!" - подумал я.

На полпути к деревне Ловлино в свете фар метнулись два всадника, и Трофим Степанович свистнул.

- Это наши, из охранения, - объяснил он и застучал по крыше кабины. Теперь мы распрощаемся... Выгружайтесь, хлопцы!.. Давай руку, товарищ майор! Удачно мы встретились! И вечерняя зорька была хороша, да и ночка тоже...

Партизаны выпрыгивали из машины, выбрасывали свои трофеи и тут же, точно призраки, растворялись в ночи. Из кабины высунулся Фома Филимонович и обратился к Карягину:

- Моих коняшек прихватите с собой. Пригодятся.

- А ты что же, - усмехнулся Трофим Степанович, - думал, что мы их в лесу оставим?

- Да нет, - поправился Кольчугин. - Это я так... на всякий случай. Коняшки-то добрые.

Трофим Степанович пожал всем руки, а Сережу Ветрова, как и при встрече, расцеловал на прощание и сказал:

- Будь здоров. Расти большой!

- Постараюсь, Трофим Степанович! - весело ответил Сережа.

Пожимая руку Березкину, который сменил теперь за баранкой партизана, Карягин бросил:

- Ты жми, браток! А то как бы нам вместо вас не пришлось встречать самолет. Нам все одно через ту поляну ехать... Да и ребят надо прихватить...

И Трофим Степанович тоже растаял в темноте. Машина вновь тронулась. Мы приближались к Ловлино. В кузове теперь тряслись лишь я, Таня и Логачев. На всякий случай мы приготовили две гранаты и, держа в руках автоматы, всматривались вперед.

Деревня, тянувшаяся в одну улицу, казалась вымершей. Мы не заметили ни единого живого существа, ни намека на огонек.

- Полицейское время, - сказал мне Логачев.

Я усмехнулся и заметил:

- Только полицейских самих не видно...

- Их счастье!

Мы благополучно миновали половину деревни и круто, под острым углом, свернули налево, на лесную дорогу. Машина поубавила ход и поползла по мягкому грунту. Ее швыряло из стороны в сторону, подбрасывало на пнях и корневищах. Мы прыгали в кузове, точно мячи, а когда нас стали безжалостно хлестать ветки, то сели и ухватились друг за друга.

Я надеялся на машине проехать хотя бы до поворота на поляну, но машина вдруг остановилась.

Я вскочил и при свете фар увидел обломки моста через проток - тот самый проток, который выходил из знакомого нам озера. Здесь он был значительно шире, с крутым правым берегом. О переправе нечего было и думать.

- Шабаш! - сказал Фома Филимонович, вылезая из кабины.

- Слезай! - приказал я и первым выпрыгнул на землю. - Давайте мешки!

Их оказалось четыре, и все набитые доверху.

- Здесь глубоко?.. - спросил я, подходя к краю протока. - Надо спустить туда машину, а сами переберемся по бревнам.

- Дело! - одобрил Фома Филимонович.

Березкин сел за баранку, осадил машину назад, а затем, взяв немного вправо, подогнал ее к самому берегу. Выключив скорость, он вышел. Все пятеро уперлись в машину сзади.

И Фома Филимонович скомандовал:

- Раз, два... взяли! Е-ще р-раз!..

Машина послушно подалась вперед, на секунду повисла передними колесами и, нырнув носом в проток, встала на попа.

- Теперь ее без трактора не выручить, - заметил Логачев.

- Пошли! - сказал я и, чиркнув спичку, взглянул на часы. - В нашем распоряжении час и пять минут. Успеем?

- А тут всего минут сорок хода, - ответил Фома Филимонович. - За мной топайте. Я прямиком выведу.

Он постоял некоторое время, вглядываясь в лес, в небо, и затем уверенно зашагал вправо от лесной дороги.

46. ГЮБЕРТ НЕ ХОЧЕТ В САМОЛЕТ

И кто мог подумать, что шутка Трофима Степановича обернется правдой? А получилось так.

Трофим Степанович подоспел со своими лихими хлопцами на поляну буквально за пять минут до прихода самолета. Мы стояли уже у костров, со спичками в руках, вслушиваясь в тишину ночи, поджидая с нетерпением рокота моторов.

Привязав коней и сложив трофеи возле Гюберта и Похитуна, которых охраняли двое бойцов, партизаны во главе с Трофимом Степановичем кучкой устремились на поляну.

И в это время Таня крикнула:

- Летит! Слышите, летит!

Все замерли. Действительно, с востока наплывал гул моторов.

- Пали костры! - во всю глотку крикнул я.

В шести местах взметнулось пламя, такое яркое, что поляна сразу приобрела фантастический вид.

И в этом тоже сказался сметливый ум Миши Березкина. Он еще в то утро, когда мы покидали поляну, припрятал две бутылки с жидкостью "КС" и не сказал об этом никому ни слова. А сегодня, вернее - несколько минут назад, вручил мне их и сказал:

- Не ругайтесь, Кондратий Филиппович... Так будет лучше. Без них мы обошлись, а случись дождь - могли бы запоздать с сигналами.

Костры пылали, высоко выбрасывая белые языки пламени. Я пустил белую, а вслед за ней и красную ракету. Рокот моторов приближался, потом ослаб. Самолет мягко опустился на поляну, побежал по травяному ковру и остановился, урча приглушенными моторами. Все опрометью бросились к нему.

Кто-то выпрыгнул из открывшейся дверцы самолета, не ожидая, пока спустят лесенку. Я подбежал. Это был майор Петрунин.

- Кондратий Филиппович! Старина! - И он обнял меня. - Как дела? Говори скорее!

- Все в порядке!

- Провели?

- Сделали все, что можно было сделать, и немножко больше.

- Даже?

- Честно.

- Гасите костры! - крикнул Петрунин.

Ребята мгновенно забросали костры приготовленной землей, и они погасли. Сразу стало темно. По поляне потек едкий белый дым.

Потом из самолета вылез лейтенант Костя Воронков, и мы обнялись.

- А это что за народ? - спросил меня шепотом Петрунин.

- Партизаны! Они нас крепко выручили!

На землю сошли пилоты, штурман, механик, радист, стрелок и два бойца, вооруженные ручными пулеметами. Тут же подоспели мои ребята и партизаны. Все знакомились, трясли друг другу руки, засыпали друг друга вопросами, шутили, смеялись.

- Рассказывайте, Кондратий Филиппович, рассказывайте! - дергал меня за руку Костя.

- Что тебе рассказывать? - усмехнулся я.

- Расправились?

- Полностью.

- А документы?

- Четыре мешка.

- Вот это да! - воскликнул Костя.

- И два живых фашиста в придачу! - подсказал подоспевший Сережа Ветров.

Костя присвистнул. Петрунин наклонился и стал всматриваться в лицо Сережи.

- Наш радист, - представил я смущенного, краснеющего хлопца.

- Ветров! - в один голос воскликнули Петрунин и Воронков.

- Он самый! - вынужден был ответить я, так как Сережа молчал. - А это остальные обитатели Полюса недоступности. Знакомьтесь - Кольчугин, Кольчугина, Логачев, Березкин. Все налицо.

Петрунин и Воронков с искренней теплотой жали руки друзьям, которых до этой минуты знали только по фамилиям.

- А что за фашисты? - спросил Костя.

- Фашисты знатные! - ответил ему Фома Филимонович. - И серьезные...

Окружающие дружно рассмеялись.

- Как это понимать?

И тут Сережа Ветров опять не выдержал, хотя мы и договорились молчать до последней минуты о том, кого мы схватили.

- Майор Гюберт и шифровальщик Похитун, - произнес он и спрятался за чью-то спину.

На короткое мгновение воцарилось молчание. Березкин толкнул в бок "предателя", но было уже поздно.

- Это... это серьезно? - оторопело спросил Петрунин.

- Серьезно, друже! Сущая правда, - ответил я.

- А где они?

- Совсем рядом. Упакованы и готовы к отправке, - сказал Логачев.

- Вот оно как... - еще не придя в себя от такой вести, пробормотал Петрунин. - Гюберт и Похитун? Хм... Ну, знаете...

- Сколько пассажиров? - раздался сердитый бас пилота.

- Восемь, - ответил я.

- А груз?

- Четыре вещевых мешка, личные вещи и оружие.

- Дайте-ка мне провожатого, - сказал пилот. - Я погляжу поле.

Сопровождать его вызвался Березкин. Вместе с ним пошли и два партизана.

- Давайте грузиться, товарищи! - потребовал второй пилот. - Через полтора часа начнет светать.

Все отправились за вещами. Гюберт отказался идти. Когда его поставили на ноги, он повалился на землю.

- У моего начальника, видать, заскок приключился! - произнес Фома Филимонович и постукал себя пальцем по лбу. - Это бывает. Придется его волоком тянуть.

- Волоком не волоком, а дотянем... - пробурчал рослый партизан, обросший черной бородой. Он без посторонней помощи схватил Гюберта в охапку, легко подбросил и, взвалив на правое плечо, зашагал к самолету.

- Вот каков наш Филя! - похвастался Трофим Степанович. - После войны в чемпионы пойдет.

Гюберт извивался, дергал ногами. Филя серьезно и спокойно предупредил его:

- Не ёрзай, не ёрзай, господин, а то уроню.

Похитуну развязали ноги, но он стоял не двигаясь.

- Вам что, господин на тонких ножках, особое приглашение? - обратился к нему Трофим Степанович. - Или тоже на ручки хотите? Марш вперед!

Похитун пустился вприпрыжку и скоро догнал партизана, несшего Гюберта.

Со мной рядом шагал Петрунин, и я обменялся с ним мнением по одному вопросу.

Когда началась погрузка вещей, я распорядился:

- Друзья! Пистолеты, автоматы, гранаты, табак и лишнюю одежду оставить Трофиму Степановичу. Быстро!

Карягин смутился, но остался очень доволен.

- Расщедрился ты, майор! - сказал он. - А не жалко?

- А как бы вы поступили, будучи на нашем месте? - спросил его Петрунин.

- Что ж, спасибо... Больше ничего не скажу, - проговорил Трофим Степанович.

А когда я объявил ему, что оставляем отряду радиостанцию с питанием к ней на четыре месяца, он расчувствовался и обнял поочередно меня и Ветрова.

- А уж радиста-то мы отыщем. Есть на примете, - сказал он.

Ветров протянул ему бумажку и наставительно пояснил:

- Берегите ее, как самого себя. Тут всё, позывные, частота, время... Специалист разберется.

- Залезайте, залезайте! Пора! - строго приказал вернувшийся пилот.

Мы бросились к самолету. Взбирались по лесенке, подавая друг другу руки. Втащили Гюберта и Похитуна.

Опять прощались с партизанами. И пробыли-то мы вместе менее суток, а прощались, как давние знакомые, как закадычные друзья.

Партизаны тотчас побежали к лошадям.

Уже в самолете Сережа Ветров вынул из-за пазухи белку и вручил ее Тане. Зверек вскочил на плечо своей хозяйки и, не обращая никакого внимания на непривычную обстановку, начал деловито отряхиваться и приглаживать свою взъерошенную шубку.

- Скажи пожалуйста! - удивился механик, закрывая дверь. - Впервые на нашем борту такой пассажир!

Гюберт делал вид, что дремлет.

Взревели моторы и вздрогнул самолет. Белка в испуге юркнула и забилась под головной платок Тани. Самолет вырулил к краю поляны, развернулся и стремительно помчался вперед, освещая дорогу фарами.

47. В МОСКВЕ

Когда горизонт осветился солнечными лучами, я увидел раскинувшуюся впереди Москву. Все приникли к окнам. Из моих друзей еще никто не бывал в столице, кроме коренного москвича Сережи Ветрова.

- Москва? - крикнула мне на ухо Таня.

- Москва! - ответил я.

И вот самолет уже побежал по гладкой бетонированной дорожке.

- Глядите! - Петрунин тронул меня за плечо. - Машина полковника.

По лётному полю катилась закрытая легковая машина.

Самолет подрулил к площадке, моторы взревели еще раз и заглохли. Открыли дверцу, В лицо ударили слепящие лучи солнца. К самолету катили лесенку.

- Полковник торопится, - сказал Петрунин. - Хотя это ему несвойственно. А с ним...

- С ним полковник Фирсанов, - улыбнулся я.

Да, на плечах Фирсанова я увидел полковничьи погоны. Оба они - и Решетов и Фирсанов - были в летной полевой форме, но при орденах. Они шагали широко, о чем-то горячо говорили. Решетов энергично жестикулировал.

И отъезд и приезд всегда очень будоражили меня то тревожным, то печальным, то радостным волнением. И сейчас я почувствовал это острое ощущение, заставляющее сильнее биться сердце.

- Выходите первым, - сказал мне Петрунин. - А за вами - соратники. Мы потом. А сюрприз придержим...

Со стесненным дыханием я шагнул на первую ступеньку лесенки, а потом спрыгнул на землю и, приложив руку к кепке, доложил Решетову:

- Товарищ полковник! Докладывает майор Стожаров... Задание выполнено!

- Здравствуйте, подполковник! - прищурив глаза, четко ответил Решетов и крепко пожал мне руку.

Мне показалось, что я ослышался, но Фирсанов рассеял мои сомнения.

- Привет, подполковник! Привет, Кондратий Филиппович! Очень рад и хочу тебя обнять, - сказал он.ъ

Он так и поступил.

- Здравствуйте, товарищи! - обратился Решетов к моим друзьям.

Я смешался. Хотел было поблагодарить за присвоение нового звания и не нашел слов для этого.

Потом я попытался представить своих друзей, но меня прервал Решетов:

- Зачем? Я и так всех знаю. Это Таня! - И он пожал ей руку. - Это Фома Филимонович! - Потом, взглянув поочередно на Березкина и Логачева, он сказал: - И тут не спутаю. Это товарищ Логачев, а это товарищ Березкин... А теперь вы пожалуйте сюда, товарищ Ветров. - И он протянул руку Сереже.

Фома Филимонович тряхнул головой, потискал пятерней свою прокуренную бороду и пробормотал что-то себе под нос.

- А живой груз? - спросил полковник Решегов, пытливо заглядывая мне в глаза.

Сообразив, в чем дело, я сказал:

- Таня, покажи!

Таня вынула из рукава белку.

- Не об этом речь, - проговорил Решетов, сдерживая улыбку.

- Не понимаю, товарищ полковник... - попытался выкрутиться я.

- Эх, вы, а еще разведчик, - покачал головой Решетов. - Так знайте же, что если вы оставляете рацию партизанам, то это не значит, что мы лишились связи. Наши самолеты тоже хорошо оборудованы... Правильно, майор? - спросил он Петрунина.

- Так точно, товарищ полковник! - сказал Петрунин и виновато покосился на меня.

Я развел руками и сказал:

Дата добавления: 2015-11-04