К пониманию значения послеродовых молитв

Игумен Иосиф (Крюков)

Секретарь Патриарших приходов в США, клирик Свято-Николаевского Патриаршего собора Нью-Йорка.

Роды никогда и нигде не были чисто биологическим явлением: они всегда представляют собой явление социальное и культурное, необходимо находящее свое отражение в ритуальной практике национальных и религиозных групп. В данной статье я хотел бы остановиться на одной из составляющих родильных обрядов в Православной Церкви, а именно молитвах роженицы, лексика и даже самое существование которых сегодня вызывает недоумения как со стороны мирян, так и со стороны определенной части духовенства, говорящих, «что эти обряды выражают архаичное, устаревшее мировоззрение и представляют собой неоправданный пережиток примитивных понятий и верований, оскорбительных для женщин, в частности, и для самой человеческой природы вообще»[1]. Моей целью является кратко проследить историю и причины возникновения этих молитв, предложить тезисы, могущие послужить для понимания их значения, и показать, что с точки зрения православного христианина послеродовые молитвы принадлежат к тому глубинному и содержательному уровню родильного обряда, который в своей основе не может быть затронут всевозможными инновациями и модификациями.

Большинство комментариев на молитвы 1-40 дней начинаются с утверждения, что причину их возникновения нужно искать в еврейском, ветхозаветном законе, а именно в Левите, 12 главе. При более внимательном изучении, однако, становится ясным, что такая аргументация, как минимум, не самоочевидна и не исчерпывает проблемы, и то, что было естественно во времена Зонара и Вальсамона, в наше время требует пояснений. Ссылка на Моисеев закон порождает сразу несколько вопросов, первый из которых – как пришествие в мир и воскресение Христово повлияли на это и прочие предписания закона? В устах резких критиков этот вопрос приобретает более жесткое звучание: какое вообще отношение ветхозаветные законы имеют к нам, Церкви Нового Завета? В то время как последние утверждение уже само по себе противоречиво (мы – не Церковь только Нового Завета; мы – Церковь Заветов Нового и Ветхого, который Господь пришел не отменить, но исполнить [Мф. 5:17; etc.]), первый вопрос заставляет нас задуматься о том, какое место занимает Ветхий Завет в Христовой Церкви и какую интерпретацию он получает.

Написано на эту тему было много. О. Георгий Флоровский в «Аспектах Церковной Истории», например, пишет, что новозаветные «писания» были просто инкорпорированы в унаследованную еврейскую Библию как органичное ее восполнение. И только Библия целиком, оба Завета вместе, считалась адекватной записью Христианского откровения. Между двумя Заветами не было разрыва, но – единство Божественной икономии. Христианская весть это не просто провозглашение определенных доктрин, но, прежде всего, свидетельство великих дел Божиих в веках. Св. Иустин в «Диалоге с Трифоном Иудеем» предпринимал попытку доказать истинность Христианства основываясь исключительно на Ветхом Завете. Попытка Маркиона отделить Новый Завет от Ветхозаветных корней встретилась с жестким сопротивлением со стороны Церкви и была осуждена. Флоровский заканчивает эту главу ссылкой на Оригена и свт. Григория Нисского как богословов, в чьих трудах интерпретации Ветхого Завета уделяется огромное внимание[2]. «Те, кто возрастают в познании христианской веры не относятся без уважения к тому, что написано в Законе. Наоборот, они почитают его, показывая тем самым глубины мудрости и тайны, сокрытой в этих писаниях, которые иудеи не понимают вполне,»[3] – пишет Ориген, который в контексте нашей темы особенно интересен, так как в своих проповедях на книгу Левита, о которой далее пойдет речь, он неизменно подчеркивает органическую связь, существующую между Христовой Церковью и предписаниями[4] ветхозаветного закона, которые, тем не менее, должны быть рассматриваемы в свете новозаветного откровения – т.е. иначе, нежели они понимались в иудаизме.

Итак, чем же объяснялась необходимость послеродового очищения в Ветхом Завете?

Левит гл. 12 гласит: «И сказал Господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым: если женщина зачнет и родит [младенца] мужеского пола, то она нечиста будет семь дней; как во дни страдания ее очищением, она будет нечиста; в восьмой же день обрежется у него крайняя плоть его; и тридцать три дня должна она сидеть, очищаясь от кровей своих; ни к чему священному не должна прикасаться и к святилищу не должна приходить, пока не исполнятся дни очищения ее. Если же она родит [младенца] женского пола, то во время очищения своего она будет нечиста две недели, и шестьдесят шесть дней должна сидеть, очищаясь от кровей своих. По окончании дней очищения своего за сына или за дочь она должна принести однолетнего агнца во всесожжение и молодого голубя или горлицу в жертву за грех, ко входу скинии собрания к священнику; он принесет это пред Господа и очистит ее, и она будет чиста от течения кровей ее. Вот закон о родившей [младенца] мужеского или женского пола. Если же она не в состоянии принести агнца, то пусть возьмет двух горлиц или двух молодых голубей, одного во всесожжение, а другого в жертву за грех, и очистит ее священник, и она будет чиста».

На данный отрывок ссылается ряд как христианских, так и иудейских источников. Согласно последним, причина нечистоты заключается только в кровяных истечениях, имеющих место во время деторождения[5]. Здесь нужно вспомнить о том значении, которое усваивалось крови в библейском иудаизме.

Кровь рассматривалась как источник физической жизни и даже уравнивалась с последней[6]. Употребление в пищу крови таким образом влекло бы увеличение жизненной силы[7] и было бы равнозначно магическому акту – «мерзости»[8], ведущей к идолопоклонству[9]. Кровь была в этом смысле священна и как таковая употреблялась для очищения, каждения и освящения алтарей и храма[10], очищения прокаженных[11], рукоположения Аарона и последующих поколений священства[12] и так далее. С другой стороны, кровь могла быть нечистой в следствие ассоциации ее с силами, в той или иной степени противостоящими Богу.

Менструальная кровь и кровь, истекающая во время деторождения, ассоциировалась с болезнями[13], разрушением, болью и смертью. В то время как сами половые отношения мужа и жены не только не были в иудейском представлении нечистыми, но выступали даже в качестве религиозного долга[14], муки рождения понимались как часть наказания, постигшего женщину после изгнания Адама и Евы из рая, и как таковые являлись принадлежностью падшего мира. С грехопадением рождение стало чем-то несовершенным, в то время как, скажем, Каин и Авель родились совершенно иначе: не было ни периода беременности, ни всех трудностей, связанных с воспитанием детей, так как до первого греха ребенок рождался, согласно иудейским комментаторам Закона, в день его зачатия и в момент рождения обладал достаточной физической крепостью и достаточным умственным развитием, чтобы адекватно воспринимать его окружающее.[15]

В условиях падшего мира кровяные истечения, происходящие во время менструальных и родовых циклов, понимались как не-реализация потенциальной возможности родить ребенка, т.е. как акт, направленный – пусть невольно – против продолжения жизни, т.e. связанный со смертью и грехом[16]. Это делало кровь нечистой[17]. Женщина, впавшая таким образом в нечистоту, вынуждена была оставаться дома в течение периода от 40 до 80 дней. В течение первых 7 дней, так же как и в случае с месячными истечениями, ей было запрещено вступать в контакт с окружающими.

Люди и вещи, до которых роженица дотрагивалась (кроме младенца, который не обладал ритуальной нечистотой), в течение одного дня также считались нечистыми. Однако в отличие от менструаций, за которые не назначалось никаких жертвоприношений, роженица, по истечении указанного выше срока, должна была принести в жертву очищения агнца или двух голубей. Некоторая неясность того, за что именно приносится жертва, становилась и по сей день является предметом внимания уже самих иудеев. Среди прочих Талмудом предлагается и следующее объяснение: нужно думать, что жертва приносится в искупление за возможный обет, который во время схваток женщина скорее всего произнесла, а именно – обет никогда больше не зачинать ребенка, чтобы больше так не мучиться. Однако, продолжает Талмуд, когда женщина видит улыбающегося младенца, она больше не помнит ни своего обета, ни боли перенесенных страданий. За отречение от этого обета и приносится жертва в Храм.[18] Так или иначе, иудаизм понимает процесс послеродового очищения как жертвоприношение за грех – «хатат», в противоположность жертвоприношению благодарения – «тода».

В Новом Завете послеродовое очищение женщины отражено в отрывке, повествующем о принесении Богомладенца во Храм Пресвятой Богородицей:

Евангелие от Луки, 2:21-24: «По прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать [Младенца], дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве. А когда исполнились дни очищения их по закону Моисееву, принесли Его в Иерусалим, чтобы представить пред Господа, как предписано в законе Господнем, чтобы всякий младенец мужеского пола, разверзающий ложесна, был посвящен Господу, и чтобы принести в жертву, по реченному в законе Господнем, две горлицы или двух птенцов голубиных.»

В практику христианских общин этот обычай, возможно, вошел наряду с многими другими традициями, перенятыми христианами у иудеев. Несмотря на то, что ни в писаниях Климента Александрийского, ни в Апостольских канонах, ни в творениях Дионисия Ареопагита нет указания на церемонию послеродового очищения, Ориген в восьмой проповеди на книгу Левита говорит, что обычай этот должен быть сохранен[19]. Аналогичное мнение высказывают позднее бл. Августин[20] и Феодор Кентерберийский[21], причем последний даже назначает епитимью в случае, если женщина нарушит период 40 дней очищения.

Ипполит в четвертом веке замечает, что только что родившие женщины в церкви располагались вместе с оглашенными. Император Лев в 460 году запрещал женщинам причащаться до истечения 40 дней, но в случаях, если жизнь женщины находилась в опасности, не считал это за грех. С другой стороны, Свт. Григорий Великий, в ответе на вопрос Августина Кентерберийского, не видел необходимости держать женщину дома. Согласно свт. Григорию, даже если женщина придет в церковь непосредственно после родов воздать благодарение Богу, она не согрешит.

Святитель добавляет однако, что если благочестивый обычай очищения соблюдается христианами в правильном духе, то не нужно его порицать[22]. Такой ответ привел на Западе к возникновению серии канонов, осуждающих строгое следование обычаю сорокадневного послеродового очищения. Сама служба, тем не менее, сохранилась и практиковалась в форме, близкой по содержанию к нашим молитвам первых сорока дней, вплоть до недавнего времени. Несмотря на покаянный характер молитв, содержащихся в последованиях как Римской, так Англиканской и прочих церквей, служба эта понималась как благодарственный молебен. В XVI веке обряд очищения привлек на себя критику со стороны пуритан, которые видели в нем наследие еврейского закона и не считали, что нечто столь естественное как рождение ребенка достойно особого благодарения.

Однако настоящий вызов существованию этих молитв был брошен только в нашем веке, когда рассматриваемая служба стала пониматься как несоответствующая христианскому духу и унижающее достоинство женщины. Будучи неспособными ответить на аргументы, выдвигаемые против существования молитв очищения, последовательно сдали свои позиции сначала Англиканская (начало 1970-х), а затем и Римо-Католическая (1980-е) церкви. В настоящее время обряд очищения в этих деноминациях по-прежнему существет, однако у католиков все спорные выражения заменены, а у англикан имеет хождение заново написанная служба, имеющая ярко выраженный благодарственный характер.[23]

Для Восточной Церкви, притом, что отношение к физическому брачному единению всегда в целом имело положительный характер, подход к послеродовому очищению женщин был более строгим.

Дионисий Александрийский (+265 г.) во втором каноне говорит о послеродовом очищении как о проблеме столь очевидной, что она не требует пояснений:

«О женах, находящихся в очищении, позволительно ли им в таком состоянии входить в дом Божий, излишним почитаю и вопрошать. Ибо не думаю, чтобы они, аще суть верные и благочестивые, находясь в таком состоянии, дерзнули или приступить к святой трапезе, или коснуться тела и крови Христовых. Ибо и жена имевшая дванадесятилетнее кровотечение, ради исцеления, прикоснулась не Ему, но лишь воскрилию. Молиться, в каком бы кто ни был состоянии, и как бы ни был расположен, поминать Господа, и просить помощи, не возбранно есть. Но приступать к тому, еже есть святая святых, да запретится не совсем чистому душею и телом.»

Подобно этому и 9-й арабский никейский канон гласит: «Женщина не должна входить в церковь и причащаться в течение сорока дней после рождения ребенка; после этого пусть со вниманием очистит себя, одежду свою и ребенка; после этого да придет вместе с мужем своим к подножию алтаря», после чего священник должен прочесть над ней молитву очищения.

Церковь, однако, не оставляла роженицу в течение периода ее очищения. Сразу после рождения ребенка священник читал над роженицей молитву и осенял новорожденного крестным знамением. Возможно, что именно на этот обряд ссылается свт. Иоанн Златоуст в 12-ой беседе на Первое послание к Коринфянам.

Указание на молитву восьмого дня содержится в повествовании о рождении императора Феодосия Второго (401) в житии Порфирия Газского: «Когда истекло 7 дней со дня рождения ребенка, императрица Евдокия вышла и встретила нас у дверей опочивальни, имея в руках ребенка… Она преклонила свою голову и со словами «Благословите меня, отцы, и ребенка, которого по вашим святым молитвам даровал мне Господь» отдала дитя в их руки, чтобы они осенили его крестным знамением. За тем святые епископы благословили ее и дитя и, после молитвы, сели.»[24] В отличие от описанной выше еврейской традиции, христианские авторы, объясняя необходимость послеродового очищения женщины вообще, делали упор не столько на крови, но на акте соития мужа и жены. Не смотря на то, что брачные отношения получали различную трактовку на протяжении христианской истории, в целом христианские богословы не считали внутрибрачное телесное общение грехом.

В данном контексте интересно толкование бл. Феодорита Киррского на 50-й псалом, так как некоторые стихи последнего используются для объяснения молитв 1-40 дней:

«Се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя. Издревле и с самого начала, говорит пророк, грех возобладал естеством нашим, потому что преступление заповеди предшествовало Евину зачатию. По преступлении, по произнесении Божия приговора, лишившись уже рая, Адам позна Еву жену свою, и заченши, роди Каина (Быт. 4, 1).

Поэтому пророк хочет сказать, что грех, возобладав над нашими прародителями, в роде нашем продолжил себе некий путь и стезю. Сие говорит и блаженный Павел: единым человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, в нем же вси согрешиша (Рим. 5, 12). Сие и Бог всяческих изрек досточудному Ною: прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности во все дни (Быт. 8, 21). Все же это научает нас, что сила греха не есть сила естественная (а если бы действительно так было, то мы были бы свободны от наказания); но что естество, смущаемое страстями, склонно к падению. Посему не брак обвиняет Пророк, как предполагали некоторые, и беззаконием называет не брачное общение, как неразумно полагали иные, в таком именно смысле понимая слова: в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя.

Напротив того, выставляет он на вид то беззаконие, на которое древле отважились прародители человеков, и говорит, что оно соделалось источником сих потоков, то есть, если бы они не согрешили, то не подпали бы и смерти в наказание за грех; а не быв смертными, не подлежали бы тлению; с нетлением же, без сомнения, было бы соединено бесстрастие; а пока водворялось бы бесстрастие. не имел бы места и грех.

Но поелику прародители согрешили, то преданы они тлению; а сделавшись тленными, таковых родили и детей; и их, как тленных, сопровождают вожделения и страх, удовольствия и скорби, гнев и зависть. Со всем этим и с тем, что от сего рождается, борется рассудок, и победив, прославляется и украшается победными венцами; а уступив над собою победу, подвергается стыду и наказанию. Вместо роди Симмах выразился: носила во чреве.»[25] Вышеприведенная цитата плавно подводит нас, наконец, к объяснению самих молитв в их славянском понимании. Осознание значения этих молитв именно среди славян представляет, как мне кажется, особый интерес из-за специфического характера славянской женской праведности, где семейная жизнь играла значительно большую по сравнению с Византией роль.[26]

Если мы обратимся к славянским агиографиям, а также этнографическим данным, то увидим интересную закономерность: притом, что половые отношения сами по себе не считались греховными, и в широком обществе, и в богословских кругах преобладало отрицательное отношение к ним, которое можно продемонстрировать следующими примерами. Житие св. Димитрия Донского говорит его отношениях с его женой, княгиней Авдотьей, что они жили не вступая в физическую близость друг с другом – и тем не менее, отмечает тот же источник, у них было много детей. Этот случай не уникален. Славянская служба рождеству св. Иоанна Предтечи употребляет по отношению к нему фразеологические обороты, по праву принадлежащие исключительно Самому Спасителю: служба говорит, что Иоанн «от девы родился» и упоминает его «безсеменное зачатие».

Подобным же образом, родители свв. Александра Свирского, Александра Ошевенского и Ефремы Перекомского – имели детей и до их рождества, но святые рождаются «непорочно», согласно житиям – не вследствие брачного единения супругов, а исключительно по их молитвам.

Иными словами, в представлении славян, половое общение супругов не играло ключевой роли в зачатии; только молитва имела безусловное значение для зачатия ребенка. Распространенное верование было таково, что характер и судьба ребенка определялись в момент зачатия духовным настроем родителей и окружающих. Поэтому зачатие святых совершалось, согласно житиям, через молитву; и наоборот, зачатию, совершившемуся в нарушение духовно-этических норм – в результате насилия (даже мужа над женой), прелюбодеяния, в посты и «святые ночи» – приписывались физические, психические и нравственные недостатки ребенка.

Если вскоре после родов ребенок умирал, то считалось, что это было виной родителей – значит, зачатие, время до родов и роды не совершались в молитвенном духе. Это возвращает нас как к вышеприведенному толкованию 50-го псалма. Аналогичное, но более широкий комментарий к молитвам 1-40 дней предлагает о. Александр Шмеман в своей книге «Водою и Духом», где, в главе о воцерковлении, он замечает, что из утверждения, что половые отношения вне брака грешны, не следует, что в браке таковые всегда безгрешны. Эти слова Шмемана обретают законченный смысл именно в контексте вышеописанного понимания славянами брачных отношений. Если понять, какое важное место уделялось правильному духовному состоянию супругов в момент зачатия, их примиренности с окружающим миром, то фразеология обсуждаемых нами молитв выглядит совершенно иначе:

«Владыко Господи Боже наш, родивыйся от Пречистыя Владычицы нашея Богородицы…Сам и сию рабу Твою, днесь родившую сие отроча помилуй, и прости вольная и невольная ея прегрешения… Соблюди под державною рукоу Твоею, и даждь ей скорое восстание, и от СКВЕРНЫ [- согласно этимологическому словарю А.Г. Преображенского, славянское слово "скверна" в подавляющем большинстве случаев относится не к физическому осквернению, а к духовной нечистоте] очисти…благомощие ДУШИ же и телу даруй, и ангелы светлыми и сияющими сию огради: и соблюди от всякого НАИТИЯ НЕВИДИМЫХ ДУХОВ…от духа недуга и слабости, от РЕВНОСТИ и ЗАВИСТИ, и от ОЧЕС ПРИЗОРА…»

Толкование выражения 3-ей молитвы «прости рабе Твоей, днесь родившей» как выражения раскаяния за зачатие и рождение не находит никакого основания ни в том, что мы знаем о представлениях славян о половых отношениях, кратко описанных выше, ни в святоотеческой традиции. И хоть для Католической церкви и свойственно определенное негативное отношение к брачному единению мужа и жены, тем не менее нельзя объяснить это выражение и католическим влиянием, так как согласно учению Фомы Аквината и бл. Августина, равно как и других учителей западной церкви, половые отношения ОПРАВДЫВАЛИСЬ деторождением. Еще менее оправдана ссылка на якобы иудейское влияние, так как отношение иудеев к деторождению как благословению Божию широко известно.

Поэтому как бы двусмысленна фраза эта ни казалась некоторым нашим современникам, понять ее можно только в вышеозначенном контексте.

Аналогично ситуация обстоит и с другими выражениями этих молитв, которые могут казаться неясными: принимая во внимание то осознание важности духовного настроя супругов по отношению друг к другу и к внешнему миру, становится ясным, что это прежде всего именно к этому состоянию духовной гармонии и мира относятся слова молитвы: «прости рабе Твоей… и всему дому…и прикоснувшимся ей, и зде обретающимся всем».

В заключение хотелось бы повторить слова проф. Константина Каварноса: «не меняйте вещей, находящихся в добром порядке, создавая этим нестроения и расколы в Православной Церкви. Помните слова Седьмого Вселенского Собора: изменяющим любые церковные традиции, писанные или неписанные, да будет анафема. Благочестивым клирикам и мирянам скажу: крепко запомните и ежедневно вспоминайте слова апостола Павла: Братия, стойте и держите предания, которым вы научены или словом, или посланием нашим (2 Фес. 2:15); Завещаваем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас (2 Фес.3:6); а также слова св. Иоанна Дамаскина: братия, да стоим на камне веры и предания Церкви, не изымая оставленного нам святыми отцами, не объединяясь с теми, кто хочет обновлять и рушить здание Святой, Соборной и Апостольской Церкви Божией».[27]

------------------------------------------- ------------------------------------------------

Дата добавления: 2015-11-04