Значение религии для человека ранней стадии капитализма 4 страница

Для нас совершенно достаточно установить, что верующий находил в Священном писании положения, по крайней мере разрешавшие ему взимание роста (в отношениях с "геями"¹¹⁰; он был, следовательно, в течение всего средневековья освобожден от тяготы запрета роста, кото­рому подчинялись христиане. Это право никогда, насколько мне известно, не подвергалось серьезным сомнениям и со стороны раввинской ученос­ти. Но, без сомнения, были также и времена, когда разрешение взимать рост перетолковывалось в обязанность лихоимства с чужого, когда, таким образом, излюбленным было более строгое толкование.

Эти времена были как раз те самые, когда это имело значение для практической жизни: столетие вслед за поздним средневековьем. Писате­ли, в наши дни трактовавшие этот предмет, по-видимому, не обратили внимание на то, что постановление Толк. 23, 20 в отношении чужих было принято в число .заповедей, которые управляют жизнью евреев: тра­диция учила, что чужому должно давать взаймы с лихвой. В этой форме заповедь - 198-я - перешла и в Шулхан-Арух. Современные раввины, которым, к несчастью, такие ясные постановления еврейского права иноплеменников неудобны (почему, собственно?), пытаются затем ослабить значение положений, подобных 198-й заповеди, тем утвержде­нием, что "чужие" в смысле этого места значат не все неевреи, а только "язычники", "служители кумиров". Однако всегда было очень спорным, кто принадлежит к одним, а кто - к другим. И верующий, который запечатлел в своей памяти хотя бы 198-ю заповедь, вряд ли проводил тонкие различия ученых раввинов; ему было достаточно, что человек,

[203]

которому он давал взаймы на проценты, был не еврей, не соплеменник, не ближний, а гой.

Итак, религия делала все от нее зависящее, чтобы загнать евреев в течение средних веков в лапы "ростовщичества", и она в этом получала поддержку от христианской религии. Поскольку, следовательно, занятие денежными ссудами получило значение для развития капиталистичес­кого духа, еврейское право иноплеменников внесло сюда свою долю. Мы уже познакомились с одним из влияний, которые оказывала ростовщи­ческая профессия: она ослабляла предпринимательский дух. Но она оказала, с другой стороны, и благоприятное влияние на развитие капи­талистического духа, как будет показано в своем месте.

Что и в других отношениях положение "чужого" в еврейском (божест­венном) праве было исключительным, что обязанности по отношению к нему никогда не были такими строгими, как по отношению к "ближ­нему", к еврею, это может отрицать только незнание или злостное неже­лание. Без сомнения, правовые воззрения (и главным образом, пожалуй, воззрения нравов) о характере обращения с чужими испытали изменения в ходе столетий. Но основная идея: к чужому ты обязан относиться с меньшим уважением, чем к соплеменнику, - осталась совершенно неизменной со времен Торы и до наших дней. Это впечатление оставляет всякое беспристрастное изучение права иноплеменников в Священном писании (главным образом в Торе), Талмуде и Кодексах. Еще и ныне ссылаются в апологетических произведениях на знаменитые места Торы: Исх. 12, 49; 23, 9; Кн. Лев. 19, 33, 34; 25, 44-46; Толк. 10, 18, 19, чтобы вывести оттуда "благоприятное к иноплеменникам" отношение еврейс­кого закона. Но, во-первых, в Галахе, о которой здесь большей частью идет речь, без сомнения, не следует оставлять без внимания "устного" предания; а во-вторых, ведь эти места Торы хотя и содержат поучение хорошо обращаться с "чужими" (который к тому же, конечно, в древней Палестине имел совершенно другое значение, чем позднее в рассеянии: "гер" и "гой" ведь в основе - различные понятия), "ибо и вы были чужими в стране Египетской", но в то же время содержат и указание (или дозволение) считать его обладающим меньшими правами: "Так должно происходить со льготным голом: если кто одолжил что-либо своему ближнему, то он не должен взимать этого. От чужого ты можешь это взимать, но тому, кто твой брат, ты должен отпустить это" (Толк. 15, 23). Все то же самое, как и при взимании роста: различное обращение с евре­ем и неевреем. И, понятным образом, правовые случаи, когда нееврей обладает меньшими правами, чем еврей, с ходом столетий делались все многочисленнее и составляют в последнем Кодексе уже довольно внуши­тельное количество. Я приведу из Хошен Гамишпат следующие отрывки (которые, несомненно, не исчерпывают всех тех, где отличное правовое положение чужого выражено положительно): 188, 194, 227, 231, 259, 266, 272, 283, 348, 389 и др.

Великое же значение права чужеплеменников для хозяйственной жизни я усматриваю в двух отношениях. Прежде всего в том, что благодаря враждебным по отношению к

[204]

чужим постановлениям еврейского промышленного и торгового права не только оборот с чужими принял более беспощадный характер (т.е. была обострена присущая всяким сношениям с чужими тенденция), но и деловая мораль стала, если можно так выразиться, свободнее. Я соглашаюсь без оговорок, что это последствие не должно было наступить с необходимостью, но оно могло наступить очень легко, и, несомненно, во многих случаях наступило, в особенности среди восточных евреев. Если, например, одно положение права иноплеменников (оно часто было разъясняемо!) гласило: если язычник (чужой) сам сделает ошибку в счете, то еврей может использовать ее к своей выгоде, и отсюда для него не возникает обязанности обратить на эту ошибку внимание своего контрагента (это положение было принятое Тур; в Кодексе Каро оно сначала отсутствует, но потом вносится туда комментарием Иссерле), то такое правовое воззрение (а им исполнены еще другие многочисленные места Закона) должно было неизбежно вызывать в благочестивом еврее веру в то, что в сношениях с иноплеменниками он вообще не должен быть особенно совестлив. Он не должен был поэтому субъективно счи­тать себя повинным в каком бы то ни было безнравственном образе мыслей или действии (он мог в сношениях с единоплеменниками в точности соблюдать необычайно строгие предписания закона о правиль­ном весе и мере), он мог действовать в самой доброй вере, "обсчитывая" иноплеменника. Правда, во многих случаях ему положительно внуша­лось: ты должен быть честен также и по отношению к иноплеменнику (например, Ch. g. 231), но это приходилось положительно говорить. А потом снова expressis verbis¹¹¹(Ch. g. 227, 26): "Нееврея можно обсчиты­вать, ибо сказано в писании 3. Моис. 25, 14, что никто не должен обсчиты­вать своего брата" (здесь речь идет не об обмане, а о более высокой цене, которую берут с чужого).

Это совершенно смутное воззрение: над чужим ты можешь сделать "шму", можешь в сношениях с ним и обсчитать его (этим ты не делаешь никакого греха) - еще, пожалуй, укрепилось там, где в изучении Талму­да развивалось это формальное крючкотворство, как во многих еврей­ских общинах на Востоке Европы. Какое расшатывающее влияние оно оказывало на деловое поведение евреев, наглядно изображает Грети, чьи слова (так как он в этом случае, несомненно, не вызывает возражений как свидетель) я хотел бы привести здесь полностью (так как они дают объяснение многим чертам в хозяйственной деятельности Ашкеназе): "Крючки и выверты, адвокатские штучки, острословие и необдуманное отрицание того, что лежало вне их кругозора, все это стало... основными чертами польских евреев... Честность и правосознание были ими утра­чены совершенно так же, как и простота и правдивость. Толпа усвоила себе плутовский характер высших школ и употребляла его, чтоб перехит­рить более простодушных. Она находила удовольствие в обмане и в хитростях и даже род победоносной радости. Правда, против соплемен­ников хитрость не могла быть с успехом применяема, так как они были изощрены; но нееврейский мир, с которым они вступали в оборот, ощу­щал ко вреду своему превосходство талмудического духа польских

[205]

евреев... Испорченность польских евреев отомстила им за себя кровью и имела последствием то, что остальное еврейство в Европе одно время было заражено польским духом. Благодаря эмиграции евреев из Польши (вследствие казацких преследований) еврейство было как бы полонизи­ровано".

Второе, быть может, еще более значительное последствие, которое вызвало особое обращение с иноплеменниками в еврейском праве, заключалось в том, что повсюду переменилось воззрение на характер стремления к торговле и промышленности и оно уже рано направилось в сторону свободы промыслов и свободной торговли. Если мы узнали в евреях отцов свободной торговли (и тем самым пионеров капитализма), то мы хотим установить здесь, что к этому их не в последней степени подготовило их рано развившееся в фритредерском духе промышленное право (которое всегда имеет значение божественной заповеди), и далее констатировать, что это свободолюбивое право подвергалось, очевидно, сильному влиянию права иноплеменников. Ибо можно с достаточной ясностью проследить, что в отношениях с иноплеменниками впервые ослабляются принципы связывающего личность права и замещаются свободными хозяйственными идеями. Я укажу только на следующие пункты. Право, регулирующее цену (или политика цен) для отношений с иноплеменниками, в Талмуде и Шулхан-Арухе еще всецело находится во власти идеи с justum pretium (как все средневековые вообще), стремит­ся, следовательно, к установлению условий образования цен, опираясь на идею пропитания: в отношении нееврея justum pretium отбрасывается, естественным считается "современное образование цен" (Ch. g. 227, 26; ср. уже Б.м.п. 49 и след.).

Но откуда бы ни происходило это воззрение, необычайно важным является самый факт, что уже в Талмуде и еще яснее в Шулхан-Арухе проводятся идеи промышленной и торговой свободы, которые были аб­солютно чужды всему христианскому праву средневековья. Выяснить это бесспорным образом и в деталях путем основательного и системати­ческого изучения источников было бы благодарной задачей для толко­вого историка права и хозяйства. Я должен здесь опять ограничиться выделением нескольких немногочисленных мест, которые, однако, представляются мне достаточными для доказательства правильности моего утверждения. Есть прежде всего место в Талмуде и Кодексах, где принципиально признается свободная конкуренция между торгующими (т.е. такое деловое поведение, которое, как мы видели в другой связи, противоречило всему докапиталистическому и раннекапиталистичес-кому представлению о характере честного купца). Б.м.фол. a b 60 гласит (в переволе Заммтера): Мишна, р. Игуда учит: "Торговец не должен наделять детей плодами и орехами, так как он приучит их этим прихо­дить к нему. Мудрецы, однако, разрешают это. Не следует также портить цену. Мудрецы же (полагают): память о нем к добру. Не следует выбирать лопнувшие бобы. Так решает Авва Саул: мудрецы, напротив, разрешают это".

[206]

Гемара. Вопрос: "Какое основание у раввинов?" Ответ: "Ибо он может сказать ему: я наделяю орехами, наделяй ты сливами (!)".

В Мишне стояло: "Не следует также портить цену; мудрецы, напротив, говорят, что память о нем к добру и т.д. Вопрос: Какое основание у раввинов? Ибо он расширяет (сбавляет) ворота (цену)". На пути эволю­ции к Шулхан-Аруху враждебные промышленной свободе рассуждения затем совсем отмерли и "прогрессивное" воззрение осталось одно: "Тор­говцу разрешается дарить детям, которые покупают у него, орехи и т.п., чтобы привлечь их к себе, он может также продавать дешевле рыночной цены, и рыночные торговцы не могут иметь ничего против этого" (Ch. g. 228,18).

Сходно гласит определение Ch g. 156, 7 (купцы, привозящие свои товары в город, подлежат различным ограничениям), "но если чужие продают товар дешевле или их товар лучше, чем у горожан, то эти не могут воспрепятствовать чужим, чтобы еврейская публика не 'получила от этого выгоды" и т.д. Или Ch. g. 156, 5: если еврей хочет дать нееврею взаймы за более низкий процент, то другой не может воспрепятствовать ему в этом.

Совершенно так же мы находим в еврейском праве застывший прин­цип промышленной монополии сломленным в пользу "промышленной свободы" (по крайней мере в Шулхан-Арухе: если один из жителей переулка, гласит Ch. g. 156, 5, был ремесленником, и другие не протесто­вали и другой из этих жителей хочет заняться тем же ремеслом, то первый не может воспрепятствовать ему в этом и говорить, что он отни­мает у него хлеб, даже если второй - из другого переулка, двора) и т.д.

Не может, следовательно, подлежать никакому сомнению: бог хочет свободы торговли, бог хочет промышленной свободы! Какое побуждение к тому, чтобы действительно проявлять их в хозяйственной жизни!

Глава двадцать вторая

Дата добавления: 2015-11-04