Миша Павлов: размазать по асфальту!

На следующий день прямо с утра звонит Гучков:

– Ты представляешь, Гриша опять залупается. Достал. Нам он больше не нужен! Чтоб он провалился! Под асфальт пусть провалится! Ты слышишь меня?

– Где? – спрашивает Павлов.

– Что где?

– Где он должен провалится?

– Откуда я знаю. Где асфальт, там пусть и провалится.

– Ясно, – говорит Миша, – только он уже куда-то провалился. Второй день не можем найти.

– Да-а? Ну, раз его нет – значит, ты, Миша, – президент! Действуй!..

Павлов тут же начинает действовать. В кремлевском кабинете Бута (все то же – карты, гербы, сплошная плазма, чучело филина с выпученными глазами) он яростно размахивает руками перед группой довольно упитанных чинов:

– Что затихли, голуби сизокрылые? Где он? Где этот… (он хочет сказать нетопырь, но для него это слово неудобное) Куда он девался?

– Фуй его знает, – флегматично отвечает Кара-Бугаз-Голиков.

– Вы, бдядь, угоды! – подпрыгивает на месте Павлов, – чегез жопу сделанные, головы поотгываю вместе с мудями! Ищите, бдядь! – Когда Миша волнуется, речь его становится не вполне внятной. Он сильно картавит при этом, с придыханием, как француз. Но не во всех случаях. Люди его понимают, хотя тоже не всегда…

Из чучела филина выскакивает глаз, падает на мраморный пол и со звоном раскалывается на две половины…

– Он даже крысу выбросил…

– Какую кгысу?

– Ну, крысу мы же ему внедрили, зачипованную…

– А вы что ебадьники газинули? – поворачивается он к ошарашенным помощникам, – немедленно коммюнике, бгифинг, общественность… Опегедить! Не дать ускользнуть! Ни одного шанса! Гаскогячились тут, бдядь, будто в штаны насгали! – Он кричит, уже не контролируя себя и не избегая неудобных слов.

В кабинет вбегает молодой и щекастый полковник, под его тяжелыми башмаками трещит расколовшийся глаз филина, резко останавливается перед Павловым:

– Товарищ вице… то ест как бы уже не вице… Товарищ президент! Президент, то есть как бы уже не президент, обнаружен…

– Аа-уу…

– Ага, – полковник подскакивает вплотную к Павлову, хватает его за талию и громко, так, что все присутствующие слышат, шепчет: – Вертолетный патруль обнаружил… Приближается к пещере каменной, то есть как бы к вашему СПУ…

– Уничтожить, бдядь, – ревет Павлов, – любыми сгедствами уничтожить! Газмазать по асфальту!..

– Там нет асфальта.

– Как нет асфальта? Сделать! Немедленно сделать там асфальт! Выполнять!!! Бдядь!!! Кгысы, бдядь!!!

– Есть!!!

– Где Штокман, чегт его возьми? Пгезидент я или не пгезидент? Кто саммит будет закгывать?.. А-а… ты здесь! Все, вылетаем, ни минуты свободной – в пути поговогим…

Миша Павлов: ни в какие ворота…

Миша любит вот такие до предела заполненные событиями дни. Еще утром в качестве и.о. президента он общался с участниками саммита, а в конце дня уже стоит на высокой трибуне посреди стадиона, построенного в Самаре к Чемпионату мира по футболу. Мундиаль. По правую руку от него – Фридрих Рюриков, по левую – очень толстый человек в инвалидной коляске, с седой бородой и золотым перстнем на пальце – будущий Самарский губернатор. Так говорят. Во всяком случае, при действующем губернаторе это теперь самое влиятельное лицо. Регент. Тимур Юзолапов. И где-то за спинами прячется действующий губернатор, сильно старенький…

Они прилетели с Фридрихом, чтобы наполниться народной энергетикой пред свершением исторического акта возмездия. Это наше Бородино, кричит Миша Павлов в толпу, наша Цусима! Стадион настораживается. Никто не понимает, что и.о. имеет в виду. Запретить бы такие слова, с тоской думает Рюриков…

Михаил Павлов переходит к более прозаическим вещам. Самара не понаслышке знает, что такое ветхое жилье, говорит он, и вот что характерно: лишь десятая часть обитателей нашей необъятной отчизны посещают музеи, музыкальные и художественные заведения. А остальные? Зачем им музеи и заведения, если они там никогда не бывают? Да и кто во время системного кризиса ходит в музеи, скажите на милость. А сколько развелось академий и всяких иных ненужных нам институтов! Мы, однако, не людоеды, чтобы не слышать стоны нуждающихся, подавляющего количества членов нашего общества. Людей, которые живут в невыносимых условиях, которым не до походов в театры? Задача власти, задача главного лица государства – отстаивание интересов большинства! Так?

– Та-а-а-ак! – ревет стадион.

Миша ощущает вдохновение, перестает контролировать себя – эти настоящие человеки, кричит он, заслуживаю того, чтобы мы заставили все эти музейные комплексы им служить. Пустующие комплексы – это вместительные площади, неэффективно используемые! На их содержание уходят сумасшедшие деньги! А что они дают? Что они дают каждому из вас? Ничего. Не надо их уничтожать. Я не предлагаю сбросить с корабля современности шедевры многовековой культуры. Я настаиваю на том, что сначала надо думать о нуждах людей, о нуждах большинства. В век электроники, чипов, нанотехнологий, нелепо отдавать дворцы под то, что можно увидеть и услышать, сидя дома. Нет, я не требую: мир хижинам, война дворцам! Я выдвигаю конкретное: из хижин – во дворцы! Каждый человек, каждый нуждающийся имеет право на достойное жилье! Не только профессога, композитогы, ваятели, кгиэйторы, бдядь, всякие. Так?

– Та-а-а-ак! – ревет стадион.

Павлов смотрит на ревущий стадион и в очередной раз уверяется в собственной правоте и прозорливости… Фридрих предложил ему огласить программу капсульной застройки, реальной, между прочим: собрался на работу – отцепил капсулу от сетей, свернул и унес собой. Никаких хлопот. Быстро. Дешево. Качественно. Дядюшка Арчибальд отдыхает! Радикальное решение… Но как-то не впечатляет. Во всяком случае, на этих людей не подействует… А вот моя Культурная революция просто всех ошеломляет…

Он окончательно преодолел волнение. Он долго расписывает прелести своего проекта. Перед ним голодная Безымянка и надо быть проще. Он ссылается на исторические традиции, приводит в пример рассказ Солженицына, вспоминает о каком-то советском техникуме, где учащиеся жили в нечеловеческих условиях, ночевали в лабораториях, но терпели, а вот он, их кандидат в президенты, намерен положить конец этой порочной традиции. Вместо порочной он говорит плохой, и после этого снова выкрикивает: Так?

– Та-а-а-ак! – ревет стадион.

– Вот мною подготовлен указ. Он так и называется Дворцы – народу! Подписываю? Так?

– Та-а-а-ак! – ревет стадион.

– Та-а-а-ак! – орет вместе со всеми Леха Супинатор, – давай, папка!.. – Но тут же спохватывается и чешет свою давно немытую голову. Что-то не совсем так. Ему не нравится то, что делает Павлов. Он не успевает обдумать мысль, вызвавшую сомнения, он просто чувствует, что Павлову на самом деле наплевать на интересы этих девяноста процентов. У него совсем другие цели. Он наклоняется к экрану, кладет руку на лицо исполняющего обязанности обер-президента Михаила Павлова и что-то бубнит, не до конца понимая, чего он хочет…

А Павлов спускается с трибуны, видит перед собой на поле стадиона толпу каких-то существ, передвигающихся на колесах. Они темные, страшные, непонятные. Все разом они трогают с места и начинают двигаться к нему. Впереди огромный желтый жук, толкающий перед собой шар, скатанный из навоза… Жук приближается, он уже совсем близко… Никого из своих рядом нет… Ау!.. Миша останавливается, секунду стоит, словно бы вспоминая что-то важное, затем решительно шагает вверх по деревянным ступенькам – назад на трибуну…

– А вообще, он поднимает руку, требуя внимания, – пошли вы все на хег, гебята, быдло огогодное, гвань пегектная! – страх и волнение вернули ему картавость. – Повегили! Ага! Так я вам двогцы и отдал. Залезайте в свои хижины и сидите там тихо, пока я вас бульдозегами не гаскатал! Так?

– Та-а-а-ак! – ревет радостно стадион. А Юзолапов открывает глаза, хватает микрофон и начинает петь: Юность знает пути и дороги…

И снова задремывает…

Павлову неприятны все эти лица. Он не верит здесь никому. Ему кажется, какой-то злой умысел таится в этой толпе. Ему кажется, они его не любят и лишь делают восторженный вид, прикидываются… В этой массе он чувствует нечто чужое… они только и мечтают выйти из состава… В голове его выскакивает тревожными гудками: пещера, а потом – тарелки!..

Помощник протягивает ему телефон – звонит Гучков: Миша, пора! – говорит Старик. Да-да-да, – отвечает Павлов, не совсем понимая, что имеет в виду Старик, но поскольку думает в данный момент о пещере, то полагает, Гучков ведет речь о переходе к основной части эксперимента. Значит, того замурованного жлоба из пещеры пора выкидывать и самому занимать рабочее место. Но такая перспектива кажется ему неинтересной, неактуальной, не первоочередной, есть вещи поважнее! Тарелки! Это самое горячая тема сегодня! Завтра он едет в ЦСКБ, а потом на аэродром, он уже распорядился. Тарелки – это реально! А что такое пещера?! Вряд ли сам Старик до конца понимает…

Павлов ищет глазами Фридриха, собираясь пустить его перед собой вниз по ступенькам, снова видит перед собой толстяка в инвалидной коляске… Массивный золотой перстень на пальце… Как-то все несолидно… По словам губернатора, этот толстяк имеет тут колоссальное влияние на людей, и Миша посчитал нужным сказать толстяку пару приветливых слов, после чего толстяк буквально вцепился ему в рукав, выкладывая информацию чрезвычайной важности: над Жигулями участились полеты НЛО, заявил он, есть точные факты, документы, подлинные фото и видео, он готов хоть сейчас показать… Павлову это не понравилось, это его напрягло, вся эта болтовня о пришельцах его раздражала, но все-таки было в этом что-то реальное, и это как раз больше всего вызывало беспокойство… Да к тому же на лицах этих самарских людей… читалось инородное что-то… Он нахмурился, собираясь отделаться от толстяка предельно холодной фразой, но тут его буквально прошибло: какие к черту пришельцы! Он улыбнулся, но ничего не сказал толстяку – это ведь наши собственные тарелки… над родными просторами… Сразу отпустило, он добродушно похлопал толстяка по плечу и пообещал найти время для более плотного общения…

И тут с ним происходит новая неожиданность – что это еще за иллюзион? – за трибунами стадиона, вровень с осветительными вышками стоит по-дурацки разряженная огромная тетка и со страшной улыбкой на лице смотрит на него – Мишу Павлова… челюсть у него непроизвольно отваливается… Он ищет глазами губернатора, собираясь выразить недовольство дикими фокусами, видит только дремлющего в коляске Тимура Юзолапова, и тут ему под ноги сверху падает темный, тяжелый предмет; он шарахается в сторону, уступая дорогу метнувшемуся к страшному предмету охраннику… В суете и бестолковщине проходит еще несколько секунд, затем он видит в руках охранника ботинок, рванный ботинок от фабрики Скороход…

Проклятые сепаратисты!.. Появляется губернатор, старый, седой и совершенно беспомощный, становится рядом с Павловым и задирает голову вверх… Павлов, все еще не закрывая рта, тоже поднимает голову – над ними плотной гирляндой летят пузыри, но это не обычные резиновые шарики, разноцветные, надувные, как это обычно бывает, а прозрачные, большие мыльные пузыри; их становится все больше и больше, они закрыли небо, переливаясь всеми цветами радуги в лучах прожекторов (и хотя еще совсем не темно, лучи бьют как раз в то место, где на помосте стоит Павлов в окружении охранников, чиновников и прочих важных людей). В своей коляске как-то вызывающе нехорошо дергается в этот момент Тимур Юзолапов. Чувствуется, он сильно раздражен и недоволен, а причина проста – среди людей пока еще почти здоровых Тимура прозвали Мыльным пузырем, и ему это известно… Он размахивает руками и кричит в микрофон, обращаясь, вероятно, к верным самокатчикам: Мы воевали, а эти… провокаторы!.. Он встает из коляски, выпрямляется в полный рост и, хотя ему трудно держать свой большой живот и все грузное тело, он не перестает кричать, показывая рукой на трибуны, набитые народом… Волосы на его голове светятся. Может быть – в лучах прожекторов, а может – из-за радиации, полученной Тимуром в Чернобыле…

Мужики в камуфляже, а за ними люди с ограниченными физическими возможностями, сидящие в колясках посреди стадиона, срываются с места и бросаются туда, наверх, в направлении, указанном Юзолаповым. Они продвигаются стремительно, плотной группой, прорывают цепь полицейских, сминают ОМОН, летят вверх; колясочники, перепрыгивая через ступеньки, не отстают от мужиков в камуфляже, и, действуя решительно дубинками, электрошокерами, цепями, избивают всех, кто оказывается на их пути…

А Павлов все это время так и стоит с открытым ртом и, хотя страшную тетку он уже не видит, не может сделать и малейшего движения, лишь мысль о несуразности всего происходящего крутится в его голове; он думает о том, что будущие историки напишут об этом дне? Он взбунтовался против собственного народа?!..

Побоище еще продолжается, а его тащат вниз, в сопровождении охраны он бежит по полю стадиона, ныряет в какие-то узкие двери, стремительно перебегает темными переходами, видит, наконец, перед собой освещенную площадку, и вот он уже залезает в вертолет и отрывается от земли…

Леха Супинатор отрывается, наконец, от экрана и отправляется в кладовку со съестными припасами…

А по улицам Самары еще долго в этот вечер под звуки трещоток, пиликанье, улюлюканье носятся дикие орды самокатчиков, избивая всех, кто попадается под руку… До утра в городе творится невиданное. Громят региональный штаб НСР. Слышны выстрелы, взрывы и что-то, похожее на артиллерийскую канонаду…

Утром начинается массовая эвакуация. В первую очередь город покидают силовые структуры, ФСБ вывозит архив на вертолетах, ГУВД загружает сухогрузы обитателями тюрем… В строящемся метро начинается наводнение, ночная смена метростроевцев вылезает на поверхность, их грязных, неумытых принимают за инопланетян и начинают забрасывать кусками асфальта и даже расстреливают из пневматических винтовок… Зафиксировано убийство нескольких бомжей… Всеобщей паранойей заразились и бродячие собаки – длинная нескончаемая стая покидает город по Московскому шоссе, держа курс куда-то в сторону Курумоча…

Происходят разительные перемены и во внешнем облике города. С площадей исчезают самые примечательные монументы. Буквально растворяются в воздухе Паниковский с гусем и Василий Иванович Чапаев с татарином, башкиром и Анкой в косынке… Говорят, эта скульптурная группа вдохновила в свое время писателя Пелевина на создание знаменитого буддийского трактат Чапаев и Пустота… Пустота осталась, а Чапаев исчез…

К началу следующего дня паника идет на убыль. В Самару вводят дополнительный контингент ВДВ и налаживают круглосуточное патрулирование… Но тут в районе Хлебной площади обнаруживают дохлую крысу, невероятных размеров и совершенно необычного вида – крыса абсолютно голая, розовая, совсем без шерсти, ни единой волосинки, кожа, как у человека. Не могла же она сама себя так тщательно побрить? А если и сама, тогда могла бы и прикрыть чем-то свою наготу! Цветные фотографии крысы тут же публикуют газеты, показывают по телевидению, о крысе спорят на форумах в Интернете. На следующий день голая крыса попадает на страницы столичных изданий… Звучит общий вывод: В Самаре высадились пришельцы!..

Рано утром проснешься, на поверку построят, кто-то крикнет: пришелец! – и ты выйдешь вперед…

Дата добавления: 2015-11-04