Читайте также:
|
Майкл Фрейн
КОПЕНГАГЕН
Действие первое
Маргрет Но почему?
Бор Ты все еще думаешь об этом?
Маргрет Почему он приехал в Копенгаген?
Бор Какая разница, дорогая? Сейчас мы, все трое, умерли, нас нет.
Маргрет Некоторыевопросы живут гораздо дольше тех, кто их задал. Не исчезают до конца, как призраки. Ищут свои ответы, которых не нашли при жизни вопрошавшие.
Бор Нанекоторые вопросы не стоит искать ответы.
Маргрет Почему он приехал? Что он пытался сказать тебе?
Бор Но позднее он дал объяснения.
Маргрет Он объяснял снова и снова. С каждым разом его объяснения становились все более туманными.
Бор Возможно все сводится к очень простому: он хотел побеседовать.
Маргрет Побеседовать? С врагами? В разгар войны?
Бор Маргрет, любовь моя, мы вряд ли были врагами.
Маргрет Но шел тысяча девятьсот сорок первый год!
Бор Гейзенберг был одним из наших старых друзей.
Маргрет Гейзенберг был немцем, мы – датчанами. Мы были оккупированы немцами.
Бор Безусловно, это ставило нас в затруднительное положение.
Маргрет Я никогда не видела тебя рассерженным на кого-то больше чем в тот вечер на Гейзенберга.
Бор Не буду спорить, но я полагаю, что оставался в высшей степени спокоен.
Маргрет Уж я-то знаю, когда ты сердишься.
Бор Ему было также нелегко как и нам.
Маргрет Но почему тогда он сделал это? Сейчас никто не пострадает, сейчас ни кого не предать.
Бор Сомневаюсь, что он по-настоящему знал это сам.
Маргрет И он не был нашим другом. Не был, после того визита. Это был конец знаменитой дружбы Нильса Бора и Вернера Гейзенберга.
Гейзенберг Да, сейчас мы все умерли, нас нет, и обо мне мир помнит только два факта. Первый – это принцип неопределенности, и второй – это мое таинственное посещение Нильса Бора в Копенгагене в сорок первом. Каждый понимает неопределенность. Или думает, что понимает. Никто не понимает моей поездки в Копенгаген. Я объясняю ее снова и снова. Самому Бору. И Маргрет. Следователям и офицерам разведки, журналистам и историкам. Чем больше я объясняю, тем глубже становится неопределенность. Что ж, буду рад предпринять еще одну попытку. Сейчас мы все умерли, нас нет. Сейчас никто не пострадает, сейчас ни кого не предать.
Маргрет Знаешь ли, он никогда не нравился мне до конца. Похоже теперь я могу сказать тебе это.
Бор Нравился. В двадцатые, когда он первый раз сюда приехал? Конечно нравился. На пляже в Тисвильде, с нами и мальчиками? Он был членом семьи.
Маргрет Даже тогда в нем было что-то чужое.
Бор Такой живой, энергичный.
Маргрет Слишком живой. Слишком энергичный.
Бор Эти горящие внимательные глаза.
Маргрет Слишком горящие. Слишком внимательные.
Бор Ну, он был великим физиком. Про это я никогда не скажу обратного.
Маргрет Все они были замечательными, все люди, приехавшие в Копенгаген работать с тобой. У тебя здесь в разное время перебывали почти все великие первопроходцы в области атомной теории.
Бор И чем больше я думаю об этом, тем чаще прихожу к мысли, что Гейзенберг был величайшим из всех них.
Гейзенберг Итак, кем был Бор? Он был первым из всех нас, отцом всех нас. Современная атомная физика началась, когда Бор понял, что квантовая теория приложима к материи точно также, как и к энергии. Тысяча девятьсот тринадцатый год. Все, что мы сделали основано на этом его великом озарении.
Бор Когда думаешь о том, что впервые он приехал сюда в двадцать четвертом году в качестве моего ассистента…
Гейзенберг Я только что закончил свою докторскую диссертацию, и Бор был самым известным атомным физиком в мире.
Бор … и всего лишь через год он открыл квантовую механику.
Маргрет Она появилась, потому что он работал с тобой.
Бор Через три он получил неопределенность.
Маргрет А ты закончил дополнительность.
Бор Мы обсуждали друг с другом оба принципа.
Гейзенберг Мы совместно провели большую часть наших лучших исследований.
Бор Гейзенберг всегда направлял на верный путь.
Гейзенберг Бор придавал всему смысл.
Бор Мы работали как предприятие.
Гейзенберг Председатель и финансовый директор.
Бор Отец и сын.
Гейзенберг Семейное предприятие.
Маргрет Несмотря на то, что у нас были свои сыновья.
Бор Даже после того как он перестал быть моим ассистентом мы очень долго продолжали работать вместе.
Гейзенберг Очень долго, даже после того как я уехал из Копенгагена в двадцать седьмом, и вернулся в Германию. Очень долго, даже после того как у меня появилась и кафедра и своя семья.
Маргрет Затем к власти пришли нацисты...
Бор И работать вместе становилось все более и более трудно. Когда разразилась война – это стало невозможно. До того дня в сорок первом году.
Маргрет Когда сотрудничество прекратилась навсегда.
Бор Да. Почему он сделал это?
Гейзенберг Сентябрь тысяча девятьсот сорок первого. В течении многих лет я считал что это было в октябре.
Маргрет Сентябрь. Конец сентября.
Бор Память – любопытныйтип дневника.
Гейзенберг Открываешь страницы, и все четкие заголовки и аккуратные записи растворяются вокруг тебя.
Бор И ты шагаешь через страницы в месяцы и сами дни.
Маргрет Прошлое становится настоящим в твоей голове.
Гейзенберг Сентябрь, тысяча девятьсот сорок первый год, Копенгаген…. И сразу – со своим коллегой Карлом фон Вайцзекером схожу с ночного поезда из Берлина. Обыкновенные гражданские костюмы и плащи среди всего этого скопления серых мундиров Вермахта, прибывшего с нами, всех золотых морских аксельбантов, всей отлично пошитой черноты СС. В моей сумке лежит текст лекции, которую я должен прочитать. В моей голове другая информация, которую следует доставить. Лекция – по астрофизике. Текст в моей голове – гораздо сложней.
Бор Просто мы не могли пойти на лекцию.
Маргрет Конечно нет, если он читал ее в Немецком Культурном Институте – это пропагандистская организация нацистов.
Бор Он должен был понимать, что мы думаем об этом.
Гейзенберг Вайцзекер был моим Иоанном Крестителем, он писал Бору, предупреждал о моем прибытии.
Маргрет Он хочет тебя видеть?
Бор Я полагаю, он для этого и приехал.
Гейзенберг Но как договориться с Бором о настоящей встрече?
Маргрет Он наверняка хочет сказать что-то весьма важное.
Гейзенберг Она должна казаться естественной. Она должна быть конфиденциальной.
Маргрет Правда ведь ты не думаешь приглашать его в дом?
Бор Очевидно, что именно на это он и надеется.
Маргрет Нильс! Они же оккупировали нашу страну!
Бор Он это не они.
Маргрет Он один из них.
Гейзенберг Во-первых, есть официальный визит на рабочее место Бора, в Институт теоретической физики, с неловким ленчем в его старой доброй столовой. Шансов для разговора с Бором конечно никаких. Да и вообще есть ли он там? Там Розенталь… думаю Петерсен… почти наверняка Кристиан Мёллер… Это как во сне. Никак не сфокусироваться на точных деталях обстановки вокруг тебя. Во главе стола – неужели Бор? Я поворачиваюсь посмотреть, и это Бор, это Розенталь, это Мёллер, это всякий кого я туда сажаю… Однако, трудная ситуация – это я помню достаточно ясно.
Бор Это было бедствием. Он произвел очень плохое впечатление. Оккупация Дании прискорбна. Однако оккупация Польши приемлема в полной мере. Теперь Германия точно должна выиграть войну.
Гейзенберг Наши танки почти у Москвы. Что может остановить нас? Разве что только одно. Только одно.
Бор Конечно он знает, что за ним следят. Нужно помнить об этом. Он должен быть осторожен в своих высказываниях.
Маргрет Или ему больше не позволят выезжать заграницу.
Бор Любовь моя, Гестапо установило микрофоны в его доме. Он говорил об этом Гаудсмиту, когда был в Америке. СС арестовывало и допрашивало его в подвале на Принц-Альбрехт штрассе.
Маргрет А затем они снова его отпустили.
Гейзенберг Не удивлюсь, если они даже не подозревают, насколько мучительно трудно было получить разрешение на эту поездку. Жалкие прошения к Партии, унизительные попытки воспользоваться связями в Министерстве иностранных дел.
Маргрет Как он выглядит? Сильно изменился?
Бор Немного повзрослел.
Маргрет Я все еще думаю о нем как о юноше.
Бор Ему около сорока. Профессор средних лет, быстро нагоняющий остальных.
Маргрет Все еще хочешь пригласить его сюда?
Бор Давай подойдем к этому рационально, научными методами, и подсчитаем доводы за и против. Во-первых Гейзенберг наш друг…
Маргрет Во-первых Гейзенберг немец.
Бор Белый еврей – так его называют нацисты. Он преподавал теорию относительности, а ему говорили, что ее выдумал еврейский физик. Он не мог называть имени Эйнштейна, но продолжал усердно работать с относительностью, несмотря на все самые жуткие нападки.
Маргрет Все настоящие евреи потеряли работу. А он все еще преподает.
Бор Преподает относительность.
Маргрет Он профессор в Лейпциге.
Бор В Лейпциге, да. А не в Мюнхене. Они не дают ему кафедры в Мюнхене.
Маргрет Он мог бы быть в Колумбийском университете.
Бор Или в Чикаго. У него были предложения от обоих университетов.
Маргрет Он не покинет Германию.
Бор Он хочет быть там и отстраивать заново немецкую науку когда не станет Гитлера. Он говорил об этом Гаудсмиту.
Маргрет Но если за ним следят, то все будет в протоколах. С кем встречается. Что говорит. Что ему отвечают.
Гейзенберг Я распространяю свою поднадзорность как инфекционное заболевание. Но затем узна ю, что за Бором тоже ведется слежка.
Маргрет Но ты же знаешь, что за тобой тоже следят.
Бор Гестапо?
Гейзенберг Сознает ли он это?
Бор Мне скрывать нечего.
Маргрет Наши друзья датчане. Если они заподозрят тебя в коллаборационизме, им покажется, что ты самым чудовищным образом предал их веру в тебя.
Бор Вряд ли приглашение на обед старого друга можно назвать коллаборационизмом.
Маргрет Это могло бы показаться коллаборационизмом.
Бор Да. Он ставит нас в затруднительное положение.
Маргрет Никогда его не прощу.
Бор Наверняка у него есть на это серьезные причины. Наверняка у него есть очень серьезные причины.
Гейзенберг Похоже, ситуация будет весьма щекотливой.
Маргрет Ты не будешь говорить о политике?
Бор Мы будем держаться физики. Я прихожу к выводу, что он хочет поговорить со мной именно о физике.
Маргрет Я думаю, ты также должен понимать, что мы с тобой не единственные, кто слышит то, что говорится в этом доме. Если хочешь поговорить с глазу на глаз то лучше выйди на свежий воздух.
Бор Я не захочу приватных бесед.
Маргрет Вы могли бы вместе пойти на одну из твоих прогулок.
Гейзенберг Буду ли я в состоянии предложить прогулку?
Бор Я не думаю что мы отправимся на какие-либо прогулки. Что бы он ни хотел сказать, он может это сказать там, где его может услышать любой человек.
Маргрет Возможно это какая-то новая идея, и он хочет увидеть твою реакцию на нее?
Бор Тогда что это может быть? Где мы можем перейти на новый виток?
Маргрет Итак, сейчас конечно твое любопытство разбужено несмотря ни на что.
Гейзенберг Итак, сейчас сквозь осенние сумерки я подхожу к дому Бора в Нью-Карлсберге. Преследуемый, вероятно, своей невидимой тенью. Что я чувствую? Конечно страх – страх который всегда чувствуешь к учителю, руководителю, отцу. Гораздо больший страх – за то, что я должен сказать. За то, как это выразить. Как выставить это на первый план. Самое страшное – думать о том, что случится, если я потерплю неудачу.
Маргрет Это никак не связано с войной?
Бор Гейзенберг физик-теоретик. Не думаю, что кто-нибудь уже открыл способы использования теоретической физики для убийства людей.
Маргрет Не может ли это быть чем-то из области расщепления атомного ядра?
Бор Расщепления ядра? Зачем ему хотеть говорить со мной о расщеплении?
Маргрет Потому что ты над ним работаешь.
Бор Но Гейзенберг – нет.
Маргрет Неужели? Похоже в мире все кроме него работают над этим. А ты – общепризнанный авторитет.
Бор Он ничего не публиковал по расщеплению.
Маргрет Но именно Гейзенберг первым провел всю работу по физике ядра. И он тогда советовался с тобой, советовался с тобой по каждому шагу.
Бор Это было давно, в тридцать втором году. Расщепление выплыло только в последние три года.
Маргрет Но если немцы разрабатывают какое-то оружие на основе расщепления ядра…
Бор Любовь моя, никто не собирается разрабатывать оружия на основе расщепления ядра.
Маргрет Но если бы немцы пытались разработать такое оружие, то наверняка к ней привлекли бы Гейзенберга.
Бор В хороших немецких физиках недостатка нет.
Маргрет В хороших немецких физиках недостатка нет в Америке и Британии.
Бор Просто уехали евреи.
Гейзенберг Эйнштейн, Вольфганг Паули, Макс Борн… Отто Фриш, Лиза Майтнер… Ведь это мы когда-то выпустили в мир теоретическую физику.
Маргрет Так кто же еще работает в Германии?
Бор Зоммерфельд конечно. Фон Лауэ.
Маргрет Старик.
Бор Вирц. Хартек.
Маргрет Гейзенберг на голову выше их всех.
Бор Отто Ган – он еще там. В конце концов это он открыл расщепление ядра.
Маргрет Ган – химик. Я полагала, что то, что открыл Ган…
Бор … четырьмя годами ранее открыл Энрико Ферми в Риме. Да, просто он не понял, что это расщепление. Не всякому придет в голову, что атом урана распался, превратившись в атом бария и атом криптона. А Ган и Штрассман провели эксперименты и зарегистрировали барий.
Маргрет Ферми в Чикаго.
Бор Его жена – еврейка.
Маргрет То есть Гейзенберг будет руководить исследованиями?
Бор Маргрет, нет никаких исследований! Джон Уилер и я провели их все в тысяча девятьсот тридцать девятом. Одним из наших выводов стало доказательство невозможности производства какого-либо оружия на основе расщепления ядра в обозримом будущем.
Маргрет Почему же тогда все до сих пор работают над этим?
Бор Потому что в этом есть что-то от волшебства. Стреляешь нейтроном в ядро атома урана и он раскалывается на два других элемента. Именно это и пытались делать алхимики – превращать один элемент в другой.
Маргрет Так почему он приехал?
Бор Теперь разбужено твое любопытство.
Маргрет Мои дурные предчувствия.
Гейзенберг Знакомый хруст гравия под ногами, входная дверь Бора, рывок за знакомую рукоять звонка. Страх, да. И другое ощущение, ставшее до боли знакомым за прошедший год. Смесь самомнения и абсолютно беспомощного абсурда –из двух миллиардов людей, живущих на свете, именно я назначен терпеть груз этой невероятной ответственности… Тяжелая дверь начала открываться.
Бор Мой дорогой Гейзенберг!
Гейзенберг Мой дорогой Бор!
Маргрет И конечно как только их взгляды встретились всякая настороженность улетучилась. Былой огонь разгорелся из пепла. Если бы мы просто могли перескочить через все маленькие предательские предварительные обмены любезностями…
Гейзенберг Я несказанно тронут тем, что вы сочли возможным пригласить меня.
Бор Мы должны пытаться продолжать вести себя как люди.
Гейзенберг Я понимаю в какую затруднительную ситуацию вы себя ставите.
Бор Вряд ли в другой день у нас был бы шанс на что либо большее рукопожатия за ленчем.
Гейзенберг И я не видел Маргрет…
Бор С тех пор как ты был здесь четыре года назад.
Маргрет Нильс прав. Вы выглядите старше.
Гейзенберг Я надеялся увидеть вас в тридцать восьмом году на конгрессе в Варшаве…
Бор Уверен у тебя произошли какие-то личные неприятности…
Гейзенберг Небольшое дело в Берлине.
Маргрет На Принц-Альберт штрассе?
Гейзенберг Легкое взаимонепонимание.
Бор Да, мы наслышаны. Мне очень жаль.
Гейзенберг Всякое случается. Сейчас вопрос решен. Благополучно решен. Полностью решен… Мы все должны были увидеться в Цюрихе…
Бор В сентябре тридцать девятого.
Гейзенберг И, конечно, печально…
Бор Для нас тоже печально.
Маргрет Все гораздо печальней для множества людей.
Гейзенберг Да, несомненно.
Бор Вот такие дела.
Гейзенберг Что поделать…
Маргрет Что тут нам всем поделать, при нынешних обстоятельствах?
Гейзенберг Ничего. Как мальчики?
Маргрет Хорошо, спасибо. Как Элизабет? Как дети?
Гейзенберг Очень хорошо. Передавали огромный привет, конечно.
Маргрет Они так хотели увидеться, несмотря ни на что! Но наступил такой момент, они так старались не смотреть друг другу в глаза, что вряд ли видели друг друга вообще.
Гейзенберг Не удивлюсь, если вы даже не представляете, что для меня значит вернуться сюда, в Копенгаген. В этот дом. За последние несколько лет я попал в некоторую изоляцию.
Бор Могу себе представить.
Маргрет Меня он почти не замечал. Время от времени, прикрываясь выражением учтивой заинтересованности, я наблюдала за ним, за его сопротивлением.
Гейзенберг Здесь были трудные времена?
Бор Трудные?
Маргрет Конечно. Он должен был об этом спросить, чтобы не возвращаться к этой теме.
Бор Трудные… Что я могу сказать? Дело пока еще не дошло до такого грубого обращения, которое имеет место в прочих местах. Расовые законы не вступили в полную силу.
Маргрет Пока не вступили.
Бор Несколько месяцев назад начали высылать коммунистов и прочих анти-германских элементов.
Гейзенберг Но тебя лично…?
Бор Меня оставили в полной изоляции.
Гейзенберг Я беспокоился за тебя.
Бор Очень мило с твоей стороны. Хотя до приезда сюда, в Лейпциге, у тебя не было причин для бессонных ночей.
Маргрет Снова тишина. Он выполнил свой долг. Теперь он может направить разговор в более приятное русло.
Гейзенберг Ты все еще ходишь под парусом?
Бор Под парусом?
Маргрет Не лучшее начало.
Бор Нет, не хожу.
Гейзенберг Ведь Зунд[1]…?
Бор Заминирован.
Гейзенберг Да, да, конечно.
Маргрет Я надеюсь, он не собирается спрашивать Нильса, катался ли он на лыжах.
Гейзенберг Тебе удалось покататься на лыжах?
Бор Кататься на лыжах? В Дании?
Гейзенберг В Норвегии. Ты обычно катался в Норвегии.
Бор Да, обычно катался.
Гейзенберг Но поскольку Норвегия тоже… ну…
Бор Тоже оккупирована? Да, теперь это сделать гораздо проще. Говоря о фактах, я полагаю теперь мы можем проводить отпуск практически в любом месте Европы.
Гейзенберг Простите меня. Я и не думал об этом в таком аспекте.
Бор Возможно я принимаю все слишком близко к сердцу.
Гейзенберг Конечно нет. Мне следовало сначала подумать.
Маргрет Он наверняка уже начал жалеть, что сейчас снова не сидит на Принц-Альберт штрассе.
Гейзенберг Я не думаю, что вы когда-либо еще захотите приехать в Германию…
Маргрет Мальчик полный идиот.
Бор Мой дорогой Гейзенберг, весьма легко впасть в заблуждение и счесть что граждане маленькой страны, маленькой захваченной страны, расчетливо и беспощадно захваченной своим более мощным соседом, не обладают ровно таким же чувством национальной гордости, как и их захватчики, и такой же любовью к своей стране.
Маргрет Нильс, мы же договорились.
Бор Говорить о физике, да.
Маргрет Не о политике.
Бор Приношу свои извинения.
Гейзенберг Нет, нет – я просто хотел сказать, что у меня все еще есть тот старый лыжный домик в Байришцелле. И если каким-то образом… в любое время…тебе вдруг захочется…
Бор Очень любезно с твоей стороны.
Гейзенберг Фрау Шумахер из пекарни – помнишь ее?
Бор Я помню фрау Шумахер.
Гейзенберг Ключ все также у нее.
Бор Возможно Маргрет даже догадается заранее пришить мне на лыжный костюм желтую звезду.
Гейзенберг Да. Да. Глупо было говорить.
Маргрет Снова тишина. Первые слабые искорки потухли, и пепел стал воистину холодным. Но теперь я даже его немного жалела, правда. Сидеть здесь, не ожидая ни от кого помощи, посреди людей, которые его ненавидят, совершенно одному напротив нас двоих. Он снова выглядел моложе, выглядел как тот мальчик, который приехал сюда впервые в 1924. Моложе чем сейчас выглядел бы Кристиан. Застенчивый и самонадеянный, желающий чтобы его любили. Тоскующий по дому, и довольный, что наконец он далеко от него. И, да, это грустно, поскольку Нильс любил его, был ему отцом.
Гейзенберг Итак… над чем ты сейчас работаешь?
Маргрет Единственное, что ему остается, это двигаться вперед.
Бор В основном расщепление ядра.
Гейзенберг Я видел несколько статей в Физкал Ревью. Отношения диапазонов скоростей частиц при делении…?
Бор И кое-что о взаимодействии ядер с дейтронами[2]. А ты?
Гейзенберг Над разными вещами.
Маргрет Расщепление?
Гейзенберг Иногда я очень завидую вам, у вас есть циклотрон.
Маргрет Почему? вы что, сами работаете над делением ядра?
Гейзенберг Их в Америке более тридцати, а во всей Германии… ну… вы, во всяком случае, все еще ездите за город?
Бор Все также ездим в Тисвильде. Да.
Маргрет Так что вы говорили, во всей Германии …
Бор Нет ни одного циклотрона.
Гейзенберг Так красиво в это время года. В Тисвильде.
Бор Ведь ты приехал не забирать циклотрон, не так ли? Ведь не за этим ты приехал в Копенгаген?
Гейзенберг Нет, не за этим я приехал в Копенгаген.
Бор Прошу прощения. Мы не должны делать поспешные выводы.
Гейзенберг Да, никто из нас не должен делать поспешные выводы любого рода.
Маргрет Мы должны терпеливо ждать, пока нам их не сообщат.
Гейзенберг Не всегда легко что-то объяснить всему миру.
Бор Я понимаю, что наши слова могут иметь б о льшее количество слушателей,– мы всегда должны это сознавать. Но отсутствие циклотронов в Германии точно не является военной тайной.
Гейзенберг Я не имею ни малейшего понятия, что является тайной, а что – нет.
Бор Также не секрет и то, почему их там нет. Ты сказать не можешь, а я могу. Потому что нацисты систематически подрывали теоретическую физику. Ты спросишь – почему? Потому, что в этой области работало много евреев. А почему много евреев? Потому, что теоретическая физика, того типа, которой занимался Эйнштейн, Шредингер и Паули, Борн и Зоммерфельд, ты и я, всегда считалась Германией наукой подчиненной экспериментальной физике, и теоретические кафедры и лектории были единственными местами, которые могли получить евреи.
Маргрет Физика, да? Физика.
Бор Это физика.
Маргрет Это также и политика.
Гейзенберг Иногда две вещи мучительно трудно разводить порознь.
Бор Так ты видел те две статьи, а я за последнее время ничего твоего не читал.
Гейзенберг А ничего и не было.
Бор На тебя это не похоже. Слишком много преподаешь?
Гейзенберг Я не преподаю. Сейчас.
Бор Мой дорогой Гейзенберг, они же не выкинули тебя с твоей кафедры в Лейпциге? Ведь ты приехал не за тем, чтобы сообщить нам об этом?
Гейзенберг Нет, я все еще в Лейпциге. Несколько раз в неделю.
Бор А остальное время?
Гейзенберг В других местах. Проблема в том, что работы становиться больше, а не меньше.
Бор Кажется я понимаю.
Гейзенберг Ты поддерживаешь связь с нашими друзьями в Англии? Борном? Чедвиком?
Бор Гейзенберг, мы оккупированы Германией. Германия в состоянии войны с Англией.
Гейзенберг Я думал, что вы все еще каким-то образом общаетесь. Или с Американцами? Мы же не воюем с Америкой.
Маргрет Пока не воюете.
Гейзенберг Никаких новостей из Принстона от Паули? Гаудсмита? Ферми?
Бор А что ты хочешь узнать?
Гейзенберг Я просто полюбопытствовал… На днях я вспоминал Роберта Оппенгеймера. Я затеял большую драку с ним в Чикаго в тридцать девятом.
Бор По поводу мезонов.
Гейзенберг Он все еще работает с мезонами?
Бор Не имею ни малейшего представления.
Маргрет Нашим единственным иностранным гостем был немец. В марте у нас был ваш друг Вайцзекер.
Гейзенберг Мой друг? Он также, надеюсь, и Ваш друг. Вы знаете, что он приехал в Копенгаген со мной? Он очень надеется снова встретиться с вами.
Маргрет В марте он нанес нам визит вместе с главой Немецкого культурного института.
Гейзенберг Сожалею об этом. Он сделал это из лучших побуждений. Может быть он не объяснил вам, что Институт работает под эгидой отдела культуры Министерства иностранных дел. У нас есть хорошие друзья в дипломатическом корпусе. В частности здесь, в посольстве.
Бор Конечно. Я был знаком с его отцом, когда тот был в 20-х послом в Копенгагене.
Гейзенберг Знаете, дипломатический корпус с тех пор почти не изменился.
Бор Теперь это министерство нацистского правительства.
Гейзенберг Германия сложнее, чем она может казаться извне. Различные органы власти имеют разные традиции. Некоторые департаменты непоколебимо держатся своей уникальности, несмотря на все попытки реформ. Особенно это касается дипломатического корпуса. Ты же знаешь, как все дипломаты вросли в свои старомодные традиции. Наши люди здесь в посольстве весьма старомодны в манере использования своего влияния. Они бы точно попытались понять, что определенные местные жители способны работать только когда их не беспокоят.
Бор То есть ты говоришь, что я нахожусь под покровительством твоих друзей из посольства?
Гейзенберг Я хочу сказать, раз уж Вайцзекер потерпел неудачу и не смог внести ясность, что ты найдешь там приятную компанию. Уверен, они сочтут за честь если ты время от времени сможешь принимать их приглашения.
Бор На коктейли в немецком посольстве? На кофе и пирожные с представителями нацистов?
Гейзенберг Может быть на чтение лекций. В дискуссионные группы. Социальные контакты любого рода могут стать полезными.
Бор Уверен что могут.
Гейзенберг Чрезвычайно полезными, при определенных обстоятельствах.
Бор При каких обстоятельствах?
Гейзенберг Я думаю мы оба знаем каких.
Бор Потому, что я наполовину еврей?
Гейзенберг Все мы время от времени нуждаемся в помощи наших друзей.
Бор Ты за этим приехал в Копенгаген? Приглашаешь меня на места для зрителей в немецком посольстве, где я из окна смогу наблюдать высылку моих сограждан-датчан?
Гейзенберг Бор, прошу тебя! Прошу тебя! Что я еще могу поделать? Чем я еще могу вам помочь? Я понимаю, что это невероятно трудная для тебя ситуация. Она не менее трудна и для меня.
Бор Да, прошу меня извинить. Я уверен, ты также действуешь из лучших побуждений.
Гейзенберг Забудь все, что я тебе сказал. Если нет…
Бор Если нет необходимости помнить об этом.
Гейзенберг В любом случае я приехал не за этим.
Маргрет Может быть вы просто скажете то, что хотите сказать.
Гейзенберг В старые добрые времена ты и я регулярно совершали вечерние прогулки.
Бор Частенько. Да. В старые времена.
Гейзенберг Не желаешь ли пройтись сегодня вечером, чтобы их вспомнить?
Бор Возможно сегодня вечером несколько прохладно для прогулки.
Гейзенберг Так трудно. Ты помнишь, где мы впервые встретились?
Бор Конечно. В Гёттингене, в тысяча девятьсот двадцать втором году.
Гейзенберг На цикле торжественных лекций в твою честь.
Бор Мне была оказана большая честь. Я прекрасно понимал это.
Гейзенберг Тебя чествовали по двум причинам. Во-первых – ты великий физик…
Бор Да, да.
Гейзенберг … и во-вторых, потому, что ты был одним из немногих в Европе, кто был готов к отношениям с Германией. Война уже четыре года как закончилась, но мы все еще оставались прокаженными. А ты протянул нам руку. Знаешь, ты всегда вызывал любовь. Где бы ты ни был, где бы не работал. Здесь в Дании. В Англии, в Америке. Но в Германии мы боготворили тебя. Потому что ты протянул нам руку.
Бор Германия изменилась.
Гейзенберг Да, тогда мы были повержены. А ты мог быть великодушным.
Бор А теперь вы возвысились.
Гейзенберг И великодушным быть сложнее. Но тогда ты протянул нам свою руку и мы приняли поддержку.
Бор Да… Нет! Но ты – нет. По сути ты укусил эту руку.
Гейзенберг Укусил?
Бор Укусил мою руку! Да! Я протянул ее с самыми дружескими намерениями, как подобает государственному деятелю, а ты ее самым отвратительным образом цапнул.
Гейзенберг Я?
Бор Когда я впервые обратил на тебя внимание. На одной из тех лекций, которые я читал в Гёттингене.
Гейзенберг О чем ты говоришь?
Бор Ты поднялся и набросился на меня.
Гейзенберг О… я предложил пару комментариев.
Бор Прекрасный летний день. Сады источают аромат роз. Ряды превосходных физиков и математиков одобряюще кивают мне, моей мудрости и доброжелательности. Внезапно вскакивает молодой нахальный молокосос и говорит мне что мои расчеты неверны.
Гейзенберг Они и были неверными.
Бор Сколько тебе тогда было?
Гейзенберг Двадцать.
Бор На два года младше нашего в е ка.
Гейзенберг Не совсем так.
Бор 5 декабря, верно?
Гейзенберг На 1,93 года младше нашего века.
Бор Если быть точным.
Гейзенберг Нет – до двух знаков после запятой. Если быть точным, то 1,928… 7… 6… 7… 1…
Бор Я всегда могу проследить за тобой, ты все тот же. И век все тот же.
Маргрет Нильс внезапно решил снова полюбить его, несмотря ни на что. Почему? Что произошло? Из-за воспоминания о том летнем дне в Геттингене? Или из-за всего вместе? Или ни за что? Что бы там ни было, но в тот самый момент как мы сели обедать, остывший пепел начал свое превращение в огонь еще раз.
Бор Ты всегда был таким боевым! Даже когда мы играли в настольный теннис в Тисвильде, ты выглядел так, будто пытался убить меня.
Гейзенберг Я хотел выиграть. Я конечно хотел выиграть. И ты хотел выиграть.
Бор Я ожидал приятной игры в настольный теннис.
Гейзенберг Ты не видел выражения своего лица.
Бор Зато я мог видеть выражение твоего.
Гейзенберг А взять игры в покер в лыжном домике в Байришцелле? Однажды ты нас просто обчистил! Помнишь? С несуществующим стритом? Мы все математики, мы все считали карты, на 90 процентов мы были уверены что у него нет ничего! Но он все поднимал и поднимал. Эта сумасшедшая уверенность. Пока наша вера в математическую вероятность не дрогнула, и друг за другом мы все не сказали пас.
Бор Но я думал, что у меня стрит! Я перепутал! Я устроил блеф самому себе!
Маргрет Бедный Нильс.
Гейзенберг Бедный Нильс? Он же выиграл! Он разорил нас! Дух состязательности был силен в тебе до безумия! Он обобрал нас всех играя в покер с воображаемыми картами!
Бор А ты играл с Вайцзекером в шахматы на воображаемой доске.
Маргрет И кто победил?
Бор Догадайся! В Байришцелле мы должны были съезжать с горы, от домика, в долину за продуктами, и даже это он превратил в какие-то гонки! Помнишь? Когда мы были там с Вайцзекером и кем-то еще? Ты вытащил секундомер.
Гейзенберг Бедняга Вайцзекер, спуск занимал восемнадцать минут.
Бор Ты-то конечно был внизу через десять.
Гейзенберг Восемь.
Бор Сейчас и не припомню сколько занимал мой спуск.
Гейзенберг Сорок пять минут.
Бор Спасибо.
Маргрет Здесь тоже происходит весьма стремительная гонка, как мне кажется.
Гейзенберг Твой спуск был как твоя наука. Что ты так медлил? Ожидал меня и Вайцзекера, что мы вернемся и предложим внести небольшие изменения в расставленные тобой акценты?
Бор Возможно.
Гейзенберг Сколько предварительных расчетов каждого спуска ты проводил? Семнадцать?
Маргрет А меня не было рядом для того, чтобы их отпечатать.
Бор По крайней мере я знал где нахожусь. А на скорости с которой спускался ты, у тебя могли возникнуть проблемы из-за отношения неопределенности. Если знаешь где находишься после спуска, то не знаешь с какой скоростью двигался. Если знаешь скорость спуска, то не знаешь спустился ли вообще.
Гейзенберг Я определенно не останавливался, чтобы подумать об этом.
Бор Не критики ради отмечу, что это может свидетельствовать не в пользу некоторых твоих исследований.
Гейзенберг Я все равно всегда доходил до конца.
Бор И при этом тебя никогда не интересовало, что ты разрушаешь на своем пути. Если математические выкладки работали, ты был доволен.
Гейзенберг Если что-то работает, то оно работает.
Бор Но вопрос всегда один: что на обычном языке означают математические расчеты? Каков их философский подтекст?
Гейзенберг Я всегда знал, что ты будешь выбирать свой путь вниз по склону шаг за шагом, позади меня, выкапывая из-под снега все задетые мной смыслы и подтексты.
Маргрет Чем быстрее спускаешься на лыжах, тем скорее проедешь трещины и расселины.
Гейзенберг Чем быстрее спускаешься на лыжах, тем лучше мыслишь.
Бор Не хочу возражать, но это весьма… весьма интересно.
Гейзенберг То есть ты хочешь сказать, что это бессмысленно. Но это не бессмысленно. Решения приходят сами, когда несешься вниз со скоростью семьдесят километров в час. Внезапно ты оказываешься на краю, за которым – небытие. Свернуть влево? Свернуть вправо? Или подумать об этом и умереть? В голове ты сворачиваешь в обе стороны сразу…
Маргрет Как эти ваши частицы.
Гейзенберг Какие частицы?
Маргрет Те, которые, как вы говорили проходят через две разные щели одновременно.
Гейзенберг А, в нашем старом мысленном эксперименте. Да, да!
Маргрет Или как шредингерова несчастная кошка.
Гейзенберг Которая одновременно и жива и мертва.
Маргрет Несчастное животное.
Бор Любовь моя, это была воображаемая кошка.
Маргрет Я знаю.
Бор Запертая с воображаемой склянкой цианида.
Маргрет Да знаю я, знаю.
Гейзенберг Итак, частица и тут и там…
Бор Кошка и жива, и мертва…
Маргрет Вы сворачивали и вправо и влево…
Гейзенберг Это имеет место пока эксперимент не заканчивается, пока не открывается запечатанная камера, не объезжается расселина; затем оказывается что частица снова встретилась сама с собой, кошка умерла…
Маргрет А вы живы.
Бор Притормозите, Гейзенберг…
Гейзенберг Сам поворот и есть твое решение.
Бор Притормозите, притормозите!
Гейзенберг Разве не таким же образом ты застрелил Хендрика Казимира?
Бор Хендрика Казимира?
Гейзенберг Когда он работал здесь, в Институте.
Бор Я никогда не стрелял в Хендрика Казимира.
Гейзенберг А мне ты говорил, что стрелял.
Бор Это был Георгий Гамов. Я подстрелил Георгия Гамова. Ты же не знаешь – это было уже гораздо позже.
Гейзенберг Бор, ты застрелил Генриха Казимира.
Бор Гамова, Гамова. Поскольку он настаивал на том, что действие всегда происходит быстрее чем реакция на него. Проще сделать что-то, а не отвечать на чье-либо действие.
Гейзенберг И за это ты его застрелил?
Бор Он сам все затеял! Вышел купить пару пистолетов! Один положил в свой карман, я положил другой в свой и мы продолжили работу, запланированную на тот день. Шли часы, мы жутко поспорили,– уже и не припомню о чем,– о проблемах ядра азота, я полагаю, – вдруг Гамов внезапно сует руку в карман…
Гейзенберг Пистолеты стреляли пульками, детские.
Бор Детские, да. Конечно.
Гейзенберг И тогда Маргрет немного опечалилась.
Маргрет Нет, я была несколько удивлена. Таким поворотом событий.
Бор Теперь ты вспоминаешь, как быстро он сделал это.
Гейзенберг Казимир?
Бор Гамов.
Гейзенберг Не так быстро как мог бы я.
Бор Конечно не так. Но сравнимо с тем, как мог бы я.
Гейзенберг Быстрый нейтрон. Однако, ты кажется рассказывал о…
Бор Однако, да, прежде чем он успел вытащить пистолет их кармана…
Гейзенберг Ты уже набросал черновик ответа.
Маргрет А я его напечатала.
Гейзенберг Вы с Клейном его вычитали.
Маргрет И я его перепечатала.
Гейзенберг А затем завизировал у Паули в Гамбурге.
Маргрет И я его снова перепечатала.
Бор Прежде чем он успел вытащить пистолет их кармана, мой был уже у меня в руке.
Гейзенберг И бедняга Казимир был выбит в небытие.
Бор Если не принимать в расчет, что это был Гамов.
Гейзенберг Это был Казимир! Он мне сам рассказывал!
Бор Да, хорошо, один из них.
Гейзенберг Они оба одновременно и живы и мертвы в наших воспоминаниях.
Бор Как пара шредингеровых котов. Так на чем мы остановились?
Гейзенберг На лыжах. Или на музыке. Музыка – еще одна вещь, которая все решает за тебя. Я играю на фортепиано и кажется – путь сам разворачивается передо мной,– мне остается только следовать ему. Именно так я добился успеха у женщины, той, единственной. На музыкальном вечере у Бюкингов в Лейпциге мы собрались в фортепьянное трио. 1937 год, когда все мои неприятности с … когда разразились все мои неприятности. Мы играли соль мажор Бетховена. Закончили скерцо, и я оторвал глаза от рояля посмотреть готовы ли другие начать финальное престо. И в этот момент я перехватил взгляд молодой женщины, сидевшей у стены сбоку. Всего лишь мгновенный взгляд, но я конечно же сразу везу ее в Байришцелль, мы помолвлены, мы женаты, и так далее,– обычные безнадежные романтические фантазии. Затем – снова возвращаемся к престо, и оно ужасно быстрое, настолько быстрое, что нет времени на испуг. И внезапно все на свете кажется очень простым. Мы заканчиваем играть и я просто продолжаю спуск на лыжах. Я представляюсь молодой даме,– наношу ей визит,– и, да, неделей позже везу ее в Байришцелль, – еще неделя, и мы помолвлены,– спустя три месяца женаты. И все – только из-за импульса этого престо!
Бор Ты говорил, что чувствовал себя изолированным. Но все-таки у тебя был компаньон.
Гейзенберг Музыка?
Бор Элизабет!
Гейзенберг Ах, да. Хотя то, что случилось с детьми, и так далее… Я всегда завидовал тому как ты и Маргрет можете обо всем говорить. О работе. О проблемах. Обо мне, вне всяких сомнений.
Бор Природа меня создала чудн о й с точки зрения математики сущностью: не единицей, а половиной двойки.
Гейзенберг Математика становится очень странной, если ее прикладывать к людям. Один плюс один может сложиться в такие разные суммы…
Маргрет Тишина. О чем он сейчас думает? О своей жизни? Или о нашей?
Бор Мы думаем об очень многих вещах одновременно. О наших жизнях и нашей физике.
Маргрет Обо всех этих вещах, которые приходят к нам в головы из ниоткуда.
Бор Наши утешения. Наши агонии.
Гейзенберг Тишина. И конечно снова они думают о своих детях.
Маргрет Все те же яркие события. Все те же черные события. Они приходят снова и снова.
Гейзенберг Их четверо детей живы, и их двое детей мертвы.
Маргрет Харальд. Лежа в той больничной палате, совсем один.
Бор Она думает о Кристиане и Харальде.
Гейзенберг Два утраченных ребенка. Харальд…
Бор Один, в той ужасной палате, все те годы.
Гейзенберг И Кристиан. Первенец. Старший сын.
Бор И опять я вижу те же несколько мгновений, которые вижу каждый день.
Гейзенберг Те короткие мгновения на яхте, когда румпель толкает Кристиана в тяжелое море, и он падает.
Бор Если бы я только не разрешил ему встать за штурвал…
Гейзенберг Те долгие мгновения в воде.
Бор Те бесконечные мгновения в воде.
Гейзенберг Когда он сражался с волнами за спасательный круг.
Бор Так близок к тому, чтобы коснуться его.
Маргрет Я в Тисвильде. Я отрываюсь от своей работы. В дверях Нильс, в безмолвии смотрит на меня. Он отворачивается, и я сразу понимаю что произошло.
Бор Так близок, так близок! Оставалась такая малость!
Гейзенберг Снова и снова толкает румпель. Снова и снова…
Маргрет Нильс отворачивается…
Бор Кристиан тянется к спасательному кругу…
Гейзенберг Но о некоторых вещах не говорят даже они.
Бор О некоторых вещах мы можем только думать.
Маргрет Потому что там ничего не может быть сказано.
Бор Ну… кажется нам могло стать не так прохладно. Ты предлагал пойти на прогулку.
Гейзенберг На самом деле погода на удивление теплая.
Бор Мы не надолго.
Гейзенберг Максимум – на неделю.
Бор Что – в наш великий поход по Зеландии.
Гейзенберг Мы ходили в Эльсинор. Я часто думаю о том, что ты мне там сказал.
Бор Не возражаешь, любовь моя? На полчасика.
Гейзенберг Возможно на час. Нет, как ты говорил, сам вид Эльсинора изменился из-за нашего знания о том, что там жил Гамлет. Там каждый темный уголок напоминает нам о тьме сидящей в человеческой душе…
Маргрет И вот они снова на прогулке. Он сделал это. И если они гуляют, то они разговаривают. Нет сомнений в том, что разговаривают каждый в своей манере, – в свое время я напечатала столько о том как по-разному ведут себя частицы когда они ненаблюдаемы…Я знала, Нильс точно не выдержит, пробейся они сквозь первые несколько минут. Разве что из любопытства… Теперь, когда они в пути, час будет конечно означать два, может быть – три… Первое, что они всегда делали – ходили вместе на прогулки. В Геттингене, после той лекции. Нильс сразу пошел, чтобы присмотреться к самонадеянному молодому человеку который подверг сомнению его математику, и вытащил его побродить по пригороду. Побродить – поговорить, познакомиться. И когда Гейзенберг приехал сюда работать на него, они снова ушли, в свое великое путешествие по Зеландии. Многое из современной физики было открыто на свежем воздухе. Во время прогулок по лесным тропинкам Тисвильде. На подходе к пляжу, рядом с детьми. Гейзенберг держал Кристиана за руку. Они много беседовали на яхте. Бывал ли Кристиан когда-нибудь на яхте с ними? Нет, он тогда был слишком мал для хождения под парусом… Да, и каждый вечер в Копенгагене, после обеда они прогуливались вокруг Фаэллед-парка за Институтом, или уходили вдоль Ланжелиние к гавани. Бродили и говорили. Задолго, задолго до того, как у стен появились уши. Но в этот раз, в тысяча девятьсот сорок первом, их прогулка шла в другом направлении. Через десять минут после того как они вышли … они вернулись! Я еще не успела убрать со стола, а Нильс уже стоял в дверях. Я сразу увидела как он огорчен – он не мог смотреть мне в глаза.
Бор Гейзенберг хотел попрощаться. Он уезжает.
Гейзенберг Спасибо за прекрасный вечер. Почти как в старые времена. Очень мило с вашей стороны.
Маргрет Может выпьете кофе? Или стаканчик чего-нибудь другого?
Гейзенберг Я должен вернуться и подготовиться к своей лекции.
Маргрет Но ведь вы еще зайдете повидаться с нами до отъезда?
Бор У него масса дел.
Маргрет Все это похоже на худшие дни двадцать седьмого года, все повторяется, Нильс тогда вернулся из Норвегии и впервые прочел работу Гейзенберга по неопределенности. Похоже они оба забыли начало вечера, но я-то помнила. Может быть они внезапно вспомнили о нем. Но по их виду было понятно, что произошло нечто худшее.
Гейзенберг Прости меня если я сделал или сказал что-то не …
Бор Да, да.
Гейзенберг Для меня быть с вами здесь снова значит очень много. Может быть больше, чем вы можете себе представить.
Маргрет Мы были очень рады. Передайте огромный привет Элизабет.
Гейзенберг Конечно передам.
Маргрет И детям.
Гейзенберг Может быть когда эта война закончится … Если все обойдется… До свидания.
Маргрет Политика?
Бор Физика. Ведь он не прав. Как он может быть прав? Джон Уилер и я …
Маргрет Почему бы нам не подышать свежим воздухом пока мы разговариваем?
Бор Свежим воздухом?
Маргрет Пройдемся кружок вокруг сада. Это полезней чем сидеть в четырех стенах, наверно.
Бор Ах. Да.
Маргрет Если никто не возражает.
Бор Да. Спасибо… Как может он быть прав? Уилер и я провели все исследования в тридцать девятом году.
Маргрет Что он тебе сказал?
Бор Ничего. Я не знаю. Я был слишком зол, чтобы понять о чем он говорит.
Маргрет Что-то о расщеплении ядра?
Бор Что происходит при расщеплении? выстреливаешь нейтрон в ядро урана, оно разделяется, высвобождая энергию.
Маргрет Огромное количество энергии. Да?
Бор Волне достаточное для того, чтобы сдвинуть частицу пыли. Но оно также высвобождает два или три нейтрона. Каждый из них имеет шанс разделить другое ядро.
Маргрет То есть когда эти два-три нейтрона дробят ядра, в свою очередь те тоже высвобождают энергию?
Бор И еще два или три нейтрона.
Гейзенберг Когда едешь на лыжах, из-под них начинают вылетать фонтанчики снега. Они превращаются в снежки…
Бор Постоянно нарастающая цепь делящихся ядер распространяется по урану, удваиваясь и учетверяясь, одно поколение за другим в миллионные доли секунды. Для простоты возьмем два ядра для первого деления. Затем два в квадрате, два в кубе, два в четвертой, два в пятой, два в шестой …
Гейзенберг Гул нарастающей лавины возвращается эхом со всех окрестных гор…
Бор До тех пор пока не прошло, ну, скажем, восемьдесят поколений, передвинули 280 частичек пыли. 280 – это число с 24 нулями. Достаточно частичек, чтобы из них составить город и тех, кто в нем живет.
Гейзенберг Но тут есть ловушка.
Бор Хвала Господу, тут есть ловушка. Естественный уран состоит из двух различных изотопов, урана-238 и урана-235. Доля урана-235 составляет менее одного процента, – именно она и может быть расщеплена быстрыми нейтронами.
Гейзенберг Это великое озарение Бора. Еще одна из его поразительных интуиций. Она пришла ему в голову в Принстоне, в тридцать девятом году, когда он прогуливался по студгородку с Уилером. Характерная черта Бора, – хотел бы я при этом присутствовать. Пять минут прогулки в полной тишине, затем: «Послушай-ка, я все понял.»
Бор На самом деле это двойная ловушка. Для 238-го деление быстрыми нейтронами не только невозможно, он еще и поглощает их. Таким образом, вскоре после начала цепной реакции для расщепления урана-235 просто не хватит нейтронов.
Гейзенберг И цепная реакция остановится.
Бор Далее, можно точно также расщеплять уран-235 медленными нейтронами, но тогда цепная реакция пойдет медленнее чем уран будет распадаться.
Гейзенберг И цепная реакция снова остановится.
Бор Что все это значит? А то, что по-настоящему взрывоопасная цепная реакция в природном уране не произойдет никогда. Для взрыва понадобиться отделить чистый уран-235. И создать условия для поддержания достаточно длительной для сильного взрыва цепной реакции…
Гейзенберг Скажем, на восемьдесят поколений…
Бор …Потребовались бы многие тонны урана. А его очень сложно выделить.
Гейзенберг Танталовы муки.
Бор Немилосердно сложно. По моим самым благоприятным подсчетам,– я был тогда, в тридцать девятом, в Америке,– чтобы выделить хотя бы один грамм урана-235 понадобится 26 000 лет. К тому моменту, несомненно, эта война окончится. Так что, видишь, он не прав, не прав! Или я мог ошибиться? Мог ли я допустить ошибку в расчетах? Посмотрим… Каковы показатели поглощения быстрых нейтронов для урана-238? Каков средний путь медленного нейтрона в уране-235…?
Маргрет Но что именно сказал тебе Гейзенберг? Именно это все хотели узнать и тогда, и до сих пор.
Бор Именно это хотят узнать англичане, раз уж Чедвик попытался вступить со мной в контакт. Что именно сказал мне Гейзенберг?
Гейзенберг А что именно ответил мне Бор? Конечно это было первым вопросом моих коллег, когда я вернулся в Германию.
Маргрет Что Гейзенберг сказал Нильсу и что Нильс ответил ему? Больше всего это хотел знать сам Гейзенберг.
Бор Ты имеешь в виду – после войны, в тысяча девятьсот сорок седьмом году, когда он снова приехал в Копенгаген?
Маргрет Сопровождаемый на этот раз не невидимыми агентами Гестапо, а весьма заметными опекунами из британской разведки.
Бор Я думаю ему нужно было много разных вещей.
Маргрет Две вещи. Посылки с продовольствием …
Бор Для его семьи в Германии. Они были на грани голодной смерти.
Маргрет И чтобы ты согласился подтвердить то, что вы сказали друг другу в сорок первом.
Бор Общение пошло не так почти столь же быстро, как и тогда.
Маргрет Вы не смогли договориться даже о том, где вы тогда прогуливались.
Гейзенберг Где мы гуляли? В Фаэллед-парке конечно. Мы часто там бывали в прежние времена.
Маргрет Но Фаэллед-парк находится позади Института, в четырех километрах от нашего дома!
Гейзенберг Я вижу танец осенних листьев в свете фонаря, стоящего рядом с эстрадой.
Бор Да, потому что ты запомнил все это как октябрь!
Маргрет А был сентябрь.
Бор Никаких падающих листьев!
Маргрет Это же был сорок первый год. Не было работающих уличных фонарей!
Бор Я думал, мы не выходили за пределы моего кабинета. Все что я вижу, это кипы бумаг рядом с лампой на моем столе.
Гейзенберг Но мы же выходили! Все что я собирался сказать можно было расценить как предательство. Если бы меня подслушали я бы лишился головы.
Маргрет Так что же вы такого загадочного сказали?
Гейзенберг Никакой загадочности. Ни какой загадки не было. Я помню совершенно точно, поскольку ставкой была моя жизнь, я очень осторожно подбирал слова. Я просто спросил тебя, что если бы физик имел моральное право работать над практическими исследованиями атомной энергии. Да?
Бор Я не припоминаю.
Гейзенберг Ты не припоминаешь, конечно, поскольку сразу забеспокоился. Ты как вкопанный застыл на месте.
Бор Я ужаснулся.
Гейзенберг Ужаснулся. Хорошо. Ты помнишь это. Ты тогда стоял как вкопанный, таращась на меня в ужасе.
Бор Поскольку вывод напрашивался сам собой: ты уже работал над этим.
Гейзенберг А ты сразу перескочил к выводу о том, что я пытался снабдить Гитлера ядерным оружием.
Бор Но ты же и пытался!
Гейзенберг Нет! Реактор! Вот что я пытался построить! Машину для производства энергии! Для производства электричества на морских судах!
Бор Ты ни слова не сказал о реакторе.
Гейзенберг Я вообще ни о чем ничего не сказал! Не мог я так долго распространяться! Не мог! Я не представлял себе сколько может быть подслушано. Сколько ты можешь передать другим.
Бор Но затем я спросил тебя, действительно ли ты думаешь, что расщепление урана может быть использовано для создания оружия.
Гейзенберг Ах! Снова ты о своем!
Бор И я точно помню, что ты мне ответил.
Гейзенберг Я сказал: теперь знаю, что это возможно.
Бор Вот что действительно меня ужаснуло.
Гейзенберг Потому как ты был уверен, что оружие потребует урана-235, а мы никогда не сможем выделить достаточное его количество.
Бор Реактор – возможно, да, поскольку для него ничему не надо взрываться и распадаться на части. В природном уране можно удержать цепную реакцию на медленных нейтронах.
Гейзенберг Однако мы поняли: если мы сможем запустить реактор…
Бор Уран-238 будет поглощать быстрые нейтроны…
Гейзенберг Как ты и предсказывал в тридцать девятом, – все что мы делали основывалось на твоем фундаментальном озарении. 238-й будет абсорбировать быстрые нейтроны. И вследствие этого превращаться в новый элемент.
Бор Нептуний. Он в свою очередь распадется на элемент…
Гейзенберг Который можно расщепить по крайней мере также быстро как и уран-235, который мы не можем получить в достаточном количестве…
Бор Плутоний.
Гейзенберг Плутоний.
Бор Я должен был сам до этого дойти.
Гейзенберг Если мы можем построить реактор, то мы можем сделать и бомбы. Вот что привело меня в Копенгаген. Но ничего из этого я не мог сказать. А именно на этом месте ты перестал меня слушать. Бомба уже взорвалась у тебя в голове. И я вдруг понял что мы снова подходим к твоему дому. Наша прогулка завершилась. Единственный шанс поговорить так и не был реализован.
Бор Потому что я все же ухватил основную мысль. Так или иначе ты видел возможность обеспечить Гитлера ядерным оружием.
Гейзенберг Ты ухватил как минимум четыре основные мысли, но все они неверные. Ты сказал Розенталю, что я пытался вытянуть из тебя информацию по расщеплению ядра. Ты сказал Вайскопфу что я спросил, что тебе известно о ядерной программе Альянса. Чедвику – что я пытался убедить тебя в отсутствии немецкой ядерной программы. А еще ты кажется сказал некоторым, что я пытался завербовать тебя работать на нее!
Бор Ладно. Давай все пройдем с самого начала. Сейчас нет ни Гестапо в кустах, ни офицеров британской разведки. За нами вообще никто не наблюдает.
Маргрет Только я.
Бор Только Маргрет. Давай проясним все для Маргрет. Вы знаете насколько я уверен, что мы занимаемся наукой не для самих себя; раз мы ее создаем, то можем объяснить ее другим…
Гейзенберг Простым языком.
Бор Простым языком. Это не твой метод, – я знаю, ты был бы счастлив если бы мог описать то, чем занимаешься, только дифференциальными уравнениями, – но ради Маргрет…
Гейзенберг Простым языком.
Бор Простым языком. Хорошо. Итак, вот мы снова прогуливаемся по улице. И в этот раз я абсолютно спокоен, я внимательно слушаю. Что ты так хотел сказать?
Гейзенберг Это не просто то, что я хочу сказать! Вся немецкая команда ядерщиков в Берлине! Не Дибнер, не нацисты, конечно,– а Вайцзекер, Ган, Вирц, Йенсен, Хаутерманнс – все они хотели, чтобы я приехал и обсудил это с тобой. Все мы видим в тебе подобие духовного отца.
Маргрет Римского Папы. Вы так его называли за глаза. А сейчас вы хотите получить от него отпущение грехов.
Гейзенберг Отпущение грехов? Нет!
Маргрет Об этом говорил Ваш коллега Йенсен.
Гейзенберг Отпущение грехов мне нужно в последнюю очередь!
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Мальчик, мужчина, отец» в публицистике Альберта Лиханова | | | СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ТЕОРИИ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ |