DmC: вольный пересказ

То не туча черная, не ураган Катрина, и даже не Аль-Каида, а коварный злодей Мундус навис над миром, угрожая всех нагнуть и поработить, да экономику разных стран обосрать, ежели не дадут ему денег десять тонн и в ножки не поклонятся. Хорошо идут дела у него, хоть и похож он на разжиревшего Максима Аверина, и пердолит бабу, как ядерная война, страшную, не снимая даже штанов своих, да только не все так безоблачно…

Шишка геморройная в виде отпрыска красного командира Спарды, который давно уже прозябает в глубокой жопе и вряд ли когда-то оттуда вылезет, не дает спать спокойно Мундусу. Ну не построить капитализм нормальный, пока жив этот паренек, хотя и образ жизни он ведет вполне пиндостанский: пьет, по клубам шастает, живет в трейлере, да заставляет девок с крыльями оказывать ему всяческие приятности, оральные и не очень. И послал Мундус прихвостней своих, дабы нашли они Дантушку, да наказали его по самые «небалуйся», чтоб и мысли в его голове не возникло революционной. И вообще чтоб ни одной мысли не было. Устранить, в общем.

А сын красного командира, тем временем, очухался в своей коробке на колесах. Настроение было у него не радужное: дома срач, девки, что стонали, как бурлаки на Волге, куда-то слились, оставив на память только лифчик лиловый, да расцарапав спину своему искусителю, ну и жбан болел от выпитого накануне. Словом, тлен, депрессия и Борис Гребенщиков. А тут еще и какая-то падла в дверь тарабанит и орет как потерпевшая.

Ну, не зря же Дантушка посмотрел все выпуски передачи Лолиты Милявской, да избавился от комплексов по ее методике. Поднялся он во весь свой рост, да как был нагой, так и вышел встречать гостя незваного, мудями потряхивая, да от солнца яркого жмурясь, что нагло в харю светило. Глядь, — а возле трейлера стоит девица. Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит. Хотя не совсем так было: косу давно отобрали полицмейстеры, да и батарейка в звезде села — не горела она, в общем. Так просто намалевана была, маркером перманентным. И говорит девица красная:

— Спасайся, Данте Спардович, по твою душеньку выехал УАЗик, а в нем спецназовец крутой, злой еще после дня ВДВ. Бежать надо, а то глаз он тебе натянет на место непотребное, да еще и моргать заставит. Но ты сильно не паникуй, ибо тропы я знаю тайные, уберегу тебя от кары анальной.

И отвечает ей сын красноармейца:

— Не таков я, чтоб, аки баба какая, убегать от ворога лютого, пусть даже он и спецназовец. Надеру я ему то, что он мне надрать хотел, да и будет снова все по Фэн-Шую. Напрасно ты меня стращаешь, девица красная.

— Не простой это вояка, Данте Спардович. Он мало того, что крутой, еще в Афгане контужен был, а посему неадекватен бывает. Собирайся, в общем, а то слышу уже рев сиренушки, что на машину его прицеплена.

Тут и паренек их услыхал, да через минуту узрел, как выскочил из УАЗика тот самый каратель. Размахнулся враг палицей, да хлипкий домик сына красного командира практически разломал. Осерчал Данте Спардович, портки свои подобрал, места срамные прикрыл, да решил показать спецназовцу силушку свою богатырскую. Собрал он оружие свое, плащ с британским флагом на рукаве присобаченным, да вдруг передумал отпор давать ворогу лютому и побежал за девицей, соблазнительно бедрами покачивающей. Но не таков был спецназовец, а потому в погоню бросился, дабы выполнить Мундусово поручение, ну и орден за трудовые подвиги заработать, да отпуск в Кисловодске.

Бежала красна девица с богатырем по полям, по лугам. Да взыграла гордость в груди Данте Спардовича. Выхватил он оружие свое огнестрельное, да стал палить по спецназовцу. Но тот не зря хлеб свой ел, предусмотрителен был, бронежилет нацепил. Да девица красная смекалистой оказалась. Смешала в шейкере, который, видимо, где-то прятала, коктейль имени Молотова, да шмальнула им по ворогу лютому. Решив, что не все бабе коня на скаку останавливать, да в горящую избу входить, засверкала она пятками, велев богатырю докончить дело ею начатое.

Делать нечего, выхватил Данте Спардович меч свой трехпудовый, да бросился в бой. Жаркая была схватка, аж искры из глаз сыпались. Но повержен был все-таки враг, да духом не сломлен. И сказал он богатырю на последнем издыхании:

— Не сломать тебе войско наше, даже батьке твоему, Спарде, не удалось это. Помрешь, как мать твоя, девица блудливая!

Осерчал Данте Спардович, брови нахмурил и ответил гаду ползучему:

— Коль хотел сказать чё путевое, так говори! А про мамку мою слухов и так по деревне много ходит.

И снес голову буйную врагу мечом своим, а после последовал за девицей, которая вернуться вздумала. Может, совесть замучила, а, может, просто увидала, что мертв спецназовец.

И тут подумал Данте Спардович, что девица красная, возможно, вражеская разведчица и неспроста к нему послана. Выхватил он маузер, в звезду прицелился и говорит:

— Ты от какой партии будешь, да как тебя звать-величать?

И ответила девица капюшончатая:

— Партийная я, идейная, за Красную Армию. Даже труселя у меня цвета крови алой. А зовут меня по-простому, Катериною. С тобою я сейчас из мира демонов общаюсь, хотя наша партийная идеология атеистическая, ну да ладно, этот факт мы проигнорируем.

— А ежель ты из мира потустороннего вещаешь, почему ж вижу я тебя ясно, как телевидение кабельное? — удивился Дантушка.

— Так я ж девица непростая… — начала было Катерина.

— Неужто трансвестит? — поморщился богатырь.

— Упаси Спарда, как ты мог такое подумать? — замотала головой девица. — Медиум я, проще говоря, антенна спутниковая между мирами. Чем допросы тут учинять, садись-ка в мою «Волгу» черную, да поедем к командиру моему.

— Черная «Волга» — примета недобрая, — хмыкнул Данте Спардович. — С чего мне в нее садиться?

— Ты что, добрый молодец? Я ж тебе подсобила. Теперь твоя очередь.

Почесал богатырь репу, махнул рукой, да и сел в машину.
Долго ли, коротко ли, а приехали наши герои в район неблагополучный. Кругом срамота, разврат, да мусорные баки. Человек советский бы такого не допустил, в общем. Места морального разложения здесь имелись в достатке, глазу неприятно было лицезреть такую разруху. Но сказала Катерина богатырю:

— Здесь-то и располагается наш партизанский отряд. Проходи, гостем будешь.

— Так здесь же нет ничего, кроме срамоты всякой, — ответил Данте Спардович.

— А ты глазу не верь. Я слова знаю заветные, — сказала девица красная, наклонилась к стенке и сказала: — Слава Ильичу и двадцатому Партсъезду!

Глядь — и в самом деле, озарилось все светом ярким, да раздвинулась стена. Подивился богатырь такому диву-дивному, но пошел за Катериною. Ходили они по подвалам всяким, встречали мудрецов белохалатных, которые явно знали, что такое HDMI. И, в конце концов, забрели в комнату полутемную. Смотрит богатырь, а в полутьме стоит кто-то в шляпе, но не Боярский. Лица не видать, но чувствуется, что глядит он прямо, глаз не отводя.

— Ты ли это, Данте Спардович?

— Нет, блин, Аркадий Укупник, — дерзко сказал богатырь, ибо не понравился ему незнакомец с первого раза отчего-то. То ли шляпа у него дурацкая, то ли одеколон мерзкий. Да еще и рожу свою не кажет — видать, страшный.

— А скажи-ка мне, богатырь, болел ли ты ветрянкою или какой другой хворью заразной? И какие прививки у тебя в медкарте прописаны?

— На медкомиссии сказали, что к армии не годен, потому как менингит у меня был в семь лет. Потому прошлое до этого возраста для меня — словно лес дремучий. Ничегошеньки не помню, — пожал плечами Дантушка.

—Акстись, добрый молодец, — сказал командир партизанский, — где ж это видано, чтобы богатыри менингитом болели? Это люд простой может так хворать, а ты — красного командира сын, у тебя иммунитет.

— Ладно, нечего хороводы разводить, зачем позвал меня? — спросил Данте Спардович.

— Сам понимаешь, партизан не много, бойцы нам нужны. А уж такие богатыри, как ты — и того пуще. Вступай к нам в отряд, поборемся с гадиной капиталистической? — отвечает командир.

— Не серчайте, ребятушки. Вижу я, что намерения у вас благие, однако же, я ни к какой дружине никогда не прикреплялся и не собираюсь.

Развернулся богатырь, да уходить собрался, а командир партизанский вдруг вперед выступил, лицо его осветилося, и говорит он добру молодцу:
— Оно, конечно, так. Да только ежели ты сейчас уйдешь, Данте Спардович, то не только себе худо сделаешь, а и Родину предашь… А еще у нас в архиве папка есть, в которой досье твое полное. Даже то, что ты не помнишь.

На такое заявление богатырю сказать было нечего. Вздохнул он глубоко, и согласился ехать в архив с командиром партизанским, да Катериною.

***

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. А достигли они, наконец, места назначенного. Дом старинный, да почти разрушенный предстал взору богатыря. Вошел он внутрь, не понимая, для чего притащили его сюда, и где ж тот самый архив.

— Так, где мое досье? — спросил Данте Спардович.

— Не серчай, добрый молодец, — говорит командир партизанский, — нет у нас папки этой. Но Катерина тебе поможет воскресить все в памяти твоей.

— Это как так? — удивился Дантушка.

— А я сейчас портрет Ильича намалюю на полу, ты в экстаз коммунистический впадешь и все сразу вспомнишь. И поможет тебе Владимир Ильич попасть в мир потусторонний, существование которого идеология отрицает, но мы снова проигнорируем этот факт.

Выбор был невелик, а потому подождал богатырь, пока Катерина рисовала, а затем ногами на рисунок наступил. И такая мать-перемать поперла из него. А все потому, что попал он в мир демонический, и полезла со всех углов сила нечистая, да давай оружием всяческим размахивать. Скрылся от них поначалу богатырь. Вдруг видит — доска почета, а на ней фото образцовых коммунистов и стахановцев. Старая была доска, отвалились почти все фотки. Парочка только осталась — мужчины в форме советского военного, да девицы рыжей, с глазами, как трава, зелеными. Залюбовался богатырь на нее, а потом имена прочел под фотографиями. И оказалось, что люди эти — родители его, Спарда Демонович и Ева Ангеловна. Приложил Дантушка с горя руки к портретам, да почуял, как хэлсы у него прибавилось, да на одну извилину в голове больше стало. Ну и бонусом ко всему косу приобрел, чтоб кормовые на зиму заготавливать для скота.

Обрадовался Данте Спардович, да пошел косить силу нечистую, чтоб не мельтешила и не мешала ему детство свое вспоминать. Всех порубил почти в одном зале. Вдруг видит, два мальчишки–октябренка играют друг с другом, да на мечах деревянных дерутся, по имени друг друга клича. «Данте» да «Вергилий» слышится от них. На имя знакомое богатырь-то и побежал. И тут, откуда ни возьмись, девица, на Еву Ангеловну похожая, выскочила из-за угла. Переживает вся. Испуганная, зовет кого-то, да от ворога невидимого убежать пытается. Побежал за ней богатырь, а там — еще нечисть. Он всех пострелял-порубил, и тут воспоминания в его головушку опять пришли. Увидел он, как мама подарила ему партийный значок, а потом — как пришел дядька страшный, на Максима Аверина похожий, да и убил Еву Ангеловну, вырвав ей сердце, да трапезничая им. Тут-то весь морок закончился, и увидел Данте Спардович, что опять стоит он посреди дома разрушенного на портрете Ильича.

— Открылись мои очи, наконец, — сказал богатырь, повернувшись к партизанскому командиру. — Ты ведь брат мой родной!

— Не простой брат, а близнец, — поднял палец вверх командир, а потом показал партийный значок. Точно такой же, как у самого Дантушки, только не такой покоцаный. — Вергилием меня зовут. Так что же, вступишь к нам в отряд?

— Ну, раз уж дело это семейное, то ответ мой положительный. Расскажи только мне сперва, что произошло в доме этом, и отчего мы сиротами остались?

— Пойдем во двор, на качельках покачаемся, там я тебе все и поведаю, — сказал Вергилий Спардович.

* * *

Пришли братья вместе с Катериной во двор, на качельки сели, и говорит командир партизанский:

— Жил да был на свете морда буржуйская. Мундусом звали. Завоевал он полмира, ну и мир демонов, существование которого наша идеология отрицает. Все у него было чин по чину, да только вот брат его недоволен был политической программой и строем. И звали брата Спардой. Отец наш, как ты знаешь. И тут влюбился он в комсомолку Еву, что совсем уж Мундусу не понравилось. Началась революция, много крови пролилось… Сам понимаешь, союз буржуина и комсомолки — дело необыкновенное. Но все-таки это случилось. Тайно в маленьком ЗАГСе они расписались, чтоб все по закону было, а потом по талону получили двух детей, хотя в регистрационной книжке записали одного.

Мундусу это страсть как не понравилось, стал он оскорблять всех. Даже нас нефилимами обозвал, чтоб показать, что мы кровью перемешаны и вообще не такие, как он сам. Пришли буржуины проклятые в наш дом, мать нашу жизни лишили, все разгромили да в ломбард заложили. А отец наш, чтоб мы целы остались, вручил нам оружие — по мечу, да тебе трофейные маузеры отдал. И чтоб мы жили, как дети обыкновенные, дал нам поленом по башке, отчего мы оба память потеряли. А затем по разным семьям нас раскидал. Но, наконец, я нашел тебя, братец мой родный, и теперь мы покажем Мундусу Кузькину мать. Ты ведь с нами?

Согласился Данте Спардович с братом своим, и решили они составить план действий дальнейших. А состоял он в том, чтоб отрезать Мундусу пути для отступления в мир потусторонний, существование которого идеология коммунистическая отрицала, да вывести гада ползучего из равновесия душевного и сразить его тем самым наповал.

— Силен Мундус, несколько способов есть у него, чтоб дурить людям головы. Вот, к примеру, производит он напиток такой, «Тархун» называется. Сказывают, что ингредиенты для него — просроченные. Не можем мы с тобой позволить людям травиться, а посему надо завод разнести к чертовой бабушке, — сказал Вергилий, когда вернулись они в отряд.

— Ну, надо, так надо, — ответил Дантушка, и поехали они на завод.

Сверкнув левыми ксивами, на которые всем в принципе было насрать, Катерина и богатыри заявились на завод, где гулял разный сброд в это время, прихлебывая «Тархун» из огромной бадьи, что в центре главного зала стояла.

— Не понимают, несчастные, что пить надо свекольный сок, — покачал головой Вергилий. — Ну да мы раскроем им глаза на правду-матку.

— Так пойдем, да выльем зелье поганое? — сказал Данте.

— Не все так просто, — ответила Катерина. — В этом мире тут все спокойно, можно шариться по заводу, сколько хочешь, хоть в углу кучу сделай, наплевать всем. А вот в мире демонов, существование которого…

— …идеология отрицает, — закончил богатырь за девицу.

— Да, именно так. В мире демонов сидит возле бадьи бабка-вахтерша. Толстая, как слониха, злая, как собака, преданная капиталистам, как алкоголик бутылке водки. Собственно, за водку и работает, — пояснила Катерина. — Надобно надавать ей по шее и заставить уволиться.

Нарисовала девица красная портрет Ильича на полу, Данте в него ногами снова встал, да очутился в подвале. И тут опять разный сброд потусторонний со всех сторон его обступил. Дантушка их всех скосил, как Ясь конюшину, да дальше пошел. Глядь — сидит возле бадьи большой старушка, да харкается в нее.

— Что же ты, бабушка, делаешь? — удивленно спросил богатырь.

— А тебе что за дело? — ответила бабулька, продолжая плеваться в бадью. — И вообще, кто таков будешь, да почему по территории шастаешь?

— Зовут меня Данте Спардович, сын красного командира. А пришел я сказать тебе, чтоб ты уволилась подобру-поздорову.

— С чего мне увольняться? — пожала плечами старушка. — Мне здесь хорошо. Сижу в тепле, в уюте, получаю за это деньги, да субсидии всякие. Меня все устраивает, никуда я не пойду.

— А тебя никто и не спрашивает, — сказал богатырь, да косу из-за спины достал. Нахмурилась бабка, да и отвечает:

— Вот что я тебе скажу, Данте Спардович, иди ты к черту!

— Сама иди! — обиделся богатырь.

— Нет, ты иди!

— Нет, ты!

— Нет, ты!

— Ладно, я пошел.

— Нет, я пойду!

— Ага, попалась! — обрадовался Дантушка, да выхватил у бабки из кармана трудовую книжку и шмякнул по ней печатью, что братец ему дал вначале. — Все, бабка, ты уволена!

Рассердилась старуха, напыжилась, надулась и пошла в атаку на сына красного командира. Но тот особо не испугался. Выхватил он свои трофейные маузеры, да и пристрелил вахтершу, чтоб уж точно на работу не вернулась. А потом бадью в дуршлаг превратил. Тут коммунистический экстаз спал, очутился Дантушка в мире людском, и, прихватив Катерину и братца своего, убежал поскорее с завода, пока полицмейстеры не нагрянули.

***

— Ай да Данте, ай да су… молодец, в общем, — обрадовано сказал Вергилий, похлопав брата по плечу. — Знал я, что положиться на тебя можно, не подвел ты наш отряд. Но ничего еще не кончилось. «Тархун» больше производить не будут, это хорошо. Да Мундус воздействует на умы горожан не только через желудок. Есть у него типография, где распечатывают листовки антисоветские, призывающие к разврату и деструктивному образу жизни. Заправляет там один буржуин, ты, наверное, его в журналах видел раньше.

— Я только «Плейбой» читаю, — сказал богатырь и почему-то смутился.

— Ну, это не беда, — кивнул Вергилий, — просто поверь мне на слово. И вот еще какая штука: есть у Мундуса тюрьма, где сидят коммунисты бравые. Их бы на волюшку, так и прибавилось бы у нас сил для уничтожения армии буржуйской. Заправляет там тот же субъект, что и в типографии. Сам понимаешь, нельзя такого в живых оставлять, нечего ему землю топтать.

— И где ж тюрьма? — спросил Дантушка недоуменно.

— Да вон там, — сказала Катерина и указала вниз.

— В Клязьме? — выпучил глаза богатырь.

— Ну, а как ты хотел? — пожал плечами Вергилий. — Ты как будто не знал, сколько говна в этой, с позволения сказать, речке?

— Знал, но чтоб целая тюрьма…

— Так тюрьма ж открывается в экстазе коммунистическом, дубовая голова, — рассмеялась Катерина, да опять стала портрет Ильича малевать.

— Ты что-нибудь другое рисовать умеешь? — спросил богатырь.

— Сталина, — ответила красная девица. — Только от него не в экстаз, а в ссылку попадаешь. Сама знаю. Как-то раз во Владивосток попала, а потом в Чебоксары. Больше не хочу.

— Понятно, — сказал Данте Спардович, да на портрет наступил.

И тут же поперло его, как пенсионеров с «Эспумизана». Поплыло все перед глазами, и мир окружающий с ног на голову перевернулся. Но, верный Партии, не дрогнул сын красного командира и в сторону тюрьмы направился. Дорога трудная, как попасть в башню, где буржуин сидел, непонятно. Вдруг видит — старик какой-то стоит на отрезке земли, да палкой размахивает, а возле него девки развратные ходят, подпрыгивают, да смеются над ним.

— Фимка-Фимка, пи..орас, прое..ал где-то свой глаз, — кричали срамные девки, а старик в ответ хрипло матерился русским народным матом, да палкой махал, не в силах разглядеть мучительниц своих.

— Эй, мужик? — крикнул Данте Спардович. — Ты коммунист, или тебе по шее дать?

— Я-то коммунист, а ты кто таков? — ответил старик, остановившись на минутку.

— Я — сын красного командира Спарды Демоновича, пришел люлей надавать буржуину, что в тюрьме этой заправляет. Ты знаешь, где его кабинет?

— Знать-то знаю, да не вижу нихрена. Бабы срамные очки мои сперли, да еще и дразнятся, — вздохнул старик. — Принесешь мне их, а я тебе путь верный укажу?

Делать нечего, согласился богатырь на такое условие. Догнал он девиц-озорниц, отвесил им звездюлей законных, да окуляры дедовы забрал.

— Вот спасибо тебе, мил человек, — обрадовался старик, нацепив очки. — Помогу тебе в деле твоем нелегком. Только вот идти неудобно. Погоди-ка…

Вырвал собеседник богатыря из бороды своей волосок и говорит: «Сим-салабим, ахалай-махалай!». И мир опять перевернулся, и все на свои места встало. Вздохнул Дантушка с облегчением.

— Пойдешь налево, потом на право, а потом полторы версты прямо, — сказал старик.

— А ты разве не со мной? — удивился богатырь.

— Мне некогда, — ответил тот, — надо еще слух разнести.

— Какой такой слух? — спрашивает Данте Спардович.

— А вот такой: говорят, что Мундус бабу одну обрюхатил. Зовут ее Лилит, и она страшна, как Валерия Новодворская.

— Да иди ты! — вырвалось у богатыря. — Че, прям настолько страшная?

— Вот тебе кре… в смысле, чтоб меня из партии исключили, если я вру! — сказал старик.

— Ну ладно, доброго пути тогда мне пожелай, да я пошел, — ответил Данте Спардович и, не дожидаясь стариковых слов, в башню потопал, как сказано было.

По пути уничтожив кучу всякого сброда нечистого, добрался, наконец, наш богатырь до типографии, что на верхнем этаже тюрьмы располагалась.

— Сдавайся, гадина! — крикнул Дантушка, и обомлел, потому что его там уже ждали.

Стоит огромный буржуин посреди кабинета, обвешенного плакатами с голыми девками. Улыбается, смотрит хитро на богатыря, да руки в бока упирает.

— Что же ты, Данте Спардович, разговариваешь со мной так дерзко? Гляди, какую красоту ради тебя навел.

— Не надо мне такой красоты, — сказал Дантушка, прикрывая места причинные, почуяв в них напряжение. — Я лучше тебе сейчас голову снесу, потому как поручение у меня такое. Не печатать тебе больше листовки антисоветские, не морочить людям головы.

— Да ла-а-адно, — усмехнулся враг, — я ж сам видел тебя как-то раз на улице с нашим журналом.

— Это не считается, я тогда был беспартийный, — возразил богатырь.

— Ну, как знаешь, а печататься мы все-таки будем.

Рассердился Данте Спардович, да понесся в атаку на змея подколодного. А тот рассмеялся громко, схватил краску типографскую, да давай ею бросаться. Отбивался богатырь, отбивался, а потом кончилась краска у буржуина. Тут-то его Дантушка и настиг. Вонзил он в тело мерзкое меч булатный, и сказал:

— Всё, кина не будет — электричество кончилось.

Усмехнулся враг сдавленно, да и говорит:

— Забавляйся, богатырь, только вот отряд ваш партизанский в это время спецназ накрывает. И друзей твоих скоро к праотцам отправят.

— Врешь! — крикнул Данте.

— Сходи, проверь, — ответил жиртрест и тут же испустил дух.

Прибежал Данте Спардович в штаб партизанский, а там и вправду куча трупов, да спецназовцы в ворота ломятся. Рассердился богатырь, а только ничего сделать не мог, потому что находился в экстазе коммунистическом. Глядь, а там Катерина по коридорам бегает, не знает, куда деваться.
— Катька! — крикнул Дантушка, — беги за мной, выведу тебя отсель!

Побежала за ним девица красная, да только все время враги настигали, грязные словечки говорили и друзьям ее дозу свинца в головы пускали. И вдруг, откуда ни возьмись, выбегает брат богатыря нашего. Глаза выпучил и говорит:

— Надо всем убегать! Катька, сотри все данные с компьютеров, а то буржуины до них доберутся!

— А сам чё? — спросила Катерина.

— Не могу, я в экстазе, — пожал плечами Вергилий.

Выматерившись, девица кнопки нажала и отправила все в корзину.

— Полностью удаляй, дура! — рявкнул Вергилий.

— Не успею я! – ответила Катерина.

— Во имя Партии, удаляй, тебе говорят!

— Брат, не кричи на женщину, не по-мужски это! — возразил Данте Спардович, с какого-то рожна вспомнив о приличиях.

— Пошли отсюда, — сказал ему тот.

— А как же она? — Данте ткнул пальцем в сторону девушки.

— Ну… мы будем ее помнить…

— Но она же комсомолка! — взмолился Дантушка.

— Некогда нам нюни распускать!

— Уходите уже, задолбали! — рявкнула Катерина, нажимая на «Delete».

Вергилия два раза просить не пришлось, и он, сверкая пятками, скрылся из виду. Данте Спардович повернулся к ней и говорит:

— Вот что, Катя! Ты не сдавайся! Сопротивляйся, но не очень, чтоб тебя не прибили. И помни: Ленин, Партия, Комсомол!

— Хорошо, — кивнула красна девица, и тут спецназовцы с овчарками ворвались в здание.

Быстро вырубив Катерину, они утащили ее куда-то, пока пребывающий в экстазе Данте Спардович делал жалобное лицо.

* * *

— У нас — товар, у вас — купе… тьфу ты, это ж в субботу!.. Короче, Вергилий, или как там тебя, баба ваша тут всех задолбала уже. Если надо тебе — забирай, только отдай мне в обмен на нее Данте Спардовича!

— Накося выкуси! — Дантушка показал в вэб-камеру кукиш. — Не получится так! Мы твою бабу беременную повязали. Ты нам Катьку, мы тебе Лильку. Все по-честному.

— Где пруф? — потребовал Мундус, и тут же богатырь ткнул Лильку мордой в объектив. — Ладно, будь по-вашему. Встретимся на лобном месте.

— В «Доме-2», что ли? — удивился богатырь.

— На пристани, идиот! Где контейнеры всякие стоят.

— Ладушки-оладушки. Смотри мне там, без глупостей! — предупредил Данте.

* * *

В назначенный час приехали братья вместе с бабой плененной на место, Мундусом указанное. А там их уже ждали спецназовцы, до зубов вооруженные. Струхнул было Данте Спардович, но потом крепче сжал трофейный маузер и говорит Лильке:

— Вылазь из машины.

Смотрит, а с той стороны Катерина идет. Слабая, хнычет, грязная, как кочегар в запое. А Вергилий в это время винтовку снайперскую достал и стал в спину уходящей мундусовой бабе целиться. И все бы ничего, да только соскользнул его палец на курок, потому что руки Вергилий мазал каждый день вазелином — кожа трескалась. Раздался выстрел, и пуля продырявила Лильке пузо.

— Упс-с, — сказал Дантушкин брат, а потом решил, что теперь уже пофиг, и выстрелил Лильке в голову.

— Ты че делаешь?! — выпучил глаза Данте Спардович, но было уже поздно. Баба рухнула на асфальт, а спецназовцы открыли огонь.

— За Родину! За Сталина! — крикнул богатырь, бросившись к Катерине. Подхватил он ее на руки, да к машине понес. И никто в нее не попал ни разу. Такие дела.

— Уезжайте в Бобруйск! — приказал Дантушка брату. — Тот согласно кивнул и увез девку на своей «Волге». А богатырь добрался своим ходом, потому что надо было повыпендриваться. И не знал никто до конца, какой баттхерт немыслимый начался у Мундуса. И поклялся он в стотысячный раз больше с коммунистами не связываться, а оставшихся изничтожить.

* * *

— Вот тут у них столовка, а здесь кружок кройки и шитья, — Катерина чертила на земле прутиком, описывая план здания, в котором проживал главный буржуй. — Ты, Дантушка, пойдешь сюда и будешь кричать лозунги коммунистические, чтоб распалить Мундуса. А ты, Вергилюшка, через черный ход проберешься внутрь, чтоб охранников споить. Если все получится, завтра утром будем пить квас на набережной.

— А че это ты раскомандовалась? — возмутился Вергилий, но Катерина только цыкнула, грозно посмотрев на него.

Словом, так и порешили, как девица им велела. Встал Данте Спардович у Мундуса под окнами, взял рупор и давай орать:

— Союз нерушимый республик свободных…

А Мундус из окошка высунулся и кричит в ответ:

— Бо-о-оже, царя храни-и-и-и…

Взял тогда Дантушка красный флаг да краску белую, и торопливо кисточкой стал что-то на ткани писать. Подождал буржуин, пока он закончит, а затем прочитал надпись, богатырем сделанную: «Выходи, гадина буржуйская, биться будем!».

— Повторяю каждый раз: всякий коммунист — пи..орас!

А Данте в ответ:

— Не боюсь тебя, буржуй, пососи мой длинный х..й!

— Знаем мы про твои параметры, — рассмеялся Мундус. Богатырь покраснел и замолчал.

А в это время Вергилий охранников водкой «Столичной» спаивал. Когда уснули они, вышел сын красного командира на улицу, да рукой брата поманил.

— Жди меня в гости! — крикнул Дантушка и вбежал в здание.

Поднялись братья на верхний этаж, дверь мундусова кабинета ногами вышибли, и давай мечами размахивать, пытаясь поразить капиталистическую гадину. А тот тем временем разбух весь от гнева своего, да стал удары ответные наносить. Три дня и три ночи битва продолжалась, никто победить не мог. И тут вдруг зазевался буржуй, и получил удар смертельный, и сгинул. И как по команде полгорода превратилось в бетонную кашу. Потому как баттхерт врага был разрушителен.

Обрадовались братья, стали «Макарену» отплясывать. Все было хорошо, все было весело. Взяли они Катерину в охапку, и пошли на набережную, квас пить да торжествовать. Стоят, на город полуразрушенный глядят и радуются.

— Ну, наведу я теперь тут свои порядки, — сказал Вергилий.

— Погоди-ка, — удивился Данте Спардович, — а как же партия?

— Да что с этой партии? Ленин в мавзолее, Сталин давно мертв.

— Протестую! — сказала Катька. — Ленин жил! Ленин жив! Ленин будет жить!

— Ты действительно в это веришь? — хмыкнул Вергилий.

— А покажи-ка мне свой партбилет, — прищурившись, сказал Дантушка.

— А нету у меня его, — улыбнулся брат. — Я монархист.

— Беспартийный! — выпучил глаза богатырь. — Как же так? Вступай в партию немедля!

— Еще чего!

— Вступай, пока я добрый!

— Фигушки, я здесь буду главным!

— Ну, тогда не серчай…

Выхватил Данте Спардович свой меч, да на брата пошел. Тот сделал то же самое.

— Мальчики, вы чего?.. — начала было Катька.

— Молчать, женщина! — прервал ее Вергилий, и начался между братьями махач.

Бились они, бились, в конце концов Дантушка прижал брата к земле, да меч в него вонзил. Как бы не была хэллса прокачана у его брата, а начал Вергилий медленно, но эпично давиться мацой.

— Дантушка, это не по-нашему! — крикнула Катюха. Опомнился богатырь, да вынул меч, руку брату подал.

— Эх, ты… а я ж тебя любил… — с горечью сказал Вергилий и запрыгнул в проходящий мимо трамвай.

Погрустнел Данте Спардович, о брате сожалея. Не думал он, что брат предателем окажется.

— Катька, как же это? — спросил он у девицы красной. — Брат мой предателем оказался. А вдруг и я такой же буду? Кто я такой?

— Не важно, кем Вергилий является. Я знаю, кто ты такой. Ты — коммунист, Данте.

— Точно?

— Чтоб у меня партбилет отобрали! — улыбаясь, сказала Катька, и пошли они новую ячейку общества создавать, правда, не показали этого. Такие дела.

Дата добавления: 2015-10-28